На этот раз Гидеон не собирался отпускать ее.
Его карие глаза остановились на Норвилле и неистовом фотографе, которого тот пытался удержать.
– Я заплачу за фотоаппарат, – спокойно сказал Гидеон.
– Чудесно! – ревел фотограф. – А как же мои снимки банды Галлахера? Как теперь, черт возьми, я сделаю фотографии?
К этому времени вокруг уже собралась толпа, возможно, горожане наблюдали за ними несколько минут, но до сих пор Уиллоу не замечала их.
Даже не посмотрев на жену, которую он удерживал одной рукой, Гидеон холодно ответил:
– Боюсь, на этот раз вам не повезло. – Его взгляд перекинулся на двух мужчин, стоявших ближе всех. – Уберите тела с улицы! Сейчас же!
– Но, шериф, мы всегда…
– Уберите их, – прошипел Гидеон.
С обиженным видом они сделали то, что им велели, и толпа стала рассеиваться. Норвилл наклонился поднять свои очки, упавшие во время драки, а фотограф пригрозил:
– Я вытрясу из вас эти сто долларов, маршал!
– Отлично, – ответил Гидеон, и потерпевший поражение фотограф поплелся, ворча, к ближайшему салуну.
– Пусти меня! – прошипела наконец Уиллоу. Гидеон с легкостью держал ее, не обращая на нее никакого внимания.
– Норвилл!
Норвилл выпрямился, надев на нос очки.
– Да?
– Благодарю вас.
Норвилл взглянул в покрасневшее от бешенства лицо Уиллоу и печально улыбнулся.
– К вашим услугам, Маршалл, – сказал он, а потом, почувствовав неловкость, повернулся и поспешил в редакцию газеты.
– Убери от меня свои руки, Гидеон Маршалл! – выдохнула Уиллоу.
Сделав ей это одолжение, Гидеон отпустил ее:
– Иди домой, Уиллоу.
– Не указывай мне, что делать, ты, жалкий, кровожадный…
Гидеон не сводил глаз с Уиллоу, рука его потянулась к шерифской звезде на пиджаке и ловко отколола ее.
– Ты пойдешь домой, – выдавил он, – и останешься там, миссис Маршалл, пока я не приду за тобой.
– Черта с два! Не пойду!
– Черта с два, пойдешь. И пошевеливайся, дорогая, пока я не забыл, что ты сегодня пережила, не затащил тебя в участок и не отшлепал как следует!
Что-то в его взгляде остановило Уиллоу, и она проглотила слова, готовые сорваться с языка.
– Мои братья мертвы, – деревянным голосом сказала Она как бы против своей воли.
– Да, – ответил он, все еще не отводя взгляда от жены.
– С-спасибо, что велел внести их внутрь, Гидеон. Гидеон молчал.
– Я хочу видеть их, – прервала она молчание. – Пожалуйста. Хоть разок, до того… до того…
Он поднял руку.
– Хорошо, – сказал он и впустил ее в участок, где Кой, Рэйли и Стивен лежали, привязанные к деревянным щитам.
Хильда рыдала, не в силах забыть свое второе ужасное приключение на Западе.
– Дафна, пожалуйста, – причитала она. – Не заставляй меня возвращаться одной! Что я скажу твоему папе? Что, если нас снова ограбят? Что, если…
– Тише, – перебила ее Дафна, сжимая пухлые руки кузины. – Ты будешь в полной безопасности.
– Это после того, как дядя Джек узнает, что я оставила тебя здесь?
Дафна вздохнула, у нее не было сил спорить.
– Бог в помощь, Хильда. И скажи, пожалуйста, папе, что у меня все будет в порядке в Вирджинии-Сити…
– Хорошо! – пролепетала Хильда, покрываясь красными пятнами. – Дафна Робертс…
– Отправляемся! – крикнул кондуктор.
– До свидания, – твердо настаивала Дафна, целуя влажную щеку кузины. – Храни тебя Бог, Хильда.
Хильда нехотя села в идущий на восток поезд, прижимая платок к глазам.
Дафна проводила отъезжающий поезд, помахав Хильде, пока та не скрылась из вида. Потом медленно повернулась и пошла к центру города.
Сухие, глубокие всхлипывания Девлина разрывали сердце Дав Трискаден, словно когти свирепого зверя. Что могла она сказать, когда неизбежное произошло? Конечно же, ничего. Она могла лишь обнять его, разделив с ним боль.
Он отодвинулся от нее и обхватил голову руками, а Дав похлопала его обеими руками по широким отяжелевшим плечам.
– На его голове был мешок… голова прострелена… – бормотал он.
– Знаю, Девлин, знаю.
– Они радуются – все эти безмозглые косоглазые белки так рады, что это случилось… что Тадд застрелил моего Стивена…
– Нет, Девлин.
