Раштон никогда в жизни не видел, чтобы Сомерсби так веселился. Молодой виконт смеялся, пока у него не полились по щекам слезы, он хватал ртом воздух, вытирал лицо платком, бросал взгляды на Раштона и вновь начинал хохотать. Он ревел, фыркал и хихикал, потом снова ревел, пока не начинал хвататься за бока в блаженной агонии. Он скатился на сиденье рядом с ним, когда экипаж понесся по вымощенным камнями улице, и снова загоготал.
Сначала Раштон рассердился, зная, что все это безудержное веселье рядом с ним, несомненно, на его счет. Но рядом со столь истерическим весельем гнев вскоре сменился глубоким раздражением, которое постепенно уступило место развлечению. Он начинал принимать как должное то, что выставил себя таким дураком на концерте.
— Мне… мне очень жаль, — с трудом выдохнул Сомерсби, держась за живот. — Н-но если б ты видел свое лицо после того, как… о господи, мне опять смешно! — С этими словами он снова свалился на сиденье, толкнув Раштона, то смеясь, то задыхаясь.
— Это ты виноват, — сказал Раштон с притворной серьезностью. — Ты вынудил меня к этому своими наглыми вопросами о мисс Марджори.
Сомерсби выпрямился, фыркнул, с трудом переводя дыхание, и наконец сказал:
— Очень хорошо, виноват я. Это стоило того, чтобы увидеть твое ошеломленное лицо! Господи, каким же болваном ты выглядел! Ни разу, с тех пор как ты стал моим другом и опекуном, я не видел, чтобы с тобой случилось нечто подобное! Я бы дорого дал, чтобы увидеть все это снова. Будь я проклят, если это не так!
— Послушать тебя, так я впервые совершил публичный промах. Разумеется, это не в первый раз, и я сомневаюсь, что в последний!
— Да, но ты никогда не выходишь за рамки приличий и так стремишься сохранять контроль над своими разумом и чувствами.
— Святые небеса! Я даже не знаю, что хуже! То, что ты надо мной смеешься, или то, что ты изображаешь меня таким чертовски скучным типом!
Сомерсби уставился на него в изумлении.
— Но ведь ты именно такой и есть! Я не хочу тебя обидеть, но даже сэр Литон-Джонс сказал, что иногда с тобой дьявольски скучно. Ты всегда самодоволен, вежлив с дамами и безупречен в одежде! На тебе ни разу не видели даже пестрого шейного платка! Наверно, потому ты почти всегда такой унылый!
— Как? Потому что я не хочу выглядеть нелепо с пестрым платком на шее, ты называешь меня унылым?! Я вовсе не унылый. — Раштон обиделся.
— Брось! Человек, который не развлекается время от времени, просто вынужден страдать от плохого настроения. Это же очевидно! Кроме того, ты мало улыбаешься, почти не смеешься. Правда, за последнее время ты несколько изменился, но это только когда рядом оказывается мисс Чалкот. Забавно, если учесть, что она тебе так сильно не нравится!
Раштон почувствовал себя так, как будто у него над головой только что раздался удар грома. Он выглянул в окно, посмотрел на ночное небо, усеянное звездами, и понял, что в голове у него шумит не из-за погоды. Он возразил:
— Не могу сказать, что она мне не нравится.
— Я понимаю, в чем дело: она ниже тебя по положению в обществе.
Молния обычно сверкает перед ударом грома. Но молния, поразившая Раштона, вела себя не по правилам. Не будем воспринимать все буквально, но трудно описать его состояние лучше. Шатаясь от потрясения, он не нашел слов для ответа своему другу. Поэтому просто задал вопрос его же словами.
— Ниже меня по положению в обществе?
— Конечно, — сказал Сомерсби. — Точно так же, как Дафна ниже меня по положению в обществе. Ты говорил мне об этом бессчетное число раз.
— Нет, — ответил Раштон, глубоко нахмурившись. — Я никогда так не говорил. Не может быть!
— Ну не совсем так, но смысл тот же, — ответил Сомерсби.
Раштон хотел было объяснить разницу между неравным положением в обществе и отсутствием денежных средств, но почему-то снова не находил слов. Он начал думать, а существовала ли вообще эта разница.
