Зная, чем можно растопить лед Таниных отказов, я пообещала купить ей Библию в красивом и прочном кожаном переплете. Таня покусала губы и согласилась. Платье ей подошло идеально! И неудивительно, Таня его шила сама, знала здесь каждый стежок! Я же отдала ей маску, которую случайно купила в лавке всяческих редкостей, таким образом дополнив Танин костюм.
После танцев мы смеялись, вспоминали курьезы, рассказывали анекдоты про знакомых.
— Наталья, вы могли бы снять вашу маску, бал окончился уже, — сказал Александр Михайлович вдруг. Он улыбался.
Танин взгляд метнулся ко мне. Истина должна была открыться. Мне на мгновение стало не по себе от глупой и жестокой затеи. Но я переборола свои чувства и кивнула Тане. Она медленно развязала узелок на затылке и сняла с лица кусочек картона, обшитый шелком.
— Таня, ты была великолепна, — улыбнулся ей Николка.
Надо было видеть лицо моего мужа. Оно приобрело нездоровый землистый оттенок. Глаза его перестали быть лучистыми и добрыми, как во время танцев. Тане он не сказал ни слова, но именно она больше всех почувствовала себя виноватой.
— Я не должна была, — пролепетала она, закрыла лицо руками и разрыдалась.
Мы с Николкой замерли.
— Вот к чему привели ваши шутки! — сделал выводы Александр Михайлович.
Со мною он не разговаривал несколько дней. Но я и не нуждалась в общении с ним. Я была рада, что рядом со мною был еще полдня мой дорогой Николка. Мне не нужен больше никто другой.
На следующий день супруг приехал чуть раньше обычного. Я столкнулась с ним в дверях столовой. Он не поздоровался со мною.
— Вы так и будете меня избегать и молчать при встрече? — спросила я.
— Мне не следует перед вами отчитываться, как, собственно, и вам передо мной.
— Я должна извиниться перед вами? Он долго смотрел на меня.
— Не надо, вы будете неискренни. Но позвольте мне один вопрос: вы извинились перед Таней?
И он прошел мимо меня, оставив наедине с размышлениями.
Я настолько дурна? Да, мы придумали затею с горничной ради смеха, чтобы позабавиться. Но нельзя же не иметь абсолютно никакого чувства юмора! А извиняться перед Таней! Да это просто смешно! Я купила ей Библию, которую она приняла!
Глава 3
Ранней весной своим вниманием нас решил почтить кузен Александра Михайловича — Егорушка. Был он миловиден, как девица, следил за модой, был игроком и мотом, поговаривали, что он недурно поет. Он поселился у нас с уверенностью молодого лп зверька, который за свою короткую жизнь не знал запретов, а потому и думал, будто ему дозволено все. Он, как и Николка, тоже где-то учился, я не интересовалась, где именно, скорее всего в гражданском заведении. Но как же они были не похожи!
Я невольно сравнивала двух мальчиков, ровесников, и в итоге приходила к выводу о том, что верно царь наш Петр находил, что «нерадивую младость надобно сечь». Конечно, мой Николка не был святым, ему были свойственны проказы и шалости. Он мог одурачить кого угодно, придумать даже злую шутку, но не был капризным и избалованным. Егорушка же вел себя, будто вкусил все пороки вселенной: он нагло рассуждал о женщинах и любви, играл в карты и много проигрывал. Едва ли не каждый день покупал себе новые вещи. Любил украшения не меньше, чем, наверное, восточные владыки.
Он быстро освоился на новом месте. Брал без разрешения книги в кабинете Александра Михайловича, курил в гостиной. Сначала я относилась к нему как к. избалованному младенцу. Только из вежливости интересовалась его настроением, разговаривала с ним о погоде. Он мне показывал, какие перчатки купил недавно, говорил, сколько потратил вчера в карты, рассказывал анекдоты, которые мне не казались забавными.
Оказалось, что его разговорчивость была только поводом для того, чтобы начать волочиться за мной самым бесстыдным и безобразным образом. Субботним вечером он был готов пойти в наступление. Приехал к ужину, не опоздав. Пел что-то вполголоса. Преподнес мне коробку моих любимых конфет.
Когда Александр Михайлович ушел в кабинет работать, Егорушка проводил меня в гостиную до моего любимого кресла, присел на диван напротив.
— У вашего супруга, моего кузена, отличная библиотека, — сказал он сладким голосом, готовый уже начать читать вирши после подобного вступления.
— Я знаю, но это не дает права ни мне, ни вам разбрасывать книги, где заблагорассудится. Если вам самим лень поставить книгу на полку, то можете дать необходимые приказания прислуге.
