Да, он сочинил блестящую историю, со множеством деталей и подробностей. Медина клюнул, согласился и устранил этого полоумного мерзавца Витлоу.
Разумеется, Рик и не подозревал, что, убив Витлоу, он сам мгновенно превратится в живую мишень. Увы, в чем-то он оказался неискушенным и наивным. Расправившись с Витлоу, он стал для хозяина кабинета, что называется, «отработанным материалом», одним из болтающихся кончиков спутанной веревки. Если его не обрезать — веревка запутается еще больше.
Хозяин кабинета поднялся с кресла, вышел из-за стола и направился к большому, от пола до потолка, окну, выходящему на красивую, аккуратно подстриженную лужайку. Ему начинал надоедать посетитель и весь их разговор в целом. Дело сделано, пора заканчивать аудиенцию. Хозяин кабинета вообще уставал от посетителей, визитеров, просителей и гостей, которых в силу своей работы принимал каждый день в большом количестве.
— А что насчет твоих парней? — вдруг спросил он. Опять эти болтающиеся куски веревки, торчащие из клубка. Снова «отработанный материал»?
— Я ручаюсь за них, — коротко бросил его собеседник. — Они хорошо справились со своей работой, даже не подозревая, кого убрали с дороги. Они ничего не знают, а потому не опасны.
— Ладно, — вздохнул хозяин кабинета. Он устал от долгого напряженного разговора, но оставался невыясненным еще один вопрос, пожалуй, самый главный и важный:
— А что с бумагами и тетрадью?
Посетитель беспомощно развел руками.
— Ничего, — тихо ответил он. — К сожалению, пока ничего.
— Черт подери! — злобно прошипел хозяин кабинета. — Где же их хранил он, этот сумасшедший Декстер Витлоу? Они мне нужны, слышишь?
Его собеседник понимающе кивнул.
Куда же действительно запропастилась проклятая тетрадь? Пока она не будет найдена, хозяин кабинета не сможет чувствовать себя в полной безопасности, ведь устранение Витлоу — не самоцель, оно лишь одно звено в цепи.
Если рассуждать логично, то существование тетради представляло угрозу не только для него, но и для самого Витлоу. Записи, сделанные в ней, свидетельствовали и против хозяина кабинета, и против владельца тетради. Желание Витлоу понятно: угрожать оглаской, шантажировать, требовать денег, нагонять страху… Но в таком случае он и сам предстает в нелестном виде.
Хозяин кабинета тяжело вздохнул. Кто знает, что у этого Витлоу было на уме, когда он грозился обнародовать записи? Человек он психически неуравновешенный, непредсказуемый… Вел сомнительный, надо прямо сказать, антиобщественный образ жизни, бродяжничал, не имел собственного угла. Возможно, ему было наплевать на то, как сложится его судьба после того, как он предаст огласке содержимое тетради. По сути, его жизнь не удалась, ему было наплевать на то, что с ним станется. Он ничем не дорожил, потому что у него ничего не было: ни репутации, ни социального статуса, ни семьи.
— Я уверен, Витлоу держал тетрадь не в арендованном сейфе, — высказал предположение его собеседник, которого звали Хейс. — Где угодно, но только не там.
Хейс был грузный, коренастый мужчина средних лет, с маловыразительной внешностью. Единственное, что выделялось на его лице, — это глаза: острые, проницательные, словно видящие собеседника насквозь.
— А почему ты так уверен, что Витлоу не хранил документы в сейфе?
— Потому что он постоянно переезжал с места на место, колесил по стране. Он ведь грозился в любой момент предать огласке содержимое тетради, значит, она должна была находиться у него под рукой. Не помчится же он за ней из одного штата в другой? Да у него и денег-то, похоже, не было. Знаете, мне кажется, что он отдал на хранение тетрадь кому-нибудь, кто вызывал у него доверие. Например, членам своей семьи.
Хозяин кабинета отрицательно покачал головой.
— Насколько мне известно, он давно бросил свою семью, — сказал он, и на его лице появилось осуждающее выражение. Он не одобрял людей, пренебрегающих семейными обязанностями и не ценящих кровные узы. — Витлоу оставил жену и маленькую дочь чуть ли не двадцать лет назад.
— А где они в то время жили? — быстро спросил Хейс.
