Гэрет изо всех сил старался не рассмеяться.
— Знаешь, — предложил он наконец, — может быть сейчас самое удобное время чтобы ты научилась чему-нибудь полезному, предположим, одевать и раздевать себя. У миссис Хэттон нет времени для этого, а других женщин в доме нет. Может быть тебе придется быть заключенной в это платье, пока ты не уедешь. Ну, не вспыхивай, как полено в печи, я шучу. Повернись ко мне спиной, и я расстегну эти глупые пуговицы.
От этих слов она просто пришла в ужас.
— О, но вам нельзя. Это неприлично.
— Не будь ребенком. Я не собираюсь бить тебя. А кроме того, мне уже приходилось видеть женские спины. Если ты хочешь, я могу расстегнуть твои пуговицы, и тогда ты сможешь пойти и надеть другое платье. А можешь сидеть и ждать еще пару часов миссис Хэттон, которая тебе ответит, что ты должна это делать сама.
— Или ты думаешь, что я могу позволить себе что-то лишнее, — добавил он. — Я ничего не собираюсь с тобой делать. Мой отец сейчас в своей библиотеке, как раз через несколько комнат от нас. Ты можешь закричать, и он сразу прибежит.
На ее лице появилось выражение облегчения. Смешно, какой испуганной она кажется. Она повернулась к нему спиной, отбросила свои черные волосы с плеч.
Гэрет пересел на стул рядом с ней и начал снимать маленькие шелковые петельки, на которые были застегнуты пуговицы. Какой же странной колючей девушкой она была. Капризная и трогательная. Когда его пальцы коснулись ее шеи, она напряглась и вздрогнула.
Почему-то это вызвало у него раздражение.
— Какой же ты ребенок еще, — заметил он. — Ты считаешь, что ты очень умная, раз ты жила при французском дворе, но это совсем не так. Я думал, что ты упадешь в обморок, когда увидела, как я купаюсь у колодца.
Ее спина была как бледный шелк. Он расстегнул все пуговицы и смотрел на ее спину. От ее волос шел экзотический цветочный запах.
— Не называйте меня ребенком, — резко сказала она. — Я была просто удивлена.
Гэрет глубоко вздохнул и снова сосредоточился на выскальзывающих из пальцев маленьких пуговицах.
— Удивлена, — насмешливо заметил он, — ты наверно никогда в жизни не видела мужскую грудь.
— Я видела, — возразила Кристиана, — сотню раз. В Версале Артуа… — она вдруг замолчала, вспомнив об Артуа, который менял рубашку в ее присутствии так же спокойно, как он это делал при своем слуге, — пожалуйста, давайте не будем говорить об этом.
Гэрет замолчал, почувствовав грусть в ее словах. И так, у нее был любовник. Это не должно удивлять его. Правда, она застенчива, как юная девушка, краснеет, отводит глаза. Ну конечно, сказал он себе, ты же не французский аристократ, не так ли, Гэрет? Ты фермер глупый крестьянин.
Он продолжал расстегивать пуговицы. Показалось белое кружево корсета, плотное белое кружево сложного рисунка на фоне бледной кожи.
Не удержавшись, Гэрет поднял палец и нежно прикоснулся к ее спине. Прикосновение его было нежным, как у крыльев бабочки.
— Все твои пуговицы расстегнуты, — просто сказал он, не пытаясь дотронуться до нее снова.
Она быстро вскочила со своего стула, который с грохотом опрокинулся на пол, и быстро вышла из комнаты.
Только вбежав в свою комнату, она почувствовала себя в безопасности и долго стояла прислонившись к двери, часто дыша.
Надо было дать ему пощечину, ей надо было закричать. Она не должна была позволять расстегивать платье.
Но настоящая причина ее волнения была в том, что его нежное прикосновение сильно возбудило ее. Она много раз видела, как Артуа меняет рубашку, но когда она увидела, как Гэрет купается у колодца, она почувствовала совсем другое.
В самом деле, сейчас она испытывала совсем другое, новое чувство.
Она начала уже бояться того дня, когда Филипп и Виктория уедут в Новый Орлеан. Конечно, сейчас уже поздно что-либо менять, сказала она себе. Обо всем уже договорились. И даже если она передумала, как она смогла бы объяснить это?
Она пробудет здесь только два месяца, напомнила она себе. Два месяца — это не очень много, и она, конечно, сумеет избегать Гэрета Ларкина все это время.
Казалось, это будет так просто.