Я отчитала его как маленького ребенка и чувствовала себя правой. Он был младше меня, дурно воспитан. Матушка его, поручая моей заботе, сказала, что Егорушку надо еще учить и учить. Я не смогла сдержаться, увидев на подоконнике в коридоре том Шекспира издания конца восемнадцатого века. Егорушка покраснел, но, как оказалось, не от стыда, а от того, что получил словесную оплеуху.
— И не скучно вам одной по вечерам? — спросил он, оправившись.
— Я не жалуюсь. Таня, милая, принеси мне рукоделие. Читаю иногда. Часто у нас по вечерам бывают гости.
— О! Я видел ваших гостей! Они без умолка говорят о политике, спорят, шумят. Но, как я понял, вас обожают и боготворят.
— Я им не приказывала меня боготворить.
— Верю. Это приходит само. Едва я ступил на порог вашего дома, как понял, что здесь незримо царит дух божественной красоты. Он окутывает прекрасную хозяйку, тянется за ней шлейфом! Я был сражен в самое сердце в тот самый миг, когда судьба дала нам возможность встретиться и познакомиться. Тем более мы родственники, в некотором смысле. О! С каким бы упоением я скрасил ваши вечера! Приказывайте мне, я весь в вашей власти!
Я смотрела в его темные глазки, в которых светился пошловатый огонек. Мне хотелось смеяться. И вместе с тем выкинуть его вон из гостиной, а лучше — за порог дома. Самовлюбленный мальчишка!
— Я мог бы вместо нашей горничной приносить вам рукоделие, протягивать перчатки, следовать за вами повсюду…
— Увольте! Я бы не вынесла постоянно видеть одно и то же лицо.
Но Егорушка не унимался.
— В средневековье, — сказала он, — был очень милый обычай. Рыцарь служил замужней даме, совершал подвиги в надежде получить ее платок или просто благосклонный взгляд. Высшим счастьем был поцелуй дамы сердца!
— Я слышала про эти обычаи. И знаю также то, что дамы средневековые мылись два раза в жизни — при рождении и перед свадьбой. Как вы думаете, приятно ли пахли их платки? Согласитесь, что романтика средневековья от нас далека! Ко всему прочему, вы не уходите завтра в крестовый поход сражаться с неверными. — Я взяла у Тани свое рукоделие. — Спасибо, Таня. Ты можешь идти! — Я принялась раскладывать нитки.
— Но сам обычай потрясающе красив. Что у вас будет на платке? — спросил он, присаживаясь к моим ногам.
Я убрала от его взглядов свою работу.
— Я суеверна, простите, не люблю показывать работу, пока не завязала последний узелок. Вы же сядьте на место.
— Место рыцаря — у ног его прекрасной возлюбленной.
— Думаете, хоть кто-то в этом доме оценит по достоинству средневековый романтизм?
Егорушка не видел в Александре Михайловиче помехи.
— Но вы же не расскажете своему строгому супругу о нашей маленькой тайне!
— Боже, — вздохнула я, — при чем тут Александр Михайлович? Выбирайте себе другую даму сердца, Егорушка! Я уже успела утомиться от вашей трескотни!
После такой беседы Егорушка больше не пытался ухаживать за мною, и слава богу. О его проделках я не рассказала мужу, чтобы он не сердился.
Встречалась я и с Вирсавией Андреевной, пока та не уехала в столицу. Несколько раз мы с ней даже ездили вместе в храм.
Я немного отчужденно смотрела на молящихся, и меня не оставляла мысль о том, что, по сути, все мы — язычники. И бога единого нет. Есть только оболочка, а каждый придумывает себе бога по душе. У ревностного постника и схизматика — грозный и карающий бог. У матери семейства — милостивый и добрый заступник. У безродной любовницы известного графа — прощающий грехи земные. Я еще не выбрала себе бога, потому, видно, и не могла упоенно молиться, плакать перед иконами. За меня молилась Таня.
Вирсавия Андреевна преображалась в храме, черный платок ей необычно был к лицу. Но и в молитве она оставалась молодой привлекательной женщиной, чуждой религии.
— Вирсавия Андреевна, — спросила я ее по пути домой, — верно, что вы в монастырь хотели пойти после смерти супруга?
— Да, Анна Николаевна, верно. Но потом поняла, что этот подвиг мне не по силам. И не стала обманывать ни себя, ни других…
— Сергей Иванович! Вот так неожиданность! Я рада вам, присаживайтесь, будем говорить.
Я была в гостиной, читала, Сергей Иванович был вовремя: я как раз не знала, чем еще заняться.