— Где-то в Западной Виргинии, но потом, кажется, переехали. Говорили, будто бы несколько лет назад они переселились в Огайо. Но я не наводил справок.
— Я уверен, Декстер Витлоу знал их новый адрес в Огайо! — воскликнул Хейс. — Может быть, даже и навещал их. Наверняка перед тем, как начать вас шантажировать, Витлоу отдал тетрадь жене и дочери. В нужный момент он мог прийти забрать ее или попросить членов семьи прислать ему тетрадь по почте.
Хозяин кабинета оживился, отошел от окна и снова сел в кожаное кресло.
— Точно, Хейс. Теперь надо установить, где его семья. Может, через страховые полисы, проверить по данным об уплате налогов… Но только осторожно, не через официальные каналы. Как бы не наследить!
Хейс кивнул, мысленно усмехнувшись глупым речам своего босса. Разумеется, он не полезет напролом.
— Достаньте мне их имена и даты рождения, и я очень скоро добуду всю необходимую информацию, — сказал он. — Будьте уверены, я не наслежу!
— Надеюсь! — отозвался хозяин кабинета. — Только сам, без меня, ничего не предпринимай. Я вовсе не хочу, чтобы две ни в чем не повинные женщины были убиты.
Хейс кивнул, попрощался и ушел, а сенатор Стивен Лейк решил, что после трудного напряженного разговора не мешало бы отдохнуть. Он поднялся из-за стола, вышел из кабинета и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.
Медленно поднимаясь по лестнице, устланной толстым пушистым ковром, он ласково поглаживал рукой гладкие, приятные на ощупь перила из черного дерева и вдыхал чудесные ароматы цветов и свежескошенной травы, доносившиеся через открытое окно. Ему нравилось, как садовники ухаживают за его большим роскошным садом, и он всячески поощрял их труды. Что может быть лучше запахов прекрасных цветов, вида аккуратно подстриженных кустарников и сочной зеленой травы, устилающей землю сплошным мягким ковром? Сенатор Стивен Лейк очень любил свой сад и обожал свой дом.
С самого раннего детства, как только научился ходить, и по сегодняшний день, когда стал взрослым, зрелым мужчиной, он не переставал восхищаться красотой своего жилища, его основательностью, указывающими на высокое общественное положение хозяев, уютом, тщательной продуманностью планировки. Он любил вспоминать, как отец, возвращаясь вечером с работы, ласково поглаживал прохладные стены, облицованные изысканными сортами мрамора и свидетельствовавшие о богатстве и значительности положения обитателей дома. Стивен вместе с ним любовался огромной помпезной хрустальной люстрой, висевшей под потолком в холле, восхищался присланной из Европы прекрасной удобной дорогой мебелью, сделанной вручную, по индивидуальному заказу, и наслаждался изысканными коврами, в которых ноги утопали, словно в морском песке.
Он часто и подолгу разглядывал картины в золоченых рамах, любил наблюдать из окна за садом, вспоминая, как он вместе со своим старшим братом Уильямом часами носился там, изображая индейцев, играл в ковбоев, стреляя из игрушечного оружия в невидимых врагов. Потом, усталые и разгоряченные, они прибегали в дом. В жаркие летние дни они с Уильямом пили прохладный лимонад, а зимой после долгих прогулок и игр на снегу согревались горячим шоколадом.
Стивену всегда нравилось, вернувшись с улицы, вдыхать несильный, чуть терпкий аромат дорогих отцовских сигар, витавший в комнатах. Этот запах тоже свидетельствовал о богатстве, влиятельности, могуществе хозяина дома. Помнил Стивен и тонкий, нежный, еле уловимый запах духов матери. Он чувствовал его, когда мать обнимала их с Уильямом, крепко прижимая к себе и целуя в щеки.
«Мои дорогие, ненаглядные принцы», — ласково шептала она им.
Мать горячо любила сыновей просто потому, что они — ее дети. Отец же был другим. Строгим, серьезным, скупым на похвалу. Стивену не всегда удавалось завоевать его расположение, поймать внимательный взгляд, услышать одобряющее слово. Уильяму, казалось, было легче общаться с отцом. Старший брат всегда выглядел ответственным, умным, принципиальным, более естественным, открытым, чем Стивен.
