— Ваше величество! И это говорите вы, монарх, который, прежде чем короноваться, в течение двух лет путешествовал по всему миру!— Наглый пес! Подойди и сядь около меня. Мы выпьем за дни, которые вместе провели в Иерусалиме, и ночи, в которые ты наслаждался дарами мусульман. Я слышал, эти варвары подарили тебе шесть прекрасных женщин, чтобы тебе было с чего начинать свой гарем…Незаметно прошло часа два.— Почему ты не приехал на мою коронацию в прошлом октябре? — спросил король. — Элинор сказала, что ты дезертировал.Роланд де Турней невинно улыбнулся и сделал еще глоток отличного королевского вина.— Не сомневаюсь, что великодушная и прекрасная королева действительно говорила обо мне, дипломатично ответил он. — Но, ваше величество, я ведь был заточен в тюрьму нашим лучшим другом герцогом Брабантским. Кстати, он потребовал за мою бедную шкуру выкуп. Мой брат из страха заплатил за меня — из страха, что если он этого не сделает, то вам станет обо всем известно. — Роланд ехидно улыбнулся. — Но я полагаю, что на самом деле выкупить меня его заставила жена, пышечка Бланш.Спустя еще час Эдуард хлопнул себя по колену и воскликнул:— Ты женишься на моей дочери! Да, это отличное решение!— Вашей дочери? — удивленно переспросил Роланд. — Принцессе? Ваше величество, вы выпили слишком много этого прекрасного вина.Король хмыкнул и рассказал Роланду о Филиппе де Бошам.— ..так что видишь, Роланд, Робби уже скачет к де Фортенберри. Но если вдруг выйдет какая-нибудь осечка… Одним словом, я бы предпочел, чтобы на его месте оказался ты. Ты известный мошенник, а де Фортенберри — неизвестный. Что скажешь?— Де Фортенберри? Он отъявленный плут, ваше величество, грубиян и при этом настоящий герой. Я не знаю о нем ничего плохого, кроме того, что он хитрец и не любит никому кланяться, даже королю. Почему вы выбрали именно его?— Его предложил Грейлам де Моретон. Он обладает изрядной властью в Корнуолле — а это все еще дикое место. Мне нужны сильные, смелые люди, люди, которым я смогу доверять. А кто как не зять лучше всего станет защищать мои интересы? А ты сможешь поселиться здесь, Роланд. Я подарю тебе какой-нибудь красивый замок, а?— Вы произведете меня в герцоги, ваше величество?— Бесстыжий петух! Будешь графом, и не выше. Роланд замолчал.Как странно: вернувшись на родную землю, сидеть с королем и обсуждать брак с его незаконнорожденной дочкой! Честно говоря, он вовсе не хотел жениться, но сказать правду Эдуарду у него язык не поворачивался. Да и потом… король наверняка скоро пожалеет о своем поспешном предложении. Стоящий между ними графин с вином был уже пуст. Лучше подождать до утра.— Клянусь, твой брат придет в бешенство, — сказал король. — Он сам граф Блэкхитский, а теперь его непутевый младший братец тоже станет графом, да еще и королевским зятем! Он просто лопнет от злости.Это точно, подумал Роланд. Но ему не хотелось тыкать брата носом в дерьмо…— Это очень великодушное предложение, и его нужно спокойно обдумать, но на трезвую голову, — осторожно ответил он.— Так и сделай, Роланд, — сказал король Эдуард. — А теперь, пока моя прекрасная Элинор не вернулась, расскажи-ка мне о своем гареме. Глава 19 Замок Сент-Эрт В последний день апреля в цветущем яблоневом саду отец Крамдл совершил брачную церемонию со всеми положенными обрядами, скрупулезность и торжественность которых удовлетворила бы самого архиепископа Кентерберийского. Воздух наполнял нежный аромат цветущих деревьев, мускусных роз и фиалок; невеста выглядела прекраснее, чем желтокрылые, с пурпурной каймой бабочки, порхавшие над столами, которые ломились от еды и питья. И только жених сидел мрачный и не поднимал глаз.Все в замке были счастливы: хозяин выполнил свой долг.Будущая хозяйка Сент-Эрта взволнована, как любая нормальная девушка в день свадьбы, думала старая Агнес. Филиппа де Бошам превратилась в Филиппу де Фортенберри, жену хозяина и владелицу замка. Как она прекрасна в нежно-розовом платье и темно-розовой накидке; и то и другое среди прочего прислала ей леди Кассия де Моретон — факт, который по непонятным причинам почему-то раздражал хозяйку.