Он взглянул в сторону окна и увидел, что мимо мелькали здания на Брод-стрит. Его мысли полностью заняла Марджори. Он вспомнил ее ответный взгляд во время концерта. Сердце его сладко заныло, когда ее красивое лицо и прелестные глаза, устремленные к нему, словно наяву возникли перед ним. Сколько времени погружался он в ее немыслимые фиалковые глаза? Несколько секунд — или минут? О чем она думала, что хотела узнать? Он не мог вспомнить, о чем думал сам, только помнил, что хотел смотреть на нее вечно.
Когда экипаж повернул на Грин-стрит, Раштон понял, что его друг погрузился в глубокое раздумье. Он сидел, молча уставившись в окно, покусывая один из уголков истерзанного квадрата из мягкого батиста, и все время вздыхал.
Раштон не мог не заметить перемены, происшедшей в его подопечном, и спросил озабоченным голосом:
— Что тебя так расстраивает, Эван? Надеюсь, ты знаешь, что всегда можешь рассчитывать на меня, если тебе нужен слушатель? Хотя я без колебаний могу тебе сказать, что в последнее время ты извел больше носовых платков, чем понадобилось мне за всю мою жизнь.
Лорд Сомерсби выглядел немного испуганным. Он виновато посмотрел на платок, осторожно сложил его и убрал обратно в карман сюртука.
— Мой последний платок, — рассеянно пробормотал он.
Когда стало похоже на то, что он и дальше собирался хранить молчание, Раштон немного подтолкнул его.
— Ты можешь довериться мне, Эван, — сказал он.
— Что? — спросил Сомерсби, обращая к нему рассеянный взгляд. — Да, конечно, знаю, что могу. По правде говоря, я в чертовски затруднительном положении, но я хочу сам найти выход. Так что тебе незачем беспокоиться. Со мной все будет отлично. Надо только все хорошенько обдумать.
Раштон хотел помочь своему другу, но, получив вежливый отказ, решил, что не следует настаивать. Вместо этого он стал размышлять над задачей потруднее: как сделать пребывание в Бате Марджори Чалкот не столь беспокойным для него лично. Он чувствовал, что ему грозит опасность, но какая? Каким-то образом мысли о Марджори заставили его вспомнить резкие оценки Сомерсби.
Скучный тип.
Марджори ниже по положению в обществе.
Он никогда не ожидал, что услышит применительно к себе подобные эпитеты. Что касается сэра Ли-тон-Джонса, то на свете не существовало никого скучнее этого стареющего холостяка. Ему было по меньшей мере сорок, и чего ради он сидел рядом с Марджори и шептал ей что-то на ухо? Знала ли Марджи, что в свое время сэр Литон-Джонс разбил немало сердец?
Кто-то должен предупредить ее. Конечно, она дала понять, что хочет выдать Дафну за баронета. Но что, если баронет влюбится не в ту сестру? Он не хотел и думать об этом и решил выбросить всякую чушь из головы. В конце концов, кем была для него мисс Чалкот? Всего лишь знакомая. Она никогда не будет больше, чем знакомая.
Этим же вечером Дафна открывала широкие дверцы своего блестящего темного гардероба из красного дерева. Она достала с верхней полки картонку для шляп. Она крепко прижала ее к груди, несколько раз глубоко вздохнула, прошептала молитву и только после этого улеглась в постель и начала открывать коробку.
Она развязала ленточки этого священного вместилища и нежно посмотрела на письма, лежавшие внутри. На каждом из них стояла печать Сомерсби.
На столе у кровати лежала ее сумочка, вышитая бисером, которую она обычно брала с собой, когда выходила с тетей. Сердце ее забилось от счастья, когда она достала из сумочки самое последнее письмо его светлости. Тетя получила его от лорда Сомерсби после концерта и тайно передала ей, после того как Марджори вышла из зала об руку с сэром Литон-Джонсом.
Ее сердце колотилось вовсю, когда она ломала печать и развертывала листок. Наконец можно было упиваться каждым словом.
«Моя драгоценная царица фей!
Не проходит ни минуты, чтобы я не обдумывал наше положение. Я убежден, что Раштон, несмотря на свое дружеское отношение ко мне, без колебаний помешает нашему браку. Мои деньги в его руках, что меня очень огорчает. Если бы ты только согласилась на мой первоначальный план. Прошу тебя, обдумай все снова. Лучше всего бежать в наше поместье. Напрасно ты находишь это таким уж отвратительным. Всему виною неземная красота твоего разума и сердца. Хотя, может быть, тебя ужасно тошнит, когда ты долго путешествуешь в экипаже? Ничего страшного. Мы будем останавливаться так часто, как тебе понадобится.
