А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– На фермах полно продуктов, почему же наши солдаты голодают…
– Не говоря уж о запасах в Филадельфии…
– А этот проклятый Конгресс…
– А воры…
– Феба! – воскликнули они вместе, а та предупредила их, чтобы не разбудили Джей-Джея. – Феба, – перешли подруги на шепот, – мы едем на праздник в особняк Фордов в Морристауне.
– Надо подновить платья, – тотчас же среагировала Феба. – Эми поможет, она обожает шить.
– Но хозяева хотят, чтобы ты после ужина прочла что-нибудь из своих сочинений.
– Конечно, – спокойно ответила Феба. – Только что закончила новое стихотворение.
* * *
– Мисс Феба, – обратился офицер, сидевший справа от нее за ужином в особняке Фордов несколько дней спустя, – наслышаны, что солдаты называют вас поэтом из Джоки-Холлоу. Никогда бы не поверил, что интеллект может уживаться рядом с такой красотой.
Прежде чем ответить, Феба ослепительно улыбнулась ему.
– Как любезно с вашей стороны, майор, напомнить мне об этом.
– Мисс Феба. – Офицер, сидевший слева, ревниво привлек ее внимание. – Хочу сказать, как очаровательно вы выглядите в своем голубом вельветовом платье – ничто так не украшает праздник, как нежная красивая леди.
Сидящая напротив Шошанна уткнулась в стакан с вином, а Лайза уронила свой кружевной носовой платок. Когда майоры закончили борьбу за право оказывать Фебе внимание, она уже вполне овладела собой.
Во время обеда компанию предупредили, что мисс Феба Райленд, которую называют в Морристауне солдатским поэтом из Джоки-Холлоу, прочтет стихи собственного сочинения.
Феба обвела взглядом сидевших за столом, ожидая, пока стихнут вежливые аплодисменты.
– Леди и джентльмены, – спокойно обратилась она к слушателям, – причина, по которой мужчины в Джоки-Холлоу называют меня солдатским поэтом, в том, что, когда я пишу стихи, говорю не от своего собственного имени, а от имени солдат. – Феба любезно улыбнулась компании. – Это стихотворение называется «Солдатская элегия».
Идет война, кошмары ада
В боях познали мы сполна,
Но адом стала и палата,
Куда направила солдата
Все та же мерзкая война.
А это в Джоки-Холлоу.
Чтоб мы в сраженьях попотели.
Том Пейн призвал нас сгоряча.
И мы свободы захотели,
Но нет ее на самом деле,
Болит солдатская душа
У рядового в Джоки-Холлоу.
Сражен солдат британской пулей –
Хоронят с почестью его,
Но если кто сбегает сдуру,
Тогда с него спускают шкуру,
Секут и жгут ему клеймо
Свои же люди в Джоки-Холлоу.
Что, братцы, вшей полно на теле?
Поесть вы тоже захотели?
Отмерзли ноги?
Ну и что?
В постели с женушкой тепло
Офицеру в Джоки-Холлоу.
А если жены далеко,
Чтоб время не текло так нудно,
Найти замену им не трудно.
Не так уж много пенсов надо,
Принять майора будет рада
Любая шлюха в Джоки-Холлоу.
Солдата ж держат в черном теле,
Не видел милую давно.
Понять его не захотели:
Зачем ему, на самом деле,
Жена иль девушка его
В забытом Богом Джоки-Холлоу.
Закончилось чтение, но майор еще долго соображал, как это интеллект уживается с такой красотой, уставившись на Фебу широко открытыми глазами; другой офицер, составивший о ней мнение как о нежной и красивой леди, выглядел так, будто роза без шипов, которой он только что восторгался, превратилась в гремучую змею.
ГЛАВА 53
Так долго сдерживаемый смех прорвался, когда обитатели Грейс-Холла возвращались домой. Держась за бока под обитым мехом плащом, Шошанна еле вымолвила:
– Не могу! Невозможно забыть их лица!
– А мне кажется, они не забудут ваших, – возразила Феба, – когда ты и Лайза фыркали в салфетки все время, пока я читала!
– Не могу ничего поделать с собой! – задыхалась от смеха Лайза. – С каким изумлением все уставились на тебя, даже Эли; а мы предупреждали тебя, Эли, предупреждали ведь.
– Да, – согласился он, – но кто бы мог подумать, что скромная маленькая девочка в голубом вельвете, стреляя черными невинными глазками и расточая сладкие улыбки, собирается произнести слова, которые вообще запрещены к употреблению в штаб-квартире.
– Я говорила от имени солдат и предупредила об этом, – возразила Феба.
