— Это похоже на нападение!— Конечно, сир! Это-то и возмущает меня более всего, потому что случившееся с моими гвардейцами может случиться со всяким!— Действительно, я нахожу, что на это дело следует обратить внимание, — серьезно сказал король.Ришелье с удовольствием заметил, что Людовик внимательно его слушает.— Мушкетеры убили солдата Туре, ранили господина де Пеллерона, и…— Как, два мушкетера?— Разумеется, они остались победителями; кто же осмелится затевать такое кровопролитное сражение посреди большой проезжей дороги. Туре остался мертвым на месте.— А на ваших гвардейцев можно положиться, господин кардинал? Уверены ли вы в их благонадежности и не думаете ли вы, что они были способны первыми начать ссору? — спросил король.— Более чем уверен, ваше величество, они все люди благородные, из хороших старинных фамилий, кроме Туре. Остальные — это де Рансон, Мулен и де Пеллерон.— Вы совершенно правы, ваша эминенция, требуя удовлетворения, и оно будет дано вам, будьте уверены.— Заранее приношу вам, сир, мою глубочайшую признательность! Пусть виновные будут строго наказаны!— Но теперь мы выслушаем другую сторону. Этого, полагаю, требует справедливость. Не правда ли, ваша эминенция?— Другую сторону? — с недоумением повторил Ришелье, как будто ее не должно было существовать там, где он обвинял и приносил жалобу.— Конечно, господин кардинал, я понимаю мушкетеров. Вы допрашивали только своих гвардейцев и поверили им на слово, не так ли?— Я не сомневаюсь, что…— И я нисколько не сомневаюсь в справедливости ваших слов, но я не так уверен в ваших гвардейцах, как вы, ваша эминенция, и для очищения совести хочу удостовериться в истине, чтобы не наказать невинных! — Сказав это, король позвонил и приказал позвать мушкетеров.Через несколько минут виконт и Милон явились в комнату короля. Увидев кардинала, они тотчас поняли, в чем дело, но на их лицах не было заметно страха. Они, напротив, выражали полное спокойствие и уверенность в своей правоте.— Мушкетеры, — начал король, — были вы вчера вечером на дороге, ведущей в Фонтенбло?— Были, ваше величество.— Не встретились ли вы там с несколькими гвардейцами его эминенции?— Сперва с двумя, ваше величество, а потом подъехали еще двое!— Кто на кого из вас напал первым, то есть, кто первый взялся за шпагу!— Мы, ваше величество!Ришелье, стоявший и слушавший до сих пор в стороне, нашел, что время прекратить допрос. К великой его радости мушкетеры сами сознались в своей вине.— Ваше величество, вы теперь убедились в истинности моих слов, — решился он вмешаться. — Какого доказательства еще требовать вам?— Вы должны знать, — продолжал король, обращаясь к мушкетерам, — что я не терплю забияк! Понимаете ли вы, чему подвергаетесь за вашу вину? Клянусь, я не хочу, чтобы мои солдаты были разбойниками и бесчинствовали на больших дорогах, я скорее соглашусь их всех до одного перестрелять!— Зная это, ваше величество, мы полагали, что исполнили свой долг, усмирив и прогнав гвардейцев с большой дороги, где они бесчинствовали и подстерегали мирно едущих людей, — сказал Милон с дивной неустрашимостью и спокойствием.— Какая дерзость, — прошипел кардинал.— Что заставило вас первыми взяться за шпаги? Я требую правды!— Поводом была сатирическая песня, которую гвардейцы, увидев нас, запели нарочно, с намерением подразнить нас, — отвечал д'Альби.— Сатирическая песня? — спросили почти в одно время король и кардинал.— Бесстыдная, наглая песня, — подтвердил Милон, — за которую нельзя было не наказать дерзких певцов.— Что было в этой песне? — быстро спросил король.— Я не смею, сир, повторять ее, — отвечал д'Альби.— А я приказываю вам под страхом моей немилости повторить мне слова песни или ее содержание.— Между гвардейцами кардинала эта песня в большом почете, — сказал Милон.— Я хочу слышать ее, — приказал король.