Как бы то ни было, хотя наш дом ужасно далеко от Бата, не могла бы ты все же согласиться, чтобы мы стали мужем и женой?
Преданный тебе Эван».
Дафна прижала письмо к губам и проглотила слюну. На нее как-то дурно подействовали слова Сомерсби о тошноте при путешествиях. Через мгновение, почувствовав себя лучше, она прижала послание к сердцу, закрыла глаза и улыбнулась. Она так сильно любила Эвана, что просто не могла раньше себе такого представить. В нем было все, что она хотела найти в мужчине, он никогда не говорил ей сложные вещи и всегда заботился о том, чтобы ей было хорошо.
Однако ей не хотелось бежать с ним. Она отбросила одеяло, достала из-под кровати ящичек для письменных принадлежностей и начала писать письмо своему возлюбленному, вновь сообщая ему, что она может вступить в брак только как положено. Все другие пути для нее немыслимы. Когда она закончила, она запечатала письмо и убрала его в сумочку, чтобы завтра отдать тете, которая и доставит послание Сомерсби.
Тетя Лидди оказалась лучшей из тетушек. Из-за ее доброты Дафна смогла обменяться с Эваном не менее чем дюжиной писем и провела несколько часов в его обществе на фоне самых замечательных видов — несколько раз в Весенних садах, три раза на канале и каждое утро в зале для питья минеральной воды. Она и Эван под покровительством тети потихоньку начали осваивать деликатную науку осторожности. Они сумели несколько раз потанцевать вместе в отсутствие Марджори — а однажды даже под ее бдительным взором! — не дав ни малейшего повода для сплетен. Дафна как-то играла в вист с Эваном и с тетей Лидди, по настоянию которой мистер Раштон был четвертым игроком. Теперь они забавлялись, пытаясь определить, сколько времени они сумеют выдержать, не бросая друг на друга тоскующие взгляды.
Тетя Лидди сказала, что она ею гордится. Может быть, потому, что они оба так хорошо сыграли. Хотя Дафна не вполне была в этом уверена. Во время игры тетя и мистер Раштон в один голос то и дело восклицали, что никогда больше не станут играть в вист с этой парой! Сама-то Дафна получала от игры большое удовольствие. Но лучше всего был тот момент, когда, вставая, она с восторгом почувствовала, что пальцы Эвана легко касаются ее пальцев в знак его любви к ней.
О, как она его любила, но что же им было делать?
20
На следующий день после концерта Марджори узнала, что Раштон уехал в свой загородный дом Раштон-хауз — известный также под названием «Усадьба» — очевидно, по какому-то срочному делу. По словам Оливии Притчард, он не собирался возвращаться целых две недели.
— Он всегда очень усердно занимается всем, что касается его земель, — уважительно произнесла мисс Притчард. — Уверена, что ни одно поместье в целой Англии не управляется лучше, чем «Усадьба».
Марджори недоумевала, как может женщина быть так одержима мужчиной, как Оливия — Раштоном. Она всегда была готова нахваливать его не умолкая. Все же Марджори не сомневалась, что странное исчезновение Раштона вызвано скорее злосчастным инцидентом во время исполнения Генделя, чем каким-нибудь предполагаемым срочным делом.
Она не стала говорить это мисс Притчард.
Ей и не надо было это говорить. Мисс Притчард сама подняла эту щекотливую тему.
— Полагаю, вы думаете, что он уехал из-за той поистине странной фразы, которую он вчера вечером произнес во всеуслышание в концертном зале. Уверяю вас, Раштон не уехал бы из-за такого пустяка. Безусловно, у него была более веская причина для отъезда.
Марджори глотнула воды, которую тетя обычно пила каждый день, и снова удивилась, как можно переносить такой мерзкий вкус. После этого она сказала:
— Уверена, что меня не касается даже то, что он уехал, а тем более почему.
Оливия улыбнулась и, как показалось Марджори, приняла довольный вид.
— Вы совершенно правы. Боюсь, что у многих моих знакомых в Бате вошло в привычку слишком интересоваться приездами и отъездами наших общих друзей. Конечно, Раштона всегда всем очень не хватает. Нечасто встретишь такое сочетание хорошего воспитания, манер и безупречного вкуса, как у него. — Затем она резко повернула разговор в другое русло. Улыбнулась еще шире, и ее зеленые глаза засияли вызовом. — Но скажите мне, дорогая, вы все еще убеждены, что ваша сестра до конца лета выйдет за Сомерсби? Ведь он почти не обращает на нее внимания. Я наблюдала за ними, чтобы уяснять себе, чего достигла Дафна. О, я только хотела бы дать вам более точный отчет.
