Расспрашивали меня, насколько я близок к кардиналу, хотел ли бы зарабатывать много денег, получить лучшее место, например, место дворецкого или что-нибудь в этом роде.
— Разумеется, они хотят тебя подкупить.
— Всякий понял бы это, папа Калебассе. Я сделал вид, что их предложение мне понравилось, и что я согласен.
— Умно сделал, сынок!
— Они были чертовски осторожны, говорили все намеками: о маленьком солдатском жалованье, о пошлинах, о недовольстве народа и тому подобное. Я все время храбро поддакивал. Наконец, герцог сказал: «Вам хорошо было бы поступить к нам на службу». А королева-мать прибавила: «Раскаиваться не пришлось бы, если бы вы стали выполнять наши распоряжения».
— Ты не спросил, в чем же они заключаются?
— Я ответил им, что стоит им лишь только приказать, и я рад был бы заработать побольше денег. Герцог запустил руку в карман и отдал мне целую горсть золота, в задаток, как он сказал. Я низко поклонился, ведь герцогское золото столько же весит, сколько и кардинальское, и пообещал всегда быть к их услугам. Старая королева обернулась к двум камергерам, которых вы сейчас назвали, и спросила: «Что вы думаете об этом солдате? Он, кажется, нам может пригодиться!» Потом она подошла ко мне и сказала: «Приходите, как только сможете незаметно уйти. Я скажу, что вы должны сделать. А пока обдумайте хорошенько, согласны ли вы перейти совсем на нашу сторону, потому что надо ведь одному кому-нибудь служить». Я поклонился и намекнул, что не будет вреда, если я пока не буду снимать своего мундира. Старая королева улыбнулась и заметила, обращаясь к герцогу: «Хитрая молодая лисица!»
— Видно, они тебе не совсем еще доверяют. Когда пойдешь к ним во второй раз, то постарайся опутать их, как надо, и заставь высказаться пояснее.
— Уверяю вас, папа Калебассе, они явно рассчитывают на меня, чтобы свергнуть кардинала. Я понял это из их намеков.
— Может быть, может быть, сынок! Ты к старику идешь?
— Надо иногда показываться.
— Важный господин стал! Кто бы мог подумать, что из тебя такое' выйдет? Смотри, не болтай только много в гостинице, понимаешь? Ну, пойду, мне пора.
Жюль Гри поклонился фруктовщику и пошел, насвистывая, к гостинице, а папа Калебассе направился в резиденцию Ришелье.
Ему хотелось поскорей сообщить кардиналу все им виденное и слышанное. Эти сведения казались ему столь важными, что он, приняв деловой вид, важно прошел мимо камердинеров и лакеев.
В приемной, по обыкновению, было много знати из свиты Ришелье.
И мимо них папа Калебассе прошел с самоуверенностью, которую ему придавал титул «любезного друга».
Но у самых дверей рабочего кабинета к фруктовщику подошел камердинер.
— Его эминенции нет дома, — вежливо сказал он.
— Нет дома? Но я по делу, которое нельзя откладывать! Где его эминенция?
Камердинер смущенно улыбнулся и замялся.
— Мне непременно нужно знать, непременно, — продолжал Калебассе, — ему грозит опасность!
Камердинер счел невозможным скрывать дольше.
— Его эминенция у мадемуазель Ланкло, — сказал он.
— Ланкло… Ланкло… — повторил папа Калебассе. — Кто такая мадемуазель Ланкло и где она живет?
Камердинер, хотя и понимал, что фруктовщик не знает мадемуазель Нинон де Ланкло, известной всем знатным вельможам своей очаровательной красотой, но удивился, что Калебассе ничего не слыхал о ней.
— Разве вы и по имени не знаете мадемуазель? — спросил он.
— Нет. Где она живет?
— На улице Вивьен, 3.
— Нинон Ланкло — Повторил, чтобы не забыть, папа Калебассе, мысленно удивляясь, как это кардинал в такое позднее время сидит у девицы. Впрочем, тут, вероятно, какой-нибудь политический интерес, как знать!
Он сейчас же отправился на улицу Вивьен, она была очень близко. Там, в доме № 3, жила двадцатидвухлетняя Нинон де Ланкло, одна из известнейших красавиц того времени.
Нинон де Ланкло, дочь благородных родителей, появилась на свет в Париже. Нинон ее прозвали после смерти родителей, когда их единственная пятнадцатилетняя дочь осталась полновластной хозяйкой дома.
