А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

от изящно выполненной умелой рукой акварели с изображением церкви на пустоши и от нарисованной цветными карандашами куклы, сидящей под деревом. Гордые достижениями ребенка, родители заключили картинку в аккуратную рамку.
С облегчением положив вещевой мешок на пол, как это было ему предложено, Леон предположил, что автор рисунка — хозяйка дома, и представил, как маленькая Кейт несла его с сияющим лицом домой из школы. Отец ее, как понял Леон со слов «джентльмена» в пабе, сейчас отсутствовал. Ее муж и отец ребенка, которого она вынашивала, скорее всего служил в армии или ВВС — ведь, будь он тоже моряком, она бы не преминула сказать об этом!
Гектор с подозрением обнюхал его ноги, и Леон вошел в гостиную, размышляя над тем, жива ли еще мама Кейт. Никаких внешних признаков ее обитания в доме он пока не заметил. Даже и не обогретая пока огнем камина, гостиная ему нравилась.
Слегка потертая, но удобная кушетка и два кресла с высокими спинками сулили присевшему на них приятный отдых. В нишах по обе стороны от камина располагались ряды полок, едва ли не прогибавшихся под тяжестью книг. Рядом с одним из кресел стоял торшер, так, чтобы под ним удобно было читать. На низком столике — радиоприемник, на журнальном — раскрытая книга.
Леон взял ее и прочел название: «По ком звонит колокол». Он удивленно вскинул брови: это не легкий любовный роман. Эрнест Хемингуэй — серьезный автор.
Леон положил книгу на место так, как она лежала, и услышал, как на кухне зажурчала вода, наполняющая чайник. Он обернулся к камину, отделанному изразцами и обнесенному деревянными экранами, и стал с интересом разглядывать блестящее латунное ведерко для угля и прочие аксессуары — щипцы, совочек и щетку в специальной подставке. На мраморной плите стояли три фотографии в серебряных рамках, две слева и одна справа.
Леон приблизился к камину, желая получше рассмотреть снимки. Один из тех, что стояли слева, был побольше. Мужчина средних лет, в круглых очках без оправы, запечатленный на нем, имел слегка удивленный вид. Казалось, он только что вошел в дом и обернулся к объективу, не зная, что его хотят сфотографировать.
Этот рассеянный интеллигентный человек с широким лбом и высокими скулами вызывал симпатию. Суете окружающего мира он явно предпочитал книги. Несомненно, это был отец Кейт Фойт.
Второй снимок представлял собой студийную фотографию молодой дамы, одетой по моде двадцатых годов. Ее четко очерченные полные губы и тонкие черты лица изяществом не уступали женским головкам на камеях, изготовленных прославленными мастерами. Сходство между дочерью и матерью потрясло Леона и навеяло грусть. Ему стало пронзительно жаль и Кейт, так рано осиротевшую, и ее красавицу мать, ушедшую в мир иной в расцвете лет. Он по личному опыту знал, как тяжело в юном возрасте потерять родного человека.
Проникнувшись к Кейт еще более теплым чувством, Леон перенес свое внимание на фотографию, стоявшую особняком. Изображенный на ней молодой человек был одет в летную куртку и стоял рядом с боевым самолетом. Хотя ни фуражки, ни знаков различия на летчике не было, Леон предположил, что он офицер.
Так вот он какой, муж Кейт Фойт! Странно, что она не упомянула о том, что ее супруг — летчик, когда разговор зашел о гибели авианосца «Славный» и чудесном спасении горстки счастливчиков, подумал Леон, но тотчас же спохватился. Какой же он глупец! Несомненно, Кейт не хотела касаться больной темы, поскольку была слишком потрясена рассказом о чудовищных потерях британских ВВС и тревожилась за судьбу мужа.
Леон пристальнее вгляделся в портрет человека в летной куртке. Он являл собой полную противоположность отцу Кейт. Если тот походил на скромного и замкнутого интеллектуала, то глаза молодого офицера выдавали в нем самоуверенного, если не надменного, выпускника элитной частной школы.
Леон мысленно сопоставил его с собой и не смог не отметить, что летчик явно превосходит его по всем статьям. Даже ростом этот стройный, спортивного сложения блондин был, несомненно, выше смотрящего на его портрет курчавого темноволосого крепыша — всего-то пять футов и девять дюймов. Правда, такой рост давал определенные преимущества в схватках на ринге между боксерами среднего веса, и Леон умело этим пользовался. Еще неизвестно, подумал он, кто из них двоих вышел бы из боя победителем.