Стивен рос застенчивым, немногословным мальчиком, он не был так уверен в себе, как старший брат. Наверное, отец любил Уильяма больше, чем его. Впрочем, конечно же, нет, отец относился к ним обоим хорошо, но выделял все-таки старшего брата. «Еще бы, — думал Стивен, — ведь Уильям — старший сын, наследник, продолжатель дела отца. Отец надеется на него, считает его достойным преемником».
Стивен с раннего детства мечтал походить на отца и был одержим идеей заставить отца гордиться им. Гордиться искренне, от всей души, хвастаться младшим сыном перед родными и друзьями, обращаться к нему за советами, просить о помощи. Однако отца не так-то легко было обмануть мнимыми заслугами. Стивен с детства помнил, как даже слегка нахмуренные брови отца или его строгий взгляд заставляли многих людей трепетать и испытывать страх.
Трагедия пришла в дом неожиданно, разрушив десятилетиями существовавшую духовную близость, покой и единение семьи Лейков. В возрасте двадцати семи лет внезапно ушел из жизни старший брат Стивена — Уильям Лейк. Их мать тяжело переживала утрату старшего сына, начала болеть и через четыре года умерла. Отец и Стивен тоже долго не могли оправиться от постигшего их удара и полностью окунулись с головой в работу.
Смерть Уильяма, как бы цинично это ни звучало, открыла перед Стивеном новую перспективу завоевания расположения отца, возможность продемонстрировать ему, что младший сын тоже представляет собой сформировавшуюся личность.
«Ты обязательно будешь мной гордиться! — упрямо твердил Стивен. — Я сумею тебе доказать, что я такой же ответственный, работоспособный и удачливый человек. Я должен сделать карьеру, многого добиться в жизни».
И Стивен Лейк, как и обещал себе и отцу, действительно сделал головокружительную карьеру. В этом помогли его личные качества — упорство, трудолюбие, выдержка — и, разумеется, высокое положение и связи отца.
Стивен блестяще закончил школу, затем учился в специальном юридическом колледже, готовясь к политической карьере и работе в адвокатуре. Он удачно женился на прелестной молодой девушке из очень влиятельной и состоятельной семьи, проживавшей в штате Нью-Хэмпшир. Через несколько лет после свадьбы у них родилось двое детей — мальчик и девочка, и Стивен ни разу не пожалел о своем выборе. Он с радостью замечал, что его суровый отец обожает внука и внучку.
По совету отца Стивен начал свою политическую карьеру с работы в местной юридической конторе. Отец справедливо рассудил, что будущему политику необходимо с молодости завязывать нужные знакомства, обрастать всевозможными связями, которые пригодятся в дальнейшем, и просто знать как можно больше людей. Ведь в будущем эти люди станут твоими потенциальными избирателями.
Через несколько лет Стивен перешел на работу в окружную адвокатуру, а потом стал представителем законодательного органа штата. К этому времени он был уже весьма искушенным политиком, имел нужные выгодные связи и знакомства, тщательно отслеживал малейшие промахи и неудачи своих соперников, и когда один из них прокололся на какой-то мелочи и под давлением умело настроенной общественности был вынужден подать в отставку, Стивен занял его место в законодательном органе штата.
Долгая, но выгодная во всех отношениях работа на должности представителя штата только усилила политический аппетит и личные амбиции Стивена Лейка. Он не собирался останавливаться на достигнутом и продолжал упорно двигаться к поставленной цели: стать сенатором. Через некоторое время его заветная мечта осуществилась. На очередных выборах в конгресс его соперник и политический оппонент попал в неприятную историю. Его уличили в порочных связях, разгорелся новый скандал, общественность не простила ему подрыва моральных устоев нации, и он с треском проиграл своему противнику — Стивену Лейку. Разумеется, грязная история стала всеобщим достоянием благодаря Стивену. Но кто упрекнет его в этом? Он, как и все остальные, боролся за место в конгрессе всеми доступными средствами. К тому же в собственной непогрешимости он был уверен: его семью никогда не сотрясали скандалы, склоки и супружеские измены. Стивен дорожил репутацией семьи, и упрекнуть его в чем-либо не представлялось возможным даже самым искушенным интриганам и сплетникам.
В возрасте сорока одного года Стивен Лейк стал сенатором. Цель была достигнута, амбиции удовлетворены, а, главное, отец мог им гордиться.
