— Кум, ты хочешь меня обмануть?
— Ну, знаешь, ты мне надоела.
— Ах, надоела? Отлично! Тогда прощай.
— Я велю, кума, арестовать тебя.
— Думаешь, я испугалась?
— Я велю отвести тебя в тюрьму.
— Плевать я хотела на твою тюрьму!
— Я тебя там сгною.
— Не успеешь — сам раньше сдохнешь.
— Ну, послушай, что же ты в конце концов хочешь?
— Я хочу знать, что капитану не угрожает смерть.
— Хорошо.
— Ты даешь слово?
— Слово архиепископа.
— Не годится.
— Слово аббата.
— Не годится.
— Слово Дюбуа.
— Идет! Так вот, прежде всего я должна тебе сказать, что мой капитан прокутил больше, чем любой другой в королевстве.
— Черт возьми! Конкуренция здесь немалая.
— И тем не менее пальма первенства принадлежит ему.
— Продолжай.
— Так вот, нужно тебе сказать, что мой капитан стал в последнее время богат, как Крёз.
— Должно быть, обокрал какого-нибудь генерального откупщика.
— На это он не способен. Убить — это пожалуйста, но обокрасть… За кого ты его принимаешь?
— Так откуда же, по-твоему, у него взялись деньги?
— Ты разбираешься в монетах?
— Конечно.
— Это что за монеты, по-твоему?
— Ого, испанские дублоны!
— Золотые… С изображением короля Карла Второго. Дублоны, которые стоят сорок восемь ливров штука и которые так и сыплются из его карманов.
— И давно на него пролился этот золотой дождь?
— Давно ли? За два дня до попытки похитить регента на улице Добрых Ребят. Улавливаешь связь?
— Ну да! А почему ты пришла ко мне с этим только сегодня?
— Потому что запасы капитана начинают истощаться, и настал как раз подходящий момент для того, чтобы узнать, где он их будет пополнять.
— А ты не торопилась, чтобы он успел порастрясти свои дублоны, не так ли?
— Всем жить надо.
— Все будут жить, кума, даже твой капитан. Но я должен знать каждый его шаг, понятно?
— День за днем.
— В которую из твоих девиц он влюблен?
— Во всех, когда у него есть деньги.
— А когда нет?
— В Нормандку. Это его сердечная привязанность.
— Я ее знаю, такую не проведешь.
— Да, но тут на нее нечего рассчитывать.
— Почему?
— Она, глупышка, любит его.
— О, вот счастливчик!
— И он этого заслуживает, смею тебя уверить. У него золотое сердце — все отдаст. Не то что ты, старый скряга.
— Ладно, ладно. Ты же сама знаешь, что при известных обстоятельствах я расточительнее блудного сына. Все в твоих руках.
— Что ж, я сделаю что смогу.
— Итак, я буду каждый день знать, как проводит время капитан.
— Договорились, каждый день.
— Ты даешь мне слово?
— Слово честной женщины.
— Не годится.
— Слово Фийон.
— Идет.
— Прощайте, монсеньер.
— Прощай, кума.
Фийон направилась к двери, но в тот момент, когда она собиралась выйти, в комнату вошел лакей.
— Монсеньер, — сказал он, — тут один человек просит ваше преосвященство принять его.
— А кто он, этот человек, болван?
— Служащий королевской библиотеки, который в свободное от работы время занимается перепиской.
— И что ему надо?
— Он говорит, что должен сделать чрезвычайно важное сообщение вашему преосвященству.
— Наверное, какой-нибудь бедняк, просящий о помощи?
— Нет, монсеньер, он говорит, что пришел по политическому делу.
— Касающемуся чего?
— Испании.
— Тогда пусть войдет. А ты, подружка, пройди-ка в соседнюю комнату.
— Это еще зачем?
— А вдруг этот переписчик и твой капитан друг с другом связаны.
— Это было бы забавно, — сказала Фийон.
— Ну, иди скорей.
И Фийон исчезла за дверью, на которую ей указал Дюбуа.
Минуту спустя лакей открыл дверь и доложил о господине Жане Бюва.
А теперь мы расскажем, как случилось, что наш скромный герой удостоился чести быть принятым монсеньером архиепископом Камбрейским.