– Если говоришь от их имени, – продолжил Эли, – ты должна придерживаться фактов: ведь наверняка знаешь, что война взвинчивает цены, заверяю вас, что даже в Джоки-Холлоу определенные услуги стоят дороже, чем несколько пенсов.
– Преклоняюсь перед таким глубоким знанием предмета, добытым, без сомнения, – сказала Феба со слащавой улыбкой, – собственным опытом.
– Продолжай в том же духе, девочка, – предупредил он ее, – и я назову тебе одну попку в Джоки-Холлоу, которая не замерзает, потому что ее хорошо разогревают.
Лайза и Шошанна захихикали снова, Феба величественно замолчала, и Эли первым расхохотался, задыхаясь от смеха и вытирая слезы.
– Ей-богу, сегодня ночью понадобится, по меньшей мере, месячная норма настойки опия.
Когда они прибыли в Грейс-Холл, Тилли ждала их в кухне, покачивая на руках Гленниз.
– Малышка вела себя прекрасно, мисс Лайза, – выпалила служанка, предваряя вопрос. – Только один раз начала беспокоиться, и я дала ей палец от перчатки, наполненный молоком, и, как вы говорили, это успокоило ее. После этого не было ни единого звука.
Будто противореча ей, Гленниз открыла заспанные глаза и издала слабый жалобный писк, всегда разрывавший сердце Лайзы – ей бы ничего не было жалко, чтобы услышать возмущенный, как у Джей-Джея, вопль.
– Поднимусь с ней наверх. – Она потянулась за ребенком, но Эли твердо сказал: – Выпей чего-нибудь горячего сначала, тебе это необходимо.
– Да, действительно, мисс Лайза. – Тилли вскочила со стула и усадила хозяйку. Лайза, прикрыв плащом, как занавеской, обнаженную грудь, приложила к ней Гленниз, а свободной рукой приняла кружку, протянутую Шошанной.
Вдруг со стороны операционной до них донесся крик, полный боли и гнева, и Эли прислушался.
– Что происходит?
– Около двадцати минут назад несколько солдат принесли своего товарища. Не знаю, насколько тяжело он ранен, но ругается отменно. Доктор Дэниел и доктор Холланд находятся сейчас с ним.
– Пойду с тобой, Эли, – предложила Шошанна, и Эли кивнул в знак благодарности. Поставив кружки с сидром, они поспешили по крытому переходу в операционную, где взволнованный Аза Холланд и усмехающийся Дэниел пытались оказать помощь солдату, активно сопротивлявшемуся.
– Что происходит? – властным голосом спросил Эли, и доктор Холланд посмотрел на него с искренним облегчением.
– Безобразие, – взвыл солдат, лежащий на операционном столе лицом вниз со спущенными до лодыжек бриджами, – этот проклятый болван, выдающий себя за доктора, вылил на задницу прекрасный добрый ром, который чертовски жжет, вместо того чтобы предложить его принять внутрь, где бы он сделал доброе дело.
– Этот «проклятый болван» действует по моему приказу, а я, прежде чем вы успеете спросить, доктор бен-Ашер, руководитель этого госпиталя. Что с пациентом, доктор Холланд?
– А с ним ничего особенного, – вмешался опять солдат, – какой-то дурак-фермер влепил крупную дробь, когда мне хотелось всего лишь пару цыплят для нашего котелка – органическое отвращение к чувству голода.
– Не указывайте фермера и цыплят в рапорте, – приказал Эли, подходя ближе. – В него выстрелил неизвестный человек, когда он стоял на посту. Все слышали это? На твоем месте, солдат, я бы так не распространялся о своем «подвиге», пока тебе плетью не разукрасили спину так, чтобы ничем не отличалась от усыпанного дробью зада. Воровство – даже пищи – проступок, наказуемый поркой. Можете идти, Аза. Дэниел, где ром? Дай его Шошанне. Лягте, рядовой, вы дьявольски надоедливы. – Он толкнул солдата в затылок и прижал его лицо к столу. – Ром мы используем для того, чтобы избежать инфекции. Полей, Шошанна, пожалуйста.
Шошанна щедрой рукой полила зад солдата, затем, налив его в стакан, предложила:
– Выпейте, прежде чем доктор бен-Ашер начнет вытаскивать дробь.
Услышав ее голос, солдат приподнял голову, издав невероятные проклятия, попытался натянуть бриджи, но Эли успел придавить локтем его спину. Он не смог двигаться и лежал, вопя от возмущения.
– Что эта женщина делает здесь, когда я лежу голый, как осел? Выставьте ее отсюда.