— Добрый день, Анна Николаевна, — с поклоном отозвался тот. — Только разрешите мне сказать несколько слов Александру Михайловичу.
— Супруга нет дома, вам придется подождать. Прошу вас скрасить мое одиночество. Вы, Сергей Иванович, не были у нас три недели!
— Вы правы! Но, простите меня, голубушка, Анна Николаевна, душой рад бы побеседовать с вами — но времени нет!
— Какой вы злой! — недовольно сказала я. — Мы отменяли три недели гостей, а вы и словом не желаете со мной обмолвиться! Между прочим, вам Александр Михайлович нужен, а он может с минуты на минуту подойти. Так что присаживайтесь.
Сергей Иванович повиновался.
— Что нового произошло у вас? — спросила я. — Не может быть, чтобы почти месяц прошел без новостей!
Сергей Иванович смутился, немного даже растерялся, но я начала упрашивать его рассказать.
— Сергей Иванович! Признайтесь — наверняка что-то интересное!
— Даже не знаю, как сказать! — признался он.
— Не томите! — воскликнула я со смехом.
— Женюсь! — со смущенной улыбкой сказал он. — Женюсь, Анна Николаевна.
— Вот так новость! — охнула я. — Даже не знаю, радоваться мне или нет!
Сергей Иванович еще больше смутился.
— Зачем вы такое говорите, Анна Николаевна!
— Теряю одного из поклонников! Бог ты мой! Получается, что теперь я буду не единственной дамой на наших вечерах! — со смехом подвела итог я.
— Полно вам!
— Не спрашиваю — кто она! — перебила его я. — Сейчас спрашивать имя вашей невесты противоречит всем правилам приличия. Все равно узнаю — рано или поздно. Вы лучше мне скажите, какая она, на ваш взгляд?
Сергей Иванович усмехнулся в сторону.
— Любите вы, Анна Николаевна, задавать вопросы, на которые я не могу найти сразу ответ!
— Признайтесь!
— Она на вас похожа! — вдруг сказал он.
— И чем же? — удивленно спросила я.
— Вот опять, не знаю, как вам объяснить! Похожа — а не вы!.. Простите, Анна Николаевна, но мне пора. Не дождался Александра Михайлович, а жаль! Поклон ему передавайте.
— Непременно! — пообещала я. — Всего хорошего. «Вот странно, — подумала я тогда, — человек живет один, а потом в какой-то момент в его жизнь входит другой человек, они вместе изо дня в день, меняют друг друга, делают друг друга счастливыми или несчастными. Но как же приятно быть невестой… Неизвестность, ожидания супружеской жизни, беспричинные слезы, глупости, стихи, прощание с памятными местами детства, альбомы с рисунками. И кажется — знаешь, что будет наперед, а выходит совсем иначе… Наверно, я несчастлива».
Глава 4
Я перестала ездить на званые вечера, вставала рано, подолгу гуляла на улице, сопровождала Таню в кондитерские или к башмачнику. Мы много беседовали, я узнала, что Таня нешуточно за меня беспокоится и удручает ее, что не видит она согласия в моей семье. Я отмахивалась, как всегда. Но Таня говорила, что молится Божьей Матери каждый вечер за меня.
Весна была в разгаре, снега почти не осталось, воздух был влажный и звонкий. И с пробуждением природы в самой глубине души просыпались какие-то неясные, но властные чувства. Наступала пора томления и ожидания.
Мы с Таней неспешно прогуливались недалеко от дома. В этот день нам было особенно хорошо.
— Таня, ты ничего не ощущаешь?
— Тревожно мне, Анна Николаевна.
— Я же как будто жду непонятно чего…
— Осторожней, Анна Николаевна. Может быть, приглянулся вам кто?
— Не говори глупостей, миленькая! Ты ли не знаешь, с кем я общаюсь, кто окружает меня. Скука одна.
Таня вздохнула.
— С вас Сергей Иванович глаз не сводит.
— Оставь. Сергей Иванович молод и не в меру пылок. К тому же он собирается жениться. Муж уже на него стал косо смотреть. Правильно, Сергей Иванович приходит едва ли не каждый день с цветами, а у самого невеста.
Я наступила в лужу.
— Анна Николаевна!
— Поздно, Таня, — улыбнулась глупо я. — Ноги уже мокрые.
— Скорее домой! Господи, да что лее вы под ноги не смотрите, что же вы как дитя малое! — запричитала Таня.
— Весна! Успокойся, миленькая, я даже рада. Наконец-то почувствовала полностью весенние воды!