– Ивейдн была бы рада. Она его ненавидела. Дав продолжала гладить его:
– Так нельзя, Дев. Ты же знаешь, так нельзя.
– Я много лет искал его. Ты знала, что я искал его, Дав? А он не поверил, что я люблю его… Стивен не верил!
– Он знал это, милый!
– Нет! Он умер, считая, что его отцу наплевать…
Дав потянула Девлина за плечи, и он, словно ребенок, прижался к ее великодушной груди, разбитый своим горем.
– Ш-ш-ш, – мягко успокаивала она. – Ш-ш-ш.
В комнате было сумрачно, стоял тяжелый запах. – Сказав Кою и Рэйли последнее «прости», Уиллоу прошла мимо них, остановившись возле фигуры в капюшоне, которая была когда-то Стивеном – красавцем, заблудшим Стивеном. Боже милостивый, чем будет мир без него, без его дружбы, его смеха, его любви?
Слезы затуманили глаза Уиллоу, когда она взяла вялую руку Стивена в свою, поглаживая ее большим пальцем. Что-то ожило в ней, необъяснимое и непонятное, и она посмотрела на залитую кровью ткань, скрывавшую его лицо, а потом и на руку, которую держала.
– Гром и молния, – прошептала она и, метнув взгляд в сторону офиса, где ее ждали Гидеон с гробовщиком, она медленно расстегнула испачканную рубашку Стивена.
Громкий стук встряхнул Гидеона, душа которого была не на месте. Он вскочил со стула, оттолкнул гробовщика и вбежал в комнату, где положили тела.
Уиллоу лежала на полу без сознания.
Гидеон вскрикнул и, встав на колени, взял ее на руки.
– Воды, – прохрипел он растерявшемуся гробовщику. – Принесите воды.
Она пошевелилась, тихо всхлипывая:
– Стивен.
Гидеон зарылся лицом в ее волосы, роняя слезы. Теперь все кончено, все кончено! И он навсегда потерял ее.
– Шериф, вот вода…
Гидеон замер, поднял голову и дрожащей рукой взял стакан.
– Уиллоу! – умолял он, прижимая стакан к ее груди. – Уиллоу!
Она медленно открыла восхитительные карие глаза и улыбнулась, точно жизнь для нее не кончалась. Словно она не обвиняла мужа в смерти братьев.
– Гидеон, – сказала она.
– Вот, выпей, – охрипшим голосом велел он. Уиллоу послушно отпила несколько глотков холодной воды, как бы делая ему одолжение.
– Пожалуйста, п-пойдем домой.
Зная, что лицо у него мокрое от слез, и не обращая внимания на это, Гидеон кивнул.
– Ты подержишь меня на руках, пока я не усну?
К горлу Гидеона подкатил комок.
– Да, – сказал он, отставил стакан в сторону и поднялся, держа Уиллоу на руках.
Коляска покатила к их дому. Дому, который Гидеон купил ради своих высоких, но так и неосуществившихся надежд, в котором теперь царила тишина. Уиллоу сухими глазами смотрела вдаль.
Она позволила Гидеону внести себя по лестнице в их спальню. Еще прошлой ночью они занимались там любовью, а теперь просто лежали, обнявшись, потеряв надежду. Наконец они уснули, и Гидеон провалился в жуткий кошмар, который оказался явью, когда он проснулся темной ночью.
Уиллоу не было.
ГЛАВА 14
Сначала Гидеон решил, что Уиллоу ушла от него навсегда. Однако через несколько секунд он услышал доносившуюся издалека мелодию, которую играла музыкальная шкатулка.
Комната была окутана бархатно-черной тьмой, но Гидеон не стал зажигать лампу. Он нащупал свои брюки, натянул их и вышел в коридор. Веселая музыка повела его вниз по черной лестнице, на кухню.
Уиллоу сидела в одиночестве в круге платинового лунного света. Ее золотые волосы струились по спине и плечам, а губы расплылись в странной полуулыбке. Гидеон вдруг почувствовал парализующий безотчетный страх. Он стоял неподвижно, ожидая, пока страх пройдет, а глаза привыкнут к темноте.
Через несколько секунд он уже смог вполне отчетливо увидеть, что на Уиллоу была белая ночная рубашка, подол которой потемнел от влаги. Она, должно быть, гуляла где-нибудь около пруда.
Гидеону хотелось заговорить с ней, коснуться ее и утешить, но он боялся. У Уиллоу был какой-то призрачный, воздушный вид, точно она могла исчезнуть, растворившись в мерцающем тумане, как только он шагнет к ней.
Его внимание привлекла музыкальная шкатулка – это была не та, что он купил ей, а какая-то другая, которую он раньше не видел. На ее круглой серебряной пластине вращалась маленькая фигурка в атласном платьице, на котором играли лучи лунного света. Гидеон пожалел о том, что не отдал ей свои подарки: механическую обезьянку и музыкальную шкатулку – они все еще лежали под сиденьем его коляски, завернутые в коричневую бумагу.
