Все сестры с этим согласились, и с этой минуты магазин стал называться именем Оливии.
К концу апреля новый магазин на Нью-Бонд-стрит приобрел репутацию солидного заведения и множество постоянных покупательниц – отчасти благодаря прекрасным сестрам Вердель, которые носили только шляпки от «Оливии», отчасти потому, что в волшебном мире цветов, перьев, лент, шелков, фетра и соломки Габриела и впрямь не знала себе равных. Если кто-то и осмеливался предположить, что настоящей владелицей магазина является леди Блэкторн, то делалось это исключительно шепотом и с большой осмотрительностью, ибо высказанное вслух столь смелое предположение могло дорого стоить самому клеветнику. Если же кому-то казалось странным, что молодая дама наняла себе секретаря и что этот секретарь частенько бывает у «Оливии», то это, в конце концов, вовсе никого не касалось.
С течением времени Джулия стала еще больше ценить покровительство леди Тревонанс. Крысы на Гроувенор-сквер были как будто истреблены, леди Блэкторн так и не вернулась к своему мужу – а свет как будто не усматривал в этом ничего предосудительного. Последнее, кстати, объяснялось не только поддержкой леди Тревонанс и леди Каупер, но и растущим успехом сестер Вердель в обществе: по-видимому, хозяйки даже самых изысканных гостиных были уверены, что без «прекрасной четверки» их вечера очень скоро перестанут кого-либо интересовать.
Недели мелькали все быстрее, наступил май. Нередко в изысканных гостиных Джулия сталкивалась с сэром Перраном, и он всякий раз заговаривал с нею любезно, даже ласково, однако в ней самой уже не было прежнего доверчивого простодушия. Он клялся, что все будет иначе, пусть только она вернется, – но ей достаточно было взглянуть в его холодные серые глаза, чтобы убедиться, что он лжет. Поэтому она старалась свести разговор к шутке и при первой же возможности избавиться от его общества. Однажды, когда он был особенно настойчив и говорил, что Лондон, который и всегда наводил на него тоску, сделался вдвое ненавистнее после ее ухода, Джулия равнодушно обронила, что в таком случае ему следует поскорее вернуться в Хатерлей. Баронет тут же изъявил готовность ехать, как только она и ее сестры будут готовы.
Джулия окинула его странным взглядом.
– Я не собираюсь ехать в Хатерлей, – сказала она. – Во всяком случае, я не намерена туда возвращаться в качестве вашей супруги.
На миг баронет застыл на месте, потом отвесил поклон и молча удалился. После этого он уже не донимал ее уговорами, но нередко – в театре, в Опере или посреди бальной залы – она ловила на себе его угрюмый взгляд. О чем он думает? – гадала она. Или – еще хуже – что замышляет?
В последние дни весны Джулия окончательно убедилась, что между сестрами, «Оливией» и бесчисленными визитами и балами ей стало просто некогда думать о супруге. Жизнь ее была наполнена до предела. Удручало лишь одно: не проходило и часа, чтобы она не тосковала по Эдварду. Много раз она писала ему, но так и не получила ответа, из чего можно было заключить, что она еще не прощена и что сердце его для нее закрыто.
Первого июня, во время утреннего визита к леди Тревонанс, Джулия снова благодарила маркизу за поддержку.
– Ах, все это очень хорошо, – нетерпеливо перебила ее леди Тревонанс, вертевшая в руках какое-то письмо. – Но за эти два месяца вы и словом не обмолвились о майоре Блэкторне – хотя я, признаться, порой едва сдерживала свое любопытство. Как хотите, но больше я терпеть не могу – тем более что только что получила от него письмо, и в нем тоже, как нарочно, ни слова о вас. Итак, скажите мне наконец, он хоть раз писал вам за это время? Ведь как-никак прошло уже два месяца!
Вопрос был задан так прямо и неожиданно, что в первую минуту Джулия не могла вымолвить ни слова. Наконец тихо, почти шепотом, она сказала:
– Нет, не писал. – Горло ее угрожающе сжалось. – Сама я отправила ему десятка два писем, но… он был очень сердит на меня, когда уезжал. Боюсь, что… – На этом месте Джулия осеклась: ей показалось, что, высказав свои худшие опасения вслух, она тем самым может приблизить их.
– Ясно. – Леди Тревонанс нахмурилась.
– Он не хочет понять, что у меня есть обязанности перед сестрами.