— Не смешно, Анна Николаевна. Идемте скорее!
— Таня, не волнуйся за меня! Танечка, я так счастлива! Перестань меня уговаривать. Таня! Весна, вот она, пришла наконец, я думала, не дождусь!
— Что вы говорите! Идемте же, сколько стоять на месте в мокрых ботинках!
— Идем, идем! И завтра непременно пойдем погулять, просто так, чтобы не было скучно!
Солнце закатно лизнуло лужи и отразилось в окнах расплавленным золотом. Я вдохнула свежего воздуха.
— Хорошо, Таня, — прошептала я.
— Ах, Анна Николаевна, идемте скорее. Простынете!
Вошли мы с шумом, Таня меня называла непослушным ребенком, а я дурачилась.
Александр прошел мимо нас, ничего не сказав, даже не поздоровался, даже не кивнул. Мы с Таней переглянулись.
— Что-то случилось, — ахнула Таня.
— Замолчи, не может быть. Я сейчас узнаю.
Я постучала в кабинет супруга. Ответа не последовало. Я постучалась чуть сильнее, а потом приоткрыла немного дверь.
— Александр Михайлович, к вам можно войти? — спросила я, забыв про мокрые ноги.
— Анна? Это вы? Что вам угодно?
— Что-то случилось?
— Нет, Анна, нет. Почему вы спросили?
— На вас лица нет! Я беспокоюсь.
— Анна, когда случается что-то, вы обычно не замечаете. Почему спрашиваете о каких-то глупостях?
Он стоял посреди кабинета, отвернувшись от меня, курил. Я не любила, когда он курит. Не переносила запах табака. Стол был завален, как всегда, бумагами, книги в шкафах просвечивали темными корешками. Было полутемно.
— Александр Михайлович, скажите, на самом деле все в порядке?
— Анна, я все вам сказал. Возможно, я задержусь за работой и опоздаю к ужину, не ждите меня, пожалуйста.
Я вышла.
— Что там? — обеспокоенно спросила Таня.
— Ничего не сказал, — пожала плечами я.
С утра ко мне в комнату торопливо постучала в дверь Таня.
— Входите, — но она была уже в комнате, волосы ее были растрепаны, в покрасневших глазах стояли слезы.
— Таня, что произошло? — Я быстро встала, усадила Таню на кровать. — Говори! — приказала я.
— Господи, — и слезы закапали на темный подол платья.
— Говори же, что произошло? — вцепилась я ей в плечи.
— Николай Николаевич!..
— Что? Что с Николкой?!!
— Ранен! В лазарете он! Господи!
— Как ранен? Таня! Прекрати реветь. Говори, — но у меня самой уже начиналась самая настоящая истерика.
— Ранен! Говорю, что знаю! Он в лазарете!
— Откуда ты знаешь?! — я уже сорвалась на крик.
— Александр Михайлович звонили! Я говорила с ними.
— Где Николка сейчас?
— В лазарете их военном, я больше ничего не знаю. Господи, что будет!
— Одеваться! — приказала я. — Темное платье, и прикажи, чтобы Савелий отвез меня.
— Нет Савелия, он с Александром Михайловичем.
Я металась по комнате, сталкивалась с Таней, бестолково перебирала чулки. Кружевные юбки были так накрахмалены, что по жесткости напоминали картон. В висках стучал страх, пальцы дрожали. Я отдернула на ходу кисейные занавески. Солнечный день, а мой единственный близкий человек… умирает. Нет!!! Господи, только не это! Не дай смерти! Прости! Спаси и сохрани!
Наконец! Я, кажется, одевалась год!
Выбежала на крыльцо, помахала бархатной черной перчаткой извозчику, назвала адрес училища.
— И побыстрее! — приказала я.
На проходной, нервничая и чуть не плача, долго и сбивчиво объясняла, кто я и зачем здесь. И тут появился Александр Михайлович. Меня сразу пропустили, когда он назвался.
— Александр Михайлович! Объясните, что делает Николка в лазарете? Что с ним? Почему произошел несчастный случай? Как Николка себя чувствует?
— Успокойтесь, Анна!
Мы шли по каким-то коридорам. Я едва поспевала за мужем.
— Как может быть человек в полном порядке, находясь в лазарете?! Что с моим братом?
— Да жив ваш ненормальный братец! Жив! Слышите меня? У него сейчас другие проблемы! Просто его могут исключить из училища!
Я на ходу подняла вуаль на шляпе.
— Мне надо видеть его!
— Надо спросить разрешения. Мы как раз туда идем. Вы пойдете к Николаю, а мне надо поговорить о будущем вашего брата с несколькими людьми, в том числе и с полковником Валеевым.