Стивен поднялся на второй этаж, немного постоял на последней ступеньке, чтобы направить ход мыслей и воспоминаний в другую сторону, и вошел в роскошный холл, в который выходили двери нескольких комнат. Он подошел к самой дальней комнате, бесшумно отворил дверь и с порога спросил:
— Как он сегодня?
— Он хорошо поел, — тихо ответила сиделка и вежливо улыбнулась.
Синда Блокетт нравилась Стивену Лейку — приветлива, терпелива, надежна. Она была отличной сиделкой и медсестрой, добросовестно выполняла свою работу. Сегодня она вместе со своим мужем Джеймсом работала в первую смену, обеспечивая необходимый уход, кормление, массаж и многие другие услуги беспомощному человеку, полному инвалиду.
— По-моему, сегодня ему лучше, — робко заметила Синда, словно речь шла о немного прихворнувшем пациенте.
Джеймс Блокетт подошел к креслу на колесиках, в котором неподвижно сидел Уолтер Уильям Лейк, и, взявшись за спинку кресла, медленно подкатил его к широкому просторному окну, из которого открывался великолепный вид на сверкающее под солнцем голубое озеро. По берегу озера разгуливали несколько павлинов, и на солнце их роскошные хвосты отливали всеми цветами радуги.
Стивен взял стул и сел напротив отца. Несколько минут он пристально вглядывался в застывшее лицо словно пытался отыскать в нем мельчайшие перемены, позволявшие надеяться на лучшее, а потом, приветливо улыбнулся, дотронулся до руки, безвольно опущенной на колени, и бодро произнес:
— Здравствуй, отец! Как ты сегодня?
Уолтер Уильям Лейк затуманенным взглядом смотрел на сына, его лицо ничего не выражало, и было совершенно непонятно, доходит ли до него смысл слов сына. Но Стивена это уже давно не смущало. Каждый день он приходил к отцу, садился напротив и начинал рассказывать обо всем, что происходило вокруг. Не жалея времени и сил, сообщал Уолтеру Уильяму последние политические новости, пересказывал содержание газетных статей, в которых сообщалось об известных политиках, говорил о том, что показывали по телевизору, и делился впечатлениями от прочитанных книг. Иногда он рассказывал и о своих делах, словно спрашивая совета, постоянно подбадривал отца и твердил о том, что очень скоро тот пойдет на поправку, вынужденная неподвижная молчаливая жизнь закончится, и Уолтер Уильям вновь станет тем могущественным влиятельным человеком, каким был прежде.
У Лейка-старшего случился обширный инсульт одиннадцать лет назад, и с тех пор врачи не давали утешительных прогнозов. Они не верили в то, что мистер Лейк когда-нибудь поднимется с постели и начнет говорить. В это слабо верил и его сын Стивен, но делал все возможное, чтобы хоть как-то облегчить тяжелую участь отца. Он нанял нескольких высокопрофессиональных сиделок и медсестер, которые работали в три смены, ни на минуту не оставляя беспомощного отца без присмотра. Они тщательно ухаживали за ним, постоянно делали специальный массаж, рассчитанный на то, что конечности и все тело понемногу оживут. Они включали телевизор, смотрели его вместе с Лейком, читали вслух любимые им когда-то книги, надеясь, что воспоминания о прошлом всколыхнут его сознание. Они сажали его в кресло, чтобы он мог видеть пейзаж за окном, а в хорошую погоду возили на прогулки вокруг озера.
Словом, Стивен Лейк обеспечивал отцу самый лучший уход, хотя и не рассчитывал на улучшение его самочувствия. Он уважал отца, любил и тешил себя надеждой, что отец даже теперь, в своем беспомощном полубессознательном состоянии, гордится младшим сыном.
Стивен пробыл с отцом около часа, потом позвал Синду и Джеймса Блокетт, пожал безжизненную руку отца и вышел из комнаты. Его ждало еще много дел, но главное из них — разговор с Раймондом.
Раймонд уже ждал сенатора в холле второго этажа, они спустились на первый, и Стивен предложил:
— Пойдем в кабинет. Там нам никто не помешает.
Он положил руку на плечо Раймонда и легонько похлопал его. Это был жест отца, он всегда так делал — в знак доверия и дружеского расположения к собеседнику.