— В таком случае, сир, я возлагаю ответственность на его эминенцию и на его гвардейцев! Один из молодцов, уже совершенно, впрочем, седой, хотел непременно вызвать нас на ссору. Он громко пропел песню и постарался особенно ясно повторять ее припев, заключавшийся в следующих словах: Не будь у короля кардинала, Франция бы наша пропала. Грянем же дружно, на славу — Виват одному кардиналу! — Другой гвардеец подхватил последние слова припева и повторил их во все горло. Не могли же мы, ваше величество, слышать это и молчать. Мы протестовали против песни, нам отвечали очень грубо. Слово за слово, и дело дошло до драки. Услышав лязг оружия, двое других гвардейцев, ожидавших где-то в засаде, подоспели на помощь своим и также напали на нас. Тогда нам пришлось защищать нашу жизнь против четверых, и если при этом наши шпаги немного неосторожно задели одного в грудь, а другого в руку — то этого нельзя нам поставить в вину!— Что вы скажете теперь, ваша эминенция? Дело-то все-таки, по-видимому, было не так, как рассказывали вам ваши гвардейцы.— Я верю только им, сир!— Ваше пристрастие, господин кардинал, заставляет думать, что вы хотите защищать только своих людей.— Но еще одно, — опять обратился король к мушкетерам, — вы, говорят, одного солдата убили и оставили на большой дороге?— Гвардейцы бежали со всех ног, как только увидели, что победа осталась за нами, — рассказывал Милон, — мы их до того напугали, что они второпях забыли своего раненого товарища. Мне стало жаль его, и я хотел предложить ему помощь, но он дурно отплатил мне за мое доброе намерение. Когда я подошел к нему, он схватил лежавшую около него шпагу и ранил меня в ногу!— Это был гадкий поступок! Как вам кажется, ваша эминенция?Ришелье молчал.— Это взбесило меня, — продолжал Милон, — и я в сердцах покончил с ним. Потом мы с виконтом поскакали к заставе, где немедленно объявили караульному офицеру о случившемся. Мы не сделали ничего противозаконного, ваше величество!— Однако, несмотря на это, я желаю, чтобы подобные кровопролития не повторялись больше, — сказал король очень серьезно. — Я раз и навсегда приказываю вам и предупреждаю, что строго буду наказывать ослушников.Мушкетеры поклонились и вышли по знаку короля.— Если бы я захотел наказать, ваша эминенция, мне пришлось бы осудить обе стороны. Вы видите, что в этих делах трудно разобрать, кто виноват. Каждая сторона оправдывает себя, и во избежание несправедливого приговора остается только или простить, или наказать всех. Оставим на этот раз дело без последствий и поговорим о чем-нибудь другом. Были вы на днях в Люксембургском дворце?— Был, сир, сегодня и восхищался образцовыми произведениями гениального Рубенса. Это, правда, пока еще не более чем эскизы* которые ее величество удостоила показать мне, но невозможно не удивляться и не восхищаться ими!— Королева говорила мне о них и уверяла, что этот художник вполне заслуживает своей высокой славы.— Ее величество очень интересуется им.— Да, действительно, и мне нравятся эти рисунки! Мне кажется, это приятное и благородное развлечение.Ришелье иронически улыбнулся.— Что касается приятных развлечений, то у ее величества, кажется, никогда не бывает в них недостатка, сир, — сказал он.— Надо признаться, наш двор не изобилует ими, — сказал король. — Я иногда упрекаю себя за это и все-таки не могу решиться принимать участие в шумных празднествах!— Вам не в чем упрекать себя, сир, я повторяю, что при дворе развлечения образуются сами собой.— Какие же, ваша эминенция?— Тайные, сир, не явные!— Какого же рода? Ришелье пожал плечами.— Мы опять попали на неприятную тему, ваше величество, я бы не хотел быть вечным обличителем, тем более, что виновным всегда остаюсь я же!— Виновным? Как понимать это, господин кардинал?— Самая неблагодарная обязанность, ваше величество, та, где приходится иметь дело с женским умом, он так изворотлив, что его никогда не перехитришь.— А я, напротив, полагаю, что неудачи возбуждают энергию. Надо доказать противной стороне, что и мы умеем иногда выигрывать сражения.— Если на неприятельской стороне такие усердные и ловкие помощники, сир, то, разумеется, всегда опоздаешь, и крепость, которую считаешь осажденной, окажется пустой!— Не следует унывать из-за этого, а надо, напротив, продолжать начатое.— Другие опыты, быть может, будут удачнее, — отвечал король, любопытство которого было возбуждено.— Наши противники беспрестанно меняют место действия!— А где же оно находится в настоящее время, кардинал?— В стенах нашего доброго города Парижа!— А! Это, быть может, удобнее для нас?