Гидеон осторожно поднялся по лестнице. Наверху, в темном коридоре, он прижался к стене, спрятав в ладони лицо и порывисто и глубоко дыша. Потом он решительно зажег лампу и постарался производить как можно больше шума, спускаясь вниз по лестнице.
– Не могла уснуть? – спросил он притворно-веселым голосом.
Уиллоу улыбнулась, не отрывая взгляда от шкатулки.
– Мне дал ее Стивен, – сказала она.
Гидеон почувствовал приступ ужаса, но быстро овладел собой.
– Да? – спросил он, ставя на пол лампу и как можно громче гремя крышками на плите. – Когда же?
– Сразу же после того, как я стала жить в доме отца, – сказала она так, словно ни сегодня, ни в другие дни не пережила трагедии.
Гидеон разжег плиту, потом пошел в другой конец комнаты, чтобы налить в кофейник воды из ведра.
– Держу пари, ты тогда была очень напугана, – осторожно заметил он.
Она по-прежнему не смотрела на него.
– Да, но там была Мария. Знаешь, твоя мать пыталась заставить ее уйти, но она осталась.
– Моя мать была настоящей пыткой для тебя, да? Уиллоу кивала, когда Гидеон прошел мимо нее, чтобы поставить кофейник на плиту.
– Я ведь тоже была пыткой для нее. Каждый раз, когда она смотрела на меня, она должно быть видела Частити.
– Да.
Он стоял совсем рядом с женщиной, которую любил, и ему хотелось, чтобы она подняла глаза от этой проклятой шкатулки, бросилась к нему, назвав его по имени, как делала это прежде. Это было бы куда как лучше, чем то безумие, которое, казалось, овладело ею.
– Сядь, – сказала она наконец, как будто он был соседом, зашедшим на чай, а не мужчиной, которого она так неистово любила на сиденье коляски, среди пьянящей травы, на пустой кровати наверху.
Гидеон сел. Ему хотелось, чтобы она смотрела на него, а не сквозь него.
– Ты была на улице? – решился он спросил после долгого, долгого молчания.
На плите выкипал кофе, шипя и выплескиваясь.
– Да, – ответила она, когда он поднялся со стула и схватил ручку кофейника. Гидеон обжегся и пробормотал какое-то ругательство.
С Уиллоу мгновенно спали чары; она оторвалась от стула и настояла, чтобы он позволил ей осмотреть ожог.
– Черт возьми, – сказала она и потащила его через всю кухню к ведру с водой, погрузив в него руку Гидеона.
Напрягшиеся в момент ожога мышцы на теле Гидеона облегченно обмякли. Более того, он смог вызвать какую-то реакцию Уиллоу.
– Я люблю тебя, – сказал он.
Она посмотрела на него так, словно удивилась чему-то.
– Что ты сказал?
Гидеон вынул руку из воды, но почувствовал такую боль, будто она горит, и снова быстро погрузил ее.
– Я сказал, что люблю тебя, – повторил он.
– Да, – ответила Уиллоу, и в ее глазах снова появилось это пугающее безумное выражение.
Гидеон перешел в наступление:
– Что ты делала на улице среди ночи?
– Ходила в сарай, Гидеон Маршалл, – ответила она, немного оживляясь. – Тебя это устраивает?
Гидеон понял, что она лжет, но не стал выпытывать правду; он и так был очень рад, что в ней сохранялся дух противоречия. Он только молился о том, чтобы его хватило на все те печальные и трудные дни, что их ожидают.
День похорон Стивена выдался удивительно ясным. Во время печальной церемонии Девлин не сводил с дочери обеспокоенного взгляда.
Он Знал, что она храбрая женщина, но что-то тревожное чувствовалось в том, как бесстрастно стояла она рядом с Гидеоном, которого она всего несколько дней тому назад назвала Иудой. На ее лице отсутствовало какое бы то ни было выражение.
Почувствовав, что может упасть без сил, если Дав Трискаден не будет его поддерживать, Девлин попытался стряхнуть с себя собственное горе, не позволявшее ему понять, что так тревожило его в строгом спокойствии Уиллоу. Почему она не всхлипывает, как Дафна? Смирилась ли она с тем, что Стивен ушел от них навсегда, или просто притворяется, обманывая себя тем, что брат все еще скачет где-то среди холмов, останавливает поезда или играет с шошонами?
Когда все наконец закончилось, Девлину Галлахеру потребовалось приложить все свои силы, чтобы просто выйти с кладбища и перейти через дорогу к дому. Там плачущая и постоянно злящаяся на себя Мария приготовила поминальную трапезу.