Нинон получила прекрасное образование, была умна, остроумна и любезна в обращении. Вскоре имя ее прогремело во всех кругах французского общества.
Вместе с умом развивалась и ее красота, везде только и говорили о прелестной, очаровательной Нинон, окруженной толпами поклонников всех возрастов и положений.
Но прекрасная Нинон вовсе не имела намерений выйти замуж за кого-нибудь из претендентов на ее руку и связать себя на всю жизнь. Нет, ей дороже всего была ее золотая свобода. Она решила не надевать на себя никаких цепей и полюбить только того, кто ей понравится, и то до тех только пор, пока он будет достоин ее любви.
Мысль очень эгоистичная, но Нинон не изменяла ей до старости. Но кто мог упрекнуть ее в этом?
Она, наверное, сделала бы очень несчастным своего мужа, словно бабочка она порхала с цветка на цветок и была ветренее всякого Дон-Жуана. Не связывая себя замужеством, она, по крайней мере, одна принимала на себя все удары, которые преподносили ей судьба и то положение, которое она занимала в обществе.
В одном можно было упрекнуть эту женщину, она завлекала множество юношей и развращала их, хотя в то время во Франции и без того нравственность стояла на довольно низком уровне.
В числе многочисленных обожателей, удостоившихся расположения Нинон, был и Ришелье. Он был чуть ли не первым, а за ним последовал целый ряд знатнейших имен Франции.
Уже далеко не первой молодости она подарила своим расположением аббата Гедеона и Шатонеф. Всех ее поклонников, постоянно или временно пользовавшихся ее любовью, не перечесть.
Эта женщина вплоть до смерти была окружена обожанием.
Чтобы дать понятие об уме и красоте Нинон, надо сказать, что самые умные и интересные мужчины того времени считали большой честью бывать у нее в гостиной.
К ней приезжали поэты и ученые читать свои произведения и спрашивать ее совета. Придворная молодежь посещала собиравшееся у нее общество, чтобы развить вкус и дополнить светское образование.
Скаррон читал ей свои романы, Сент-Эбремон — свои стихи, Мольер — свои комедии.
Христина, королева Шведская, приехав в Париж, посетила только Нинон и Академию.
Как все женщины, она даже в старости, не хотела ничего слышать о своем возрасте.
— Да, моя дорогая Нинон, — сказал ей один раз Людовик XIV, — мы стареем!
— Виновата, ваше величество, — ответила она с обычной находчивостью, — мы с вами никогда не состаримся, а только сделаемся старше.
Король улыбнулся и кивнул головой в знак согласия.
Ришелье, как мы уже говорили, принадлежал к числу первых поклонников знаменитой красавицы.
К ней-то и шел папа Калебассе в поисках кардинала.
Нинон сидела с его эминенцией в своем роскошном, изящно убранном будуаре.
Она отлично умела привязать к себе даже таких умных людей, как Ришелье, очаровывая не одной только красотой и прелестью обращения, но и своим остроумием, музыкой и пением.
Кардинал так любил бывать у нее, что часто просиживал с нею часами, до поздней ночи.
В тот вечер, о котором мы говорим, Ришелье любовался нежностью ее кожи, прозрачной белизной лица и легким румянцем щек.
— Какую чудесную воду вы употребляете, Нинон, чтобы придать себе такой прелестный цвет лица, — сказал он. — Француженки, наверное, были бы мне очень благодарны, если бы я открыл им эту тайну.
— Вижу, ваша эминенция, вы хотите приобрести себе нового союзника, вы лучше, чем кто-нибудь, знаете: на чьей стороне женщины, тот сильнее всех! Но я не скрываю своих пристрастий и не хочу мешать другим женщинам, пойдемте, я покажу вам мою уборную. Пойдемте, ваша эминенция!
Кардинал пошел за прекрасной Нинон в одну из соседних комнат.
При входе в будуар они не услышали ни запаха розового масла, ни духов, в комнате не было даже обычного столика с флаконами и баночками — там стоял обыкновенный чистенький умывальник со всеми необходимыми принадлежностями.
— Вот, ваша эминенция, — сказала она, — мои секретные протирания. Они состоят из холодной ключевой воды и толстого полотенца, которым я натираю кожу. Сообщите эти средства француженкам. Этому не поверят, но вы лично убедились, что я не лгу!
Ришелье, взяв под руку прелестную, смеющуюся Нинон, вернулся в будуар.
В эту минуту вошла горничная и доложила, что пришел какой-то человек, желающий непременно видеть кардинала по очень важному делу.
— Кто такой? — спросил Ришелье.
