И сейчас он снова целует ее.
Боже, как сладки эти поцелуи! Огонь пробежал по телу Кэтлин, когда требовательные горячие губы Уэйда принялись теребить ее рот. Уговаривая, заставляя, повелевая.
Губы Кэтлин, предав ее, пылко раскрылись навстречу его поцелую и сладостному вторжению его языка. Ее язык сопротивлялся, хотя сама она таяла от наслаждения. Она обвила руками его шею, и они стали одним целым, стоя под светом кухонной лампы, сливаясь в бесконечном огненном поцелуе, уносившем их обоих к гибельной неизвестности.
Уэйд даже не помнил, как, подхватив Кэтлин на руки, вынес ее в холл, поднялся по лестнице и понес по коридору в свою комнату.
Там было почти темно, если не считать блеска серебристого полумесяца, слабо освещающего это мужское жилище с высокой конторкой из дуба, крепким письменным столом, тяжелыми темно-бордовыми портьерами и темно-синим с алым ковром на полу. Едва опустив Кэтлин на дубовую кровать с четырьмя столбиками для балдахина, Уэйд протянул руку к поясу ее пеньюара.
— Я хочу видеть тебя, Кэтлин. Всю целиком. — Проделав весь этот путь с ней на руках, он ничуть не запыхался, и хотя грудь его блестела от пота, но это было вызвано не напряжением, а страстью. Уэйд наклонился к ней ближе, вдыхая исходящий от нее легкий цветочный запах, изнемогая от желания. — Ты потрясающе красива, — простонал он, и ее зеленые глаза блеснули в ответ. Больше он уже не мог думать отчетливо. — Не стоило бы тебе находиться здесь, — внезапно пробормотал он.
— Д-да, конечно, — шепотом отозвалась Кэтлин, но едва она, охваченная паникой, попыталась приподняться, как он ласково толкнул ее обратно, и она лежала, молча глядя на него, прерывисто дыша, с сильно бьющимся сердцем, и великолепные волосы вились вокруг прелестного лица.
— Поздно поворачивать обратно, — проговорил он хриплым от вожделения голосом, и она поняла, что он прав. Слишком поздно!
Ей не хотелось подниматься, не хотелось уходить. Но дальше этого мысли ее не пошли, потому что в следующий миг он раздвинул полы персикового пеньюара и она увидела, как глаза его восхищенно вспыхнули. Потом он стянул с нее пеньюар, и она не могла больше думать ни о чем — только о том, как она рада, что он находит ее красивой, и как ей хочется, чтобы он любил ее.
Увидев ее красивые полные груди с розовыми сосками, матово поблескивающие в лунном свете, Уэйд задохнулся от восхищения. Под пеньюаром она была нагой, и, бросая в угол шелковое одеяние — отброшенное, оно плавно опустилось на пол, — он забыл обо всем, кроме этой чудесной женщины, лежащей перед ним, чья гладкая кожа и роскошные формы молили о его прикосновениях, глаза сверкали, словно драгоценные камни, женщины, которая выглядела, пахла и была чудеснее, чем поляна лесных фиалок.
Он положил ее поперек кровати, накрыв своим телом, опершись локтями по сторонам ее узких плеч, и впился в ее губы поцелуем еще более пылким, чем все предыдущие.
Но это было только начало. Он медленно ласкал ее, наслаждаясь нежными очертаниями ее грудей, неспешно скользя руками по ее плечам, рукам, бедрам.
Мучимый неудержимым желанием двигаться быстрее, он, однако, заставлял себя не спешить, чтобы доставить ей удовольствие, подготовить ее, насладиться всем ее телом. Рассудок его отключился. Уэйд Баркли, который тщательно просчитывал каждый свой шаг, напрочь перестал думать и повиновался лишь своим инстинктам, лишь чувствам, которые Кэтлин Саммерз пробудила в нем. Каждый стон, который она издавала, когда он трогал языком ее тугие соски или когда его пальцы гладили нежную плоть внутренней стороны ее бедер, повергал его в бездну желания, воспламеняя и без того огнем горящую плоть, но он сдерживался и целовал ее, пока губы у них не распухли и не запылали, а дыхание не стало прерывистым. Задыхаясь от страсти, Кэтлин сорвала с него рубашку, и пальцы ее, дрожа, принялись расстегивать штаны.
Жаркая волна вожделения пробежала по телу Уэйда, и, обезумев, он швырнул одежду на пол, где уже лежала одежда Кэтлин. Обнявшись, они метались на кровати, и весь мир превратился в грохочущее расплывчатое пятно.
Это безумие, говорил здравый смысл Кэтлин, но она ничего не слушала. Сейчас для нее существовали только этот человек и восхитительные вещи, которые его руки и язык делали с ней, и она поддавалась этой головокружительной сладости, ощущая неудержимое возбуждение во всем теле. Уэйд постепенно подводил Кэтлин к той черте, за которой кончалась власть разума, но ее это не тревожило. Она делала то же самое — она видела это по его страстно мерцающим глазам, по тому, как умело и нежно он обращался с ее телом, которое то стискивал, то кусал, то ласкал. Отзываясь на его прикосновения, как отзывается поникший под ветром цветок на солнечный свет и весенний дождь, она пробуждалась, точно из глубокого сна, и тело ее снова оживало благодаря его любви. Прижимаясь к нему, к его блестящим от пота мускулам, отвечая на его движения, она извивалась и стонала, проводя руками по его груди, касаясь его сосков, гладя темные как ночь волосы, в ожидании… в ожидании…
Кэтлин не знала в точности, чего ждет, знала только, что ей хотелось большего, и Уэйд дарил ей это, не отрывая от нее своих губ, становясь то грубым, то ласковым, то возбуждающим, то успокаивающим.