Никто, кроме Уиллоу, не притронулся к еде. Она направилась прямо к столу и наполнила свою тарелку. Девлин встретился глазами с Гидеоном и движением головы поманил его к себе.
Они вместе вошли в кабинет: Девлин закрыл за ними двери, а Гидеон налил себе виски из бутылки, стоявшей на столике.
– Она даже не плакала, – хрипло сказал Гидеон, прежде чем Девлин решился спросить. – Думаю, она не верит, что его больше нет.
– Боже мой, – выдохнул судья, наливая себе виски. – Что она сказала?
– Ничего, – ответил Гидеон, глядя вдаль. – Перед тем как приехать утром в город, она поставила тесто для хлеба и напевала про себя так, словно ничего не произошло.
– Это ненормально, – раздраженно сказал судья. Он сам разрывался от горя, смирившись с ним.
– Знаю. Я пытался поговорить с ней, но когда упоминаю о смерти Стивена, она меняет тему разговора. Последний раз, когда я снова заговорил об этом, она спросила меня, можно ли посадить вишни перед домом следующей весной.
Девлин почувствовал какую-то недосказанность.
– Ты чего-то не договариваешь?
Гидеон вздохнул и со стуком поставил свой стакан на стол.
– Она бродит где-то.
– Что означает «она бродит»? – огрызнулся Девлин.
Гидеон устало пожал широкими плечами.
– Почти каждую ночь я просыпаюсь и вижу, что она куда-то ушла. Иногда она сидит в гостиной и играет на пианино, а однажды я застал ее на полпути между домом и прудом.
– Что она говорит?
– Она сказала, что ходила в сарай.
Девлин, запрокинув голову, осушил стакан и налил себе еще.
– Люди по-разному переносят горе, но что-то меня беспокоит во всем этом. Это не похоже на Уиллоу; то, как она вела себя, когда ребят привезли, было более типично.
– Знаю, – согласился Гидеон. – Вы слышали, что она сделала с фотоаппаратом?
– Да. Я бы и сам это сделал, если бы был там. Чертов хищник, фотографий захотел. Бога ради…
– Я никогда не понимал этого обычая, – признался Гидеон. Он помолчал в нерешительности, а потом продолжил: – Я подумал, может, было бы неплохо увезти Уиллоу куда-нибудь – так, ненадолго. Мы могли бы вернуться в Нью-Йорк…
Перспектива потерять Уиллоу, как порыв обжигающего ветра, пронеслась в исстрадавшейся душе Девлина.
– Нью-Йорк, – посетовал он.
– Только на время, – быстро вставил Гидеон.
– Думаешь, это поможет ей?
Гидеон опустил голову:
– Честно говоря, не знаю. Я даже не знаю, согласится ли она. Но мне нужно как-то повлиять на нее.
Судья не успел ничего ответить, как в дверь кабинета постучали. С разрешения Девлина вошла Мария.
– Сеньору Маршаллу телеграмма. – Она протянула сложенный лист дешевой бумаги.
Девлин рассеянно наблюдал, как Гидеон пробежал глазами текст, думая, что бы там могло быть написано. В конце концов, ему наплевать.
Стивен мертв, а Уиллоу, возможно, уедет и, может статься, уже не вернется. Всеми покинутый и безутешный, Девлин отвернулся, сложив на груди руки.
– Я просто не могу поверить, что ты в такой момент хочешь поехать кататься! – крикнула Дафна, поднося к заплаканным, покрасневшим глазам платок. – Уиллоу, твой брат мертв! Ты это понимаешь? Мы только что похоронили его, и в доме сейчас поминки!
Уиллоу рылась в чемодане, стоявшем в ногах ее детской кровати, вынула оттуда брюки и рубашку, которые собиралась надеть вместо черного атласного платья, что носила с сегодняшнего утра.
– Дафна, закрой рот и переоденься, – огрызнулась она. – Скоро стемнеет.
– Ты что, на самом деле думаешь, что Гидеон и твой отец позволят нам отправиться на прогулку?
Уиллоу сбросила ненавистное тесное платье и стала натягивать брюки. Она довольно долго молчала, потом бросила Дафне через всю комнату подходящую одежду.
– Они даже не заметят, что мы сбежали. Заперлись в кабинете, изливают свою печаль и скорее всего просидят там полночи.
Дафна выглядела испуганной:
– Уиллоу, как ты можешь быть такой бессердечной, такой… такой веселой! Я думала, ты любишь Стивена!
– Люблю.
– Хочешь сказать, любила, – настаивала Дафна. Уиллоу вздохнула, натягивая сапоги.
– Я хочу сказать, «люблю», – поправила она Дафну.
Дафна побелела. Потом она все же стала надевать брюки и рубашку, которые бросила ей Уиллоу.