Ее длинные вьющиеся волосы распущены, в них вплетены цветы невинности. Естественно: невеста всегда невинна, и если кто-то считает иначе, то пусть благоразумно помалкивает, хитро улыбнувшись, подумала старая служанка.Хозяин, стройный, высокий, одетый в новую ярко-голубую тунику, которую сшила для него Филиппа, тоже выглядел великолепно. Но взгляд его был строг, даже суров. Старая Агнес не понимала почему, но не набралась храбрости спросить. Что касается маленького хозяина, то он радовался, словно несмышленый щенок, которого накормили до отвала.Поскольку свадьба проходила в Сент-Эрте, не было ни приданого, ни свадебных подарков. Сказать по правде, вся церемония несколько раздражала Дайнуолда. Он грыз ногти и мечтал, чтобы отец Крамдл поскорее закончил читать свою латынь — священник так растягивал слова, что Дайнуолд не мог разобрать, где кончается одно и начинается другое, что, впрочем, его совсем не расстраивало, поскольку латыни он не знал.Филиппа тоже с нетерпением ждала окончания обряда: тогда она сможет повернуться к мужу, улыбнуться ему и увидеть, как он улыбнется в ответ. Они вернулись только вчера, и, к удивлению и огорчению Филиппы, Дайнуолд даже не подошел к ее комнате. Она провела ночь одна, поражаясь внезапному пробуждению в нем сознательности — если дело, конечно, было в этом.А вдруг в тот первый раз Дайнуолд обнаружил, что она не совсем то, что ему нравится? Может быть, он не…Церемония закончилась, и со всех сторон раздались громкие, восторженные поздравления обитателей Сент-Эрта. Горкел усадил на свои массивные плечи Круки, и шут возглавил радостно кричащую толпу подданных де Шортенберри.— Дело сделано, — сказал Дайнуолд. Филиппа с улыбкой повернулась к своему законному супругу, но он пустым взглядом смотрел мимо нее куда-то вдаль.— Да, — весело ответила она, — теперь ты мой муж. Но в чем дело? Что-то не так? Ты чем-то обижен?— Все эти люди, — ответил Дайнуолд, — радуются как ненормальные, потому что считают, что с тобой им будет лучше, чем со мной. Из-за них я чувствую себя жестоким тираном.— Может быть, я смягчу твою жестокость и сделаю добрым и мягким? Да и сама постараюсь быть им доброй хозяйкой, — с улыбкой сказала Филиппа. — Я приготовила изрядное угощение, хватит каждому. Посмотри на столы — они трещат под тяжестью яств. Зайцы, свинина, селедка, говядина и даже мясо ягненка…— Вижу. — Дайнуолд запустил пальцы в свою густую шевелюру. — Эдмунд! — крикнул он. — Иди сюда!Мальчик подошел к отцу и остановился — Ты все-таки женился на дылде! — сказал он с улыбкой, которая, казалось, отныне никогда не сойдет с его лица.Филиппа засмеялась и легонько хлопнула его по плечу:— Ты, тощий осколок человечка! Подойди и поцелуй меня.Эдмунд подошел, привстал на цыпочки, обнял ее и, задрав лицо, подставил пухлые губы. Филиппа звонко чмокнула его:— Не мог бы ты называть меня каким-нибудь более приятным словом?Эдмунд задумался. К ним подошел Круки, и мальчик спросил его:— Круки, мне нужно имя, которым я буду называть папину жену.— Имя? — Шут покосился на хозяина. — Может быть, Морган? Или Мери?— Заткнись! — взревел Дайнуолд и пихнул Круки, который отработанным движением перекувырнулся через голову и распростерся на земле.— Пожалуй, — медленно произнес Эдмунд, — я сам попробую придумать имя. Хорошо?— Просто отлично, — сказала Филиппа и, наклонившись, еще раз поцеловала его. — А теперь, супруг мой, не хочешь ли ты принять участие в свадебном пире?Угощения столько, что все население Сент-Эрта будет маяться животом еще неделю, со смехом думала Филиппа. Вот откуда их бурная радость за молодых т такое обилие еды и выпивки заставит улыбаться даже самого угрюмого крестьянина. Уж на что кузнец — человек мрачный и замкнутый, но и тот смеялся, набивая рот тушеным зайцем с капустой. Всем было весело.Всем, кроме хозяина.Он танцевал с Филиппой, ел жареных каплунов и свинину, которые она подкладывала ему на поднос, но не пытался увести ее в сторонку, чтобы поцеловать или усадить к себе на колени. И это совсем не было похоже на Дайнуолда. Его руке следовало бы лежать у нее на бедре и поглаживать снизу вверх или ласкать ей грудь. Жаль, что она сама робела положить руку ему на ногу, ах, как жаль!