Раймонду было шестьдесят девять лет, он служил в доме Лейков почти пять десятилетий, и Стивену казалось, что он всегда жил с ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Разумеется, Рик и не подозревал, что, убив Витлоу, он сам мгновенно превратится в живую мишень. Увы, в чем-то он оказался неискушенным и наивным. Расправившись с Витлоу, он стал для хозяина кабинета, что называется, «отработанным материалом», одним из болтающихся кончиков спутанной веревки. Если его не обрезать — веревка запутается еще больше.
Хозяин кабинета поднялся с кресла, вышел из-за стола и направился к большому, от пола до потолка, окну, выходящему на красивую, аккуратно подстриженную лужайку. Ему начинал надоедать посетитель и весь их разговор в целом. Дело сделано, пора заканчивать аудиенцию. Хозяин кабинета вообще уставал от посетителей, визитеров, просителей и гостей, которых в силу своей работы принимал каждый день в большом количестве.
— А что насчет твоих парней? — вдруг спросил он. Опять эти болтающиеся куски веревки, торчащие из клубка. Снова «отработанный материал»?
— Я ручаюсь за них, — коротко бросил его собеседник. — Они хорошо справились со своей работой, даже не подозревая, кого убрали с дороги. Они ничего не знают, а потому не опасны.
— Ладно, — вздохнул хозяин кабинета. Он устал от долгого напряженного разговора, но оставался невыясненным еще один вопрос, пожалуй, самый главный и важный:
— А что с бумагами и тетрадью?
Посетитель беспомощно развел руками.
— Ничего, — тихо ответил он. — К сожалению, пока ничего.
— Черт подери! — злобно прошипел хозяин кабинета. — Где же их хранил он, этот сумасшедший Декстер Витлоу? Они мне нужны, слышишь?
Его собеседник понимающе кивнул.
Куда же действительно запропастилась проклятая тетрадь? Пока она не будет найдена, хозяин кабинета не сможет чувствовать себя в полной безопасности, ведь устранение Витлоу — не самоцель, оно лишь одно звено в цепи.
Если рассуждать логично, то существование тетради представляло угрозу не только для него, но и для самого Витлоу. Записи, сделанные в ней, свидетельствовали и против хозяина кабинета, и против владельца тетради. Желание Витлоу понятно: угрожать оглаской, шантажировать, требовать денег, нагонять страху… Но в таком случае он и сам предстает в нелестном виде.
Хозяин кабинета тяжело вздохнул. Кто знает, что у этого Витлоу было на уме, когда он грозился обнародовать записи? Человек он психически неуравновешенный, непредсказуемый… Вел сомнительный, надо прямо сказать, антиобщественный образ жизни, бродяжничал, не имел собственного угла. Возможно, ему было наплевать на то, как сложится его судьба после того, как он предаст огласке содержимое тетради. По сути, его жизнь не удалась, ему было наплевать на то, что с ним станется. Он ничем не дорожил, потому что у него ничего не было: ни репутации, ни социального статуса, ни семьи.
— Я уверен, Витлоу держал тетрадь не в арендованном сейфе, — высказал предположение его собеседник, которого звали Хейс. — Где угодно, но только не там.
Хейс был грузный, коренастый мужчина средних лет, с маловыразительной внешностью. Единственное, что выделялось на его лице, — это глаза: острые, проницательные, словно видящие собеседника насквозь.
— А почему ты так уверен, что Витлоу не хранил документы в сейфе?
— Потому что он постоянно переезжал с места на место, колесил по стране. Он ведь грозился в любой момент предать огласке содержимое тетради, значит, она должна была находиться у него под рукой. Не помчится же он за ней из одного штата в другой? Да у него и денег-то, похоже, не было. Знаете, мне кажется, что он отдал на хранение тетрадь кому-нибудь, кто вызывал у него доверие. Например, членам своей семьи.
Хозяин кабинета отрицательно покачал головой.
— Насколько мне известно, он давно бросил свою семью, — сказал он, и на его лице появилось осуждающее выражение. Он не одобрял людей, пренебрегающих семейными обязанностями и не ценящих кровные узы. — Витлоу оставил жену и маленькую дочь чуть ли не двадцать лет назад.
— А где они в то время жили? — быстро спросил Хейс.
— Где-то в Западной Виргинии, но потом, кажется, переехали. Говорили, будто бы несколько лет назад они переселились в Огайо. Но я не наводил справок.