Марджори удивилась, насколько ей безразлична язвительность молодой женщины, стоящей перед ней. Что касается ее, она не смогла удержаться и посмотрела на свою сестру, которая увлеченно беседовала с сестрой мистера Раштона, Эванджелиной. В противоположном конце зала был Сомерсби, но Дафна едва ли замечала его присутствие.
Проглотив оставшуюся в стакане батскую минеральную воду, Марджори ответила притворно-сладким голосом:
— Что же, если она и выйдет за Сомерсби, то мисс Раштон, возможно, поможет ей выбрать подвенечное платье. — Затем она отошла от мисс Притчард, зная, что последнее замечание наверняка ее уязвит. Эванджелина и Дафна очень подружились за последние две недели, и Оливия явно утрачивала свои позиции.
Шло время. Марджори наняла еще двух швей и чаще стала сопровождать Дафну и тетю в различных поездках. Общество, в котором путешествовала миссис Вэнстроу, было довольно большим и энергичным. Часто дюжина человек или даже больше сопровождали их в Весенние сады или на прогулку по Оранской роще, где воздвигали памятник в честь Вильгельма, принца Оранского, который посетил город Бат в 1734 году.
Большие частные балы и праздники не одобрял распорядитель, эта традиция поддерживалась с начала восемнадцатого века, когда здесь царил Красавчик Нэш. Но утренние визиты приветствовались, а завтраки на воздухе если не поощряли, то по крайней мере терпели.
Марджори очень нравилось, что Дафна просто расцвела в обществе прекрасных друзей. В частности, рядом с ней всегда был сэр Литон-Джонс, который постоянно спрашивал, какую услугу он может оказать ей или Марджори. Когда Дафна отметила это однажды в разговоре, Марджори для пробы спросила:
— И как ты находишь баронета? По-твоему, он хороший человек?
Дафна в этот момент делала очень неровные стежки на кружевном носовом платке, отвечая с теплой улыбкой:
— Он один из самых приятных людей, которых я встретила за всю свою жизнь. Он всегда дружелюбен и говорит всем такие добрые слова! Мне он очень нравится.
Марджори очень обрадовалась и сказала, похлопав Дафну по руке:
— Не бойся его поощрять, если хочешь, Дафна.
— Поощрять его? — спросила та, нахмурившись. — Почему? Разве он чем-то расстроен в последнее время? Я не замечала. Но когда я его увижу в следующий раз, я сделаю ему комплимент насчет его сюртука. Это его обрадует. Он всегда носит такие красивые сюртуки. Ты заметила? Помнишь, какой был на нем вчера? Цвета бордо!
Марджи вздохнула. Судя по ответу Дафны, она совсем ничего не поняла. Что касается одежды сэра Литон-Джонса, она давно заметила в нем склонность к щегольству. Бархатный сюртук цвета бордо вместе с желтым жилетом только подтвердил ее подозрение. Баронет одевался, следуя едва ли не последнему крику моды.
Она больше ничего не сказала Дафне ни о баронете, ни о его одежде и положилась на судьбу, надеясь, что через несколько недель все счастливо завершится. Хотя июль был в самом разгаре, она верила, что с помощью тети Дафна вскоре выйдет замуж.
21
Марджори особенно любила посещать магазин на Милсом-стрит. В этом многолюдном месте с богатым ассортиментом она находила все необходимое, чтобы постоянно обеспечивать тетю модной одеждой, и по крайней мере через день туда заглядывала.
Как только миссис Вэнстроу предоставила ей свой кошелек, Марджори с радостью обнаружила, что тетя не жалела расходов ни на прекрасную ткань, ни на мельчайшую деталь наряда. К тому же тетя Лидди была женщиной исключительного вкуса. Все это давало Марджори возможность удовлетворять все свои художественные прихоти, не думая о расходах.
Молодые люди, обычно обслуживавшие Марджори в магазине, быстро стали ее хорошими знакомыми. Они очень скоро догадались о ее намерениях, не задав ей ни единого грубого вопроса, в отличие от миссис Притчард, которая спросила на днях:
— Так вы, милочка, решили наряжать свою тетю, а?