– Друг мой, его мысли сейчас заняты вопросами, имеющими чрезвычайное значение для Англии и для всей Европы. Наивно было бы ожидать, что ваши заботы покажутся ему важнее европейской войны. Надо как-то постараться убедить его, что вы должны были остаться и что для вас покинуть в такой момент своих сестер значило бы то же самое, что для него бежать с поля боя.
Джулия погрустнела.
– Я пыталась ему это объяснить, когда мы с ним виделись перед отъездом. Но теперь я иногда думаю: быть может, я была не права? Быть может, надо было тогда бросить все и уехать в Брюссель?
Леди Тревонанс покачала головой.
– Я полагаю, что вы должны были остаться, хотя бы на эти несколько недель. Если бы вы тогда уехали вместе с ним, сэр Перран наверняка сообщил бы всему Лондону о вашей порочной связи с его племянником и перед вашими сестрами захлопнулись бы все двери. Что бы они тогда делали? Сидели бы в своих комнатах в обнимку со своими загубленными надеждами, не смея высунуть носа на улицу? Нет, вы должны были остаться. Но, возможно, вам стоит подумать о том, чтобы съездить в Брюссель в ближайшее время. Почему нет? «Оливия» процветает, ваши сестры блистают во всех гостиных; и если вы – разумеется, не одна, а с подходящей компаньонкой – отправитесь посмотреть на Брюссель, где находится сейчас цвет нашей нации, то никто вас за это не осудит. Конечно, слухи всегда были и будут, но коль скоро вы не нарушаете никаких приличий, то на них можно не обращать внимания.
– Думаю, вряд ли у меня это получится, – сказала Джулия. Она попыталась представить, как ее сестры останутся в Лондоне без нее, но ей это не удалось.
– Через неделю мы с Тревонансом тоже едем туда. Может быть, присоединитесь к нам? Я понимаю, вам кажется, что Элизабет, Каролина и Аннабелла ни дня без вас не проживут, но, поверьте, вы недооцениваете своих сестер.
– Вы очень добры, – пробормотала Джулия. При мысли о возможной поездке в Брюссель вместе с леди Тревонанс сердце ее гулко забилось. – Я подумаю. Поверьте, мне очень хочется туда поехать.
– Что ж, подумайте, – сказала леди Тревонанс и ласково потрепала руку Джулии.
24
Сэр Перран, с большой картонкой под мышкой, стоял на пороге гостиной Джулии. Сердце его часто колотилось. Это было странно: по-видимому, его желание видеть ее было сильнее, чем того требовали цели его визита. Он медленно втянул в себя воздух и постарался успокоиться. Григсон, проводивший гостя до дверей, держался скованно и явно избегал его взгляда. Когда престарелый слуга, так и не подняв глаз на бывшего хозяина, поклонился и ушел, сэр Перран с любопытством осмотрелся.
До сих пор он ни разу не бывал в доме своей жены на Аппер-Брук-стрит и теперь остался очень доволен увиденным. Во всем проявлялся безупречный вкус хозяйки и ее умение воплотить задуманное. Обстановка гостиной радовала глаз приятной простотой и отсутствием кричащей позолоты, к которой частенько тяготели дамы.
Стены гостиной были обтянуты узорным светло-голубым шелком. Окна с видом на оживленную улицу были занавешены полупрозрачным муслином и – поверх него – искусно задрапированы золотистым шелком: обе занавески, выходившие из-под сборчатой оборки наверху, были пущены наискось к одной стороне окна и перевязаны золотым шнуром с кистями. Ласковое майское солнце струилось сквозь золотистый шелк и муслин и оживляло сине-золотой узор восточного ковра на полу.
Камин располагался напротив двери. Вышитый каминный экран был отставлен к стене, и приятное тепло от тлеющих углей свободно разливалось во все стороны. В дальнем левом от камина углу стояло фортепиано красного дерева, на стене над ним висели четыре искусно выполненные акварели с изображением сомерсетских пейзажей. Акварели, по всей видимости, принадлежали кисти Аннабеллы.
Напротив фортепиано, то есть слева от входа, поблескивал полировкой большой буфет красного дерева, на котором превосходно смотрелась ваза с белыми розами в обрамлении веселых маргариток и большой серебряный подсвечник. Второй такой же подсвечник стоял на письменном столе справа от входа, рядом с подносом для перьев и серебряной чернильницей филигранной работы. К камину были придвинуты два дивана и одно кресло с обивкой из такого же голубого шелка, что и на стенах гостиной. Тут же стояли два черных лаковых «ампирных» стула с сиденьями в белую и золотую полоску.