Когда настало время, старая Агнес и другие женщины проводили Филиппу в хозяйскую спальню. Марго расчесала ей волосы; с нее сняли платье и уложили в громадную постель Дайнуолда. Затем с хихиканьем и советами, которые Филиппа нашла интересными, но теперь уже абсолютно ненужными, все удалились.— Да, — сказала Агнес, обернувшись, — мы скоро пришлем хозяина, если он не настолько пьян, что не может пошевелиться!— Мы расскажем ему истории, которые укрепят его орудие! — со смехом крикнула Марго. — А то он слишком переполнен элем: как бы ему не потерпеть поражение!Это будет забавная сцена, подумала девушка.В спальне горела всего одна свеча. Филиппа лежала обнаженная под тонким одеялом и ждала. Ее рука все еще была забинтована, но рана совсем не болела. Она ждала, когда ее муж придет к ней. Ей не терпелось ощутить его крепкие руки, губы, почувствовать, как он входит в нее, наполняя ее тело неистовым желанием. Она отчаянно хотела обнять его. Она любила Дайнуолда и была готова отдать ему всю себя и все, что имела, — пусть это не богатое приданое, а всего лишь ее любовь и доброе отношение к нему, его сыну и его замку.Время шло. Свеча оплывала. Наконец Филиппа заснула, свернувшись калачиком и подложив руки под щеку…Дверь с треском распахнулась, и Филиппа мгновенно открыла глаза и села на кровати. Ее новоиспеченный супруг стоял в дверях, держа в правой руке свечу. Он хмуро смотрел на девушку, явно чем-то расстроенный.Дайнуолд вошел в спальню, захлопнул пяткой дверь, прошел через комнату и остановился возле кровати. Под его пристальным взглядом Филиппа натянула одеяло да самого подбородка.— Женщины вдоволь повеселились, когда рассказывали мне о твоем красивом, жаждущем любви теле. Теперь, когда я продался в рабство и все, чем я владею, — твое, думаю, что могу воспользоваться кое-какими своими правами, — запинаясь, проговорил Дайнуолд, медленно снимая с себя одежду.Филиппа смотрела на мужа, понимая, что он пьян. Она не боялась его, но почему-то спросила:— Ты сделаешь мне больно?Дайнуолд вздрогнул. Он был уже совсем нагой и стоял, слегка расставив для устойчивости ноги и подбоченившись.— Сделаю тебе больно, девка?— Я не девка! Я твоя жена, Филиппа де Фортенберри, и…— Да я хорошо это знаю… слишком хорошо. Ложись, закрой рот и раздвинь ноги. Я хочу взять тебя, а если буду ждать, пока ты наговоришься, то сомневаюсь, что до этого дойдет дело. Нет, я не сделаю тебе больно, если ты будешь меня слушаться.Она довольно долго лежала не двигаясь и наконец тихо сказала:— Ты говорил, что доставишь мне удовольствие.Он нахмурился. Да, он так говорил, это правда, но тогда он еще не выпил столько эля. Ему было плохо, но Филиппа в этом не виновата. Тогда в лесу он взял ее слишком поспешно, и все из-за своего дурацкого сна, когда она привиделась ему обнаженной… Из-за него и из-за того, что он хотел ее так давно, что уже не мог вспомнить.— Я буду стараться, клянусь всеми святыми, — сказал Дайнуолд, постепенно трезвея. — Я постараюсь доставить тебе удовольствие.Она не сводила с него глаз и улыбалась. Он был такой красивый, что ей хотелось плакать. Она дрожала всем телом от желания, которое, Филиппа уже знала, таилось внутри нее и которое он пробудил к жизни.— Это будет чудесно, муж мой.Она легла на спину и протянула к нему руки.— Почему ты уступаешь мне так покорно? — спросил он, ложась рядом и стягивая одеяло вниз. Дайнуолд коснулся груди Филиппы, в который раз пораженный нежностью и упругостью ее тела.— Филиппа, — прошептал он и поцеловал ее. Это был легкий, осторожный поцелуй. Она ответила ему, и он стал ласкать ее губы, пока она не разомкнула их, и тогда скользнул языком в глубь ее рта. От него не укрылось, что Филиппа на секунду замерла от изумления, и он невнятно пробормотал:— Коснись своим языком моего.Она выполнила его просьбу — робко, словно боялась чего-то неизведанного. Потом, задохнувшись от восторга, обвила его спину руками, и он засмеялся от удивления и счастья.Он учил ее, как целоваться и как получать наслаждение от каждого крохотного движения языком. Он ласкал ее пышную грудь, и Филиппа, превзойдя все его ожидания, отвечала ему каждым движением своего тела, трепетом каждой его клеточки. Задыхаясь, она изгибалась ему навстречу и судорожно гладила его спину.