А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Вы сказали моему адъютанту полковнику Ролану, что хотите что-то мне сообщить.
— Да, гражданин первый консул.
— Для этого мы должны остаться с вами с глазу на глаз?
— Нет, гражданин первый консул, но это такое важное сообщение…
— …что вы предпочли бы говорить наедине со мной.
— Разумеется, но осторожность…
— Во Франции, гражданин Морган, быть осторожным — значит быть мужественным.
— Мой приход к вам, генерал, доказывает, что я вполне разделяю ваше мнение.
Бонапарт повернулся к молодому полковнику.
— Оставь нас одних, Ролан.
— Но, генерал… — возразил было адъютант. Бонапарт подошел к нему и прошептал:
— Я вижу тебя насквозь: тебе любопытно узнать, что изречет сей таинственный рыцарь с большой дороги, но успокойся, ты это узнаешь…
— Дело не в этом. А вдруг он, как вы сами только что говорили, окажется убийцей?..
— Ты же сам сказал, что это исключено. Хватит тебе ребячиться! Оставь нас одних.
Ролан удалился.
— Вот мы и одни, сударь, — сказал первый консул. — Говорите.
Морган молча вынул из кармана письмо и протянул его генералу.
Бонапарт внимательно рассмотрел конверт: письмо было адресовано ему и на печати вытеснены три французские Лилии.
— О! — вырвалось у него. — Что это такое, сударь?
— Прочтите, гражданин первый консул.
Бонапарт вскрыл конверт и сразу же взглянул на подпись.
— «Людовик», — проговорил он.
— Людовик, — повторил Морган.
— Что за Людовик?
— Я полагаю, Людовик Бурбон.
— Граф Прованский, брат Людовика Шестнадцатого?
— И следовательно, Людовик Восемнадцатый, поскольку его племянник, дофин, умер.
Бонапарт снова посмотрел на незнакомца. Ему было ясно, что имя Морган лишь кличка, под которой скрывается его настоящее имя.
Затем он прочитал следующее:
«3 января 1800 года.
Такой человек, как Вы, сударь, что бы он ни совершал на политической арене, не внушает мне опасений. Вы заняли высокий пост, и я Вас вполне одобряю: Вы лучше всех знаете, какой силой и могуществом надобно обладать, дабы сделать счастливым великий народ. Спасите Францию, охваченную яростным безумием, и Вы исполните желание сердца моего! Верните ей короля, и потомство будет Вас благословлять! Если Вы хотите убедиться в моей признательности, то назовите какой Вам угодно пост, назначайте Ваших друзей на любую должность! Что до моих убеждений, то я француз. От природы я великодушен и впредь буду проявлять великодушие, подчиняясь велениям разума.
Нет, победитель в битвах при Лоди, Кастильоне, Арколе, завоеватель Италии и Египта не способен предпочесть дешевую популярность истинной славе! Не теряйте драгоценного времени! Мы сможем воскресить славу Франции. Я говорю «мы», ибо для этого мне надобен Бонапарт, но и он не может обойтись без меня. Генерал, Европа смотрит на Вас, Вас ожидает слава, и я с нетерпением жду минуты, когда смогу вернуть счастье моему народу!
Людовик».
Бонапарт повернулся к молодому человеку, который стоял в ожидании его ответа, неподвижный и немой, как статуя.
— Вам известно содержание этого письма? Молодой человек наклонил голову.
— Да, гражданин первый консул.
— Но ведь письмо было запечатано.
— Оно было отправлено незапечатанным, и прежде чем доверить мне письмо, человек, его вручивший, дал мне его прочитать, чтобы я имел представление о его значительности.
— А нельзя ли узнать, кто вам его передал?
— Жорж Кадудаль.
Бонапарт едва заметно вздрогнул.
— Вы знакомы с Жоржем Кадудалем?
— Это мой друг.
— Но почему он доверил письмо именно вам, а никому другому?
— Он знал, что я исполню его желание, и оно будет передано в собственные руки.
— И в самом деле, сударь, вы сдержали свое обещание.
— Еще не совсем, гражданин первый консул.
— Как же так? Ведь вы мне его вручили?
— Да, но я обещал принести ответ.
— А если я вам скажу, что ответа не будет?
— В таком случае, вы ответите не так, как мне хотелось бы, но все же это будет ответ.
С минуту Бонапарт помолчал, размышляя. Потом, как бы очнувшись, он пожал плечами.
— Да они совсем обезумели! — воскликнул он.
— Кто, гражданин? — спросил Морган.