Он запустил в жесткую вьющуюся шевелюру пятерню. Интересно, что скажет выпускник элитной школы мистер Фойт, когда узнает: его беременная жена предложила кров темнокожему незнакомцу, с которым случайно разговорилась на площади? Правда, в глазах белокурого красавца искрились смешинки. Так что, успокоил себя Леон, возможно, этот человек и не станет возражать. Ведь, наверное, ему самому доводилось сталкиваться с отвратительными проявлениями предрассудков в отношении его жены — наполовину немки.
Взгляд Леона упал на решетку камина. На ней высилась горка из щепок и скомканных газет. Оставалось лишь добавить уголь и поджечь, и тогда гостиная наполнится уютным теплом и успокаивающим потрескиванием огня. Леон наклонился, взял щипцы и принялся за работу. Когда Кейт вошла в комнату, огонь уже разгорелся.
— Спасибо! — обрадовалась она. — Я так и не научилась разжигать камин с первой попытки. Когда папа был дома, он всегда сам этим занимался.
Кейт поставила на столик поднос с чайником, молочником, сахарницей и двумя кружками.
— Я подумала, что вы предпочтете их чашкам, — перехватив благодарный взгляд Леона, сказала она и стала разливать чай. — Папа говорит, что настоящие мужчины должны пить из кружек, а чашки — забава для жеманных девиц.
Она обращалась с ним так, словно он был не постояльцем, а другом семьи или уважаемым гостем. Польщенный и заинтригованный таким обхождением, Леон спросил, усевшись напротив камина:
— Вам ведь раньше не доводилось брать к себе в дом постояльцев, миссис Фойт?
Кейт стояла к нему спиной, вдоль которой свисала удивительная, длинная, толстая золотистая коса. Она на мгновение замерла, крышка чайника в ее руке чуть слышно позвякивала.
Медленно поставив чайник на поднос, она обернулась и, спокойно глядя на Леона васильковыми глазами, сказала:
— Я не замужем. И никогда не была.
Сейчас, когда Кейт сняла пальто, ее беременность стала еще более очевидной.
При всей своей уравновешенности Леон все же смутился: он был потрясен таким признанием. Кейт производила впечатление обаятельной, добросердечной, интеллигентной молодой женщины, но уж никак не легкомысленной девицы, попавшей в банальнейшую из всех вообразимых затруднительную ситуацию. Он невольно подумал о молодом офицере ВВС, и она, угадав его мысли, дрогнувшим голосом пояснила:
— Мой жених погиб над Дюнкерком. Он был летчиком-истребителем. Его звали Тоби Харви.
— Мне очень жаль, — сказал Леон, с горечью осознавая, насколько не соответствует его соболезнование ее горю.
Кейт пожала плечами, не отвергая сочувствия Леона, но и не желая опускаться до тривиального ответа, не менее неуместного, чем его сожаление.
По спине Леона пробежал холодок: впервые его пронзила мысль, как ей, должно быть, невообразимо одиноко. Ее мама, о чем нетрудно было догадаться, умерла, отца интернировали, жених, давший жизнь ребенку, похоронен на другом берегу Ла-Манша в наспех вырытой могиле. Теперь Леону стало ясно, почему ее приятель Чарли так разволновался, когда она предложила незнакомцу поселиться в ее доме.
Принимая из рук Кейт кружку с чаем, он робко сказал:
— Я вам чрезвычайно признателен, мисс Фойт, за то, что вы приютили меня на Рождество, но, пожалуй… при таких обстоятельствах… будет лучше, если я подыщу себе жилье в другом месте.
Кейт взяла с подноса свою кружку и удобно устроилась в кресле. Синее просторное платье, сшитое ею собственноручно, чтобы сэкономить купоны на одежду для ребенка, было украшено вышивкой в виде розовых бутончиков и удачно оттеняло и голубизну ее глаз, обрамленных длинными ресницами, и золотистость длинной косы. Конечно, этот наряд трудно было назвать шикарным, но он вполне соответствовал своему назначению: согревал Кейт и придавал ей уверенности.
— Вы заботитесь о моей репутации?
Упрек, прозвучавший в этом вопросе, заданном тихим, чуть усталым голосом, стал для Леона настолько неожиданным, что он вновь почувствовал озноб.
— Если это так, то я, разумеется, благодарю вас за заботу. Но волнуетесь вы напрасно: о моей репутации беспокоиться поздно.
