А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Араминта смахнула слезу.
– Джонас любит помечтать. И никогда не станет другим. Он верит, что в один прекрасный день мы станем богаты и сможем вернуться в Англию. Видит Бог, мне самой бы этого хотелось! – Она вздохнула и попыталась улыбнуться. – Но увы, этому не суждено сбыться… Послушайся моего совета, Лорейн: никогда не предавайся пустым мечтам!
– Обещаю, – твердо ответила та.
Она окинула сочувственным взглядом хрупкую фигуру матери. Слава Богу, сама она гораздо крепче! «Мама – как тончайший батист, а я – как крепкий, прочный муслин, – пришло ей на ум «текстильное» сравнение. – То, что не по плечу ей, смогу вынести я…»
В этих словах заключалась печальная правда. Сложением и здоровьем Лорейн походила на отца, жилистого и стойкого, а вот Араминта таяла год от года под суровым натиском холодных зим Новой Англии. Она бледнела и худела, пока не стала такой бестелесной, что, казалось, легчайший ветерок мог ее сдуть. Неудивительно, что несчастная пала жертвой лихорадки – болезни, часто посещавшей эти края по вине многочисленных судов, бросавших якорь в заливе Наррагансетт.
Лорейн страстно любила мать, и когда Араминты не стало, девушке казалось, что она сама вот-вот расстанется с жизнью. Все изменилось в одночасье. Лорейн Лондон, дочь элегантной красавицы англичанки, мечтавшая о том, что когда-нибудь вернется на родину родителей и станет утонченной английской мисс, была вынуждена поступить в услужение. После смерти жены Джонас, которого одолевали кредиторы, продал им за бесценок все свое имущество и подался на Дикий Запад, чтобы попытать счастья в тех краях. С тех пор о нем никто не слышал.
Перед отъездом мистер Лондон обратился к суду с просьбой обязать бездетную чету Мейфилд, владельцев соседней фермы, взять Лорейн на свое попечение. Так тринадцатилетняя девочка стала наемной работницей.
Сама Лорейн не имела ничего против. Ей нравились и Мейфилды, и их ферма. Поутру она с удовольствием гнала коров через цветущий, усеянный маргаритками луг. Коровы шли лениво, сверкая блестящими боками, и колокольчики, привязанные к их шеям, мелодично позвякивали. Хозяева поместили Лорейн в уютной комнатке на чердаке и обращались с ней как с дочерью. Конечно, порой девочке было тяжело управляться с тяжелыми глиняными кувшинами. Но когда в жаркий летний день кувшины водворялись в прохладные просторы погреба, Лорейн, ловко орудуя круглой деревянной маслобойкой, приступала к своему любимому занятию – сниманию сливок и взбиванию масла. Работа на открытом воздухе и простая обильная еда оказали благотворное влияние на девочку. Она так и сияла здоровьем, на щеках играл яркий румянец, а выразительные глаза лучились счастьем.
Однако Лорейн подстерегал еще один страшный удар. Через два года ее пожилые хозяева умерли, не пережив жестокой лихорадки, а у их единственного родственника и наследника, проживавшего в Суссексе, не было никакого желания обременять себя фермой. И вот в один далеко не прекрасный день все имущество Мейфилдов, включая землю и скот, было выставлено для продажи на аукционе.
К ужасу Лорейн, ее ожидала та же участь. Ей никогда не забыть, как она стояла под палящим солнцем, а вокруг нее громоздился весь нехитрый скарб Мейфилдов – повозка, старое кресло-качалка, в котором так любила отдыхать миссис Мейфилд, стол, кровати, одеяла, многочисленные горшки, кастрюли, сковородки и другая кухонная утварь. Тут же жалобно хрюкали свиньи, а две дойные коровы печально звякали колокольчиками. Все это было выставлено для продажи, в том числе и сама Лорейн, как будто она была не живым человеком, а стулом или кроватью!
Купил ее некто Оддсбад, владелец таверны «Проворная лошадка». При взгляде на этого человека бедняжку обуял подлинный ужас – ей показалось, что она стоит на пороге ада. А он, нимало не смущаясь, покачивался на каблуках, широко расставив толстые ноги в полосатых штанах, и оценивающе глядел на девочку, словно она была кобылой или овцой, которую он намеревался приобрести.