Но на самом деле все вышло иначе. Каждое утро он сидел за столом во время завтрака и смотрел на нее. Его странные желтовато-зеленые глаза смотрели насмешливо, на губах играла кривая ухмылка. Казалось, он понимал, как она смущается и, что хуже всего, казалось, это его ужасно развлекает.
Вместо того, чтобы вести себя, как джентльмен, (кем он, конечно, не был), и принципиально соблюдать приличное расстояние, он, казалось, наоборот все время искал встреч с нею, стараясь при каждом удобном случае коснуться ее. Он дотрагивался до ее плеча в зале или брал ее за локоть, когда она пыталась проскользнуть мимо него в дверях. Иногда он предлагал ей руку, когда она поднималась из-за стола. Все это были совсем невинные дружеские жесты, если бы не озорной блеск его глаз,
Кристиана не отходила от брата и Виктории, предлагая ей помочь няньчить ребенка, что (признавалась она себе) делала довольно неуклюже. Она предложила Виктории помочь упаковывать вещи, что заняло совсем мало времени. Или искала любое для себя дело.
Она терялась среди этих шумных людей с их странными привычками и громкими голосами. Они смеялись буквально над всем, спорили из-за всякой ерунды и, казалось, ничто не могло вывести их из себя.
Холодный взгляд и приподнятая бровь, которыми она пользовалась, чтобы разозлить маркизу Пьерфит, заставляли Ричарда хохотать. Холодный резкий голос, которым отчитывала слуг и горничных, вызвал просто недоумение у Джеффри и Стюарта, а позже она слышала, как Стюарт изображал ее гнев, копируя ее голос и манеры.
Она решила думать только о Новом Орлеане, куда она уедет еще до наступления осени. Она мечтала о том, что там она найдет себе богатого мужа, который купит ей бриллианты, платья, экипажи. И тогда ее жизнь станет такой же, как прежде, до того, как мир разрушился, и она никогда больше не будет иметь никаких дел с этими противными англичанами.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Когда Филипп и Виктория уехали в Новый Орлеан, Кристиана, действительно, почувствовала себя одиноко. Все в доме были заняты работой: кто ухаживал за овцами, кто за курами и коровами, кто работал в поле, кто в огороде.
Миссис Хэттон занималась кухней. Она сразу ясно дала понять, что не хочет, чтобы кто-нибудь «торчал здесь и путался у нее под ногами», и что она не собирается относиться к Кристиане как-то «по-особому». После этого Кристиана сразу же ушла в свою комнату.
Она попросила у Даниэля, который казался самым вежливым и мягким человеком из всех Ларкиных, ручку и бумагу и написала письма Артуа. Это были шесть одинаковых писем, адресованные во французские посольства в Риме, Венеции, Вене, Лондоне и туда, где он, по ее мнению, мог оказаться. Она понимала, что, возможно, в этих городах не осталось французских посольств и, что возможно, Артуа не удалось живым выбраться из Франции, но Кристиана все равно написала.
Кристиана чувствовала бы себя менее одинокой и более уверенной в своем положении в этом мире, если бы она знала, что Артуа жив.
Ясным прохладным майским утром Гэрет Ларкин с удовольствием осматривал акры возделанной плодородной земли. Глаза его были такими же ясными и чистыми, как нефрит на солнце. В них отражалась свежая зелень молодой листвы и первых всходов. Эта весна была самой теплой за последние пятнадцать лет. В этом году овцы рано принесли приплод, ветви с клубникой уже свешивались через деревянные подпорки, и букеты белых соцветий уже виднелись среди ее сочных зеленых листьев.
Ларкины приобрели еще десять новых коров для производства молочных продуктов, и на доходы от прошлогоднего урожая приобрели прекрасную породу овец «джерси».
Обходя чисто вымытые, покрытые соломой амбары, Гэрет думал, что следует ожидать хорошего урожая. Направо от него простирались поля со свежими всходами. Они тянулись длинными нежно-зелеными рядами: клубника и салат, бобы и горох, целых два акра хмеля — ярко-зеленые сильные ростки на темной плодородной земле.
Рои пчел шумно гудели вокруг своих ульев под старыми дубами. Амбары, хлева и все хозяйственные постройки были отремонтированы и находились в полном порядке, отметил Гэрет. Это было хорошо и умело ведущееся хозяйство, процветающая ферма.
Вид полей наполнил его радостью и гордостью. Он повернул лицо навстречу утреннему солнцу, чувствуя себя таким же живым и сильным, как дубы в лесу. Его земля, его ферма были самыми лучшими в графстве. Пусть другие живут в больших и маленьких городах, для него не было ничего прекраснее растущего хмеля и овощей на плодородной ухоженной земле.