— Я уверен, Декстер Витлоу знал их новый адрес в Огайо! — воскликнул Хейс. — Может быть, даже и навещал их. Наверняка перед тем, как начать вас шантажировать, Витлоу отдал тетрадь жене и дочери. В нужный момент он мог прийти забрать ее или попросить членов семьи прислать ему тетрадь по почте.
Хозяин кабинета оживился, отошел от окна и снова сел в кожаное кресло.
— Точно, Хейс. Теперь надо установить, где его семья. Может, через страховые полисы, проверить по данным об уплате налогов… Но только осторожно, не через официальные каналы. Как бы не наследить!
Хейс кивнул, мысленно усмехнувшись глупым речам своего босса. Разумеется, он не полезет напролом.
— Достаньте мне их имена и даты рождения, и я очень скоро добуду всю необходимую информацию, — сказал он. — Будьте уверены, я не наслежу!
— Надеюсь! — отозвался хозяин кабинета. — Только сам, без меня, ничего не предпринимай. Я вовсе не хочу, чтобы две ни в чем не повинные женщины были убиты.
Хейс кивнул, попрощался и ушел, а сенатор Стивен Лейк решил, что после трудного напряженного разговора не мешало бы отдохнуть. Он поднялся из-за стола, вышел из кабинета и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.
Медленно поднимаясь по лестнице, устланной толстым пушистым ковром, он ласково поглаживал рукой гладкие, приятные на ощупь перила из черного дерева и вдыхал чудесные ароматы цветов и свежескошенной травы, доносившиеся через открытое окно. Ему нравилось, как садовники ухаживают за его большим роскошным садом, и он всячески поощрял их труды. Что может быть лучше запахов прекрасных цветов, вида аккуратно подстриженных кустарников и сочной зеленой травы, устилающей землю сплошным мягким ковром? Сенатор Стивен Лейк очень любил свой сад и обожал свой дом.
С самого раннего детства, как только научился ходить, и по сегодняшний день, когда стал взрослым, зрелым мужчиной, он не переставал восхищаться красотой своего жилища, его основательностью, указывающими на высокое общественное положение хозяев, уютом, тщательной продуманностью планировки. Он любил вспоминать, как отец, возвращаясь вечером с работы, ласково поглаживал прохладные стены, облицованные изысканными сортами мрамора и свидетельствовавшие о богатстве и значительности положения обитателей дома. Стивен вместе с ним любовался огромной помпезной хрустальной люстрой, висевшей под потолком в холле, восхищался присланной из Европы прекрасной удобной дорогой мебелью, сделанной вручную, по индивидуальному заказу, и наслаждался изысканными коврами, в которых ноги утопали, словно в морском песке.
Он часто и подолгу разглядывал картины в золоченых рамах, любил наблюдать из окна за садом, вспоминая, как он вместе со своим старшим братом Уильямом часами носился там, изображая индейцев, играл в ковбоев, стреляя из игрушечного оружия в невидимых врагов. Потом, усталые и разгоряченные, они прибегали в дом. В жаркие летние дни они с Уильямом пили прохладный лимонад, а зимой после долгих прогулок и игр на снегу согревались горячим шоколадом.
Стивену всегда нравилось, вернувшись с улицы, вдыхать несильный, чуть терпкий аромат дорогих отцовских сигар, витавший в комнатах. Этот запах тоже свидетельствовал о богатстве, влиятельности, могуществе хозяина дома. Помнил Стивен и тонкий, нежный, еле уловимый запах духов матери. Он чувствовал его, когда мать обнимала их с Уильямом, крепко прижимая к себе и целуя в щеки.
«Мои дорогие, ненаглядные принцы», — ласково шептала она им.
Мать горячо любила сыновей просто потому, что они — ее дети. Отец же был другим. Строгим, серьезным, скупым на похвалу. Стивену не всегда удавалось завоевать его расположение, поймать внимательный взгляд, услышать одобряющее слово. Уильяму, казалось, было легче общаться с отцом. Старший брат всегда выглядел ответственным, умным, принципиальным, более естественным, открытым, чем Стивен.