— Только в том случае, сир, если мы будем действовать тайно и быстро.— Париж велик, не можете ли вы подробнее указать место?— Улица д'Ассаз, дом номер 21, — отвечал Ришелье.— Кто живет в этом доме?Кардинал принял дипломатически таинственный вид.— Этого я не мог разведать, сир, чтобы узнать это — надо дождаться удобного времени.— А когда, по вашему мнению, настанет это удобное время?— Сегодня!— В котором часу?— Полчаса спустя после того, как ее величество в сопровождении только обергофмейстерины отправится на улицу д'Ассаз, куда она изволит ездить очень часто.Король с изумлением взглянул на кардинала.— Признаюсь, у вас отличные слуги, господин кардинал, гораздо лучше, чем у меня, — сказал он. — Ваше известие, как видите, в высшей степени удивило меня.— Это меня радует, ваше величество, я бы желал доказать вам, что я неусыпно оберегаю вас и всей душой вам предан.— И королева часто посещает улицу д'Ассаз?— Уже в четвертый раз, ваше величество! Но если мы хотим иметь успех, дело это следует хранить в глубочайшей тайне.— Вы ничего не знаете о цели этих поездок, ваша эминенция, о значении их?— Быть может, маленький заговор, или… Но зачем догадываться? Вы сами все узнаете, сир! Они не подозревают, что нам известно место их тайных действий, следовательно, вы явитесь совершенно неожиданно и узнаете то, что вам нужно.— Хорошо, очень хорошо, ваша эминенция! Мы докажем дамам, что им не всегда удается провести нас!— Желаю вам успеха, сир.— Им я буду обязан вам, ваша эминенция! Я сообщу вам о результате моей поездки.Кардинал поклонился и вышел от короля, довольный тем, что достиг хоть одной из двух намеченных целей.Людовик поверил сведеньям Ришелье, он имел намерение отправиться тайно вслед за королевой, неожиданно предстать перед нею, будучи в полной уверенности, что попадет на тайное свидание и обличит Анну Австрийскую в неверности. Он непременно хотел знать, что ее влекло на улицу д'Ассаз.Сентябрьское солнце, проникавшее сквозь высокие окна Лувра, так ярко освещало комнаты короля, что казалось, будто золотистые лучи его хотят разогнать в душе Людовика мрак мучивших его тяжелых сомнений. Скрестив руки на груди, король тревожно ходил взад-вперед по комнате, ожидая уведомления от маркиза де Сен-Марса, которому он поручил тайно наблюдать за отъездом королевы.Наконец маркиз появился у портьеры и поспешно вошел в комнату.— Какое известие несете вы мне, маркиз? — спросил с нетерпением король.— Ее величество сейчас в своей карете выехала из Лувра, — отвечал Сен-Марс. — Она сегодня в парадном туалете, и ее, кроме обергофмейстерины, сопровождают герцогиня де Шеврез и маркиза д’Алансон. Ее величество, по-видимому, очень весела. Садясь в карету, она бросила взор на окна вашего величества.— Надеюсь, вы не показались ей, маркиз?— Само собою разумеется, ваше величество, я остерегся.— Я знаю, маркиз, что вы осторожны и опытны в этих делах.— Я должен еще упомянуть, сир, что несколько раньше королевы один из камергеров ее величества также поехал по направлению к улице д'Ассаз!— Благодарю вас, маркиз! Прикажите сейчас же подать мой экипаж и передайте герцогам Сюлли и де Бриссаку приказание сопровождать меня.«Я явлюсь к ним со свидетелями, — подумал король после ухода Сен-Марса. — Если она виновна, то унижение будет чувствительнее! Ах, ваше величество! Вы изволили тревожно посматривать на мои окна, вы берете с собой толпу провожатых, чтобы иметь больше сторожей, оберегающих вас от моего гнева, но, клянусь, ваши предосторожности не остановят меня. Я должен узнать, кого вы посещаете на улице д'Ассаз и узнаю во что бы то ни стало!»— Вы уже готовы, господа, — обратился Людовик к входившим в это время обоим герцогам. — Я приглашаю вас сопровождать меня на улицу д'Ассаз.— На улицу д'Ассаз, ваше величество? — простодушно спросил ничего не подозревавший старый герцог Сюлли, — а что же мы будем делать там, сир?— Вы увидите там кое-что, чему очень удивитесь, любезный герцог, — со злой усмешкой отвечал король, — но поедем, времени терять нельзя!Король приказал своему лейб-кучеру ехать на д'Ассаз и остановиться у подъезда того дома, где он увидит два придворных экипажа. Карета быстро помчалась по улицам Парижа, пронеслась мимо Люксембургского дворца и вскоре остановилась у дома номер 21, очень красивого здания, у подъезда которого действительно стояли две придворные кареты. Король поспешно вышел из экипажа и в сопровождении обоих герцогов вошел в дом.