Она могла не обращать никакого внимания на миссис Притчард. Так она и сделала. Клерки заслужили ее одобрение, оказав ей должное уважение. И если не была на это способна миссис Притчард, то и бог с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Сначала Раштон рассердился, зная, что все это безудержное веселье рядом с ним, несомненно, на его счет. Но рядом со столь истерическим весельем гнев вскоре сменился глубоким раздражением, которое постепенно уступило место развлечению. Он начинал принимать как должное то, что выставил себя таким дураком на концерте.
— Мне… мне очень жаль, — с трудом выдохнул Сомерсби, держась за живот. — Н-но если б ты видел свое лицо после того, как… о господи, мне опять смешно! — С этими словами он снова свалился на сиденье, толкнув Раштона, то смеясь, то задыхаясь.
— Это ты виноват, — сказал Раштон с притворной серьезностью. — Ты вынудил меня к этому своими наглыми вопросами о мисс Марджори.
Сомерсби выпрямился, фыркнул, с трудом переводя дыхание, и наконец сказал:
— Очень хорошо, виноват я. Это стоило того, чтобы увидеть твое ошеломленное лицо! Господи, каким же болваном ты выглядел! Ни разу, с тех пор как ты стал моим другом и опекуном, я не видел, чтобы с тобой случилось нечто подобное! Я бы дорого дал, чтобы увидеть все это снова. Будь я проклят, если это не так!
— Послушать тебя, так я впервые совершил публичный промах. Разумеется, это не в первый раз, и я сомневаюсь, что в последний!
— Да, но ты никогда не выходишь за рамки приличий и так стремишься сохранять контроль над своими разумом и чувствами.
— Святые небеса! Я даже не знаю, что хуже! То, что ты надо мной смеешься, или то, что ты изображаешь меня таким чертовски скучным типом!
Сомерсби уставился на него в изумлении.
— Но ведь ты именно такой и есть! Я не хочу тебя обидеть, но даже сэр Литон-Джонс сказал, что иногда с тобой дьявольски скучно. Ты всегда самодоволен, вежлив с дамами и безупречен в одежде! На тебе ни разу не видели даже пестрого шейного платка! Наверно, потому ты почти всегда такой унылый!
— Как? Потому что я не хочу выглядеть нелепо с пестрым платком на шее, ты называешь меня унылым?! Я вовсе не унылый. — Раштон обиделся.
— Брось! Человек, который не развлекается время от времени, просто вынужден страдать от плохого настроения. Это же очевидно! Кроме того, ты мало улыбаешься, почти не смеешься. Правда, за последнее время ты несколько изменился, но это только когда рядом оказывается мисс Чалкот. Забавно, если учесть, что она тебе так сильно не нравится!
Раштон почувствовал себя так, как будто у него над головой только что раздался удар грома. Он выглянул в окно, посмотрел на ночное небо, усеянное звездами, и понял, что в голове у него шумит не из-за погоды. Он возразил:
— Не могу сказать, что она мне не нравится.
— Я понимаю, в чем дело: она ниже тебя по положению в обществе.
Молния обычно сверкает перед ударом грома. Но молния, поразившая Раштона, вела себя не по правилам. Не будем воспринимать все буквально, но трудно описать его состояние лучше. Шатаясь от потрясения, он не нашел слов для ответа своему другу. Поэтому просто задал вопрос его же словами.
— Ниже меня по положению в обществе?
— Конечно, — сказал Сомерсби. — Точно так же, как Дафна ниже меня по положению в обществе. Ты говорил мне об этом бессчетное число раз.
— Нет, — ответил Раштон, глубоко нахмурившись. — Я никогда так не говорил. Не может быть!
— Ну не совсем так, но смысл тот же, — ответил Сомерсби.
Раштон хотел было объяснить разницу между неравным положением в обществе и отсутствием денежных средств, но почему-то снова не находил слов. Он начал думать, а существовала ли вообще эта разница.
Он взглянул в сторону окна и увидел, что мимо мелькали здания на Брод-стрит. Его мысли полностью заняла Марджори. Он вспомнил ее ответный взгляд во время концерта. Сердце его сладко заныло, когда ее красивое лицо и прелестные глаза, устремленные к нему, словно наяву возникли перед ним. Сколько времени погружался он в ее немыслимые фиалковые глаза? Несколько секунд — или минут? О чем она думала, что хотела узнать? Он не мог вспомнить, о чем думал сам, только помнил, что хотел смотреть на нее вечно.