— Почему его могут исключить? Я знаю, что он на хорошем счету! О каком будущем вы говорите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
После танцев мы смеялись, вспоминали курьезы, рассказывали анекдоты про знакомых.
— Наталья, вы могли бы снять вашу маску, бал окончился уже, — сказал Александр Михайлович вдруг. Он улыбался.
Танин взгляд метнулся ко мне. Истина должна была открыться. Мне на мгновение стало не по себе от глупой и жестокой затеи. Но я переборола свои чувства и кивнула Тане. Она медленно развязала узелок на затылке и сняла с лица кусочек картона, обшитый шелком.
— Таня, ты была великолепна, — улыбнулся ей Николка.
Надо было видеть лицо моего мужа. Оно приобрело нездоровый землистый оттенок. Глаза его перестали быть лучистыми и добрыми, как во время танцев. Тане он не сказал ни слова, но именно она больше всех почувствовала себя виноватой.
— Я не должна была, — пролепетала она, закрыла лицо руками и разрыдалась.
Мы с Николкой замерли.
— Вот к чему привели ваши шутки! — сделал выводы Александр Михайлович.
Со мною он не разговаривал несколько дней. Но я и не нуждалась в общении с ним. Я была рада, что рядом со мною был еще полдня мой дорогой Николка. Мне не нужен больше никто другой.
На следующий день супруг приехал чуть раньше обычного. Я столкнулась с ним в дверях столовой. Он не поздоровался со мною.
— Вы так и будете меня избегать и молчать при встрече? — спросила я.
— Мне не следует перед вами отчитываться, как, собственно, и вам передо мной.
— Я должна извиниться перед вами? Он долго смотрел на меня.
— Не надо, вы будете неискренни. Но позвольте мне один вопрос: вы извинились перед Таней?
И он прошел мимо меня, оставив наедине с размышлениями.
Я настолько дурна? Да, мы придумали затею с горничной ради смеха, чтобы позабавиться. Но нельзя же не иметь абсолютно никакого чувства юмора! А извиняться перед Таней! Да это просто смешно! Я купила ей Библию, которую она приняла!
Глава 3
Ранней весной своим вниманием нас решил почтить кузен Александра Михайловича — Егорушка. Был он миловиден, как девица, следил за модой, был игроком и мотом, поговаривали, что он недурно поет. Он поселился у нас с уверенностью молодого лп зверька, который за свою короткую жизнь не знал запретов, а потому и думал, будто ему дозволено все. Он, как и Николка, тоже где-то учился, я не интересовалась, где именно, скорее всего в гражданском заведении. Но как же они были не похожи!
Я невольно сравнивала двух мальчиков, ровесников, и в итоге приходила к выводу о том, что верно царь наш Петр находил, что «нерадивую младость надобно сечь». Конечно, мой Николка не был святым, ему были свойственны проказы и шалости. Он мог одурачить кого угодно, придумать даже злую шутку, но не был капризным и избалованным. Егорушка же вел себя, будто вкусил все пороки вселенной: он нагло рассуждал о женщинах и любви, играл в карты и много проигрывал. Едва ли не каждый день покупал себе новые вещи. Любил украшения не меньше, чем, наверное, восточные владыки.
Он быстро освоился на новом месте. Брал без разрешения книги в кабинете Александра Михайловича, курил в гостиной. Сначала я относилась к нему как к. избалованному младенцу. Только из вежливости интересовалась его настроением, разговаривала с ним о погоде. Он мне показывал, какие перчатки купил недавно, говорил, сколько потратил вчера в карты, рассказывал анекдоты, которые мне не казались забавными.
Оказалось, что его разговорчивость была только поводом для того, чтобы начать волочиться за мной самым бесстыдным и безобразным образом. Субботним вечером он был готов пойти в наступление. Приехал к ужину, не опоздав. Пел что-то вполголоса. Преподнес мне коробку моих любимых конфет.
Когда Александр Михайлович ушел в кабинет работать, Егорушка проводил меня в гостиную до моего любимого кресла, присел на диван напротив.
— У вашего супруга, моего кузена, отличная библиотека, — сказал он сладким голосом, готовый уже начать читать вирши после подобного вступления.
— Я знаю, но это не дает права ни мне, ни вам разбрасывать книги, где заблагорассудится. Если вам самим лень поставить книгу на полку, то можете дать необходимые приказания прислуге.