Взгляд Леона невольно скользнул по ее животу.
— Дело не только в ребенке, — ответила его мыслям она. — Просто соседи перестали обращать на меня внимание с тех пор, как папу интернировали. Видимо, они сочли его отправку в лагерь подтверждением того, что он германский шпион или тайный пособник фашистов.
Это было произнесено с такой откровенной болью, что у Леона зашевелились волосы на голове.
— Моя беременность стала последней каплей, переполнившей чашу общественного терпения. Поэтому хочу вас сразу предупредить: если вы так заботитесь о репутации, то имейте в виду, что мои соседи будут относиться к вам так, словно вы обосновались в рейхстаге.
— Такое пятно на своей репутации я как-нибудь переживу, — спокойно ответил Леон, оставаясь внешне невозмутимым.
Что-то в его тоне заставило ее окончательно отодвинуть воспоминания о причиненных ей обидах. В конце концов, она с ними давно примирилась, и незачем бередить прошлое, тем более в сочельник.
— Простите, — виновато улыбнулась она. — Только не подумайте, что я зла на весь свет. Мне просто обидно, что отец, двадцать лет проживший с соседями в мире и дружбе, вдруг превратился из добропорядочного члена здешнего общества в ненавистного всем фрица, в объект всеобщего презрения и издевательств. Как и я, его дочь. И хотя здравый смысл подсказывает, что не надо обращать на это внимание, но выслушивать оскорбления от этого не легче. Чувствуешь себя каким-то изгоем.
Взволнованный Леон встал и, с пониманием глядя на нее темно-карими глазами, сказал:
— Я это испытал.
По его серьезному взгляду Кейт поняла, что он говорит так не только из вежливости: ему действительно знакомо чувство отверженности.
Ей вспомнился случайно подслушанный разговор между мисс Хеллиуэлл и Мириам.
«Честно говоря, я не понимаю, как мог квартирмейстер дать чернокожему направление на нашу площадь! Отправил бы его куда-нибудь поближе к порту и докам — там полно таких, как он».
И в баре «Лебедь» Альберт тоже не счел нужным скрывать свое изумление.
«Вот это новость! — вскричал он. — Разрази меня гром, если мои домашние не ахнут, узнав, что Кейт Фойт взяла темнокожего квартиранта!»
Наверняка подобные замечания Леону приходилось слышать за спиной не раз, да и другие оскорбительные словечки, вроде «гуталиновый», «полукровка» и «черное отродье».
Ей было как-то непривычно осознавать, что рядом с ней находился человек, в полной мере испытавший на собственной шкуре, каково быть не таким, как все. Гарриетта Годфри и Эллен Пирс вполне искренне возмущались, когда слышали оскорбительные слова о ней или о ее отце. Но при всей искренности их негодования и сочувствия сами они никогда не испытывали подобного унижения. А молодой человек, с пониманием смотревший на нее карими глазами с золотистым отливом, прочувствовал это до глубины души.
— С этим можно свыкнуться? — тихо спросила Кейт, уверенная, что Леон прочел ее мысли.
— Нет, мисс Фойт, — искренне ответил Леон, продолжая смотреть ей в глаза. — К этому нельзя привыкнуть, можно лишь научиться терпеть.
Странно было слышать констатацию уже усвоенного ею факта из чужих уст.
— Зовите меня просто Кейт, — попросила она, интуитивно чувствуя, что он не воспримет ее дружеское расположение как фамильярность и не станет усугублять двусмысленность ситуации излишней фривольностью. — Когда ко мне обращаются как к даме средних лет, я чувствую себя ровесницей своих приятельниц, Гарриетты и Эллен. Они гораздо старше меня, и я долго не могла заставить себя называть их по имени, а не мисс Годфри и мисс Пирс.
Он улыбнулся.
— Ко мне, надеюсь, это не относится. Мне только двадцать шесть, я старше вас всего лет на пять, если не ошибаюсь.
— Мне уже двадцать три года, — невольно улыбнулась она в ответ. — Вы собираетесь простоять так весь вечер? Может быть, присядете? Или вы хотите осмотреть комнаты и решить, в которой из них будете жить?
— Если не возражаете, то я бы с удовольствием взглянул на комнаты. Боюсь, что я так долго не сидел в уютной обстановке, возле горящего камина, что разомлею и потом уже не смогу встать с кресла. Разумеется, если к этому меня не вынудит сирена воздушной тревоги.