Когда экипаж повернул на Грин-стрит, Раштон понял, что его друг погрузился в глубокое раздумье. Он сидел, молча уставившись в окно, покусывая один из уголков истерзанного квадрата из мягкого батиста, и все время вздыхал.
Раштон не мог не заметить перемены, происшедшей в его подопечном, и спросил озабоченным голосом:
— Что тебя так расстраивает, Эван? Надеюсь, ты знаешь, что всегда можешь рассчитывать на меня, если тебе нужен слушатель? Хотя я без колебаний могу тебе сказать, что в последнее время ты извел больше носовых платков, чем понадобилось мне за всю мою жизнь.
Лорд Сомерсби выглядел немного испуганным. Он виновато посмотрел на платок, осторожно сложил его и убрал обратно в карман сюртука.
— Мой последний платок, — рассеянно пробормотал он.
Когда стало похоже на то, что он и дальше собирался хранить молчание, Раштон немного подтолкнул его.
— Ты можешь довериться мне, Эван, — сказал он.
— Что? — спросил Сомерсби, обращая к нему рассеянный взгляд. — Да, конечно, знаю, что могу. По правде говоря, я в чертовски затруднительном положении, но я хочу сам найти выход. Так что тебе незачем беспокоиться. Со мной все будет отлично. Надо только все хорошенько обдумать.
Раштон хотел помочь своему другу, но, получив вежливый отказ, решил, что не следует настаивать. Вместо этого он стал размышлять над задачей потруднее: как сделать пребывание в Бате Марджори Чалкот не столь беспокойным для него лично. Он чувствовал, что ему грозит опасность, но какая? Каким-то образом мысли о Марджори заставили его вспомнить резкие оценки Сомерсби.
Скучный тип.
Марджори ниже по положению в обществе.
Он никогда не ожидал, что услышит применительно к себе подобные эпитеты. Что касается сэра Ли-тон-Джонса, то на свете не существовало никого скучнее этого стареющего холостяка. Ему было по меньшей мере сорок, и чего ради он сидел рядом с Марджори и шептал ей что-то на ухо? Знала ли Марджи, что в свое время сэр Литон-Джонс разбил немало сердец?
Кто-то должен предупредить ее. Конечно, она дала понять, что хочет выдать Дафну за баронета. Но что, если баронет влюбится не в ту сестру? Он не хотел и думать об этом и решил выбросить всякую чушь из головы. В конце концов, кем была для него мисс Чалкот? Всего лишь знакомая. Она никогда не будет больше, чем знакомая.
Этим же вечером Дафна открывала широкие дверцы своего блестящего темного гардероба из красного дерева. Она достала с верхней полки картонку для шляп. Она крепко прижала ее к груди, несколько раз глубоко вздохнула, прошептала молитву и только после этого улеглась в постель и начала открывать коробку.
Она развязала ленточки этого священного вместилища и нежно посмотрела на письма, лежавшие внутри. На каждом из них стояла печать Сомерсби.
На столе у кровати лежала ее сумочка, вышитая бисером, которую она обычно брала с собой, когда выходила с тетей. Сердце ее забилось от счастья, когда она достала из сумочки самое последнее письмо его светлости. Тетя получила его от лорда Сомерсби после концерта и тайно передала ей, после того как Марджори вышла из зала об руку с сэром Литон-Джонсом.
Ее сердце колотилось вовсю, когда она ломала печать и развертывала листок. Наконец можно было упиваться каждым словом.
«Моя драгоценная царица фей!
Не проходит ни минуты, чтобы я не обдумывал наше положение. Я убежден, что Раштон, несмотря на свое дружеское отношение ко мне, без колебаний помешает нашему браку. Мои деньги в его руках, что меня очень огорчает. Если бы ты только согласилась на мой первоначальный план. Прошу тебя, обдумай все снова. Лучше всего бежать в наше поместье. Напрасно ты находишь это таким уж отвратительным. Всему виною неземная красота твоего разума и сердца. Хотя, может быть, тебя ужасно тошнит, когда ты долго путешествуешь в экипаже? Ничего страшного. Мы будем останавливаться так часто, как тебе понадобится.
Как бы то ни было, хотя наш дом ужасно далеко от Бата, не могла бы ты все же согласиться, чтобы мы стали мужем и женой?
