Ляля смеялась над моими башмаками». Вспомнив её крупное тело, Григорий Иванович улыбнулся, мысли приняли другое направление.Корпус теплохода мягко и часто подрагивал. Пепельница, пачка сигарет и карандаш на столе чуть-чуть шевелились. Непрерывная работа дизель-динамо мешала Подсебякину сосредоточиться. Его беспокоили и обычный в порту деловой шум, пароходные сирены, гудки автомашин, меланхолический звон портальных кранов.Григорий Иванович потягивал коньяк, курил сигарету и мечтал… Ему представлялось, что он могучий центр. Вокруг вращается остальной мир. Его обступают люди, много людей: серые, плоские личности, все на один манер. Разница только в анкетах, характеристиках, справках — ведь на лицах у людей ничего не написано. Он, великий и мудрый Подсебякин, раздаёт всем анкеты, проверяет их, перепроверяет. Составляет характеристики, назначает на должности, увольняет, выносит выговоры, объявляет благодарности и чувствует себя крепко, как гвоздь в дубовой доске. Кто-то выполняет план, страдает, суетится, нервничает, а он всегда спокоен. Его обязанность знать про каждого всю подноготную. Он изучал человека с увеличительным стеклом, каждую болячку, какой-нибудь мелкий прыщик рассматривал долго и пристально. И нет нужды, что болячки исчезли давно с живого тела, они навсегда оставались на бумаге. «Чем лучше узнаешь человека, тем он делается гаже, — любил говорить Подсебякин, вздыхая. — Нам, работающим с людьми, трудно найти порядочного человека. Слишком хорошо мы знаем свои кадры. Мы люди государственные…»Пока Арсеньев плавал, Подсебякин не терял времени: из тёмных закоулков, из-под семи замков он добывал порочащие Арсеньева сведения и каждой мерзкой бумажке радовался, словно дорогой находке. В руках Подсебякина оказался даже подленький донос двадцатилетней давности одного из однокурсников Арсеньева по мореходному училищу. Подсебякин делал все тайно, без шума, надёжно пряча документы в большой стальной сейф в своём кабинете. Уходя домой, он присургучивал дверцу ящика. Наконец документ был составлен. Заявление Мамашкиной и рапорт Брусницына помогли завершить этот труд. Он долго носил «справку» в синей дерматиновой папке с карманчиками и надписью «К докладу» и, наконец, при удобном случае подсунул начальнику пароходства.Лобов внимательно прочитал и вряд ли поверил хотя бы слову — ведь он учился вместе с Арсеньевым. Вся жизнь Сергея Алексеевича прошла на глазах Лобова. Но перед ним бумажка, документ, напечатанный на машинке. А с бумажкой хочешь не хочешь, а приходится считаться.— Откуда все это? — Лобов вздохнул и брезгливо отодвинул справку.— Не беспокойтесь, Василий Сергеевич, источники информации самые надёжные. — Подсебякин многозначительно и преданно посмотрел начальнику в глаза.— Если вы предлагаете лишить Арсеньева паспорта моряка, я — гм… гм… — буду возражать.— Нет, что вы, Василий Сергеевич, пока об этом разговора нет. Я так, на всякий случай, решил вас познакомить. Это, знаете, моя обязанность. Арсеньев плавает капитаном за границей… Мы с вами люди государственные. Иногда жалко бывает человека, но, что делать, сердце у государственного человека должно быть в голове. Мозг растёт — сердце сохнет.«Когда надо будет, ты подпишешь эту характеристику, — внутренне торжествовал Подсебякин. — Я составил, а ты подпишешь».— Ах, так! Гм… гм… Ну хорошо. — Начальник пароходства ершил редкие бесцветные волосы.Подсебякин полагал, и не без оснований, что «артиллерийская подготовка» удалась.«Начало было отличное», — продолжал раздумывать Григорий Иванович. Старпом Брусницын оказался молодцом, организовал неплохой сигнальчик: прочитав его донесение, в обкоме, не задумываясь, одобрили выезд Подсебякина на место по делу капитана Арсеньева. То обстоятельство, что теплоход стоял не в порту, очень устраивало Подсебякина: он мечтал о встрече с Лялей вдали от дома и ревнивой супруги. Ляля, как сильный магнит, вытянула начальника отдела кадров из уютного кабинета с диаграммами и схемами, заставила его врать и притворяться. Подсебякин соскучился и захотел проведать Лялю, вот и все. Но ведь об этом не скажешь начальству. И дешевле: поездка ничего не стоила. Государство оплачивало дорогу в мягком вагоне, гостиницу, питание. Если бы не Мамашкина, Григорий Иванович и не подумал бы пороть горячку. В корабельных делах вполне можно разобраться и после прихода Арсеньева в свой порт, никакой тут срочности нет.