Стивен рос застенчивым, немногословным мальчиком, он не был так уверен в себе, как старший брат. Наверное, отец любил Уильяма больше, чем его. Впрочем, конечно же, нет, отец относился к ним обоим хорошо, но выделял все-таки старшего брата. «Еще бы, — думал Стивен, — ведь Уильям — старший сын, наследник, продолжатель дела отца. Отец надеется на него, считает его достойным преемником».
Стивен с раннего детства мечтал походить на отца и был одержим идеей заставить отца гордиться им. Гордиться искренне, от всей души, хвастаться младшим сыном перед родными и друзьями, обращаться к нему за советами, просить о помощи. Однако отца не так-то легко было обмануть мнимыми заслугами. Стивен с детства помнил, как даже слегка нахмуренные брови отца или его строгий взгляд заставляли многих людей трепетать и испытывать страх.
Трагедия пришла в дом неожиданно, разрушив десятилетиями существовавшую духовную близость, покой и единение семьи Лейков. В возрасте двадцати семи лет внезапно ушел из жизни старший брат Стивена — Уильям Лейк. Их мать тяжело переживала утрату старшего сына, начала болеть и через четыре года умерла. Отец и Стивен тоже долго не могли оправиться от постигшего их удара и полностью окунулись с головой в работу.
Смерть Уильяма, как бы цинично это ни звучало, открыла перед Стивеном новую перспективу завоевания расположения отца, возможность продемонстрировать ему, что младший сын тоже представляет собой сформировавшуюся личность.
«Ты обязательно будешь мной гордиться! — упрямо твердил Стивен. — Я сумею тебе доказать, что я такой же ответственный, работоспособный и удачливый человек. Я должен сделать карьеру, многого добиться в жизни».
И Стивен Лейк, как и обещал себе и отцу, действительно сделал головокружительную карьеру. В этом помогли его личные качества — упорство, трудолюбие, выдержка — и, разумеется, высокое положение и связи отца.
Стивен блестяще закончил школу, затем учился в специальном юридическом колледже, готовясь к политической карьере и работе в адвокатуре. Он удачно женился на прелестной молодой девушке из очень влиятельной и состоятельной семьи, проживавшей в штате Нью-Хэмпшир. Через несколько лет после свадьбы у них родилось двое детей — мальчик и девочка, и Стивен ни разу не пожалел о своем выборе. Он с радостью замечал, что его суровый отец обожает внука и внучку.
По совету отца Стивен начал свою политическую карьеру с работы в местной юридической конторе. Отец справедливо рассудил, что будущему политику необходимо с молодости завязывать нужные знакомства, обрастать всевозможными связями, которые пригодятся в дальнейшем, и просто знать как можно больше людей. Ведь в будущем эти люди станут твоими потенциальными избирателями.
Через несколько лет Стивен перешел на работу в окружную адвокатуру, а потом стал представителем законодательного органа штата. К этому времени он был уже весьма искушенным политиком, имел нужные выгодные связи и знакомства, тщательно отслеживал малейшие промахи и неудачи своих соперников, и когда один из них прокололся на какой-то мелочи и под давлением умело настроенной общественности был вынужден подать в отставку, Стивен занял его место в законодательном органе штата.
Долгая, но выгодная во всех отношениях работа на должности представителя штата только усилила политический аппетит и личные амбиции Стивена Лейка. Он не собирался останавливаться на достигнутом и продолжал упорно двигаться к поставленной цели: стать сенатором. Через некоторое время его заветная мечта осуществилась. На очередных выборах в конгресс его соперник и политический оппонент попал в неприятную историю. Его уличили в порочных связях, разгорелся новый скандал, общественность не простила ему подрыва моральных устоев нации, и он с треском проиграл своему противнику — Стивену Лейку. Разумеется, грязная история стала всеобщим достоянием благодаря Стивену. Но кто упрекнет его в этом? Он, как и все остальные, боролся за место в конгрессе всеми доступными средствами. К тому же в собственной непогрешимости он был уверен: его семью никогда не сотрясали скандалы, склоки и супружеские измены. Стивен дорожил репутацией семьи, и упрекнуть его в чем-либо не представлялось возможным даже самым искушенным интриганам и сплетникам.
В возрасте сорока одного года Стивен Лейк стал сенатором. Цель была достигнута, амбиции удовлетворены, а, главное, отец мог им гордиться.