Преданный тебе Эван».
Дафна прижала письмо к губам и проглотила слюну. На нее как-то дурно подействовали слова Сомерсби о тошноте при путешествиях. Через мгновение, почувствовав себя лучше, она прижала послание к сердцу, закрыла глаза и улыбнулась. Она так сильно любила Эвана, что просто не могла раньше себе такого представить. В нем было все, что она хотела найти в мужчине, он никогда не говорил ей сложные вещи и всегда заботился о том, чтобы ей было хорошо.
Однако ей не хотелось бежать с ним. Она отбросила одеяло, достала из-под кровати ящичек для письменных принадлежностей и начала писать письмо своему возлюбленному, вновь сообщая ему, что она может вступить в брак только как положено. Все другие пути для нее немыслимы. Когда она закончила, она запечатала письмо и убрала его в сумочку, чтобы завтра отдать тете, которая и доставит послание Сомерсби.
Тетя Лидди оказалась лучшей из тетушек. Из-за ее доброты Дафна смогла обменяться с Эваном не менее чем дюжиной писем и провела несколько часов в его обществе на фоне самых замечательных видов — несколько раз в Весенних садах, три раза на канале и каждое утро в зале для питья минеральной воды. Она и Эван под покровительством тети потихоньку начали осваивать деликатную науку осторожности. Они сумели несколько раз потанцевать вместе в отсутствие Марджори — а однажды даже под ее бдительным взором! — не дав ни малейшего повода для сплетен. Дафна как-то играла в вист с Эваном и с тетей Лидди, по настоянию которой мистер Раштон был четвертым игроком. Теперь они забавлялись, пытаясь определить, сколько времени они сумеют выдержать, не бросая друг на друга тоскующие взгляды.
Тетя Лидди сказала, что она ею гордится. Может быть, потому, что они оба так хорошо сыграли. Хотя Дафна не вполне была в этом уверена. Во время игры тетя и мистер Раштон в один голос то и дело восклицали, что никогда больше не станут играть в вист с этой парой! Сама-то Дафна получала от игры большое удовольствие. Но лучше всего был тот момент, когда, вставая, она с восторгом почувствовала, что пальцы Эвана легко касаются ее пальцев в знак его любви к ней.
О, как она его любила, но что же им было делать?
20
На следующий день после концерта Марджори узнала, что Раштон уехал в свой загородный дом Раштон-хауз — известный также под названием «Усадьба» — очевидно, по какому-то срочному делу. По словам Оливии Притчард, он не собирался возвращаться целых две недели.
— Он всегда очень усердно занимается всем, что касается его земель, — уважительно произнесла мисс Притчард. — Уверена, что ни одно поместье в целой Англии не управляется лучше, чем «Усадьба».
Марджори недоумевала, как может женщина быть так одержима мужчиной, как Оливия — Раштоном. Она всегда была готова нахваливать его не умолкая. Все же Марджори не сомневалась, что странное исчезновение Раштона вызвано скорее злосчастным инцидентом во время исполнения Генделя, чем каким-нибудь предполагаемым срочным делом.
Она не стала говорить это мисс Притчард.
Ей и не надо было это говорить. Мисс Притчард сама подняла эту щекотливую тему.
— Полагаю, вы думаете, что он уехал из-за той поистине странной фразы, которую он вчера вечером произнес во всеуслышание в концертном зале. Уверяю вас, Раштон не уехал бы из-за такого пустяка. Безусловно, у него была более веская причина для отъезда.
Марджори глотнула воды, которую тетя обычно пила каждый день, и снова удивилась, как можно переносить такой мерзкий вкус. После этого она сказала:
— Уверена, что меня не касается даже то, что он уехал, а тем более почему.
Оливия улыбнулась и, как показалось Марджори, приняла довольный вид.
— Вы совершенно правы. Боюсь, что у многих моих знакомых в Бате вошло в привычку слишком интересоваться приездами и отъездами наших общих друзей. Конечно, Раштона всегда всем очень не хватает. Нечасто встретишь такое сочетание хорошего воспитания, манер и безупречного вкуса, как у него. — Затем она резко повернула разговор в другое русло. Улыбнулась еще шире, и ее зеленые глаза засияли вызовом. — Но скажите мне, дорогая, вы все еще убеждены, что ваша сестра до конца лета выйдет за Сомерсби? Ведь он почти не обращает на нее внимания. Я наблюдала за ними, чтобы уяснять себе, чего достигла Дафна. О, я только хотела бы дать вам более точный отчет.
