А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z


 

Я отпрыгнул.
Ущелье, приведшее нас в засаду, на этот раз спасло нам жизнь. Ежам просто негде было развернуться; я рубил и рубил, двигался «между секунд», Хостик исправно колол и колол стилетом – но противник давил числом, грохотало, как в кузне, как в брюхе железного дракона, меня оцарапали раз и другой, пока несерьезно, но ситуация все более напоминала бойню.
Прямо передо мной оказалась морда молодого ежа, молодого, потому что шкура на щеках была гладкая, без морщин, а бусинки-глаза совсем глупые, как у щенка. Еж напряженно смотрел куда-то мне за спину, я ткнул мечом, не оборачиваясь, некогда мне ворон ловить…
В следующую секунду передо мной были одни удаляющиеся спины. Противник отступал, но не в панике – выглядело это так, будто отважные ежики вдруг вспомнили, что на печке осталась кастрюля с молоком.
Я оглянулся – и застал уже распадающийся фантом. Увидел толстощекую ежиху в окружении тающих в воздухе ежат. Ежиха неуловимо напоминала Сале – может быть, потому, что покровы иллюзии спадали; через секунду на месте ежихи стояла некрасивая женщина, прижимающая к груди воздух, и глаза у нее были круглые, перепуганные и радостные одновременно.
Я шагнул навстречу Сале, намереваясь обнять ее, как боевого друга. И объяснить, какая она молодец, как здорово соображает и как умело реализует удачные идеи…
Но в этот момент Хостик расхохотался.
Он смеялся от радости и неприлично показывал на Сале пальцем, и смех его эхом прыгал от стены к стене. Знаменитый голос Хостика, который, однажды услышав, вовек не забудешь. Голос, обращавший в бегство орды разбойников, голос, из-за особенностей которого Хоста почти все время молчит.
У Сале задрожали губы. Сале побелела как мел, судорожно зажала уши ладонями – и я с опозданием сообразил, что до сих пор Сале считала нашего друга немым.
Хостик отсмеялся. Вытер губы тыльной стороной ладони, виновато покосился на Сале и побрел по полю боя со своей миссией милосердия.
Ежиков на поле боя осталось меньше, чем я боялся. Мне казалось, что я штук десять положил – какое счастье, что я ошибся. Предводитель, правда, лежал там, где упал, и еще двое были безнадежны – но молодой еж, последняя моя жертва, понемногу подавал признаки жизни.
– Стой, Хоста…
Занесенный стилет замер в воздухе. Удивленный взгляд – стоит ли мелочиться?!
– Погоди.
Топот копыт. Рам решил, что самое время наведаться.
– Эй, лекарь! Поди сюда, есть работа.
– Этих лечить?! – к'Рамоль едва не выпал из седла. – Да они же…
– Поди сюда, кому сказано?
Рам повиновался.
Возможно, молодой ежик еще будет жить.
Даже скорей всего.
* * *
– …Что ж, Сале, мы теперь товарищи?
Шел пятый день похода. Сале держалась непринужденно; от нее действительно было много пользы – не только в качестве добытчика саламандриков. Время шло, еще через несколько дней предстоит взятие Рубежа – а значит, пора поговорить.
– Похоже на то, – отозвалась женщина мне в тон.
Хостик и к'Рамоль ехали впереди – вроде как разъездом.
– Можно, я тебя поспрашиваю, а ты, если хочешь, меня?
– А куда мне деваться-то? – Она улыбнулась, но в улыбке не было кокетства. К'Рамолю, например, она улыбается совсем не так.
– Что ты еще умеешь? Кроме как иллюзии наводить?
Я не ждал, что она ответит.
– Еще след брать, – Сале пожала изящным плечом. – Чуять опасность. Через Рубеж водить… Находить пропавшее. И еще кое-какие штучки, но – мало… Я достаточно ответила?
– Да, спасибо, – я действительно был ей благодарен. Похоже, она ответила совершенно откровенно. – А у князя ты давно служишь?
– Пять лет.
Кони шли, рассекая грудью высокую траву. Справа и слева, куда ни глянь, лежало травяное море, и только иногда, будто для разнообразия, попадались солончаки.
– Сале… Первое испытание претендентов, в гостинице… Князь тебе поручил выбирать?
Она быстро на меня взглянула – и отвела глаза:
– Видишь ли, Рио…
– Понятно. Среди твоих умений числится еще и чутье на героев.
– На удачу, – призналась Сале неохотно. – Ты и тот лысый – самые удачливые.
– А почему князь лысого отклонил?