Я отчитала его как маленького ребенка и чувствовала себя правой. Он был младше меня, дурно воспитан. Матушка его, поручая моей заботе, сказала, что Егорушку надо еще учить и учить. Я не смогла сдержаться, увидев на подоконнике в коридоре том Шекспира издания конца восемнадцатого века. Егорушка покраснел, но, как оказалось, не от стыда, а от того, что получил словесную оплеуху.
— И не скучно вам одной по вечерам? — спросил он, оправившись.
— Я не жалуюсь. Таня, милая, принеси мне рукоделие. Читаю иногда. Часто у нас по вечерам бывают гости.
— О! Я видел ваших гостей! Они без умолка говорят о политике, спорят, шумят. Но, как я понял, вас обожают и боготворят.
— Я им не приказывала меня боготворить.
— Верю. Это приходит само. Едва я ступил на порог вашего дома, как понял, что здесь незримо царит дух божественной красоты. Он окутывает прекрасную хозяйку, тянется за ней шлейфом! Я был сражен в самое сердце в тот самый миг, когда судьба дала нам возможность встретиться и познакомиться. Тем более мы родственники, в некотором смысле. О! С каким бы упоением я скрасил ваши вечера! Приказывайте мне, я весь в вашей власти!
Я смотрела в его темные глазки, в которых светился пошловатый огонек. Мне хотелось смеяться. И вместе с тем выкинуть его вон из гостиной, а лучше — за порог дома. Самовлюбленный мальчишка!
— Я мог бы вместо нашей горничной приносить вам рукоделие, протягивать перчатки, следовать за вами повсюду…
— Увольте! Я бы не вынесла постоянно видеть одно и то же лицо.
Но Егорушка не унимался.
— В средневековье, — сказала он, — был очень милый обычай. Рыцарь служил замужней даме, совершал подвиги в надежде получить ее платок или просто благосклонный взгляд. Высшим счастьем был поцелуй дамы сердца!
— Я слышала про эти обычаи. И знаю также то, что дамы средневековые мылись два раза в жизни — при рождении и перед свадьбой. Как вы думаете, приятно ли пахли их платки? Согласитесь, что романтика средневековья от нас далека! Ко всему прочему, вы не уходите завтра в крестовый поход сражаться с неверными. — Я взяла у Тани свое рукоделие. — Спасибо, Таня. Ты можешь идти! — Я принялась раскладывать нитки.
— Но сам обычай потрясающе красив. Что у вас будет на платке? — спросил он, присаживаясь к моим ногам.
Я убрала от его взглядов свою работу.
— Я суеверна, простите, не люблю показывать работу, пока не завязала последний узелок. Вы же сядьте на место.
— Место рыцаря — у ног его прекрасной возлюбленной.
— Думаете, хоть кто-то в этом доме оценит по достоинству средневековый романтизм?
Егорушка не видел в Александре Михайловиче помехи.
— Но вы же не расскажете своему строгому супругу о нашей маленькой тайне!
— Боже, — вздохнула я, — при чем тут Александр Михайлович? Выбирайте себе другую даму сердца, Егорушка! Я уже успела утомиться от вашей трескотни!
После такой беседы Егорушка больше не пытался ухаживать за мною, и слава богу. О его проделках я не рассказала мужу, чтобы он не сердился.
Встречалась я и с Вирсавией Андреевной, пока та не уехала в столицу. Несколько раз мы с ней даже ездили вместе в храм.
Я немного отчужденно смотрела на молящихся, и меня не оставляла мысль о том, что, по сути, все мы — язычники. И бога единого нет. Есть только оболочка, а каждый придумывает себе бога по душе. У ревностного постника и схизматика — грозный и карающий бог. У матери семейства — милостивый и добрый заступник. У безродной любовницы известного графа — прощающий грехи земные. Я еще не выбрала себе бога, потому, видно, и не могла упоенно молиться, плакать перед иконами. За меня молилась Таня.
Вирсавия Андреевна преображалась в храме, черный платок ей необычно был к лицу. Но и в молитве она оставалась молодой привлекательной женщиной, чуждой религии.
— Вирсавия Андреевна, — спросила я ее по пути домой, — верно, что вы в монастырь хотели пойти после смерти супруга?
— Да, Анна Николаевна, верно. Но потом поняла, что этот подвиг мне не по силам. И не стала обманывать ни себя, ни других…
— Сергей Иванович! Вот так неожиданность! Я рада вам, присаживайтесь, будем говорить.
Я была в гостиной, читала, Сергей Иванович был вовремя: я как раз не знала, чем еще заняться.
— Добрый день, Анна Николаевна, — с поклоном отозвался тот. — Только разрешите мне сказать несколько слов Александру Михайловичу.