Мамашкина прервала его размышления. В ушах Ляли болтались серьги с большими подвесками и на руке звенел браслет. Причёска как войлочный колпак.— Вы забыли десерт, Григорий Иванович, — проговорила она, осторожно прикрыв дверь, и поставила тарелку с двумя апельсинами.— Ляля, — властно и томно произнёс Подсебякин. — Ляля, подойди ко мне.— Уберите лапы, Григорий, вы мне надоели! — зло вырвалось у Мамашкиной. Она с отвращением глядела на сухонькие, стариковские руки.— Сегодня я жду ровно в девять, — строго сказал Подсебякин, не обращая внимания на взгляды Мамашкиной. — Мы должны объясниться… — Ляля в ответ раздула ноздри. — Помни: от этого зависит твоя судьба, — наставительно добавил он. — Мы ведь хотим плавать и душиться французскими духами, не так ли? — Григорий Иванович глубоко вдохнул: в каюте плыл тонкий аромат.— Мало вы меня мучили? Слышите! — плаксивым голосом протянула Ляля. — Из-за вас мне на судне проходу не дают. Дался вам капитан Арсеньев! Поперёк дороги встал? Многие вами недовольны, — быстро заговорила она. — Напрасно я написала заявление.— Не твоё дело! — прикрикнул Подсебякин. — Арсеньев негодяй.Перед Лялей он не считал нужным скрывать свои мысли — наоборот, перед ней он распускал перья: в её глазах приятно быть всемогущим. Выпитый коньяк тоже давал себя знать.— Он будет помнить всю жизнь. Сволочь, он заставил ждать у дверей меня, Подсебякина! Я ему такую путёвку дам, все будут шарахаться. Сняли с судна, выговор объявят — это игрушки. А от меня, от Подаебякина, он получит волчий билет. — Сегодня Григорий Иванович был, как никогда, откровенен. — Пусть он даже лучший капитан на флоте, наплевать мне на это! Вот тогда поймёт Арсеньев, кто такие мы, кадровики. На четвереньках за куском хлеба приползёт. Ручки целовать будет. Поняла?— Ваши дела, вы и разбирайтесь, — на лице Ляли мелькнуло испуганное выражение, — а мне понимать нечего. Опьянели совсем. — Она убежала, хлопнув дверью.А в тесном буфетике, среди грязной посуды Мамашкина не выдержала и разрыдалась.Ляле нравилось работать на пароходе. Пример суровых моряков, тружеников и энтузиастов мало-помалу оказывал на неё хорошее влияние. Она поняла разницу между работой на корабле и щебетанием в ресторанном джазе. Изменить свои привычки и взгляды дело не лёгкое, а у Ляли была позади трудная жизнь. Отец работал в порту грузчиком, крепко пил. Так случилось, что в семнадцать лет, прямо со школьной скамьи Ляля вышла замуж за бесталанного актёра областного театра. Вскоре муж её оставил. Специальности не было. Выручил небольшой голосок. Она стала певицей. Другого она ничего не умела, да и тут ей помогла больше внешность, нежели способности. А на корабле ловкая, проворная женщина вдруг оказалась на месте. Кроме того, Брусницын ей нравился.С приездом Григория Ивановича Ляля попала между двух огней. Старпом Брусницын оказался на редкость ревнивым.Григорий Иванович тоже ревновал, но прощал любовнице многое, привязался к ней, скучал, а иногда ему Мамашкина была просто необходима: надо же перед кем-нибудь покрасоваться, излить душу.И любовь Педсебякина к большим женщинам сыграла свою роль. Как это нередко случается, жена у него была небольшая, худенькая старушка, а душа Григория Ивановича стремилась к молодым женщинам не ниже ста семидесяти сантиметров ростом. Каждая высокая, статная женщина казалась ему королевой.Пригубив ещё чуть из бутылки и положив под голову вторую подушку, Подсебякин печально размышлял «Арсеньев оказался прав: дела Ляли и старпома быстро идут к свадьбе». Григорий Иванович поначалу вспылил и чуть было не наделал глупостей, но потом решил простить измену. По зрелому размышлению выходило, что оставаться в любовниках при муже было даже удобнее. * * * — Когда открылся огонь маяка Песчаный, вы были на мостике, капитан?— Да.— И далее не сбавили ход? На полных оборотах умудрились напороться на затонувший пароход.