Он громко рассмеялся своим собственным мыслям и повернул на дорогу к дому. Сквозь бледно-зеленую листву деревьев, что стояли вдоль дороги, он заметил своего брата Даниэля. Он выехал через главные ворота и направлялся к эсквайру Торнли, у которого работал. Гэрет громко окликнул брата, его голос разрезал тишину утра.
— Даниэль, подожди минутку!
Даниэль легко повернул своего рыжего мерина и остановился у края дороги, поджидая пока Гэрет пройдет по зеленому склону.Братья были очень похожи, солнце освещало их рыжие головы и чистые четкие черты лица.
— Даниэль, попроси эсквайра, не отпустит ли он тебя на неделю для стрижки овец. Торговцы шерстью должны здесь появиться примерно через три недели.
Даниэль кивнул, поправляя очки на носу.
— Неплохая мысль, Гэрет. Это гораздо легче, чем учить латыни этих идиотов, детей эсквайра.
— Лучше уж учить латыни овец, — согласился Гэрет.
— Я хотел научить латыни Стюарта и Джеффри, — сказал Даниэль, успокаивая нетерпеливого коня.
Гэрет засмеялся, протянул руку и погладил морду чалой лошади, потом потрепал ее шелковистую гриву.
— Ну и что, ты уже отказался от этой мысли?
— Да, отказался. Так легко было учить Ричарда и Викторию, и Джеймса, а Стюарт и Джеф мне кажутся безнадежными, они счастливы в своем блаженном неведении. А ты, черт возьми, выглядишь таким довольным, — добавил Даниэль нахмурившись. Гэрет был одет в свободную белую рубашку и вылинявшие брюки, порванные на одном колене. Брюки были заправлены в высокие кожаные старые ботинки. — Нет ничего хуже в такой прекрасный день, как сегодня, надевать на себя официальный костюм и отправляться учить латыни этих избалованных маленьких ублюдков. Я готов их удавить собственным галстуком.
— Но зато ты выглядишь таким ученым, — сказал Гэрет с довольной усмешкой.
— Ты тоже хороший педераст, — вежливо сказал Даниэль.
— А когда ты вернешься, я буду тебе очень признателен, если ты посмотришь на всходы картофеля. На листьях появился какой-то неприятный серый налет.
— Договорились, — согласился Даниэль. Он смотрел мимо Гэрета и улыбался. — Сагреолегл, — весело приветствовал он.
Гэрет обернулся и увидел Кристиану. Она спешила к ним по каменистой дорожке и казалась пастушкой из сказки в своем воздушном платье небесно-голубого цвета с белыми цветами. Юбка была присобрана по бокам вверх так, что были видны нижние кружевные юбки. Суживающийся книзу корсаж платья был стянут атласными лентами. Перед корсажа был из белоснежного кружева. Черные кудри были перекинуты через плечо. Она поспешно шла к ним. Юбка ее платья цеплялась за ветви зеленой изгороди.
— Кто рано встает, тому бог дает, — ответила она Даниэлю. — Я поняла, что вы мне сказали, «мистер учитель», это я еще помню из латыни.
Она толкнула деревянные ворота и подошла к ним. Ее пышные юбки соблазнительно покачивались.
— Прекрасное сегодня утро, не правда ли? — спросила она.
Даниэль посмотрел вокруг и улыбнулся.
— Divina natura agoros, ars humana aedificavit urbes. Кристиана на мгновение задумалась, затем подняла вверх руки, сдаваясь.
— Сдаюсь, вы победили.
— Бог создал природу, а человек создал города, — перевел Даниэль.
— Ты рано встала, — заметил Гэрет, — в первый раз.
Она не обратила на него внимания, повернулась к Даниэлю, подошла к нему и взяла за руку. Это почему-то не понравилось Гэрету.
— Вы поедете через деревню или нет? Не могли бы вы отправить эти письма? Пожалуйста, сделайте это для меня.
Гэрет посмотрел на пачку аккуратно сложенных писем. Даниэль взял их в руки и начал просматривать.
— Артуа де Валье через сэра Карко Франчези, Вена. Артуа де Валье через Его превосходительство маркиза де Рамбуйе, Вена, Австрия, Артуа де Валье в Рим, Женеву, Лондон и Флоренцию.
— Боюсь, что у меня нет карманных денег, чтобы отправить их. У тебя нет с собой денег, Гэрет?
— Черт возьми, а ты имеешь хоть какое-то представление, сколько стоит отправить все эти письма? — обратился Гэрет к Кристиане.