Вскоре выяснилось, что Оддсбад, несмотря на свою устрашающую внешность, в сущности, безобидный и добродушный человек. А вот его сварливая карга-жена невзлюбила Лорейн с первой минуты. Злобно глядя на девочку, она громким визгливым голосом поинтересовалась, что вдруг нашло на ее муженька? Зачем он покупает эту девчонку? Неужели он такой глупец, что не понимает – им нужен кто-нибудь постарше и посильнее, кто мог бы управляться с тяжелой работой? А на что годится такая малявка – ведь ей небось еще и пятнадцати не исполнилось! Однако, невзирая на протесты миссис Оддсбад, сделка состоялась, и Лорейн, сжимая в руке полотняный узелок с нехитрыми пожитками, послушно направилась к таверне вслед за супругами, которые продолжали яростно препираться.
Миссис Оддсбад отвела Лорейн крохотную каморку под самой крышей, которая была тесной и неудобной, зато обладала неоспоримым преимуществом: убрав лестницу, девушка могла не опасаться, что полночные гости – а таковые частенько стучались в двери таверны – начнут ломиться к ней.
Для молодой девушки, выросшей в благородной семье и лелеявшей надежду на блестящее будущее, жизнь в таверне обернулась форменным адом. Жена Оддсбада постоянно бранила ее, а порой и поколачивала. После очередной взбучки Лорейн в слезах забиралась в свою конурку и с грустью смотрела на небо, видневшееся в щели потолка. Ей вспоминался родительский дом, такой теплый и уютный, мать, горячо ее любившая. Все это ушло безвозвратно, растаяло как дым…
Временами она задавалась вопросом – как мог отец не взять ее с собой? Почему он один подался на поиски счастья? И сама же отвечала – так уж устроены мужчины. По их представлениям жизнь в суровом краю слишком опасна для их нежных жен и детей. С момента отъезда отца Лорейн не имела о нем никаких известий и теперь уже не сомневалась, что их и не будет. Должно быть, индейский томагавк или стрела сразили Джонаса Лондона, и теперь его косточки покоятся на дне глубокой лощины или на берегу горной речушки, выбеленные беспощадным солнцем и омытые дождем. И все же девушка жила надеждой, что отец в конце концов нашел свое счастье и в один прекрасный день приедет за ней, чтобы навсегда избавить от унизительной службы в таверне, где мужчины сладострастно раздевают ее взглядами и каждый исподтишка норовит ущипнуть, когда она проходит мимо, разнося кружки с элем.
Но, пожалуй, неприятнее всего было сознавать, что Филипп видит, как низко она пала. Лорейн любила Филиппа Дедуинтона с тех пор, как себя помнила. Еще в детстве она восхищалась этим красивым молодым человеком, который, проезжая мимо в обществе своих сестер, взирал на весь мир так надменно, будто воображал себя его владельцем.
Девицы Дедуинтон дружно недолюбливали Лорейн, справедливо полагая, что эта простушка, если бы захотела, могла с легкостью отбить у них любого жениха. Саму Лорейн вовсе не интересовали девицы Дедуинтон – для нее существовал только Филипп. Она неизменно восхищалась молодым щеголеватым красавцем, встречаясь с ним в церкви на воскресной службе – в такие минуты слова священника с трудом достигали ее ушей – или на деревенских праздниках.
Филипп не мог не заметить, что юная красотка украдкой наблюдает за ним и, краснея, отводит взгляд, стоит ему посмотреть в ее сторону. Позднее, когда Лорейн уже служила у Мейфилдов, молодому человеку представился случай стать в ее глазах настоящим героем. Однажды утром, когда девушка гнала на луг пятнистую корову, огромный рыжий бык Дедуинтонов внезапно сорвался с привязи, проломил ограду, разделявшую два владения, и устремился прямо к злополучной лужайке. К счастью, в тот момент мимо проезжал Филипп. Не долго думая, он повернул коня, галопом промчался мимо быка и, выхватив Лорейн у него из-под носа, посадил перед собой в седло. На ошеломленную девушку это произвело неизгладимое впечатление – по ее представлениям, в незапамятные времена так поступали рыцари, похищавшие возлюбленных и увозившие их на боевых конях. Не важно, что на самом деле бык был смирен, как овечка, о чем Филипп, конечно же, прекрасно знал. Отныне в глазах Лорейн молодой сосед был окружен ореолом человека, который, невзирая на грозившую ему опасность, спас ей жизнь – и навеки завоевал ее сердце.