— Какой-то Калебассе, ваша эминенция.
— О, так я должен извиниться перед вами, милая Нинон! — обратился он с улыбкой к хорошенькой хозяйке. — Этому господину Калебассе мне надо уделить несколько минут. Позвольте, дорогая моя, принять его в одной из соседних комнат!
Нинон велела горничной зажечь лампы в соседней комнате и привести туда Калебассе.
Ришелье поцеловал маленькую ручку Нинон и вышел к Калебассе, встретившему его низкими поклонами.
— Я должен сейчас сообщить все вам, — сказал он, — я не могу быть спокойным, до завтра ждать никак нельзя.
— Что же вы такое узнали, любезный друг? Папа Калебассе поклонился, и лицо его просияло.
— Ваша эминенция, вы останетесь мною довольны.
— У вас такое серьезное лицо, что случилось?
— Мне, наконец, удалось сегодня узнать, кто были те двое вельмож.
— Разговор которых вы тогда слышали? Папа Калебассе таинственно кивнул головой.
— Я их, наконец, опять видел сегодня.
— Где?
— Они шли в Люксембургский дворец.
— А!.. У них там должно быть много дел.
— Союзники… — сказал с интимным жестом, понизив голос, папа Калебассе.
— Что? Союзники? Что это значит?
— Заговор, ваша эминенция!
— Может быть, вы и не совсем ошибаетесь, — сказал, улыбнувшись, Ришелье. — Но как же вы это узнали?
— В Люксембургском дворце что-то затевается, ваша эминенция, — сказал Калебассе, делая многозначительное лицо и понижая голос, — там заговор составляют.
— Простите меня, вы думаете?
— Против вашей эминенции.
— Кто же были двое вельмож, которых вы тогда подслушали?
— Увидев сегодня, что они опять идут во дворец, я побежал к дворецкому и спросил, не возбуждая в нем подозрения, их фамилии.
— С чего же вы начали, друг мой?
— Я предложил ему дыни, он их очень любит, разговорился с ним и выспросил его обо всем.
— И кого же он назвал?
— Я отлично запомнил их имена, ваша эминенция! Один был маркиз де Сен-Марс, а другой его приятель — господин де Ту.
Глаза Ришелье сверкнули… доказательство, что известие заинтересовало его.
— Дворецкий не ошибся? — спросил он.
— Нет, ваша эминенция, его слова подтвердились: эти господа были у герцога Орлеанского.
— Теперь скажите мне, любезный друг, как вы узнали о заговоре?
— Я недавно слышал разговор этих господ, ваша эминенция, а сегодня узнал, что во дворце старой королевы нечто затевают. У них там создаются разные планы, ваша эминенция. Они хотят свергнуть вас.
— Вы преувеличиваете, любезный друг! На чем вы основываете свои догадки?
— Не могу объяснить вашей эминенции этого, но такой умный человек, как вы, сразу должен понять в чем тут дело, когда знатные вельможи ведут такие разговоры и сходятся в Люксембургском дворце.
Ришелье невольно улыбнулся.
Он больше узнал из слов старого фруктовщика, чем тот предполагал.
Кардинал видел на придворном балу насмешливые улыбки Сен-Марса, де Ту и понял, что они против него.
Ему ведь известны были тайные планы королевы-матери и герцога Орлеанского, их тайные встречи с герцогом Бульонским и другими гражданами.
Он узнал, что маршал Марильяк был в Люксембургском дворце и в то же время отказался сообщить ему о результате смотра. Все это, вместе с тем, что сообщил фруктовщик, заставляло серьезно отнестись к известию о заговоре.
— Благодарю вас за услугу, — сказал он папе Калебассе, милостиво подавая ему руку, которую тот поцеловал, — продолжайте следить и завтра и послезавтра приходите сообщить все, что узнаете, ко мне в отель. Я награжу вас за труды!
Ришелье отпустил осчастливленного фруктовщика и вернулся, как ни в чем не бывало, к Нинон Ланкло. Она стала расспрашивать его.
— Нашлись кроты, — сказал он, садясь возле нее, — желающие рыть мне яму, но, я думаю, что они сами в нее попадут. Это, однако же, не должно мешать нам, дорогая Нинон.
Я не позволю портить себе часы, которые провожу здесь с вами. Спойте мне одну из ваших хорошеньких песенок и дайте возможность поблагодарить вас за это поцелуем.
Нинон мило улыбнулась и стала петь.