X. СООБЩНИК ПРИНЦА ДЕ ЛИСТНЕ

Мы покинули Бюва в тот момент, когда он возвращался домой со свертком бумаг в руках, торопясь выполнить обещание, данное принцу де Листне. Это обещание он свято сдержал, и, несмотря на то, что Бюва нелегко было переписывать с иностранного языка, на следующий день, в семь часов вечера, заказанная копия была им доставлена на улицу Бак, номер сто десять. Бюва тут же получил из рук высокого клиента новую работу, которую и выполнил с той же пунктуальностью. На этот раз принц де Листне, видимо проникшийся доверием к человеку, который уже успел доказать свою аккуратность, взял со стола гораздо большую кипу бумаг, чем первые два раза, и, чтобы не утруждать каждый день Бюва, да, должно быть, и самого себя, приказал ему принести все переписанные тексты сразу. Таким образом, их новая встреча откладывалась на три-четыре дня.
Бюва вернулся домой преисполненный гордости, так как был крайне польщен оказанным ему доверием. Батильду он застал такой веселой и счастливой, что поднялся в свою комнату в состоянии умиротворенности, близком к блаженству. Он тотчас же принялся за работу, и, разумеется, его настроение отразилось на ней благоприятно. Хотя Бюва, несмотря на промелькнувшую у него надежду, не понимал по-испански ни слова, он наловчился довольно бегло читать испанские тексты. Так как работа была чисто механическая, ему не нужно было следить за смыслом фразы, остававшимся от него скрытым, и он мог, переписывая длиннющий доклад, напевать свою любимую песенку. Поэтому он испытал чуть ли не разочарование, когда обнаружил, что за первым текстом лежит бумага, написанная по-французски. За последние пять дней Бюва привык к языку кастильцев, а всякое нарушение своих привычек он воспринимал как осложнение. Но поскольку Бюва был рабом долга, он не мог от него уклониться, и, несмотря на то что на этой бумаге не значился порядковый номер и, казалось, она попала в стопку случайно, он решил ее переписать, действуя согласно изречению: «Quod abundat, поп vitiat» note 19 Note19
«Излишек не вредит» (лат.).

. Итак, подточив перо ножичком и перейдя на скоропись, он начал переписывать следующие строки:
«Конфиденциально.
Его превосходительству монсеньеру Альберони.
Лично.
Нет дела более важного, чем завладеть пограничными постами близ Пиренеев и заручиться поддержкой дворян, проживающих в этих кантонах».
«В этих кантонах», — повторил про себя Бюва, уже написав эту фразу. Сняв волосок, прилипший к перу, он продолжал.
«Привлечь на свою сторону гарнизон в Байонне или завладеть ею».
«Что это значит: „Привлечь на свою сторону гарнизон в Байонне“? Разве Байонна не французский город? Что-то ничего нельзя понять». — И он стал писать дальше.
«Маркиз де П.*** — губернатор в Д.*** Намерения этого дворянина известны. Когда он начнет действовать, ему придется утроить свои расходы, чтобы привлечь к себе остальное дворянство. Он должен щедрой рукой раздавать награды.
Так как Карантан — весьма важный в Нормандии укрепленный пункт, то с его губернатором следует вести себя, как с маркизом де П.*** Офицеров привлечь на свою сторону любыми наградами.
Действовать таким же образом во всех провинциях».
— Батюшки! — воскликнул Бюва, перечитывая то, что написал. — Что все это значит? Мне кажется, было бы разумней прочитать всю эту бумагу до того, как писать дальше.
И он прочел:
«На эти расходы уйдет не меньше трехсот тысяч ливров в первый месяц и затем по сто тысяч ливров ежемесячно, причем деньги эти должны выплачиваться регулярно».
«Выплачиваться регулярно», — пробормотал Бюва, прерывая свое чтение. — Совершенно очевидно, что эти выплаты будут производиться не Францией, поскольку финансы Франции в таком плачевном состоянии, что вот уже пять лет, как мне не могут выплатить по девятьсот ливров жалованья в год. Ну, пойдем дальше.
Бюва продолжал чтение:
«Эти расходы, которые прекратятся после заключения мира, дадут возможность испанскому королю уверенно действовать во время войны, Испания будет лишь вспомогательной силой. Свою армию Филипп Пятый найдет во Франции».
— Скажите, пожалуйста! — воскликнул Бюва. — А я даже не знал, что испанцы перешли границу.