Кроме того, в разных местах гостиной были для удобства расставлены небольшие столики. На фортепиано лежала раскрытая нотная папка Каролины, на дальних столиках книги – по-видимому, томики стихов, – а на столике возле голубого кресла пяльца Джулии, ножнички для рукоделия и несколько разноцветных жгутиков вышивального шелка. Многочисленные подушечки с цветочной вышивкой на обоих диванах навевали приятные воспоминания о лете. Да, пожалуй, даже самый придирчивый критик нашел бы убранство этой комнаты безупречным.
Опираясь на трость и все так же держа картонку под мышкой, сэр Перран пересек гостиную и опустился на ближний к камину стул, положил картонку на колени и стал ждать. У него было странное ощущение, будто он впервые шагнул в загадочный и неведомый ему мир – мир женщин. С мужчинами, особенно с теми, кто мыслил широко и заправлял большими делами, он чувствовал себя как рыба в воде. Тут он знал все правила игры и без труда мог предсказывать ходы. Но этой весной ему столько раз приходилось ловить на себе осуждающие взгляды и сталкиваться с подчеркнутой холодностью самых влиятельных лондонских дам, что в конце концов это вывело его из обычного равновесия. Все это, разумеется, были плоды работы леди Тревонанс и леди Каупер – двух ревностных покровительниц Джулии. Спустя всего полмесяца после ее ухода он убедился, что загадочная армия, одетая в муслин и разноцветные шелка, не менее сильна и непобедима, чем армия Веллингтона, и что пытаться повредить Джулии в глазах света будет так же разумно, как, скажем, явиться на званый вечер нагишом.
Но тут, в ее собственной гостиной, за спиной у Джулии не будет леди Тревонанс, и они смогут наконец поговорить без свидетелей. Сэр Перран нимало не сомневался, что при таких условиях он найдет аргументы, чтобы убедить ее вернуться.
Но тогда почему он сидит как на раскаленных угольях?
Дверь отворилась, и на пороге появилась Джулия. Она стояла с гордо поднятой головой, ее золотые волосы были скручены в низкий пучок на затылке, в ушах покачивались жемчужные сережки. На ней было утреннее платье абрикосового шелка с высоким воротничком и отделкой из кружева кремового цвета.
Вот стоит настоящая знатная дама, подумал баронет. Пожалуй, сейчас она выглядела лет на десять взрослее, чем в тот день, когда он вел ее к алтарю.
– Добрый день, сэр Перран, – кивнула она.
Он поспешно поднялся со стула. Джулия скользнула чуть удивленным взглядом по картонке, которую он все еще держал в руке, но тут же, видимо, потеряла к ней интерес. Подойдя к камину, она опустилась в голубое кресло напротив гостя. Неглупо, подумал он; она хочет говорить с ним на равных.
– Что вам угодно? – осведомилась она.
– Хочу преподнести вам небольшой подарок, – сказал он и протянул ей картонку.
Вместо того, чтобы взять ее, Джулия сложила руки на коленях, и ему пришлось поставить картонку на пол возле ее кресла.
– Зачем вы пришли, Перран? – помолчав, спросила она.
– Я пришел повидаться со своей женой, – отвечал он.
На ее щеках проступил слабый румянец. Возможно, подумал баронет, она смущена его визитом несколько больше, чем хочет показать.
– Я вам больше не жена, – сказала она.
У него вдруг перехватило дыхание.
– Что за чушь? Вы леди Блэкторн, и, пока я жив, будете моей женой. – Почему, черт побери, ее слова так задели его? Боясь, что вот-вот может потерять самообладание, сэр Перран вздохнул как можно глубже и приказал себе успокоиться.
Джулия окинула его равнодушным взглядом.
– Это не чушь, и вы знаете это не хуже меня. Вы обманом заставили меня вступить в брак…
– Тут я вынужден с вами не согласиться. Вы сами хотели этого брака, потому что вам нужны были мои деньги. Вам ведь надо было заботиться о сестрах.
– Вы украли у меня письма Эдварда – этого я вам никогда не прощу… как не прощу холодности вашего сердца.
– Мое сердце не всегда было таким холодным, – неожиданно для себя самого произнес он. С ним происходило что-то странное. Сердце как безумное колотилось у него в груди; он заговорил торопливо, глотая концы слов, чего прежде с ним никогда не случалось. – Я могу любить… Могу любить тебя… По-своему я всегда тебя любил. – Что он несет?! Зачем он позволил этим словам вырваться наружу?!