Капитан Москаленко, сладкоречивый уроженец Одессы, высокий, краснолицый, с большим пористым носом, громко высморкался в цветной платок.— Да, машина работала полным ходом, — недовольно пробурчал он. — Но зачем эти вопросы, товарищ Медонис? Документы у вас. Там есть все.Антон Адамович, помощник капитана порта, отложил в сторону, лежавшую на столе папку с бумагами. Он был в суконном кителе с золотыми шевронами. По-русски теперь он говорил почти правильно, с едва заметным акцентом.— Меня удивила грубая ошибка в счислении, Митрофан Иванович. Я ещё раз анализировал весь материал, — с достоинством ответил он. — Вместо пяти градусов с минусом вы приняли поправку со знаком плюс. Так есть! Посмотрите, — Медонис кивнул головой на карту, — склонение западное.— К сожалению, ничего не могу добавить — заметил капитан, не взглянув на карту. — Иногда бывают, знаете, непредвиденные случаи. — В голосе его послышалась злость. — А ты ходи потом и красней перед всяким… — И он снова с шумом освободил нос. — Извините: гриппую. До свиданья, товарищ Медонис. Не стоило бы по таким мелочам и вам беспокоиться и меня беспокоить. — Капитан надел фуражку, плотно надвинув её на лоб.Москаленко знал, что Медонис не силён в морских делах, и относился к нему без особого уважения, по имени-отчеству не называл, а это у Москаленко многое значило. «Протекция, — говорил он своим товарищам, — к добру не приведёт. Глядишь, такого никудышкина сунут капитаном на порядочное судно».Москаленко заметил зеленоватый оттенок на полных щеках Медониса и удивился. Но, взглянув на окно, понял, в чем дело: огромное каштановое дерево закрывало пыльные стекла темно-зелёными ветвями.— Ещё одну минутку, Митрофан Иванович, — задержал его помощник капитана порта. — Прошу учесть: я потревожил вас исключительно в целях, вам благоприятствующих. Так есть. Я разобрался, для меня ясен виновник этой глупейшей аварии.Медонис побарабанил пальцами по краешку стола.— Хорошо, если поняли, — подобрев, отозвался Москаленко. Он снова достал из кармана платок и, собираясь чихнуть, держал его наготове.— Я хочу посоветоваться с вами, капитан. — Раздумывая, Антон Адамович по старой привычке вытряхнул сигарету из пачки щелчком большого пальца и прихватил её сочными губами. — Вот что, Митрофан Иванович, приходилось ли вам видеть лайнер «Меркурий»? Так есть. Тот самый, что у Ясногорска затоплен.— Ещё бы, — ответил Москаленко, кладя фуражку на стол и снова усаживаясь. — Не раз мимо проходить доводилось.Капитану Москаленко нравилось, когда у него просили совета.— А если с берега на корабль смотреть, будут ли люди на нем видны?Медонис затаил дыхание.— Вот тебе раз, милый человек! — искренне удивился капитан. — Шесть миль до него от берега, да ещё с хвостиком. Разве простым глазом увидишь?! А зачем, простите за нескромность, эта справка?— Аварию разбираю. Обстановка неясна. Так вот, в целях расширения кругозора, — отозвался Антон Адамович. — Если замкнуться в этих стенах и не общаться с опытными людьми, вряд ли справишься с работой, Разбор аварий — дело серьёзное.Москаленко недоумевал, зачем понадобились эти сведения Медонису.Наступило молчание. Капитан Москаленко, разглаживая жёсткие усы, обозревал комнату. Морские карты, основательно закрапленные мухами, приколоты кнопками к жёлтым обоям. Большая меркаторская карта мира с пунктирами морских дорог и следами грязных пальцев, генеральная карта Балтики, испещрённая какими-то таинственными значками, и крупный план порта с чернильными номерами причалов. Старый, занозистый пол, два брюхатых допотопных канцелярских стола прижались к стене. Огромный старый барометр в металлической оправе показывал «великую сушь». Напротив красовался плакат с чёрными тенями кораблей и разноцветными огнями — "В помощь изучающим «Правила предупреждения столкновения судов в море». Между столами приютился пыльный шкаф, забитый пухлыми серыми папками с номерами на корешках. Верхняя полка уставлена разнокалиберными справочниками. Испачканные фиолетовыми чернилами стулья дополняли обстановку: два с лоснящимися подушечками для сотрудников конторы и один жёсткий — для посетителей. Несмотря на лето, окна в кабинете заклеены бумагой. Между рамами торчит грязная вата, а к стёклам изнутри прилипли дохлые прошлогодние мухи.