— Те, кто пишут мне подобные послания! Это безумцы, сущие безумцы! Неужели они полагают, что я из тех, кто подражает великим мужам прошлого, берет за образец других людей? Что же, мне сыграть роль Монка? Но зачем? Чтобы создать нового Карла Второго? Клянусь, игра не стоит свеч! Когда у человека в прошлом Тулон, тринадцатое вандемьера, Лоди, Кастильоне, Арколь, Риволи, пирамиды, он не имеет ничего общего с Монком и никогда не удовлетворится такой безделицей, как герцогство Эльбмерлское и командование сухопутными и морскими силами его величества Людовика Восемнадцатого!
— Потому-то вам и предлагают диктовать свои условия, гражданин первый консул.
Бонапарт вздрогнул, услышав голос Моргана, будто позабыл о его присутствии.
— Не говоря уже о том, что это обреченный род, сухая ветвь на гнилом стволе! Бурбоны столько раз женились между собой, что это привело их к полному вырождению! Людовик Четырнадцатый впитал в себя все жизненные соки этой династии, и она истощилась. Вы знаете историю, сударь? — спросил Бонапарт, поворачиваясь к молодому человеку.
— Да, генерал, — отвечал Морган. — Во всяком случае, насколько ее может знать человек из «бывших».
— Так вот, вы, наверное, обратили внимание, что в истории, прежде всего в истории Франции, всякий род переживает свой рассвет, зенит и закат. Посмотрите на основную ветвь Капетингов, им дает начало Гуго, они достигают своего апогея в лице Филиппа Августа и Людовика Девятого и переживают свой упадок в лице Филиппа Пятого и Карла Четвертого. Посмотрите на Валуа: им дает начало Филипп Шестой, их апогей при Франциске Первом и упадок при Карле Девятом и Генрихе Третьем.
Теперь взгляните на Бурбонов: им дает начало Генрих Четвертый, они переживают свой апогей в лице Людовика Четырнадцатого и падение при Людовике Пятнадцатом и Людовике Шестнадцатом. Однако они падают ниже других, превзойдя всех в разврате, как Людовик Пятнадцатый, и в несчастьях, как Людовик Шестнадцатый.
Я говорил вам о Стюартах и упоминал о Монке. Кто воцарился после Карла Второго? Яков Второй. А кто после Якова Второго? Вильгельм Оранский, узурпатор! Не лучше ли было бы самому Монку взойти на трон?
Значит, если бы я имел глупость вернуть престол Людовику Восемнадцатому, у которого, как и у Карла Второго, не было детей, ему наследовал бы его брат Карл Десятый, а его, как Якова Второго, сверг бы какой-нибудь новый Вильгельм Оранский. О нет! Бог вверил мне судьбу великой и прекрасной страны, именуемой Францией, не для того, чтобы я отдал ее тем, кто ставил ее на карту и проиграл!
— Заметьте, генерал, что я не спрашивал вас об этом!
— Но я-то вас спрашиваю…
— Мне кажется, вы оказываете мне высокую честь, принимая меня за грядущее поколение.
Бонапарт вздрогнул, поглядел на своего собеседника и замолк.
— Мне надобно было, — продолжал Морган с достоинством, удивившем генерала, — получить от вас только «да» или «нет».
— А почему это вам надобно?
— Чтобы знать, будем ли мы продолжать с вами войну или же упадем перед вами на колени как перед своим спасителем.
— Война! — воскликнул Бонапарт. — Война! Безумцы те, которые воюют со мной! Разве они не видят, что я избранник Божий?
— Аттила говорил то же самое, — заметил Морган.
— Да, но он был избран для разрушения, а я избран положить начало новой эре! Трава засыхала там, где он проходил. Нивы будут созревать всюду, где я пройдусь с плугом! Война! Скажите мне, что стало с теми, кто со мной воевал. Они сложили свои кости на равнинах Пьемонта, Ломбардии или Каира!
— Вы забываете про Вандею! Вандея еще не сломлена!
— Пусть так! Но где ее вожди? Где Кателино, Лескюр и Ларошжаклен? Где д'Эльбе, Боншан, Стофле, Шарет?
— Вы говорите о людях, люди были уничтожены, но идея жива, и во имя ее сегодня сражаются д'Отишан, Сюзанет, Гриньон, Фротте, Шатийон, Кадудаль! Быть может, младшие не стоят старших, но и от них можно потребовать только одного, чтобы они, в свою очередь, погибли!
— Берегитесь! Если я найду нужным предпринять поход на Вандею, я не пошлю туда ни сантеров, ни россиньолей!
— В свое время Конвент направил туда Клебера, а Директория — Гоша!
— Я никого не буду посылать, я пойду сам!
— В худшем случае наши вожди будут убиты, как Лескюр, или расстреляны, как Шарет.