Гидеон сложил телеграмму и засунул ее во внутренний карман пиджака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Его карие глаза остановились на Норвилле и неистовом фотографе, которого тот пытался удержать.
– Я заплачу за фотоаппарат, – спокойно сказал Гидеон.
– Чудесно! – ревел фотограф. – А как же мои снимки банды Галлахера? Как теперь, черт возьми, я сделаю фотографии?
К этому времени вокруг уже собралась толпа, возможно, горожане наблюдали за ними несколько минут, но до сих пор Уиллоу не замечала их.
Даже не посмотрев на жену, которую он удерживал одной рукой, Гидеон холодно ответил:
– Боюсь, на этот раз вам не повезло. – Его взгляд перекинулся на двух мужчин, стоявших ближе всех. – Уберите тела с улицы! Сейчас же!
– Но, шериф, мы всегда…
– Уберите их, – прошипел Гидеон.
С обиженным видом они сделали то, что им велели, и толпа стала рассеиваться. Норвилл наклонился поднять свои очки, упавшие во время драки, а фотограф пригрозил:
– Я вытрясу из вас эти сто долларов, маршал!
– Отлично, – ответил Гидеон, и потерпевший поражение фотограф поплелся, ворча, к ближайшему салуну.
– Пусти меня! – прошипела наконец Уиллоу. Гидеон с легкостью держал ее, не обращая на нее никакого внимания.
– Норвилл!
Норвилл выпрямился, надев на нос очки.
– Да?
– Благодарю вас.
Норвилл взглянул в покрасневшее от бешенства лицо Уиллоу и печально улыбнулся.
– К вашим услугам, Маршалл, – сказал он, а потом, почувствовав неловкость, повернулся и поспешил в редакцию газеты.
– Убери от меня свои руки, Гидеон Маршалл! – выдохнула Уиллоу.
Сделав ей это одолжение, Гидеон отпустил ее:
– Иди домой, Уиллоу.
– Не указывай мне, что делать, ты, жалкий, кровожадный…
Гидеон не сводил глаз с Уиллоу, рука его потянулась к шерифской звезде на пиджаке и ловко отколола ее.
– Ты пойдешь домой, – выдавил он, – и останешься там, миссис Маршалл, пока я не приду за тобой.
– Черта с два! Не пойду!
– Черта с два, пойдешь. И пошевеливайся, дорогая, пока я не забыл, что ты сегодня пережила, не затащил тебя в участок и не отшлепал как следует!
Что-то в его взгляде остановило Уиллоу, и она проглотила слова, готовые сорваться с языка.
– Мои братья мертвы, – деревянным голосом сказала Она как бы против своей воли.
– Да, – ответил он, все еще не отводя взгляда от жены.
– С-спасибо, что велел внести их внутрь, Гидеон. Гидеон молчал.
– Я хочу видеть их, – прервала она молчание. – Пожалуйста. Хоть разок, до того… до того…
Он поднял руку.
– Хорошо, – сказал он и впустил ее в участок, где Кой, Рэйли и Стивен лежали, привязанные к деревянным щитам.
Хильда рыдала, не в силах забыть свое второе ужасное приключение на Западе.
– Дафна, пожалуйста, – причитала она. – Не заставляй меня возвращаться одной! Что я скажу твоему папе? Что, если нас снова ограбят? Что, если…
– Тише, – перебила ее Дафна, сжимая пухлые руки кузины. – Ты будешь в полной безопасности.
– Это после того, как дядя Джек узнает, что я оставила тебя здесь?
Дафна вздохнула, у нее не было сил спорить.
– Бог в помощь, Хильда. И скажи, пожалуйста, папе, что у меня все будет в порядке в Вирджинии-Сити…
– Хорошо! – пролепетала Хильда, покрываясь красными пятнами. – Дафна Робертс…
– Отправляемся! – крикнул кондуктор.
– До свидания, – твердо настаивала Дафна, целуя влажную щеку кузины. – Храни тебя Бог, Хильда.
Хильда нехотя села в идущий на восток поезд, прижимая платок к глазам.
Дафна проводила отъезжающий поезд, помахав Хильде, пока та не скрылась из вида. Потом медленно повернулась и пошла к центру города.
Сухие, глубокие всхлипывания Девлина разрывали сердце Дав Трискаден, словно когти свирепого зверя. Что могла она сказать, когда неизбежное произошло? Конечно же, ничего. Она могла лишь обнять его, разделив с ним боль.
Он отодвинулся от нее и обхватил голову руками, а Дав похлопала его обеими руками по широким отяжелевшим плечам.
– На его голове был мешок… голова прострелена… – бормотал он.
– Знаю, Девлин, знаю.
– Они радуются – все эти безмозглые косоглазые белки так рады, что это случилось… что Тадд застрелил моего Стивена…
– Нет, Девлин.