X. АННА АВСТРИЙСКАЯ ПРЕКРАЩАЕТ ДУЭЛЬ В ЛУВРСКОЙ ГАЛЕРЕЕ
После продолжительной тяжелой болезни королева, наконец, встала с постели и пока еще ничего не знала о подробностях своих родов. Доктор запретил окружающим слишком много говорить об этом.
Опасность, в конце концов, совершенно миновала. Анна Австрийская уже была в церкви и благодарила Бога за выздоровление и за рождение малыша. Маленький принц был здоров и весел, королева почти не отходила от него.
Она еще на принимала официальных поздравлений, — но пришел день, когда нужно было исполнить эту скучную, и в то же время неизбежную, старинную церемонию.
В числе первых должен был явиться с поздравлением кардинал Ришелье, а встреча с ним была ей особенно неприятна. Она чувствовала, что приветствия его неискренни и не любила встречаться с ним.
Людовик все больше и больше прислушивался к бесчисленным наговорам, вследствие которых и в нем самом постепенно зародилось неприязненное чувство к Ришелье, заговорщики считали это достаточным для начала действий.
Они рассчитывали, что король не будет мешать им и даже сам, в душе, желает удаления властолюбивого кардинала.
Королева всячески поддерживала эту неприязнь короля, она втайне была на стороне готовившегося против кардинала заговора.
И это было так понятно с ее стороны. Кардинал много заставлял ее страдать и сделался заклятым ее врагом.
Свергнуть его — было ее сокровенным желанием.
А между тем, ей приходилось принимать и его, и его приверженцев, получивших от него высокие должности. Это было невыносимо.
В той части галереи, что вела к флигелю королевы, в последнее время каждый день дежурили мушкетеры Милон, Этьен и маркиз.
С тех пор как король назвал их мушкетерами королевы, они были назначены для исключительной службы при ее величестве.
На Анну Австрийскую успокоительно и как-то благотворно действовала мысль, что у нее под рукой есть постоянно три надежных человека.
Милон поправился от ран и мог выходить на службу, но по бледному, похудевшему лицу его видно было, что он перенес тяжелую болезнь.
Он выздоровел благодаря уходу, которым его окружали в замке, — а главное, благодаря любовной, неусыпной заботе Белой Голубки, снова затем вернувшейся в кладовую, к господину Пипо, не приняв от Милона ничего, кроме благодарности.
Теплое участие, сначала вызванное в нем Белой Голубкой, превратилось постепенно в искреннюю любовь. Его привлекала к ней не одна хорошенькая наружность, но, главным образом, невинность, прямота и благородное сердце, которое он лишь во время болезни имел возможность понять и оценить.
Опытный глаз старухи Ренарды скоро подметил, что не только господин Милон очень заинтересовался Белой Голубкой, но и она также таит в душе чувство, посильнее сострадания к его мучениям.
Кто так самоотверженно ухаживает, как Жозефина, — говорила про себя старая Ренарда, — у того сердце заговорило!
Все это было бы хорошо, — думала она, — если бы только Жозефина была знатного происхождения и имела бы родословную, как выражалась старуха. А то ведь девушка совсем не пара барону де Сент-Аманд, мушкетеру ее величества королевы.
Она не знала сначала, как бы это половчее разъяснить. Маркизу говорить о подобных пустяках — нечего и думать, хоть он и был самим воплощением добропорядочности.
Старуха, однако же, нашла выход и при первом же удобном случае открыла свою тайну виконту, когда он, придя навестить товарища, увидел и узнал Жозефину.
Этьен улыбнулся, когда словоохотливая Ренарда стала говорить ему о своих опасениях, но с Милоном он еще не переговорил об этом.
Сегодня, гуляя с товарищем по галерее, виконт как раз мог начать этот разговор. Маркиза еще не было.
— Королева будет сегодня принимать поздравления двора, — сказал Этьен, — и мы будем иметь удовольствие приветствовать его эминенцию.
— Что нам до кардинала! — ответил Милон. — Мне ужасно противны и он, и его гвардейцы, и уж я найду способ отомстить негодяям за удары, которыми они меня свалили.
— Не могу осуждать тебя, Милон, и думаю, что возможность скоро представится. Узнаешь ли ты двоих гвардейцев, оставшихся в живых?
— Среди тысячи… в ста шагах узнаю! Им не придется говорить, что они победили мушкетера Милона… Попробуют моей шпаги за хвастовство. Меня тогда подвела темнота, а то я не так бы с ними разделался.
— Ты все еще не можешь равнодушно вспоминать ту ночь, а между прочим, мы тогда все-таки добились своего, — ответил виконт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41