– Рядовой Кто-бы-ты-ни-был, – возмутилась Шошанна, надвигаясь на него с упертыми в бока руками. – Так уж вышло, что я медицинская сестра в этом госпитале и могу заверить, что если кто-либо имел дело хоть с одной задницей солдата, то, за исключением небольшой разницы в размерах, может считать, что видел их все. Мне не только пришлось видеть их дюжинами, но мыть и вытирать; а в вашей нет ничего особенного, кроме того, что представляет собой кровавое глупое место, в которое всажена дробь. Выпейте ром и прекратите понапрасну тратить наше время.
Протянув руку, раненый взял стакан, поднял голову и вылил ром в горло, как воду.
– Еще, – грубовато потребовал он, возвращая стакан.
– Ладно, Шошанна, – согласился Эли, – пусть выпьет и успокоится.
Шошанна налила еще рому, и солдат выпил снова. Затем, повинуясь кивку Эли, Дэниел прижал его, а Шошанна опустилась на колени, чтобы оказаться с раненым на одном уровне, обняла его одной рукой и зажала его руку, свесившуюся со стола. Повернувшись, солдат встретился с ее взглядом.
– Как вас зовут? – прошептала Шошанна.
– Чарльз Стюарт Гленденнинг. О, какого дьявола…
– Продолжайте разговаривать; это продлится недолго. Вы хотите, чтобы дробь осталась там?
– Нет… проклятие! Продолжайте разговаривать вы.
– Откуда вы родом, рядовой Гленденнинг?
– Из божьей страны, мадам. Из Вирджинии. А сейчас прибыл из Англии. В этот адский климат, в это идиотское место под названием Нью-Джерси. Перепрыгнув, ох… – Пот выступил на его лбу, и Шошанна ласково стерла его рукой. – А вы откуда родом, мадам?
– Из Нью-Джерси, – смеясь, ответила Шошанна.
– Так вот чем это объясняется, – сказал он мрачно.
– Объясняется что?
– Вы выглядите… О! Они не убьют меня? – Шошанна снова вытерла пот, и солдат сказал слабым голосом: – Вернемся к разговору, милая девушка. – Она послушно повернула к нему лицо. – Вы выглядите как женщина, и пахнете – о Боже, действительно пахнете как женщина, – однако разговариваете и действуете по-другому.
– Наверное, тогда я не женщина, – согласилась Шошанна. – Я медсестра.
– Придвиньтесь ближе, пожалуйста.
Шошанна повиновалась, и их носы почти столкнулись. Она ощутила слабые спазмы в желудке, когда взгляд Чарльза Стюарта Гленденнинга впился в ее глаза. Он немного подвинулся и прижался губами к ее рту: сначала это было всего лишь легкое прикосновение, но потом его руки поднялись и обняли ее. Несмотря на его положение и состояние, Чарльз Стюарт Гленденнинг поцеловал с такой неожиданной силой, что тут же потерял сознание.
Шошанна вытерла пот со своего лица, пытаясь понять, что ослабило ее – пары рома или поцелуй.
Эли и Дэниел, воспользовавшись неподвижностью солдата, торопились удалить оставшуюся дробь. Продезинфицировав открытые ранки, забинтовав и закутав его безвольное тело в простыню, Дэниел, перекинув его через плечо, отнес больного в ближайшую маленькую палату.
Несмотря на проведенный в штаб-квартире вечер и длительную работу ночью, Шошанна долго не могла заснуть, думая о поцелуе, совершенно отличавшемся от всех тех, которые запомнились. Соседские мальчишки, время от времени прижимавшие ее где-нибудь в уголке, были неопытны. Если бы Чарльз Стюарт Гленденнинг стоял на собственных ногах и был здоров, их объятие могло бы быть таким же тесным и страстным, как объятие Фебы и Дэниела, которое она видела.
Да, но Феба и Дэниел любят друг друга, а она совершенно не знает этого солдата. Шошанна застонала вслух, охваченная стыдом, – как ужасно она вела себя с абсолютно незнакомым человеком! Может, ей удастся убедить его, если такая встреча повторится снова – эта мысль опять заставила ее вздрогнуть, – что поступила так из простого сочувствия, отвлекая его от боли. Может быть, и на самом деле она по этой причине так реагировала на него, вертелось в ее голове оправдание, но через минуту девушка уже бранила себя за лицемерие.
– Шошанна… не спишь… что-нибудь случилось? – поворачиваясь, пробормотала Феба.
– Нет, ничего, спи.
Через некоторое время она заснула. Все рабочие часы на следующее утро и даже днем она провела в большой палате, избегая объекта своих размышлений еще и потому, что очень хотела встречи.
Ближе к вечеру Эли сунул ей в руки поднос с лекарствами.
– Там список, кому что давать.