– А я почем знаю?
Она легко пожала плечами. И, похоже, снова была откровенна – признаки, по которым меня выбрал князь, нимало ее не интересовали.
Умиротворенно шелестела трава. Колыхалась, ходила волнами; лошади Хосты и Рама плыли в стеблях по брюхо.
– А скажи, Сале… такой оруженосец у князя был, уши, как лопухи… где он теперь?
Вопрос был задан нарочито небрежным тоном; я спрашивал будто бы о старом знакомом, зато эффект превзошел все мои ожидания. Сале вздрогнула и посмотрела на меня так, что впору было хвататься за меч.
С самообладанием у нее явно было не все в порядке. С минуту я ждал, пока она возьмет себя в руки, потом спросил как можно мягче:
– Я тебя обидел?
– Нет, – она злилась на себя за свою же несдержанность. – Откуда ты знаешь… про этого оруженосца? Его уже года четыре как казнили.
– Казнили?!
– Ну да… Измена. А по-моему, так оговорили его, не такой он парень, чтобы изменять, да и молоденький совсем…
Что-то у них с оруженосцем было. Что-то намечалось; когда некрасивая девушка любит парня, а парня казнят по навету – трагедия может быть невыносимой.
– Жаль, – сказал я после паузы. – Не хотел тебя огорчать. Извини…
И подумал, что князь, безусловно, доверяет Сале, а у Сале есть все основания ненавидеть князя. Если юношу действительно оговорили… Впрочем, и она не покинула княжескую службу, и князь ее зачем-то держит, хоть Сале ни владеть собой не умеет, ни держать язык за зубами… Или это маска?!
Теперь женщина смотрела на меня не отрываясь. С подозрением.
– Что? – Я улыбнулся как можно приветливее.
– Откуда ты знаешь про оруженосца?
– Видел, – обычно я вру, не моргнув глазом, но тут даже врать не приходилось. – В городе… вот погоди-ка, областной центр… там еще казнь была знаменитая, двум аристократам за один раз головы сняли!
– Охта, – сказала Сале тихо.
– Вот-вот, – я одновременно и обрадовался, и насторожился. Ну не может девчонка быть настолько глупой. Впрочем, кто знает… Дурам, говорят, магия легко дается.
Некоторое время мы ехали молча. Плыли по морю высокой травы.
– Сале, извини… А перед тем, как поступить на службу к князю, этот парень никому больше не служил?
Сале, не глядя, помотала головой. Еще один подобный вопрос – и она пошлет меня подальше. Отчего-то верится, что как раз ругаться-то Сале вполне умеет!
Но я не стану больше спрашивать. У меня и так голова кругом; выходит, рыцарь из моего видения, рыцарь с оруженосцем – то был все-таки князь?!
Надо будет хорошенько расспросить Хосту относительно Приживников. Хоть это, конечно, не мое дело, князем считается тот, у кого на макушке венец, а тот, кого я принимал за Шакала, мог попросту морочить мне голову…
– Я могу наводить на себя чары и делаться красавицей, – призналась Сале устало.
– Зачем? – искренне удивился я.
– Вот именно – зачем? – Сале вздохнула. – Князь очень доверял Клику… везде таскал за собой…
Она замолчала, будто оборвав себя. Выпрямила спину в седле:
– Ну, что ты еще хотел спросить?
– Князь изменился за последние годы? – поинтересовался я рассеянно. – Так, что даже мозаику подновить пришлось?
Сале молчала.
Я посмотрел на нее и понял, что ответа не получу.
* * *
Никогда раньше мне не приходилось пересекать Рубеж.
– Ну, заходите.
Мужичонка был самый обыкновенный. Встретив такого на дороге, я не повернул бы и головы; другое дело, откуда ты взялся, мужичок, посреди холмистой равнины, на широком перекрестке, где перевернутой подковой высятся ржавые железные ворота?
Я невольно оглянулся, будто ища взглядом избу или сторожку. Или по крайней мере родник, откуда страж Рубежа мог бы время от времени черпать воду.
Ничего, естественно, – кроме камней и травы, стрекоз, цикад и бабочек.
– Заходите, заходите! Или передумали?
Сале проглотила слюну. Лицо Хостика по обыкновению ничего не выражало, к'Рамоль если и трусил, то умело свой страх скрывал.
Я первым шагнул в подковообразные ворота.
И зажмурился, потому что глаза едва не взорвались от белого, отовсюду бьющего света.
Рядом охнула Сале. Крякнул к'Рамоль, и только Хостик по обыкновению не издал ни звука.