– Ивейдн была бы рада. Она его ненавидела. Дав продолжала гладить его:
– Так нельзя, Дев. Ты же знаешь, так нельзя.
– Я много лет искал его. Ты знала, что я искал его, Дав? А он не поверил, что я люблю его… Стивен не верил!
– Он знал это, милый!
– Нет! Он умер, считая, что его отцу наплевать…
Дав потянула Девлина за плечи, и он, словно ребенок, прижался к ее великодушной груди, разбитый своим горем.
– Ш-ш-ш, – мягко успокаивала она. – Ш-ш-ш.
В комнате было сумрачно, стоял тяжелый запах. – Сказав Кою и Рэйли последнее «прости», Уиллоу прошла мимо них, остановившись возле фигуры в капюшоне, которая была когда-то Стивеном – красавцем, заблудшим Стивеном. Боже милостивый, чем будет мир без него, без его дружбы, его смеха, его любви?
Слезы затуманили глаза Уиллоу, когда она взяла вялую руку Стивена в свою, поглаживая ее большим пальцем. Что-то ожило в ней, необъяснимое и непонятное, и она посмотрела на залитую кровью ткань, скрывавшую его лицо, а потом и на руку, которую держала.
– Гром и молния, – прошептала она и, метнув взгляд в сторону офиса, где ее ждали Гидеон с гробовщиком, она медленно расстегнула испачканную рубашку Стивена.
Громкий стук встряхнул Гидеона, душа которого была не на месте. Он вскочил со стула, оттолкнул гробовщика и вбежал в комнату, где положили тела.
Уиллоу лежала на полу без сознания.
Гидеон вскрикнул и, встав на колени, взял ее на руки.
– Воды, – прохрипел он растерявшемуся гробовщику. – Принесите воды.
Она пошевелилась, тихо всхлипывая:
– Стивен.
Гидеон зарылся лицом в ее волосы, роняя слезы. Теперь все кончено, все кончено! И он навсегда потерял ее.
– Шериф, вот вода…
Гидеон замер, поднял голову и дрожащей рукой взял стакан.
– Уиллоу! – умолял он, прижимая стакан к ее груди. – Уиллоу!
Она медленно открыла восхитительные карие глаза и улыбнулась, точно жизнь для нее не кончалась. Словно она не обвиняла мужа в смерти братьев.
– Гидеон, – сказала она.
– Вот, выпей, – охрипшим голосом велел он. Уиллоу послушно отпила несколько глотков холодной воды, как бы делая ему одолжение.
– Пожалуйста, п-пойдем домой.
Зная, что лицо у него мокрое от слез, и не обращая внимания на это, Гидеон кивнул.
– Ты подержишь меня на руках, пока я не усну?
К горлу Гидеона подкатил комок.
– Да, – сказал он, отставил стакан в сторону и поднялся, держа Уиллоу на руках.
Коляска покатила к их дому. Дому, который Гидеон купил ради своих высоких, но так и неосуществившихся надежд, в котором теперь царила тишина. Уиллоу сухими глазами смотрела вдаль.
Она позволила Гидеону внести себя по лестнице в их спальню. Еще прошлой ночью они занимались там любовью, а теперь просто лежали, обнявшись, потеряв надежду. Наконец они уснули, и Гидеон провалился в жуткий кошмар, который оказался явью, когда он проснулся темной ночью.
Уиллоу не было.
ГЛАВА 14
Сначала Гидеон решил, что Уиллоу ушла от него навсегда. Однако через несколько секунд он услышал доносившуюся издалека мелодию, которую играла музыкальная шкатулка.
Комната была окутана бархатно-черной тьмой, но Гидеон не стал зажигать лампу. Он нащупал свои брюки, натянул их и вышел в коридор. Веселая музыка повела его вниз по черной лестнице, на кухню.
Уиллоу сидела в одиночестве в круге платинового лунного света. Ее золотые волосы струились по спине и плечам, а губы расплылись в странной полуулыбке. Гидеон вдруг почувствовал парализующий безотчетный страх. Он стоял неподвижно, ожидая, пока страх пройдет, а глаза привыкнут к темноте.
Через несколько секунд он уже смог вполне отчетливо увидеть, что на Уиллоу была белая ночная рубашка, подол которой потемнел от влаги. Она, должно быть, гуляла где-нибудь около пруда.
Гидеону хотелось заговорить с ней, коснуться ее и утешить, но он боялся. У Уиллоу был какой-то призрачный, воздушный вид, точно она могла исчезнуть, растворившись в мерцающем тумане, как только он шагнет к ней.
Его внимание привлекла музыкальная шкатулка – это была не та, что он купил ей, а какая-то другая, которую он раньше не видел. На ее круглой серебряной пластине вращалась маленькая фигурка в атласном платьице, на котором играли лучи лунного света. Гидеон пожалел о том, что не отдал ей свои подарки: механическую обезьянку и музыкальную шкатулку – они все еще лежали под сиденьем его коляски, завернутые в коричневую бумагу.