Стивен поднялся на второй этаж, немного постоял на последней ступеньке, чтобы направить ход мыслей и воспоминаний в другую сторону, и вошел в роскошный холл, в который выходили двери нескольких комнат. Он подошел к самой дальней комнате, бесшумно отворил дверь и с порога спросил:
— Как он сегодня?
— Он хорошо поел, — тихо ответила сиделка и вежливо улыбнулась.
Синда Блокетт нравилась Стивену Лейку — приветлива, терпелива, надежна. Она была отличной сиделкой и медсестрой, добросовестно выполняла свою работу. Сегодня она вместе со своим мужем Джеймсом работала в первую смену, обеспечивая необходимый уход, кормление, массаж и многие другие услуги беспомощному человеку, полному инвалиду.
— По-моему, сегодня ему лучше, — робко заметила Синда, словно речь шла о немного прихворнувшем пациенте.
Джеймс Блокетт подошел к креслу на колесиках, в котором неподвижно сидел Уолтер Уильям Лейк, и, взявшись за спинку кресла, медленно подкатил его к широкому просторному окну, из которого открывался великолепный вид на сверкающее под солнцем голубое озеро. По берегу озера разгуливали несколько павлинов, и на солнце их роскошные хвосты отливали всеми цветами радуги.
Стивен взял стул и сел напротив отца. Несколько минут он пристально вглядывался в застывшее лицо словно пытался отыскать в нем мельчайшие перемены, позволявшие надеяться на лучшее, а потом, приветливо улыбнулся, дотронулся до руки, безвольно опущенной на колени, и бодро произнес:
— Здравствуй, отец! Как ты сегодня?
Уолтер Уильям Лейк затуманенным взглядом смотрел на сына, его лицо ничего не выражало, и было совершенно непонятно, доходит ли до него смысл слов сына. Но Стивена это уже давно не смущало. Каждый день он приходил к отцу, садился напротив и начинал рассказывать обо всем, что происходило вокруг. Не жалея времени и сил, сообщал Уолтеру Уильяму последние политические новости, пересказывал содержание газетных статей, в которых сообщалось об известных политиках, говорил о том, что показывали по телевизору, и делился впечатлениями от прочитанных книг. Иногда он рассказывал и о своих делах, словно спрашивая совета, постоянно подбадривал отца и твердил о том, что очень скоро тот пойдет на поправку, вынужденная неподвижная молчаливая жизнь закончится, и Уолтер Уильям вновь станет тем могущественным влиятельным человеком, каким был прежде.
У Лейка-старшего случился обширный инсульт одиннадцать лет назад, и с тех пор врачи не давали утешительных прогнозов. Они не верили в то, что мистер Лейк когда-нибудь поднимется с постели и начнет говорить. В это слабо верил и его сын Стивен, но делал все возможное, чтобы хоть как-то облегчить тяжелую участь отца. Он нанял нескольких высокопрофессиональных сиделок и медсестер, которые работали в три смены, ни на минуту не оставляя беспомощного отца без присмотра. Они тщательно ухаживали за ним, постоянно делали специальный массаж, рассчитанный на то, что конечности и все тело понемногу оживут. Они включали телевизор, смотрели его вместе с Лейком, читали вслух любимые им когда-то книги, надеясь, что воспоминания о прошлом всколыхнут его сознание. Они сажали его в кресло, чтобы он мог видеть пейзаж за окном, а в хорошую погоду возили на прогулки вокруг озера.
Словом, Стивен Лейк обеспечивал отцу самый лучший уход, хотя и не рассчитывал на улучшение его самочувствия. Он уважал отца, любил и тешил себя надеждой, что отец даже теперь, в своем беспомощном полубессознательном состоянии, гордится младшим сыном.
Стивен пробыл с отцом около часа, потом позвал Синду и Джеймса Блокетт, пожал безжизненную руку отца и вышел из комнаты. Его ждало еще много дел, но главное из них — разговор с Раймондом.
Раймонд уже ждал сенатора в холле второго этажа, они спустились на первый, и Стивен предложил:
— Пойдем в кабинет. Там нам никто не помешает.
Он положил руку на плечо Раймонда и легонько похлопал его. Это был жест отца, он всегда так делал — в знак доверия и дружеского расположения к собеседнику.
Раймонду было шестьдесят девять лет, он служил в доме Лейков почти пять десятилетий, и Стивену казалось, что он всегда жил с ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36