— Нет, я не знаю, — ее голубые глаза, только что сиявшие радостью, погасли. — Я не имею представления. А много? — с тревогой спросила она. — Мне очень важно найти Артуа.
Она была такой хорошенькой, так встревожена тем, что не подумала о цене, что Гэрет уже собрался сказать ей, что завтра он сам отправит письма, но Даниэль опередил его.
— Неважно, сколько это будет стоить. Сегодня мне должны заплатить за уроки, и по пути домой я завезу их на почту.
Кристиана радостно улыбнулась ему.
— Спасибо вам, Даниэль. Для меня это очень много значит.
Красивое лицо Даниэля вспыхнуло, и Гэрету захотелось высмеять его за то, что он так легко поддался ее улыбке. Это избалованное маленькое создание в жизни своей никогда не заработало ни пенни, ей только стоило показать свои ямочки, тряхнуть своими локонами, как сразу все бросаются выполнять ее приказания.
— Мне уже пора ехать, — сказал Даниэль, вложив письма в учебник латинского языка. — Я проверю картофельное поле, когда вернусь, Гэрет, — добавил он, поворачивая своего резвого мерина на дорогу.
— Я надеюсь, — угрюмо ответил Гэрет.
— До свидания, Даниэль, — сказала Кристиана, и Гэрет отметил, какой чистый и звонкий у нее голос.
Она повернулась и направилась к дому, осторожно приподнимая свои пышные юбки, и Гэрет заметил, как соблазнительно мелькнуло кружево ее нижних юбок и ее стройные ножки.
— И чем ты собираешься заняться сегодня? Спрячешься в своей комнате и будешь весь день сидеть на заднице?
Она вспыхнула.
— А что еще я должна делать? — Она вскинула голову. — Нет ничего, что мне можно было бы поручить сделать, как любезно заметила миссис Хэттон. Кажется, я в самом деле, как вы сказали, бесполезный человек. Да, именно так.
Лепесток цветущей яблони слетел с дерева и опустился на ее густые волосы. Рука Гэрета невольно потянулась к ней, чтобы смахнуть лепесток. Это невольное, независящее от него движение, его разозлило. Черт бы ее побрал с ее ямочками, соблазнительным изгибом ее тонкой талии, ее налитыми маленькими грудями, выступающими из плотно облегающего платья!
— Я знаю пару вещей, с которыми ты смогла бы справиться. Но ты залепишь мне пощечину, если я тебе предложу это.
Она нахмурилась и высоко подняла нос в своей обычной высокомерной аристократической манере.
— Не грубите! — приказным тоном сказала она.
— Ну что ж, такой уж я есть, и ничего не поделаешь с этим, правда? Грубый крестьянин? Только и годен для того, чтобы покупать тебе еду или отправлять письма твоему любовнику? — он понимал, что не должен был так грубо с ней разговаривать. Но он, действительно, разозлился на нее за то, что она так мило разговаривала с Даниэлем, кокетничала с ним, используя свое обаяние, чтобы получить то, что ей надо.
— Вам дела нет до Артуа, — резко сказала она, перебросив локоны через плечо. — И вам не пришлось отправлять мои письма. Спасибо Даниэль сделал это.
— Да, ему это обойдется в половину того, что ему заплатят за работу, — сообщил ей Гэрет. — Разве тебя это волнует? Или ты думаешь, что очаровала его, опуская свои ресницы и дотрагиваясь до его руки.
Щеки ее покраснели.
— Какой же ты свинья! Я ничего подобного не делала. Я просто его попросила, и он согласился, как настоящий джентльмен.
Гэрет возмущенно хмыкнул.
— Ты флиртовала с ним. Ты ему строила глазки и улыбалась, и положила свою хорошенькую ручку на его руку. Что же еще он мог тебе сказать? Конечно, он согласился.
Кристиана вскинула голову и удивленно посмотрела на него.
— Ты ревнуешь, — воскликнула она, очень довольная собой.
Гэрет внутренне вздрогнул от ее проницательности, но вида не показал. Он громко расхохотался.
— Какая же ты тщеславная! Ты хорошенькая, ты это знаешь и пользуешься этим. Может быть, на Даниэля это и действует, но только не на меня. Слава богу, мне нравятся крупные женщины, чтобы на костях у них было хоть немного мяса, ну и в бедрах пошире. А тебя сдует при первом сильном ветре.
Он понимал, что очень груб с ней. Но это потому, что он, как мог, сопротивлялся этому праздному созданию, колдовскому очарованию ее чувственного личика. Он не хотел признаться себе, что он также легко попадал под ее очарование, как Даниэль, который краснел, как школьник, когда она улыбалась ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31