Филипп не сомневался в чувствах Лорейн. Однажды летом – в тот год ей исполнилось четырнадцать – он по-соседски посетил Мейфилдов, и с тех пор его намерения стали ясны не только самой девушке, но и немногословной «матушке Мейфилд», как называла ее Лорейн. Она пыталась держать его на расстоянии, но это ей не всегда удавалось.
Как-то летним вечером, когда молодые поселяне устроили танцы на лужайке, Филипп неожиданно обхватил изящную талию своей партнерши и увлек ее в густую тень яблони. Она с готовностью подставила ему губы и вдруг с ужасом поняла, что он раздевает ее и пытается повалить на траву!
Оскорбленная Лорейн, пылая негодованием, вырвалась из объятий дерзкого кавалера и с размаху закатила ему пощечину. Она ударила бы еще раз, но Филипп вовремя отвел ее руку. Его карие глаза метали молнии. Однако он все-таки отпустил Лорейн, и она, поправляя юбку, стремглав бросилась к пожилым дамам, которые мирно беседовали, готовя угощение для участников пикника. Они, конечно, заметили, что девушка что-то уж слишком раскраснелась, да и волосы у нее подозрительно растрепаны, но приписали этот непорядок молодости и возбуждению, вызванному танцами. Никто не придал значения инциденту, кроме самой Лорейн. Всю ночь ей снились руки Филиппа, жадно скользившие по ее платью.
Она любила молодого человека, но не собиралась так просто сдаваться. Разве мать не говорила ей, что все, что дешево достается, дешево и ценится? А Лорейн хотелось, чтобы Филипп ее ценил! Она намеревалась выйти за него замуж, любить всегда и быть любимой. Одна мысль о том, что такой прекрасный рыцарь, как Филипп Дедуинтон, может влюбиться в нее, наполняла Лорейн трепетом. Во сне она мечтала о нем, а проснувшись, не могла отвести взгляда от его чудесного лица, хотя пыталась не выдать своего интереса, прикрывая глаза пушистыми ресницами.
Филиппу это внимание льстило, как мальчишке. Не раз он появлялся в таверне в новом, только что сшитом костюме с единственной целью – покрасоваться перед влюбленной девицей. Одно время он даже подумывал о женитьбе и, если бы оказался на аукционе, где распродавалось имущество Мейфилдов, вполне мог сделать ей предложение. Однако в то время он, как назло, гостил у родственников в Провиденсе. К моменту его возвращения девушка уже служила в таверне «Проворная лошадка».
Филипп не только не прекратил ухаживаний, но, напротив, стал держаться еще развязнее. Какие могут быть церемонии с девкой из харчевни? Теперь он открыто преследовал Лорейн, тискал ее в углу, не упускал случая как бы ненароком коснуться юной груди, натягивавшей тонкую материю платья, и наслаждался тем, как девушка, которой это было неприятно, заливается густым румянцем. А уж от намеков, которые он хрипло нашептывал ей на ухо, бедняжка готова была сквозь землю провалиться. В общем, благородного рыцаря как не бывало, с грустью признавалась себе Лорейн…
Пока она наполняла кружки элем, Оддсбад добродушно улыбался, глядя, как проворно орудует за стойкой его помощница. Да, он не прогадал, купив ее. Молодые повесы стекались в таверну со всей округи, чтобы полюбоваться ослепительной улыбкой и роскошными льняными волосами Лорейн. Три состоятельных вдовца, жившие по соседству, которые до этого, казалось, не помышляли о втором браке, наперебой искали ее руки, и каждый обещал щедро вознаградить Оддсбада, если девушка примет его предложение. Однако юная красавица вежливо, но твердо ответила отказом всем троим. Находились и такие – в их числе молодой Филипп Дедуинтон, – кто готов был выкупить Лорейн у ее теперешнего владельца, но не собирался связывать себя узами брака. И хотя жена с утра до ночи пилила Оддсбада за то, что тот упускает свою выгоду, он все никак не решался отдать свою любимицу первому встречному, о намерениях которого можно было судить по недвусмысленному плотоядному блеску в глазах.
– Не пойму, чего ты дожидаешься, Оддсбад! – визгливо вопрошала сварливая супруга. – Неужели рассчитываешь, что за этой потаскухой явится прекрасный принц?