Вот он уже вскочил на ноги и, отбросив в сторону ненужную трость, бросился перед нею на колени. Или это не он, а кто-то другой схватил ее руки и начал покрывать поцелуями ее ладони и запястья, не он с рыданиями умолял ее вернуться на Гроувенор-сквер?
– Ты моя жизнь! Я не могу без тебя!..
Он смотрел на Джулию сквозь наплывы какого-то тумана, и ее золотые волосы казались ему черными, а изумрудно-зеленые глаза – голубыми, как сказочно-далекие моря.
– Милая моя, разве он лучше меня? Что он может тебе дать? Ничего! Я же дам тебе все – все, чего ты только пожелаешь! Хочешь, мы нарожаем с тобой десяток детей?..
Прекрасная, желанная!..
«София!» – рвался крик из глубины его сердца.
Он поднялся с колен и потянулся к ней. Она отвернула лицо – в прошлый раз было не так, пронеслось у него в голове, – но ему все же удалось добраться до ее губ. В ту же секунду его рука отыскала ее груди и начала мять их, другая рука обхватила ее за талию и легко подняла с кресла. Как она ни отбивалась, он лишь грубее стискивал ее и безжалостней впивался в ее рот. Рука, уже съехавшая с ее талии вниз, судорожно сжимала ее ягодицы…
Неожиданно его плечо пронзила острая боль, и он разжал руки. Джулия, потеряв равновесие, упала на пол между диваном и креслом. В руке у нее блеснули ножнички для рукоделья: их крошечные острые лезвия были обагрены кровью.
Баронет схватился за плечо. Оно разламывалось от боли – видимо, рана была глубокая.
– Что за шутки? – вскричал он, чувствуя, что с ним опять происходит какая-то чертовщина. Волосы Джулии, только что черные, как смоль, на его глазах делались ослепительно-золотыми. – Вы моя жена, и я имею право поцеловать вас!..
– Нет у вас никакого права! – задыхаясь, проговорила она, поднимаясь на ноги и держа ножнички перед собою с таким видом, будто при малейшей угрозе собиралась снова пустить их в ход. – А теперь убирайтесь и не смейте больше сюда являться! Когда-то я надеялась пробудить в вас любовь, но потом поняла, что подобные чувства попросту недоступны вам. Уходите! – По ее щекам покатились слезы.
Он поднял с пола трость и сделал шаг в сторону Джулии. В голове его все перемешалось: в эту минуту он видел их обеих – Джулию и Софию – и помнил только, что они обе его предали. Больше всего он хотел сейчас причинить Джулии такую же боль, какую она причинила ему. Уничтожить ее, думал он, швырнуть на пол и бить тростью до тех пор, пока она не испустит дух.
Но туман уже рассеивался перед ним, и вскоре он отступил на шаг и улыбнулся. Он понял, как лучше и вернее ее уничтожить.
– Надеюсь, ваша новая шляпка вам понравится, – сказал он, указывая на картонку на полу. – Кстати, я приобрел ее у «Оливии».
Когда он ушел, Джулия опустилась в кресло и долго сидела без движения, глядя в огонь. В руке она машинально сжимала маленькие ножнички. Налитые кровью глаза сэра Перрана все еще маячили перед ней. Ей казалось, что в какое-то мгновение он готов был ее убить.
Больше всего на свете Джулии хотелось сейчас поговорить с леди Тревонанс, попросить у нее совета. Как жаль, что маркиза с мужем уехала в Брюссель!
По-видимому, ненависть, снедавшая душу сэра Перрана, была безмерна, и теперь уже ничто, кроме развода, не могло спасти Джулию от его мести. Конечно, для развода требовалось разрешение парламента, но, взвесив все, Джулия решила, что будет добиваться от супруга согласия на развод, чего бы ей это ни стоило. Она не могла больше находиться в зависимости от того, кто своим поведением недвусмысленно давал ей понять, что рано или поздно намерен подчинить ее своей воле.
Может быть, съездить к нему на Гроувенор-сквер? – размышляла она. Впрочем, принимая во внимание характер его визита к ней, вряд ли это было бы благоразумно. Лучше уж подойти к нему на каком-нибудь вечере или балу и потребовать развода, не подвергая опасности свою жизнь и честь.
Теперь, когда решение было принято, Джулия начала высматривать сэра Перрана во всех залах и гостиных, но он, как назло, перестал ей встречаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46