Марджори удивилась, насколько ей безразлична язвительность молодой женщины, стоящей перед ней. Что касается ее, она не смогла удержаться и посмотрела на свою сестру, которая увлеченно беседовала с сестрой мистера Раштона, Эванджелиной. В противоположном конце зала был Сомерсби, но Дафна едва ли замечала его присутствие.
Проглотив оставшуюся в стакане батскую минеральную воду, Марджори ответила притворно-сладким голосом:
— Что же, если она и выйдет за Сомерсби, то мисс Раштон, возможно, поможет ей выбрать подвенечное платье. — Затем она отошла от мисс Притчард, зная, что последнее замечание наверняка ее уязвит. Эванджелина и Дафна очень подружились за последние две недели, и Оливия явно утрачивала свои позиции.
Шло время. Марджори наняла еще двух швей и чаще стала сопровождать Дафну и тетю в различных поездках. Общество, в котором путешествовала миссис Вэнстроу, было довольно большим и энергичным. Часто дюжина человек или даже больше сопровождали их в Весенние сады или на прогулку по Оранской роще, где воздвигали памятник в честь Вильгельма, принца Оранского, который посетил город Бат в 1734 году.
Большие частные балы и праздники не одобрял распорядитель, эта традиция поддерживалась с начала восемнадцатого века, когда здесь царил Красавчик Нэш. Но утренние визиты приветствовались, а завтраки на воздухе если не поощряли, то по крайней мере терпели.
Марджори очень нравилось, что Дафна просто расцвела в обществе прекрасных друзей. В частности, рядом с ней всегда был сэр Литон-Джонс, который постоянно спрашивал, какую услугу он может оказать ей или Марджори. Когда Дафна отметила это однажды в разговоре, Марджори для пробы спросила:
— И как ты находишь баронета? По-твоему, он хороший человек?
Дафна в этот момент делала очень неровные стежки на кружевном носовом платке, отвечая с теплой улыбкой:
— Он один из самых приятных людей, которых я встретила за всю свою жизнь. Он всегда дружелюбен и говорит всем такие добрые слова! Мне он очень нравится.
Марджори очень обрадовалась и сказала, похлопав Дафну по руке:
— Не бойся его поощрять, если хочешь, Дафна.
— Поощрять его? — спросила та, нахмурившись. — Почему? Разве он чем-то расстроен в последнее время? Я не замечала. Но когда я его увижу в следующий раз, я сделаю ему комплимент насчет его сюртука. Это его обрадует. Он всегда носит такие красивые сюртуки. Ты заметила? Помнишь, какой был на нем вчера? Цвета бордо!
Марджи вздохнула. Судя по ответу Дафны, она совсем ничего не поняла. Что касается одежды сэра Литон-Джонса, она давно заметила в нем склонность к щегольству. Бархатный сюртук цвета бордо вместе с желтым жилетом только подтвердил ее подозрение. Баронет одевался, следуя едва ли не последнему крику моды.
Она больше ничего не сказала Дафне ни о баронете, ни о его одежде и положилась на судьбу, надеясь, что через несколько недель все счастливо завершится. Хотя июль был в самом разгаре, она верила, что с помощью тети Дафна вскоре выйдет замуж.
21
Марджори особенно любила посещать магазин на Милсом-стрит. В этом многолюдном месте с богатым ассортиментом она находила все необходимое, чтобы постоянно обеспечивать тетю модной одеждой, и по крайней мере через день туда заглядывала.
Как только миссис Вэнстроу предоставила ей свой кошелек, Марджори с радостью обнаружила, что тетя не жалела расходов ни на прекрасную ткань, ни на мельчайшую деталь наряда. К тому же тетя Лидди была женщиной исключительного вкуса. Все это давало Марджори возможность удовлетворять все свои художественные прихоти, не думая о расходах.
Молодые люди, обычно обслуживавшие Марджори в магазине, быстро стали ее хорошими знакомыми. Они очень скоро догадались о ее намерениях, не задав ей ни единого грубого вопроса, в отличие от миссис Притчард, которая спросила на днях:
— Так вы, милочка, решили наряжать свою тетю, а?
Она могла не обращать никакого внимания на миссис Притчард. Так она и сделала. Клерки заслужили ее одобрение, оказав ей должное уважение. И если не была на это способна миссис Притчард, то и бог с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29