— Но, возможно, я их помилую.
— Катон показал нам, как избегают прощения Цезаря!
— Имейте в виду, что вы приводите в пример республиканца!
— Катон из тех людей, примеру которых можно следовать независимо от того, к какой партии принадлежишь.
— А если я вам скажу, что Вандея в моих руках?
— В ваших руках?!
— И если я захочу, она будет усмирена за три месяца! Молодой человек покачал головой.
— Вы мне не верите?
— Мне трудно поверить.
— А если я утверждаю, что дело обстоит именно так? Если я вам это докажу, сказав, к каким мерам прибегну или, вернее, каких людей привлеку?
— Если такой человек, как генерал Бонапарт, утверждает нечто, я готов ему поверить. Но если он утверждает, что может усмирить Вандею, я в свою очередь скажу ему: «Берегитесь! Лучше для вас иметь дело со сражающейся Вандеей, чем с Вандеей-заговорщицей! Сражающаяся Вандея — это шпага, Вандея-заговорщица — кинжал!»
— О! Я знаком с вашим кинжалом, — заявил Бонапарт. — Вот он!
Подойдя к бюро, он вынул из ящика кинжал, полученный им от Ролана, и положил на стол с таким расчетом, чтобы Морган мог дотянуться до него рукой.
— Но, — прибавил он, — кинжал убийцы не коснется труди Бонапарта! Хотите попробовать?
И он приблизился к молодому человеку, устремив на него свой пылающий взор.
— Я пришел сюда не для того, чтобы убивать вас, — холодно возразил Морган. — Впоследствии, если я найду, что ваша смерть необходима для торжества нашего дела, я приложу к этому все усилия, и если мне это не удастся, то Не потому, что вы уподобитесь Марию, а я — кимвру… Вам больше нечего мне сказать, гражданин первый консул? — спросил он, отвешивая поклон.
— Есть. Скажите Кадудалю, что, если он захочет сражаться с врагом, вместо того чтобы драться с французами, то в моем бюро лежит его уже подписанный диплом на звание полковника.
— Кадудаль командует не полком, а целой армией. Вы не захотели уронить себя, превратившись из Бонапарта в Монка, так почему же вы требуете, чтобы он стал из генерала полковником?.. Вам больше нечего мне сказать, гражданин первый консул?
— Есть. Можете ли вы переслать мой ответ графу Прованскому?
— Вы хотите сказать: королю Людовику Восемнадцатому?
— Не будем придираться к словам: тому, кто мне написал.
— Его посланец находится в лагере Обье.
— Ну, так я изменил свое решение: я ему отвечу. Эти Бурбоны до того слепы, что он способен превратно истолковать мое молчание.
Бонапарт сел за письменный стол и написал следующее послание, старательно выводя буквы, чтобы его можно было прочитать:
«Я получил, сударь, Ваше письмо. Благодарю Вас за лестное мнение обо мне. Вам не следует желать возвращения во Францию, ибо Вам пришлось бы попирать ногами сто тысяч трупов. Пожертвуйте своими интересами ради спокойствия и счастья Франции, и история поставит Вам это в заслугу! Я не могу оставаться равнодушным к несчастьям Вашей семьи, и мне будет приятно узнать, что Вам обеспечен покой в Вашем уединении.
Бонапарт».
Сложив письмо и запечатав в конверт, он надписал адрес: «Господину графу Прованскому» и передал Моргану. Потом он позвал Ролана, предполагая, что тот где-то рядом.
— Генерал? — спросил мгновенно появившийся Ролан.
— Проводите этого господина до самой улицы, — сказал Бонапарт, — вы отвечаете за него, пока он не уйдет.
Ролан склонился в знак повиновения, пропустил вперед молодого человека, который вышел, ни слова не говоря, и последовал за ним. Но прежде чем удалиться, Морган в последний раз взглянул на Бонапарта.
Тот стоял неподвижный и безмолвный, скрестив руки на груди и устремив взгляд на кинжал, который его смутно тревожил, хотя он и не хотел в этом себе признаться.
Войдя в кабинет Ролана, глава Соратников Иегу взял свой плащ и пистолеты и заложил их за пояс.
— Кажется, гражданин первый консул показывал вам клинок, который я ему передал, — сказал полковник.
— Да, сударь, — ответил Морган.
— И вы его узнали?
— Не могу сказать, что именно его — все наши кинжалы одинаковы.
— Ну, так я вам скажу, откуда он взялся, — проговорил Ролан.
— А!.. Откуда же он?
— Из груди моего друга: его вонзили ваши сообщники, а может быть, и вы сами.
— Возможно, — с беспечным видом ответил молодой человек. — Вашего друга, я вижу, постигла справедливая кара.