Шошанна посмотрела на список с сильно бьющимся сердцем: в нем были имена всех мужчин, лежащих в больших и маленьких палатах.
Оставив маленькую палату напоследок и зайдя в нее, увидела, что все страхи напрасны – Чарльз Стюарт Гленденнинг крепко спал, лежа на животе, с повернутым к окну лицом и со свесившейся с кровати рукой. Она раздавала лекарства всем солдатам, поддразнивая и отпуская шуточки, взбила подушку в одном месте, поправила повязку в другом, расправила постельное белье на кроватях.
Чарльз Стюарт Гленденнинг продолжал спать.
– Ему было очень плохо? – шепотом спросила она у соседа по кровати.
– Если верить тому, что он говорил, – прошептал тот в ответ, – а выражался он очень образным языком, ему уже никогда не придется сидеть нормально. У этого мальчика хороший запас ругательных слов.
Шошанна наклонилась над спящим солдатом с улыбкой на губах, вспомнив его «хороший запас ругательных слов».
– Я сплю, – раздался голос рядового Гленденнинга, – но еще не умер. Ко мне подошла женщина, ангельская медсестра, пахнет жасмином. Вопрос в том, какое из милых созданий наклонилось сейчас надо мной – золотистая богиня или черноволосая фея?
Ясно: золотистая богиня – Лайза, а черноволосой феей может быть только Феба. Эти слова, вызвавшие внезапный приступ боли, напомнили ей, что ей не следует забывать, укоряла себя Шошанна. Ему даже не пришло в голову назвать или описать ее!
– Ни та и ни другая, – ответила она сухим бесстрастным голосом. – А наклонилась над вами обыкновенная коричневая военнослужащая, которую вы прошлой ночью даже не признали за женщину.
Шошанна готова была откусить себе язык, когда вырвались эти слова. Ей хотелось просто напомнить ему о конфликте, произошедшем между ними прошлой ночью, но не подумала, что это может послужить ему напоминанием о ночном поцелуе. И, кроме того, нечаянно выдала свою горечь.
Феба была для нее дороже всех в мире, любит она и Лайзу, но неужели же обречена прожить всю жизнь в тени их красоты? Что сказал даже тот презренный мистер Фултон Крейн во время их первой встречи? «Конечно, хозяйка даже близко не такая привлекательная, как служанка». Это, должно быть, причинило ей острую боль, иначе почему она все еще помнила об этом?
Рядовому Гленденнингу удалось приподнять себя и стать на колени. Несмотря на свою фланелевую ночную рубашку и перебинтованный зад, он изящно поклонился ей.
– Если в приступе скромности я сомневался в этом, поняв, что незнакомая леди видит части моего тела, не предназначенные для обзора любой леди, тогда примите мои искренние извинения, мадам. Вы не только выглядели очень женственно в платье, которое было на вас надето прошлой ночью – мне понравился его цвет, мисс Шошанна, так гармонирующий с вашими каштановыми волосами и живыми карими глазами, – но и явились единственной женщиной, повергнувшей меня своим поцелуем в бессознательное состояние.
Редко красневшая Шошанна залилась румянцем от смущения.
– Сладкая лесть, не про нашу честь, – ответила она, пытаясь съязвить. – Два стакана рома и пара хирургических щипцов, вытаскивающих дробь из вашей… из вас, – очень сильнодействующее сочетание.
– В том, что вы говорите, что-то есть, – согласился юноша задумчиво, – но остаюсь при своем мнении. До тех пор, пока… – он с надеждой посмотрел на нее. – Вам не хотелось бы проверить? – И так как Шошанна недоуменно уставилась на него, солдат из Вирджинии мило предложил: – Давайте поцелуемся еще раз. Если я не потеряю сознание, значит виной всему был ром и дробь.
– Наверное, – на этот раз ей нетрудно было ответить колко, – вопрос навсегда останется открытым.
Он улыбнулся ей, прежде чем упасть животом на подушки, и Шошанна молча повернулась, чтобы уйти.
– О, мисс Шошанна, я бы не выиграл спор, если бы был на вашем месте.
Когда он заговорил с ней, она остановилась, не поворачиваясь. Напряженно выслушав его реплику, снова двинулась к двери.
– Мисс Шошанна, – донесся до нее мягкий убедительный голос, и она непроизвольно повернулась к кровати.
– Не коричневая военнослужащая, – категорически изрек он. – Никогда не называйте себя так. Ваш цвет… ореховый; да, похожий на мильтоновский «пикантный орехово-коричневый эль». Пикантная и орехово-коричневая, вот вы какая.
Он заложил руки за шею и, повернув голову на подушке, улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41