По правде говоря, владелец «Проворной лошадки», будучи человеком практичным, совсем на это не рассчитывал. И все же чистота и невинность Лорейн, а также остатки былого рыцарства, утраченные вместе с юными годами и стройностью, удерживали Оддсбада от столь постыдного шага. Не мог он так гнусно обойтись с девушкой, на долю которой и без того выпало немало горя. И хотя с появлением красотки Лорейн в таверне частенько вспыхивали драки, зачинщиком которых выступала компания во главе с Филиппом Дедуинтоном, возросшие доходы стоили того, чтобы смириться с этим досадным обстоятельством. Так что, помимо галантности, у толстяка Оддсбада были свои причины не расставаться со служанкой.
Многие посетители засиживались в «Проворной лошадке» допоздна и при этом нещадно дымили, отчего к ночи у Лорейн обычно слезились глаза, а в ушах стоял гул от грубых мужских голосов. Не составил исключения и нынешний вечер. «Как бы я хотела выйти на свежий воздух!» – вздохнув, в сотый раз подумала она. Однако стоило Филиппу сказать ей комплимент, как ее настроение мгновенно изменилось. Направляясь танцующей походкой к столику, где сидели молодые джентльмены, Лорейн чувствовала, как в душе расцветает весна. Правда, приходилось соблюдать осторожность, чтобы не наткнуться на подвыпивших гуляк и не расплескать эль. Большинство завсегдатаев «Проворной лошадки» составляли местные фермеры, торговцы и табунщики, но, по мнению Лорейн, никто из них не мог тягаться с Филиппом. Всю недолгую дорогу от стойки к столику она не сводила глаз с молодого человека, а он, чувствуя, что им любуются, картинно откинулся на стуле и небрежным движением водрузил обутую в мокасин ногу на спинку соседнего. В нагловатой улыбке, которой он приветствовал Лорейн, была уверенность собственника. Смешавшись под его взглядом, девушка споткнулась и чуть не опрокинула эль на мужчину в штанах из лосиной кожи, сидевшего за соседним столиком.
– Эй, полегче! – вскричал, вскакивая, Тейт Корбин – так звали обладателя кожаных штанов. – Жаль, что не ты, а только твое пиво попало ко мне на колени! – со смехом добавил он, окончательно смутив Лорейн.
Осторожно, как будто в руках у нее были не дешевые оловянные кружки, а тончайшие чашечки из китайского фарфора, которыми так дорожила ее мать и которые Джонас Лондон проиграл в карты, девушка поставила пиво на стол. При этом ее соблазнительные груди оказались в опасной близости от Филиппа Дедуинтона, чем тот не преминул воспользоваться, дерзко погладив их.
Лорейн отпрянула, словно от ожога, и поспешно удалилась, сопровождаемая довольным смехом наглого юнца. Филипп никогда не позволял себе подобных дерзких выходок, когда были живы Араминта и Джонас, которые могли защитить дочь! Сгорая от стыда, девушка спряталась за стойкой и принялась мыть посуду.
– Сегодня ночью она будет моей, – самоуверенно изрек Филипп, поднимаясь.
Он заговорщически перемигнулся с Тейтом Корбином, и оба вышли из таверны, чтобы вдали от посторонних глаз и ушей обсудить план дальнейших действий.
Глава 3
Разговор между Филиппом Дедуинтоном и Тейтом Корбином состоялся у коновязи. Велся он приглушенными голосами, но все же не настолько тихо, чтобы его не услышал новый гость, только что подъехавший к «Проворной лошадке». В темноте собеседники его не заметили, а он намеренно не выдавал своего присутствия, с преувеличенным вниманием роясь в седельной сумке. Похоже, тема явно его заинтересовала, поскольку он так и простоял в тени деревьев до тех пор, пока заговорщики не закончили беседу. Лишь тогда незнакомец выпрямился, опустил в карман то, что вытащил из сумки, и проводил заговорщиков хмурым взглядом.
Этот человек принадлежал к числу тех, от чьего недовольства другим становится не по себе. Высокий, стройный, с мускулистым жилистым телом, он отличался отменным здоровьем и привык, чтобы с ним считались. Мощные плечи, казалось, вот-вот разорвут по швам тонкое сукно синего сюртука, а крепкие руки благородных очертаний, как выяснилось, могли быть нежными – во всяком случае, когда он гладил своего коня.
– Я скоро вернусь, паренек, – пробормотал незнакомец с характерной шотландской картавостью. – Вот только улажу одно дельце и тут же займусь тобой. Сегодня у тебя будет вдоволь сена и овса, а ночь ты проведешь в удобной конюшне.
С этими словами мужчина направился к зеленой двери таверны. На пороге он остановился и настороженно огляделся. Такова была его привычка, выработанная годами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35