«Свою армию Филипп Пятый найдет во Франции. Авангард из десяти тысяч испанцев, возглавляемых королем, окажется поэтому более чем достаточным. Но при этом необходимо привлечь на свою сторону не меньше половины войск герцога Орлеанского. (Бюва вздрогнул.) Это имеет решающее значение. А без денег осуществить подобный замысел невозможно. На каждый батальон или эскадрон потребуется сто тысяч ливров, а на двадцать батальонов — два миллиона. С такой суммой можно создать себе надежную армию и разрушить армию неприятеля.
Можно быть почти уверенным, что наиболее преданные приверженцы испанского короля не будут зачислены в армию, которая пойдет войной против Испании. Эти люди разъедутся по провинциям и развернут там полезную для нашего дела деятельность. Тем из них, у кого нет специальных полномочий, необходимо их срочно предоставить. Для этого его католическому величеству следует прислать в Париж чистые бланки приказов, которые смог бы заполнить испанский посол в Париже. Поскольку таких приказов будет множество, необходимо уполномочить посла подписывать их именем короля.
Желательно также, чтобы его католическое величество подписывал свои приказы так: «Сын Франции», ибо таков здесь его титул
Кроме того, надлежит создать денежный фонд для оплаты боеспособной, обученной и дисциплинированной армии численностью в тридцать тысяч человек, которая будет ждать приказов его католического величества.
Эти деньги должны прибыть во Францию в конце мая или начале июня, и они будут немедленно распределены в главных городах провинций, таких, как Нант, Байонна и т.д.
Необходимо не допустить выезда из Испании французского посла: его пребывание в Испании послужит надежной гарантией безопасности для тех из наших сторонников во Франции, которые будут изобличены» note 20 Note20
Этот текст дословно списан с документа, хранящегося в архиве Министерства иностранных дел. (Примеч. автора)

.
— Сабля деревянная, это заговор! — воскликнул Бюва, протирая глаза. — Заговор, направленный против регента и безопасности королевства. Ох-ох-ох!..
Бюва погрузился в глубокую задумчивость.
И в самом деле, положение было критическим: Бюва замешан в заговоре! Бюва доверена государственная тайна! Бюва, быть может, держит в своих руках судьбы нации! Этого было более чем достаточно, чтобы повергнуть его в состояние полной растерянности.
Шли секунды, минуты, часы, а Бюва все так же неподвижно сидел в своем кресле, запрокинув голову и уставившись в потолок. Лишь время от времени из его груди вырывался шумный вздох, как бы выражая бесконечное удивление.
Часы пробили десять, затем одиннадцать, затем полночь. Бюва подумал, что утро вечера мудренее, и решил лечь спать. Само собой разумеется, что он оборвал переписку документа на том месте, где понял его предосудительный характер.
Однако заснуть Бюва не смог. Он ворочался с боку на бок; но едва лишь он закрывал глаза, как ему начинало чудиться, что на стене огненными буквами написан злосчастный план заговора. Раз или два, побежденный усталостью, он засыпал, но его тут же начинали мучить кошмары. В первый раз ему приснилось, что он арестован за участие в заговоре, во второй — что заговорщики закалывают его кинжалами. После первого сна Бюва проснулся в ознобе, после второго — обливаясь потом. Испытанные им при этом чувства были столь мучительны, что он зажег свечу и решил больше не пытаться заснуть.
Настало утро, но и свет не разогнал призраков ночи.
Бюва был слишком озабочен, чтобы спуститься к Батильде завтракать. К тому же он опасался, что девушка заметит его волнение и начнет расспрашивать, что с ним. А так как он ничего не умел от нее скрывать, ему пришлось бы ей во всем признаться, и Батильда тоже стала бы соучастницей заговора. Поэтому под предлогом срочной работы он велел принести себе кофе в комнату, сказав, что будет одновременно писать и завтракать.