Не без усилия поднявшись, Кейт сказала:
— Сначала я покажу вам дом, а потом мы спустимся обратно и я включу радио. Благодаря ему можно узнать о приближении опасности раньше, чем объявят тревогу. Как только вражеские самолеты пересекают линию побережья Кента, громкость резко падает.
— И как вы тогда поступаете? — поинтересовался Леон, следом за Кейт выходя из гостиной. Гектор тоже потрусил за ними.
— Наполняю термос горячим чаем, хватаю в охапку одеяло, подушку, книгу, сумку с противогазом и каску и спускаюсь в бомбоубежище.
— Одна? — спросил Леон, прихватывая по дороге свой вещевой мешок.
— Нет, — улыбнулась она. — Вместе с Гектором. Он панически боится авианалетов. Не успеешь моргнуть, как он уже в убежище. А после сигнала отбоя его на аркане оттуда не вытянуть.
Леон рассмеялся и стал проворно преодолевать ступеньки лестницы, ловко помогая себе костылем. Довольно увесистый вещевой мешок ничуть не стеснял его движений.
— Это комната папы, — пояснила Кейт, открыв дверь в спальню с кроватью, аккуратно застеленной белым покрывалом. На столе лежала стопка книг, стояли будильник и лампа. Комод, гардероб и туалетный столик, сделанные, из орехового дерева, удачно сочетались с узорчатым ковром в голубых тонах. Все здесь сияло чистотой и словно бы ожидало возвращения хозяина, который мог вернуться домой в любую минуту. Леона глубоко тронуло то, что Кейт продолжала поддерживать в спальне отца порядок, хотя его давно забрали в лагерь.
— Эту комнату нужно оставить в том виде, в каком она есть, — решил Леон. — Вашему отцу будет приятно, что в доме чистота и уют. У вас, кажется, есть еще свободные помещения, я могу занять любое из них.
— В одном хранится всякий хлам, — вздохнула Кейт. — Впрочем, это вряд ли смутит квартирмейстера, если потребуется непременно кого-то ко мне поселить.
Они миновали ванную. Открывая дверь следующей за ней спальни, Кейт сказала:
— Мебель здесь не такая хорошая, как в комнате отца, но зато из окна видна пустошь.
Леону, чье детство прошло в приюте, смахивающем на казарму, а юность, до поступления на флотскую службу, — в убогих и безликих меблированных комнатах, этот уголок показался райским.
Огромная кровать была накрыта пуховым одеялом нежно-голубого цвета. Уютно выглядело и кресло возле окна. Плетеный столик в изголовье кровати радовал взор, а желтенький абажур лампы оживлял всю обстановку, чудесно гармонируя с цветастыми половиками. Белый комод хорошо сочетался с туалетным столиком у стены напротив. В алькове на полках имелись книги, а высушенные цветы в стоящей на подоконнике вазе источали приятный терпкий аромат.
— Обстановка почти спартанская, — засомневалась Кейт. — Некуда повесить одежду, и нет обогревателя. Да и вообще здесь тесновато.
— Я моряк, — непринужденно напомнил Леон и улыбнулся, растроганный ее представлением о том, что такое спартанская обстановка. — Я приучен содержать свое имущество в чистоте и порядке даже в помещении, где мыши трудно повернуться. А здесь, по моим понятиям, настоящие хоромы.
Он опустил вещевой мешок на пол.
— Не знаю, как долго я у вас проживу. Может быть, пару месяцев, а там видно будет. Все зависит от того, когда медкомиссия признает меня годным для дальнейшей службы.
— Два месяца? — искренне удивилась Кейт. — Но ведь вы можете передвигаться только на костыле! Разве вы так быстро выздоровеете?
— Это сейчас я хожу с костылем! — уверенно возразил Леон. — Подождите, через две недели я выброшу его в поленницу, а еще через месяц стану совершенно здоровым.
Кейт не стала спорить, не зная истинного характера ранения, но заподозрила, что Леон чересчур оптимистичен. Внезапно она осознала, что они стоят слишком близко друг к другу и что спальня действительно маленькая.
— Я, пожалуй, спущусь и включу приемник, — поспешно заявила она, опасаясь невольно испортить непринужденные отношения, возникшие между ними. — Ведь сегодня сочельник, можно послушать программу рождественского богослужения.
Леон предусмотрительно отступил на пару шагов, освобождая проход.
— Я пока разложу вещички, — непринужденно сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39