— Мой друг решил посмотреть, что происходит по ночам в Сейонском монастыре.
— Напрасно он так поступил.
— Но ведь я точно так же поступил накануне, — почему же со мной ничего не случилось?
— Вероятно, вас оберегал какой-нибудь талисман.
— Вот что я вам скажу, сударь: я люблю прямые пути и яркий дневной свет, из этого следует, что мне ненавистно все таинственное.
— Счастлив тот, кто может ходить при свете дня по большой дороге, господин де Монтревель!
— Поэтому я скажу вам, господин Морган, про клятву, которую я дал. Извлекая этот кинжал из груди моего друга, со всеми предосторожностями, чтобы при этом не извлечь его душу, я поклялся, что буду вести войну с его убийцами не на жизнь, а на смерть! И мне хотелось лично сообщить вам об этом, когда я давал слово обеспечить вам безопасность.
— Надеюсь, вы позабудете об этой клятве, господин де Монтревель.
— В любом случае я исполню свою клятву, господин Морган, и вы будете так любезны как можно скорей предоставить мне такой случай.
— Каким же образом, сударь?
— Ну хотя бы согласившись встретиться со мной в Булонском или Венсенском лесу. Разумеется, мы никому не скажем, что дрались из-за кинжального удара, нанесенного вами или вашими друзьями лорду Тенли. Нет, мы скажем все, что угодно… — Ролан задумался на секунду-другую. — Например, из-за лунного затмения, которое произойдет двенадцатого числа ближайшего месяца. Вам подходит такой предлог?
— Он подошел бы мне, сударь, — ответил Морган неожиданным для него печальным тоном, — если бы дуэль была мне доступна. Вы говорите, что дали клятву и намерены ее сдержать? Так вот, когда кого-нибудь принимают в ряды Соратников Иегу, он тоже должен поклясться, что ни с кем не будет затевать ссоры, подвергая опасности жизнь, принадлежащую уже не ему, а общему делу.
— Да? И поэтому вы убиваете, но не сражаетесь?
— Вы ошибаетесь: иной раз мы сражаемся.
— Будьте добры, господин Морган, познакомьте меня с таким феноменом!
— Охотно. Если вам, господин де Монтревель, случится ехать с пятью-шестью такими же, как вы, смельчаками в дилижансе, который везет казенные деньги, — попробуйте их защищать, когда мы нападем! Вот вам и случай! Но поверьте мне, лучше вам не попадаться на нашем пути!
— Что это, сударь, угроза? — спросил Ролан, вскидывая голову.
— Нет, сударь, это просьба, — отвечал Морган, и в его словах прозвучала нежность, почти мольба.
— Вы обращаетесь с этой просьбой лично ко мне или остерегли бы всякого другого?
— Я прошу лично вас, — сделал ударение на последнем слове глава Соратников Иегу.
— Вот как! — удивился молодой полковник. — Значит, я имею счастье вас интересовать?
— Как брат, — ответил Морган все тем же нежным, ласковым голосом.
— Полно! — воскликнул Ролан. — Это же немыслимо! В этот момент вошел Бурьенн!
— Ролан, — сказал он, — вас спрашивает первый консул.
— Я доведу этого господина до улицы — и мигом к нему!
— Торопитесь, вы же знаете, что он не любит ждать.
— Не угодно ли вам, сударь, последовать за мной? — обратился Ролан к своему таинственному спутнику.
— Я уже давно в вашем распоряжении, сударь.
И Ролан повел Моргана тем же путем, но не до двери, выходившей в сад, ворота которого были заперты, а до двери, открывавшейся на улицу.
— Сударь, — заявил он Моргану, — я дал вам слово и честно его сдержал, но во избежание недоразумений согласитесь со мной, что я дал его только на один раз, что оно имело силу только на нынешний день.
— Да, именно так я вас и понял, сударь.
— Значит, я могу взять свое слово назад?
— Мне бы этого не хотелось, сударь, но, конечно, вы вольны взять его обратно.
— Мне только это и было надобно. До свидания, господин Морган.
— С вашего разрешения, я воздержусь от такого пожелания, господин де Монтревель.
Молодые люди раскланялись с отменной учтивостью. Ролан вернулся в Люксембургский дворец, а Морган, держась в тени, отбрасываемой стеною дворца, свернул на небольшую улицу, ведущую к площади Сен-Сюльпис.
Мы последуем за ним.
XXVI. БАЛ ЖЕРТВ
Не пройдя и сотни шагов, Морган снял маску: на улицах Парижа в маске он сразу же привлек бы к себе внимание, хотя и без нее был достаточно приметен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79