Гидеон осторожно поднялся по лестнице. Наверху, в темном коридоре, он прижался к стене, спрятав в ладони лицо и порывисто и глубоко дыша. Потом он решительно зажег лампу и постарался производить как можно больше шума, спускаясь вниз по лестнице.
– Не могла уснуть? – спросил он притворно-веселым голосом.
Уиллоу улыбнулась, не отрывая взгляда от шкатулки.
– Мне дал ее Стивен, – сказала она.
Гидеон почувствовал приступ ужаса, но быстро овладел собой.
– Да? – спросил он, ставя на пол лампу и как можно громче гремя крышками на плите. – Когда же?
– Сразу же после того, как я стала жить в доме отца, – сказала она так, словно ни сегодня, ни в другие дни не пережила трагедии.
Гидеон разжег плиту, потом пошел в другой конец комнаты, чтобы налить в кофейник воды из ведра.
– Держу пари, ты тогда была очень напугана, – осторожно заметил он.
Она по-прежнему не смотрела на него.
– Да, но там была Мария. Знаешь, твоя мать пыталась заставить ее уйти, но она осталась.
– Моя мать была настоящей пыткой для тебя, да? Уиллоу кивала, когда Гидеон прошел мимо нее, чтобы поставить кофейник на плиту.
– Я ведь тоже была пыткой для нее. Каждый раз, когда она смотрела на меня, она должно быть видела Частити.
– Да.
Он стоял совсем рядом с женщиной, которую любил, и ему хотелось, чтобы она подняла глаза от этой проклятой шкатулки, бросилась к нему, назвав его по имени, как делала это прежде. Это было бы куда как лучше, чем то безумие, которое, казалось, овладело ею.
– Сядь, – сказала она наконец, как будто он был соседом, зашедшим на чай, а не мужчиной, которого она так неистово любила на сиденье коляски, среди пьянящей травы, на пустой кровати наверху.
Гидеон сел. Ему хотелось, чтобы она смотрела на него, а не сквозь него.
– Ты была на улице? – решился он спросил после долгого, долгого молчания.
На плите выкипал кофе, шипя и выплескиваясь.
– Да, – ответила она, когда он поднялся со стула и схватил ручку кофейника. Гидеон обжегся и пробормотал какое-то ругательство.
С Уиллоу мгновенно спали чары; она оторвалась от стула и настояла, чтобы он позволил ей осмотреть ожог.
– Черт возьми, – сказала она и потащила его через всю кухню к ведру с водой, погрузив в него руку Гидеона.
Напрягшиеся в момент ожога мышцы на теле Гидеона облегченно обмякли. Более того, он смог вызвать какую-то реакцию Уиллоу.
– Я люблю тебя, – сказал он.
Она посмотрела на него так, словно удивилась чему-то.
– Что ты сказал?
Гидеон вынул руку из воды, но почувствовал такую боль, будто она горит, и снова быстро погрузил ее.
– Я сказал, что люблю тебя, – повторил он.
– Да, – ответила Уиллоу, и в ее глазах снова появилось это пугающее безумное выражение.
Гидеон перешел в наступление:
– Что ты делала на улице среди ночи?
– Ходила в сарай, Гидеон Маршалл, – ответила она, немного оживляясь. – Тебя это устраивает?
Гидеон понял, что она лжет, но не стал выпытывать правду; он и так был очень рад, что в ней сохранялся дух противоречия. Он только молился о том, чтобы его хватило на все те печальные и трудные дни, что их ожидают.
День похорон Стивена выдался удивительно ясным. Во время печальной церемонии Девлин не сводил с дочери обеспокоенного взгляда.
Он Знал, что она храбрая женщина, но что-то тревожное чувствовалось в том, как бесстрастно стояла она рядом с Гидеоном, которого она всего несколько дней тому назад назвала Иудой. На ее лице отсутствовало какое бы то ни было выражение.
Почувствовав, что может упасть без сил, если Дав Трискаден не будет его поддерживать, Девлин попытался стряхнуть с себя собственное горе, не позволявшее ему понять, что так тревожило его в строгом спокойствии Уиллоу. Почему она не всхлипывает, как Дафна? Смирилась ли она с тем, что Стивен ушел от них навсегда, или просто притворяется, обманывая себя тем, что брат все еще скачет где-то среди холмов, останавливает поезда или играет с шошонами?
Когда все наконец закончилось, Девлину Галлахеру потребовалось приложить все свои силы, чтобы просто выйти с кладбища и перейти через дорогу к дому. Там плачущая и постоянно злящаяся на себя Мария приготовила поминальную трапезу.