Около десяти часов утра Бюва отправился в библиотеку. Если даже дома его мучили страхи, то легко понять, что на улице его охватил ужас. На каждом перекрестке, в глубине каждого тупичка, за каждым углом ему чудились тайные агенты, выжидающие лишь подходящего момента, чтобы схватить его. Когда на углу улицы Побед появился мушкетер, выходивший с улицы Пажевен, Бюва, завидя его, сделал такой скачок в сторону, что едва не попал под колеса кареты, выезжавшей с улицы Мель. В начале улицы Нев-де-Пти-Шан Бюва услышан за собой быстрые шаги и, не оборачиваясь, припустился бегом до самой улицы Ришелье. Здесь он вынужден был остановиться, чувствуя, что ноги его, мало привычные к столь чрезмерному напряжению, отказываются ему служить. Наконец он добрался до библиотеки, поклонился чуть ли не до земли привратнику, стоявшему у входа, поспешно проскользнул в галерею правого крыла здания; поднялся по маленькой лестнице, ведущей в отдел рукописей, влетел в свою рабочую комнату и, совсем обессилев, упал в кожаное кресло. Не переведя дыхания, он тут же запер в ящик своего стола весь сверток бумаг, полученных у принца де Листне, которые принес сюда из боязни, что в его отсутствие полиция придет к нему с обыском. Почувствовав себя в относительной безопасности, Бюва испустил глубокий вздох, по которому его коллеги поняли бы, что он во власти ужасной тревоги, не приди Бюва, как всегда, раньше всех.
Бюва твердо придерживался того принципа, что никакие личные дела, приятные или печальные, не могут позволить служащему уклоняться от выполнения своих обязанностей. Поэтому он тут же как ни в чем не бывало принялся за дело, хотя и находился в состоянии глубокого душевного потрясения.
Работа его заключалась, как обычно, в том, чтобы классифицировать книги и писать для них этикетки. Так как за несколько дней до этого в одном из залов библиотеки начался было пожар, на ковры свалили без разбору четыре тысячи томов, чтобы спасти их от огня. Теперь их надо было вновь установить на полки. Так как это была очень долгая, а главное, весьма скучная работа, то ее поручили Бюва, и он выполнял ее до этого дня с таким умом и, главное, усердием, что заслужил похвалу начальников и насмешки коллег. Ему оставалось расставить еще двести или триста томов, которые должны были занять место рядом со своими собратьями по языку, содержанию, морали, или, вернее, аморальности, так как один из двух загоревшихся залов был уставлен весьма нескромными книгами, которые то названиями, то рисунками уже не раз вынуждали краснеть до корней волос чересчур стыдливого писца. Посреди этих груд безнравственных романов и бесстыдных мемуаров, меж которыми случайно заблудилось несколько книг по истории, весьма удивленных тем, что попали в подобную компанию, писец этот казался новым Лотом, стоящим на руинах древних развращенных городов.
Несмотря на срочность работы, Бюва несколько мгновений оставался неподвижен, с трудом приходя в себя. Но едва он увидел, что дверь открылась и один из его коллег, войдя, занял свое место, наш писец инстинктивно встал, схватил перо, обмакнул его в чернила и, взяв в левую руку запас пергаментных квадратиков, направился к томам, нагроможденным друг на друга или разбросанным на полу, чтобы продолжать свою классификацию. Он взял в руки первый попавшийся том, бормоча сквозь зубы, как привык уже в подобных обстоятельствах:
— «Требник влюбленных», издано в Льеже, в 1712 году, у… имени издателя нет. Ах, Боже мой! Опять нагие фигуры! Ну какое удовольствие могут находить христиане в чтении подобных книг? Куда лучше было бы приказать сжечь их на Гревской площади рукою палача! Рукою палача! Брр! Какое имя я, черт возьми, произнес? Я! Но кем же тогда может быть этот принц де Листне, заставляющий меня переписывать подобные вещи? И этот молодой человек, который, прикинувшись, что хочет оказать мне услугу, приходит, чтобы заставить меня познакомиться с таким мерзавцем! Ну, хватит, хватит, сейчас речь не об этом, мне это безразлично. Как приятно писать на пергаменте! Перо скользит как по шелку, хвостики у букв тонкие, толстые черточки жирны; воистину человек отражается в своем почерке! Перейдем к следующему тому: «Анжелика, или Тайные удовольствия», с гравюрами, да еще с какими! Лондон. Следовало бы запретить перевозку подобных книг через границу… Ведь через несколько дней мы увидим на границе эти переписанные мною и призывающие к возмущению письма. Они устремятся поближе к Пиренеям, к сеньорам, чьи резиденции там находятся. Надо надеяться, что провинция не даст увлечь себя этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59