— Супруга нет дома, вам придется подождать. Прошу вас скрасить мое одиночество. Вы, Сергей Иванович, не были у нас три недели!
— Вы правы! Но, простите меня, голубушка, Анна Николаевна, душой рад бы побеседовать с вами — но времени нет!
— Какой вы злой! — недовольно сказала я. — Мы отменяли три недели гостей, а вы и словом не желаете со мной обмолвиться! Между прочим, вам Александр Михайлович нужен, а он может с минуты на минуту подойти. Так что присаживайтесь.
Сергей Иванович повиновался.
— Что нового произошло у вас? — спросила я. — Не может быть, чтобы почти месяц прошел без новостей!
Сергей Иванович смутился, немного даже растерялся, но я начала упрашивать его рассказать.
— Сергей Иванович! Признайтесь — наверняка что-то интересное!
— Даже не знаю, как сказать! — признался он.
— Не томите! — воскликнула я со смехом.
— Женюсь! — со смущенной улыбкой сказал он. — Женюсь, Анна Николаевна.
— Вот так новость! — охнула я. — Даже не знаю, радоваться мне или нет!
Сергей Иванович еще больше смутился.
— Зачем вы такое говорите, Анна Николаевна!
— Теряю одного из поклонников! Бог ты мой! Получается, что теперь я буду не единственной дамой на наших вечерах! — со смехом подвела итог я.
— Полно вам!
— Не спрашиваю — кто она! — перебила его я. — Сейчас спрашивать имя вашей невесты противоречит всем правилам приличия. Все равно узнаю — рано или поздно. Вы лучше мне скажите, какая она, на ваш взгляд?
Сергей Иванович усмехнулся в сторону.
— Любите вы, Анна Николаевна, задавать вопросы, на которые я не могу найти сразу ответ!
— Признайтесь!
— Она на вас похожа! — вдруг сказал он.
— И чем же? — удивленно спросила я.
— Вот опять, не знаю, как вам объяснить! Похожа — а не вы!.. Простите, Анна Николаевна, но мне пора. Не дождался Александра Михайлович, а жаль! Поклон ему передавайте.
— Непременно! — пообещала я. — Всего хорошего. «Вот странно, — подумала я тогда, — человек живет один, а потом в какой-то момент в его жизнь входит другой человек, они вместе изо дня в день, меняют друг друга, делают друг друга счастливыми или несчастными. Но как же приятно быть невестой… Неизвестность, ожидания супружеской жизни, беспричинные слезы, глупости, стихи, прощание с памятными местами детства, альбомы с рисунками. И кажется — знаешь, что будет наперед, а выходит совсем иначе… Наверно, я несчастлива».
Глава 4
Я перестала ездить на званые вечера, вставала рано, подолгу гуляла на улице, сопровождала Таню в кондитерские или к башмачнику. Мы много беседовали, я узнала, что Таня нешуточно за меня беспокоится и удручает ее, что не видит она согласия в моей семье. Я отмахивалась, как всегда. Но Таня говорила, что молится Божьей Матери каждый вечер за меня.
Весна была в разгаре, снега почти не осталось, воздух был влажный и звонкий. И с пробуждением природы в самой глубине души просыпались какие-то неясные, но властные чувства. Наступала пора томления и ожидания.
Мы с Таней неспешно прогуливались недалеко от дома. В этот день нам было особенно хорошо.
— Таня, ты ничего не ощущаешь?
— Тревожно мне, Анна Николаевна.
— Я же как будто жду непонятно чего…
— Осторожней, Анна Николаевна. Может быть, приглянулся вам кто?
— Не говори глупостей, миленькая! Ты ли не знаешь, с кем я общаюсь, кто окружает меня. Скука одна.
Таня вздохнула.
— С вас Сергей Иванович глаз не сводит.
— Оставь. Сергей Иванович молод и не в меру пылок. К тому же он собирается жениться. Муж уже на него стал косо смотреть. Правильно, Сергей Иванович приходит едва ли не каждый день с цветами, а у самого невеста.
Я наступила в лужу.
— Анна Николаевна!
— Поздно, Таня, — улыбнулась глупо я. — Ноги уже мокрые.
— Скорее домой! Господи, да что лее вы под ноги не смотрите, что же вы как дитя малое! — запричитала Таня.
— Весна! Успокойся, миленькая, я даже рада. Наконец-то почувствовала полностью весенние воды!
— Не смешно, Анна Николаевна. Идемте скорее!
— Таня, не волнуйся за меня! Танечка, я так счастлива! Перестань меня уговаривать. Таня! Весна, вот она, пришла наконец, я думала, не дождусь!