Никто, кроме Уиллоу, не притронулся к еде. Она направилась прямо к столу и наполнила свою тарелку. Девлин встретился глазами с Гидеоном и движением головы поманил его к себе.
Они вместе вошли в кабинет: Девлин закрыл за ними двери, а Гидеон налил себе виски из бутылки, стоявшей на столике.
– Она даже не плакала, – хрипло сказал Гидеон, прежде чем Девлин решился спросить. – Думаю, она не верит, что его больше нет.
– Боже мой, – выдохнул судья, наливая себе виски. – Что она сказала?
– Ничего, – ответил Гидеон, глядя вдаль. – Перед тем как приехать утром в город, она поставила тесто для хлеба и напевала про себя так, словно ничего не произошло.
– Это ненормально, – раздраженно сказал судья. Он сам разрывался от горя, смирившись с ним.
– Знаю. Я пытался поговорить с ней, но когда упоминаю о смерти Стивена, она меняет тему разговора. Последний раз, когда я снова заговорил об этом, она спросила меня, можно ли посадить вишни перед домом следующей весной.
Девлин почувствовал какую-то недосказанность.
– Ты чего-то не договариваешь?
Гидеон вздохнул и со стуком поставил свой стакан на стол.
– Она бродит где-то.
– Что означает «она бродит»? – огрызнулся Девлин.
Гидеон устало пожал широкими плечами.
– Почти каждую ночь я просыпаюсь и вижу, что она куда-то ушла. Иногда она сидит в гостиной и играет на пианино, а однажды я застал ее на полпути между домом и прудом.
– Что она говорит?
– Она сказала, что ходила в сарай.
Девлин, запрокинув голову, осушил стакан и налил себе еще.
– Люди по-разному переносят горе, но что-то меня беспокоит во всем этом. Это не похоже на Уиллоу; то, как она вела себя, когда ребят привезли, было более типично.
– Знаю, – согласился Гидеон. – Вы слышали, что она сделала с фотоаппаратом?
– Да. Я бы и сам это сделал, если бы был там. Чертов хищник, фотографий захотел. Бога ради…
– Я никогда не понимал этого обычая, – признался Гидеон. Он помолчал в нерешительности, а потом продолжил: – Я подумал, может, было бы неплохо увезти Уиллоу куда-нибудь – так, ненадолго. Мы могли бы вернуться в Нью-Йорк…
Перспектива потерять Уиллоу, как порыв обжигающего ветра, пронеслась в исстрадавшейся душе Девлина.
– Нью-Йорк, – посетовал он.
– Только на время, – быстро вставил Гидеон.
– Думаешь, это поможет ей?
Гидеон опустил голову:
– Честно говоря, не знаю. Я даже не знаю, согласится ли она. Но мне нужно как-то повлиять на нее.
Судья не успел ничего ответить, как в дверь кабинета постучали. С разрешения Девлина вошла Мария.
– Сеньору Маршаллу телеграмма. – Она протянула сложенный лист дешевой бумаги.
Девлин рассеянно наблюдал, как Гидеон пробежал глазами текст, думая, что бы там могло быть написано. В конце концов, ему наплевать.
Стивен мертв, а Уиллоу, возможно, уедет и, может статься, уже не вернется. Всеми покинутый и безутешный, Девлин отвернулся, сложив на груди руки.
– Я просто не могу поверить, что ты в такой момент хочешь поехать кататься! – крикнула Дафна, поднося к заплаканным, покрасневшим глазам платок. – Уиллоу, твой брат мертв! Ты это понимаешь? Мы только что похоронили его, и в доме сейчас поминки!
Уиллоу рылась в чемодане, стоявшем в ногах ее детской кровати, вынула оттуда брюки и рубашку, которые собиралась надеть вместо черного атласного платья, что носила с сегодняшнего утра.
– Дафна, закрой рот и переоденься, – огрызнулась она. – Скоро стемнеет.
– Ты что, на самом деле думаешь, что Гидеон и твой отец позволят нам отправиться на прогулку?
Уиллоу сбросила ненавистное тесное платье и стала натягивать брюки. Она довольно долго молчала, потом бросила Дафне через всю комнату подходящую одежду.
– Они даже не заметят, что мы сбежали. Заперлись в кабинете, изливают свою печаль и скорее всего просидят там полночи.
Дафна выглядела испуганной:
– Уиллоу, как ты можешь быть такой бессердечной, такой… такой веселой! Я думала, ты любишь Стивена!
– Люблю.
– Хочешь сказать, любила, – настаивала Дафна. Уиллоу вздохнула, натягивая сапоги.
– Я хочу сказать, «люблю», – поправила она Дафну.
Дафна побелела. Потом она все же стала надевать брюки и рубашку, которые бросила ей Уиллоу.
Гидеон сложил телеграмму и засунул ее во внутренний карман пиджака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25