– Добрый день, господа, вас приветствует Досмотр. Назовите пункт следования.
Захотелось оторвать ладони от глаз и заткнуть на этот раз уши. Правда, эффекта и это не возымело бы – голос вибрировал во всем теле, отдавался в костях, в полостях носа, в черепе и в груди.
Ответствовала, как и договаривались, Сале. У нее у единственной был опыт путешествия за Рубеж – а выговорить название места, в которое мы идем, не под силу даже велеречивому к'Рамолю.
– Пожалуйста, документы на контроль.
Справа меня подпирало плечо Хостика, слева – к'Рамоля. За к'Рамоля цеплялась Сале; я смог чуть-чуть приоткрыть глаза. Мы стояли, как дети перед показательной поркой – сбившись в кучу.
– Визы, пожалуйста.
Мне показалось, что в воздухе перед Сале возникло нечто вроде пышной пуховой подушки, и наша проводница без колебаний сунула туда свою левую руку, после чего подушка вдруг поросла весенней травкой и рассыпалась прахом, и тут же точно такие подушки возникли в воздухе перед Хостиком и к'Рамолем. Мои подельщики, поколебавшись, повторили жест Сале, причем Рам гадливо дернулся, а Хостик оскалил желтые зубы; подушка Рама покрылась собачьей шерстью, подушка Хостика – рыбьей чешуей, и уже секунду спустя мои спутники яростно оттирали пострадавшие ладони о штаны, о голенища и о полы курток.
– Вы глава делегации? Предъявите…
Белесый сгусток приглашающе возник передо мной, и я замешкался только на секунду. Рука моя утонула будто в тине – действительно, прикосновение не из приятных.
Большую часть искателей приключений, решившихся пересечь Рубеж без должных на то оснований, больше никто никогда не видел. А среди тех, кто был отвергнут Досмотром и вернулся обратно, не оставалось охотников даже близко подходить к Рубежу.
У нас были основания и была виза, проставленная золотой иголкой уполномоченного старичка. Никто из нас не пытается пронести через Досмотр ни украденных мыслей, ни запрещенных заклинаний. За себя, Рама и Хостика я ручаюсь. А Сале… она ведь лучше нас знает, что можно нести через Рубеж, а что нельзя?!
– Спасибо. Предъявите личности для досмотра.
Сале тяжело задышала. Покачнулась, ухватилась за Рама; провела ладонью по лицу – успокоилась, зато теперь засопел к'Рамоль. Что он предъявляет – коллекцию совращенных девственниц? Набор благодарностей от спасенных пациентов?
Хостик опустил плечи. Пошатнулся, но устоял; Хостику трудно, я понимаю. В его багаже столько загубленных…
Я не успел довести мысль до конца. Досмотр накрыл меня, режущий свет сменился темнотой, и в этой тьме жил еще один голос – сухой и скрипучий:
– Вы пытаетесь провести через Досмотр второго человека? Вторую личность? Без визы, без документов, даже без линии жизни?
– Это тоже я, – сказал я, с трудом разлепив губы. – Он – это тоже я… На мне заклятье.
– Вам известно, что лица под таким заклятьем, как у вас, не имеют права пересекать Рубеж?
– Я думал…
Ничего я не думал. Впервые слышу. Никто меня не предупредил!
– Я уже очень давно под заклятьем, – я говорил, не заботясь тем, слышат ли меня спутники. – Тот, кем я был… умер. Это тень, воспоминание… а не человек. Пропустите меня, пожалуйста. Мне очень нужно…
– Всем нужно, – желчно сказал голос. – Вам известно, что лиц, уличенных в нарушении визового режима, постигает административная ответственность?
Я молчал.
Вот они, недобрые предзнаменования. Вот она, встреча с Шакалом; к'Рамоль, Хостик и Сале окажутся по ту сторону Рубежа, а меня, по всей видимости, больше никто никогда не найдет.
Бесславный, идиотский финал.
Рука моя легла на рукоять меча. Просто так, механически – я прекрасно понимал, что сила здесь ничего не решает.
– Ну? – желчно спросил скрипучий голос.
– Что? – спросил я в ответ.
Молчание. Чернота, головокружение; глухо, будто из-под земли, доносился хрипловатый голос Сале… но слов я все равно не разбирал.
– Впредь будьте осмотрительнее, – порекомендовал скрипучий голос.
Я проглотил вязкую слюну.
Тьма рассеялась; свет снова ударил в глаза, и пришлось прикрыть лицо ладонью. Сквозь пальцы я рассмотрел бледное лицо к'Рамоля, красное – Сале и невозмутимое – Хостика.