— Мне так нравится ощущать тебя, — еле выговорила Филиппа, прижимаясь к его покрытой волосами груди. Дайнуолд почувствовал, что она пытается раздвинуть для него ноги, и лег, уткнувшись своим напряженным копьем ей в живот, затем приподнялся и сказал:— Прикоснись ко мне, Филиппа! О, я больше этого не вынесу… Прикоснись ко мне…Она просунула руку между их телами и обвила пальцами его возбужденную плоть.— О… — сдавленным голосом произнесла она, и пальцы ее застыли. — Я не думала… такое чудесное ощущение… твоя сила.И она принялась ласкать его, гладить, словно изучая; затем обхватила обеими руками, продолжая нежные и возбуждающие прикосновения. Дайнуолд отпрянул, сел на колени и посмотрел на нее. Ее ноги были удивительно красивы — белые, изящные, и ему захотелось, чтобы они обвились вокруг него, захотелось войти в нее.— Сейчас, Филиппа, сейчас… — только и смог проговорить Дайнуолд.Он обнаружил, что почти протрезвел — во всяком случае, уже не такой пьяный, каким был, войдя в комнату.В ее лице было столько ожидания, что он медленно повторил:— Сейчас, Филиппа. Сейчас ты испытаешь наслаждение. — Прежде чем войти в нее, он чуть помешкал. — Да, настоящее наслаждение. — Он судорожно вздохнул и нахмурился. — Только помни ты моя жена и не должна меня стесняться. — Дайнуолд опустил голову и коснулся губами ее живота, потом скользнул по нему влажным языком. Он продвигался все ниже и ниже, пока не оказался у заветного треугольника. Филиппа была настолько поражена, что даже не успела сообразить, что он делает.Дайнуолд поднял голову и увидел ее изумленное лицо.— О…— Лежи спокойно, все будет хорошо.Его губы вновь коснулись ее, и она подалась ему навстречу, вся охваченная страстным томлением; Филиппа ощущала прикосновения его языка в глубине себя; чувство, о существовании которого она раньше и не подозревала, становилось все пронзительнее, сильнее… Филиппа застонала и сунула кулак в рот. Дайнуолд положил руки ей под ягодицы и приподнял их, продолжая искусно ласкать ее… Острое наслаждение достигло своего апогея, и Филиппа, не в силах больше сдерживаться, громко вскрикнула.Дайнуолд почувствовал, как напряглись ее ноги, как конвульсивно дернулись мышцы, и последние следы его опьянения рассеялись; в голове стало ясно, как в безоблачный летний день. Он увидел свою жену, увидел по-новому: широко раскрытые, полные страсти и изумления глаза в момент, когда она, изогнувшись, всю себя отдала ему. Ее затопило неземное блаженство, и его дал ей он! Дайнуолд вдруг понял, что это и его удовольствие, и поразился. Ему захотелось избавиться от этого непривычного чувства, но оно не проходило: он словно стал частью Филиппы. Как странно! Дайнуолд с трудом мог в это поверить…Когда Филиппа успокоилась, он, все еще возбужденный, откинулся назад, приподнял ее бедра еще выше и очень медленно вошел в нее. Ощутив себя внутри, Дайнуолд содрогнулся, застонал и, не в силах больше выносить эту пытку, задвигался взад и вперед, пока не взорвался с громким вскриком, наполняя ее своей влагой.Ему больше не хотелось ни о чем думать, ничего чувствовать. Это было совершенно новое состояние. У него закружилась голова, и ему почудилось, что его тело разрывается на части и Филиппа сейчас увидит его душу и поймет, что она с ним сделала…Филиппа смотрела на мужа. Он дышал глубоко и ровно, его пальцы замерли на ее груди, одна нога лежала на ее бедре. Филиппа осторожно погладила его по волосам. Он обещал ей удовольствие, но то, что она испытала, превзошло все ее ожидания. Удовольствием можно назвать новое платье или вкусную еду, а то, что он заставил ее почувствовать… Это было исступление, это могло свести с ума! И она подумала, что хотела бы вот так сходить с ума каждый день всю оставшуюся жизнь…
Луч света упал Филиппе на лицо. Она открыла глаза и улыбнулась еще до того, как увидела лицо мужа. Дайнуолд лежал на боку и очень серьезно смотрел на нее. Похоже, он играл ее кудрями.— Что ты делаешь?— Считаю, скольких цветов у тебя волосы. Вот эта прядь темно-каштановая, как у меня, а соседняя настолько светлая, что почти не видна на моей ладони.— Отец когда-то ужасно сердился, что у меня не золотистые волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34