Парадный вход и устланные коврами лестницы свидетельствовали, что здесь живет богатый и знатный человек. Жюль Гри не солгал в своем донесении кардиналу. Это великолепие еще более усилило подозрение и нетерпение короля.Мягкие ковры совершенно заглушали шаги Людовика и его провожатых. Взойдя на лестницу, король остановился и, казалось, глазами отыскивал дверь, которая должна была привести его к цели. Вдруг он увидел в конце украшенного живописью и великолепной колоннадой коридора полуприподнятую портьеру и быстрым шагом направился к ней.Оба герцога следовали за ним в тревожном ожидании чего-то необыкновенного.Людовик был удивительно бледен, лицо его выражало сильную душевную тревогу. Но подойдя к портьере и бросив через приподнятую ее половинку беглый взгляд в комнату, король, в величайшем изумлении, остановился вдруг как вкопанный. То, что ему представилось, так мало соответствовало его ожиданиям, что он не мог прийти в себя от удивления.В кресле, спиной к нему, сидела Анна Австрийская. На ней было белое платье из тяжелой шелковой материи, а на черных роскошных волосах сияла маленькая корона. За ее креслом стояли герцогиня де Шеврез и маркиза д'Алансон, несколько в стороне была донна Эстебанья, у двери стоял камергер. Внимание их было сосредоточено на большой картине, стоявшей на мольберте, которая изображала молодую прелестную королеву во всей ее удивительной красоте.Рубенс, с палитрой и кистью в руках, делал последние тонкие штрихи на своем дивном произведении, возбудившем немой восторг даже никем еще не замеченного короля. Людовик видел перед собой свою прелестную супругу, как в зеркале, сходство было поразительное!Вдруг ему пришла в голову мысль, от которой лицо его покрылось краской стыда. Так вот кто жил в доме номер 21 по улице д'Ассаз! То было жилище Рубенса, и целью визитов к нему королевы были сеансы позирования для портрета. Но у подозрительного короля появилось теперь другое сомнение: кому предназначен этот портрет? Для кого дозировала королева?В это время донна Эстебанья услышала шорох и оглянулась на портьеру.— Боже мой! Его величество! — отступив шаг назад, шепотом сказала она.Мирная сцена в мастерской художника вдруг изменилась.Анна Австрийская быстро поднялась и взглянула на дверь, где стоял ее супруг, а за ним герцоги Сюлли и де Бриссак.Рубенс, узнав короля, отступил в сторону и встал возле портрета, тогда как придворные дамы пришли в какое-то странное замешательство.— Простите, мадам, что мы так невежливо подсмотрели ваши занятия, — сказал Людовик, входя в комнату, — но я положительно очарован прелестью и сходством этого истинно художественного произведения.— Мне бы следовало рассердиться на вас, сир, — спокойно отвечала Анна Австрийская, — вы лишили меня тайны, которую я сохраняла в течение многих недель. К сожалению, всегда находятся изменники, готовые испортить нам с вами, сир, всякую радость!— Я не совсем понимаю ваши слова, мадам, не потрудитесь ли объясниться понятнее.— О сир! Вы, к сожалению, уже получили это объяснение раньше, чем я того желала, — отвечала королева. — Я теперь лишена удовольствия сделать вам этим портретом сюрприз 27 сентября.— Как, мадам, мне?..— Я хотела преподнести его в качестве подарка в день вашего' рождения, сир. Теперь мне испортили эту радость!— О, нет, не говорите этого! — воскликнул Людовик. По-видимому, это неожиданное объяснение его невольно тронуло. — Вы, напротив, доставляете мне двойную радость — сегодня и в день моего рождения! Я никак не ожидал найти вас здесь с подобной целью и постараюсь достойно отблагодарить за такое милое внимание ко мне.— Садитесь на ваше место, — продолжал король и встал возле кресла королевы, чтобы вблизи полюбоваться на произведение великого Рубенса, от которого он не мог оторвать своих глаз.Людовик потом долго разговаривал с Рубенсом об Антверпене и Италии, и едва ли не первый раз в жизни ему встретился человек, беседа с которым доставила ему истинное наслаждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60