– Счастливого пути за Рубеж!
Резкий белый свет медленно сменился мягким, белесым.
Мы стояли в снегу. И лошади наши стояли в снегу; снег валил живописными лохматыми хлопьями, и пахло дымом.
Я снова приложил ладонь к слезящимся глазам.
– Предупреждать надо, – глухо сказала Сале. – Чуть не влипли!
– Что ты ему дала? – требовательно спросил к'Рамоль.
Сале молча взобралась в седло.
– Что ты ему дала?!
– Взятку, – отозвалась Сале устало. – Поехали, нам туда, к жилью.
– Мы уже за Рубежом?
Благоговейный голос Хостика скрежетнул железом о стекло. Я отнял руки от лица.
Наш палач, всю дорогу хранивший невозмутимость, стоял, подставив ладони летящему снегу, и по страшной физиономии его растекалась радостная, детская улыбка. За Рубежом… Надо же, вырвался!
– Я понимаю, что взятку, – к'Рамоль не давал сбить себя с толку. – Я спрашиваю, что именно ты ему дала?!
Сале помолчала, решая, по-видимому, стоит ли отвечать. Вздохнула, пожала плечами:
– Артефакт… железный крючок для ловли саламандриков. Ничего, с князя новый стребую… Когда будем делать визу для ребенка – что-то надо будет придумать и для Рио, иначе на повторный Досмотр не стоит и соваться.
Сале смотрела теперь на меня. С вопросом – и одновременно с упреком.
– Я не знал, – сказал я хмуро. – Не знал, что у них такие правила!
Сале, Сале, вот так Сале…
Поняла ли она, в чем заключались претензии Досмотра? И если поняла – как восприняла новость? В отношении Заклятых всегда было полным-полно предубеждений…
– За дело, – хрипло велел я, забираясь в седло. – Сперва найдем младенца, а потом… потом посмотрим.
Хостик улыбался, глядя в пасмурное небо. Улыбка преобразила его лицо – будто сфинкс, переживший века, вдруг вывалил из суровой каменной пасти розовый влажный язык.

Чумак Гринь, сын вдовы Киричихи

Исчезник больше не появлялся. Будто ушел обратно в свою скалу.
Миновала неделя; младенец жрал, как не в себя, и рос так, что чуть не лопалась кожа. Уже пытался сидеть, ползал на четвереньках и заползал в самый дальний уголок на печи; Гринь боялся, что очень скоро и корзина станет для него мала.
Однажды, пососав свою «куклу», младенец внезапно разболелся – его понесло жидким поносом, глаза затуманились, тельце сделалось горячим, как разогретый свечной воск. Гринь нашел среди прочих травок одну «от живота», но и отвар не помог; младенец пищал непрерывно, но и голос его был какой-то болезненный, слабый. Гринь сидел перед корзиной, свесив руки почти до пола, и думал, что вот и конец, что он, сам того не желая, отравил братишку, и только бы дите не мучилось, только бы скорее все кончилось…
Прошел еще день. Ребенок отощал так, что явственно проступили ребра, и уже не плакал – лежал тихо. Гринь ходил к знахарке, старая Ивдя сперва отказалась пустить «чортового пасынка» на порог, но потом, сжалившись, дала свежий травяной сбор и заговоренное ржаное зернышко.
Еще через день младенец оклемался. Попросил есть, завозился в пеленках, высвобождая ручки; Гринь глянул на розовые разнопалые ладошки – и ушел на двор, сел на пороге, опустил голову на руки и так сидел до темноты.
Семейство у деда было большое, ртов много, а земли мало. Женатые сыновья не спешили отделяться; Гриня еще бесштаньком брали на жнива – будили ночью, когда самый-самый сладкий сон. Посреди двора стоял воз, уже готовый и снаряженный. Дед, баба, Гриневы дядья, из которых младший был ему ровесником, отец и мать, двоюродные сестры – все оборачивались на восход солнца, все слушали, как дед благословляет новый день и предстоящие жнива, и всех работников, и просит хорошей погоды, здоровья жнецам и милости от поля.
Едва занимался рассвет, все пешком выходили за ворота и там уже, за воротами, садились на воз. Вожжи были в руках у отца, кобыла ступала торжественно, будто понимая, что ее тоже благословили. Изо всех дворов, изо всех ворот выезжали снаряженные возы. Целая процессия тянулась на поле – и ревнивые глаза соседей отмечали, кто как снарядился да как подготовился, да сколько жнецов выставил, да вовремя ли поднялся в это единственное, самое главное утро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13