На пустом столе у Антона Адамовича только и стоял медный тазик для окурков. Зато стол соседа завален всякой всячиной. Тут и компасный котелок, несколько длинных красно-чёрных магнитов, параллельные линейки, циркуль, транспортир, медная, с прозеленью машинка механического лага, красный керосиновый фонарь и ракетница.— Вы знаете о решении министерства поднять «Меркурий»? — нарушил тишину капитан Москаленко. — Правду говорят, «что худа без добра не бывает». Моя авария подтолкнула на это. Немецкую гробницу поднимут и уберут с фарватера. В Калининграде слыхал, дело верное. А то ведь смешно сказать: на нем жильцы завелись. Чем черт не шутит, отремонтируют корабль и вновь по морям! — По-своему истолковав насторожившийся взгляд собеседника, Москаленко добавил: — Ей-богу, жильцы. Мои матросы людей видели, когда мимо проходили, огоньки по ночам. — Он спрятал, наконец, платок, который все ещё держал в руках, и достал коробочку с ментоловыми леденцами. — Ещё одна новость: пренеприятнейшая история с капитаном Арсеньевым.— Теплоход «Воронеж», — механически отозвался Антон Адамович, — так есть, пришёл неделю тому назад. Груз — тростниковый сахар и апельсины. — Медонис растерялся, что с ним случалось редко.«Мой „Меркурий“ поднимают!» Эта новость ошеломила его. «Скорей! Все может рухнуть. Берега Швеции никогда не появятся для тебя на горизонте!» Он думал только о затонувшем корабле. Все остальное перестало его интересовать.— Правильно, — посасывая леденец, продолжал Москаленко, не замечая резкой перемены настроения собеседника, — сахар и апельсины. Сергей Арсеньев, капитан теплохода «Воронеж» — настоящий капитан. — Москаленко строго посмотрел на Медониса. — Так вот, снимают Арсеньева. Пьянство, буфетчица замешана. Старпом написал жалобу. Ей-богу, никогда не поверю старпому, который на капитана кляузы строчит! Негодяй и подлец, — это уж как пить дать! А что с Арсеньевым случилось, не знаю, — Москаленко развёл руками, — всегда был молодцом. Характерец, правда, у него скипидаристый, не всякому по нутру. — Он ещё долго говорил что-то лестное о капитане Арсеньеве.Антон Адамович, сжав зубы, отделывался междометиями. Он хотел сейчас одного — избавиться от разговорчивого капитана.— Сняли Арсеньева, а заменить некем, большой корабль, не сразу капитана подберёшь, — горячился Москаленко. — И ждать некогда. «Воронеж» завтра уходит. Вот и подвезло Лихачёву. Не удивляйтесь, он из старых, немало побороздил на своём веку солёной водички… Виза у него в порядке, а главное, начальник пароходства его хорошо знает. — Москаленко вынул из круглой коробочки ещё один леденец и положил в рот. — Третий день не курю: врачи запретили. Мучаюсь, не дай бог. — Он посмотрел на молчавшего Медониса. — Из поликлиники шёл, встретил капитана порта. Не хочет Лихачёва отпускать. С его стороны на дело посмотреть, вроде и он прав. Сегодня приказ из министерства пришёл насчёт буксира: «Шустрый» уходит в Ясногорск помогать водолазам.— В Ясногорск? — переспросил Антон Адамович. Старый канцелярский стул затрещал под ним. Маска спокойствия скрывала жестокое внутреннее волнение.— Выходит так… Лихачёв назначен на «Воронеж», а ваш буксир остаётся без капитана. Дела… — протянул Москаленко. — Случится с кем-нибудь происшествие, а по цепной реакции и других людей захватывает. Вот Федор Терентьевич Лихачёв, к примеру, околачивался в порту на своей балалайке, а теперь в Мексике серенады будет слушать. Ещё неизвестно, как у других судьба повернётся, кого ещё господин случай зацепит. Представьте, я в судьбу верю.— А почему, Митрофан Иванович, вы на таком дрянном пароходишке плаваете? — оборвал Медонис капитана и подумал, что Москаленко без фуражки совсем не похож на моряка. — И рейс короткий, — добавил он, — туда и назад за сутки оборачиваетесь. Вам бы при вашей солидности новый дизель-электроход и рейсы в Джакарту.Митрофан Иванович опешил.— Имею тайных врагов, как говорили римляне, — не сразу ответил он. — Бывайте здоровы, товарищ Медонис. А вы что, ночевать в порту собрались? Женатикам опаздывать домой противопоказано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44