— Что вы говорите! Идемте же, сколько стоять на месте в мокрых ботинках!
— Идем, идем! И завтра непременно пойдем погулять, просто так, чтобы не было скучно!
Солнце закатно лизнуло лужи и отразилось в окнах расплавленным золотом. Я вдохнула свежего воздуха.
— Хорошо, Таня, — прошептала я.
— Ах, Анна Николаевна, идемте скорее. Простынете!
Вошли мы с шумом, Таня меня называла непослушным ребенком, а я дурачилась.
Александр прошел мимо нас, ничего не сказав, даже не поздоровался, даже не кивнул. Мы с Таней переглянулись.
— Что-то случилось, — ахнула Таня.
— Замолчи, не может быть. Я сейчас узнаю.
Я постучала в кабинет супруга. Ответа не последовало. Я постучалась чуть сильнее, а потом приоткрыла немного дверь.
— Александр Михайлович, к вам можно войти? — спросила я, забыв про мокрые ноги.
— Анна? Это вы? Что вам угодно?
— Что-то случилось?
— Нет, Анна, нет. Почему вы спросили?
— На вас лица нет! Я беспокоюсь.
— Анна, когда случается что-то, вы обычно не замечаете. Почему спрашиваете о каких-то глупостях?
Он стоял посреди кабинета, отвернувшись от меня, курил. Я не любила, когда он курит. Не переносила запах табака. Стол был завален, как всегда, бумагами, книги в шкафах просвечивали темными корешками. Было полутемно.
— Александр Михайлович, скажите, на самом деле все в порядке?
— Анна, я все вам сказал. Возможно, я задержусь за работой и опоздаю к ужину, не ждите меня, пожалуйста.
Я вышла.
— Что там? — обеспокоенно спросила Таня.
— Ничего не сказал, — пожала плечами я.
С утра ко мне в комнату торопливо постучала в дверь Таня.
— Входите, — но она была уже в комнате, волосы ее были растрепаны, в покрасневших глазах стояли слезы.
— Таня, что произошло? — Я быстро встала, усадила Таню на кровать. — Говори! — приказала я.
— Господи, — и слезы закапали на темный подол платья.
— Говори же, что произошло? — вцепилась я ей в плечи.
— Николай Николаевич!..
— Что? Что с Николкой?!!
— Ранен! В лазарете он! Господи!
— Как ранен? Таня! Прекрати реветь. Говори, — но у меня самой уже начиналась самая настоящая истерика.
— Ранен! Говорю, что знаю! Он в лазарете!
— Откуда ты знаешь?! — я уже сорвалась на крик.
— Александр Михайлович звонили! Я говорила с ними.
— Где Николка сейчас?
— В лазарете их военном, я больше ничего не знаю. Господи, что будет!
— Одеваться! — приказала я. — Темное платье, и прикажи, чтобы Савелий отвез меня.
— Нет Савелия, он с Александром Михайловичем.
Я металась по комнате, сталкивалась с Таней, бестолково перебирала чулки. Кружевные юбки были так накрахмалены, что по жесткости напоминали картон. В висках стучал страх, пальцы дрожали. Я отдернула на ходу кисейные занавески. Солнечный день, а мой единственный близкий человек… умирает. Нет!!! Господи, только не это! Не дай смерти! Прости! Спаси и сохрани!
Наконец! Я, кажется, одевалась год!
Выбежала на крыльцо, помахала бархатной черной перчаткой извозчику, назвала адрес училища.
— И побыстрее! — приказала я.
На проходной, нервничая и чуть не плача, долго и сбивчиво объясняла, кто я и зачем здесь. И тут появился Александр Михайлович. Меня сразу пропустили, когда он назвался.
— Александр Михайлович! Объясните, что делает Николка в лазарете? Что с ним? Почему произошел несчастный случай? Как Николка себя чувствует?
— Успокойтесь, Анна!
Мы шли по каким-то коридорам. Я едва поспевала за мужем.
— Как может быть человек в полном порядке, находясь в лазарете?! Что с моим братом?
— Да жив ваш ненормальный братец! Жив! Слышите меня? У него сейчас другие проблемы! Просто его могут исключить из училища!
Я на ходу подняла вуаль на шляпе.
— Мне надо видеть его!
— Надо спросить разрешения. Мы как раз туда идем. Вы пойдете к Николаю, а мне надо поговорить о будущем вашего брата с несколькими людьми, в том числе и с полковником Валеевым.
— Почему его могут исключить? Я знаю, что он на хорошем счету! О каком будущем вы говорите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19