Уэйд изучал и исследовал ее тело, и она смело перевернула его на спину и занялась тем же самым. Глубокий мучительный стон вырвался у него, когда она дотронулась до его огромной, восставшей плоти и, испугавшись, отдернула руку, но он остановил ее, хрипло усмехнувшись:
— Не останавливайся теперь, милая. Самое интересное для нас обоих только начинается.
Кэтлин лукаво улыбнулась, глядя в его потемневшие синие глаза.
— Я не собираюсь отступать, Уэйд, — сообщила она, потрясенная эффектом, который произвели ее руки, восхищенная своей властью все больше возбуждать этого человека с крепкими мускулами, неизменно контролирующего себя, заставлять гореть от того же неуправляемого желания, которое бешено пульсировало в ней.
Тогда она начала гладить и теребить его мужскую стать, пока он со стоном не перекатил ее снова на спину и не накрыл ее тело своим.
— В эту игру должны играть двое, принцесса, — сказал Уэйд, тяжело дыша, и вот уже Кэтлин оказалась жертвой мучительного вожделения, потому что он принялся умело сосать кончики ее грудей, а пальцы его ласкали сердцевину золотистых завитков между бедрами, а потом скользнули внутрь.
Там, где он прикасался к ней, она ощущала восхитительный жар, одна волна которого вслед за другой пробегала по ее телу. Она начала тихонько стонать от страстного желания, отчего худощавое лицо Уэйда озарилось усмешкой.
— Теперь никаких остановок, принцесса, — сказал он ей, приблизив губы к ее рту, и она, коротко поцеловав его, притянула еще ближе к себе.
— Я бы застрелила тебя, если бы ты остановился, — с усилием выдохнула Кэтлин, и сердце у нее быстро-быстро забилось, когда он, улыбнувшись, поцеловал ее в ответ. Кэтлин обхватила руками шею Уэйда, глаза у нее сверкали, губы были влажные. Осыпав дождем поцелуев ее лицо, он вошел в нее одним мощным толчком.
На лбу у него появился пот, потому что он, глядя на ее пылающее, прекрасное лицо, пустил в ход всю силу воли, чтобы на мгновение сдержать себя.
— Кэтлин! — Голос Уэйда звучал сдавленно, он привлек ее голову к себе, запутавшись пальцами в волосах. — Держись, Кэтлин. Держись!
Она затихла, немного испуганная, с отчаянным нетерпением вожделея большего. Когда он целиком заполнил ее, бедра ее раздвинулись еще больше, чтобы позволить ему проникнуть глубже. Уэйд прижался к ней своим горячим ртом, нежно целуя и входя все дальше и дальше в ее трепещущее лоно. Все вокруг исчезло, в мире остались только они двое.
А потом… боль… резкая, разрывающая боль. Она вскрикнула, но его поцелуи потушили боль, сделав ее сладкой, и она превратилась в неистово нарастающее наслаждение, потому что Уэйд начал двигаться в ней — поначалу медленно, а потом со все более усиливающейся страстью. Его сильное тело ритмично изгибалось. Кэтлин опять закричала, вся содрогаясь в предвкушении сладостного экстаза, царапая его мускулистую спину. Одно ощущение сменяло другое, она извивалась и выгибалась под ним, растворившись в обоюдном стремлении их тел к забвению, в искрящемся, буйном взрыве, от которого содрогнулась самая ее сердцевина, и воспарила к высотам, о существовании которых никогда не подозревала.
— Уэйд… Уэйд! — Кэтлин, всхлипывая, выкрикивала его имя, в то время как они вместе парили на головокружительном пике любви. Из страшной дали она услышала, что он зовет ее, повторяя снова и снова. Теперь Уэйд целиком и полностью владел ее телом, поставив на ней клеймо как на своей вечной собственности.
Полночь, лунный свет и сладостное, уносящее ввысь безумие.
Наконец, обессиленные и удовлетворенные, они замерли, заключив друг друга в объятия, и молча лежали на дубовой кровати, а луна сияла, как алмаз в бархатно-черном небе и стояла тихая весенняя ночь. После бушующего сладострастия на них снизошли покой и благодать.
Глава 20
Кэтлин не знала, сколько прошло времени, когда она проснулась, почувствовав, что Уэйд обнимает ее, прижав к своему обнаженному бронзовому телу и покрывая ласковыми медленными поцелуями. Она тоже поцеловала его, и ее тело, откликнувшись на ласки, сразу же разгорячилось. Нежные, ласковые поцелуи. Медленные осторожные прикосновения. Улыбаясь, она на мгновение откинулась назад, чтобы передохнуть, и с любовью посмотрела ему в глаза… только то были не глаза Уэйда.
Ее обнимал Доминик Трент.
Крик Кэтлин отчаянно раздавался над смятой постелью, пока она пыталась вырваться, но Трент держал ее крепко, и его ледяные бесцветные глаза сверкали колючим блеском.
— Ты что же, думала, я не найду тебя, Кэтлин? Ты и я — две половины одного целого. Так должно быть!
— Нет! — резко закричала она и вырвалась из его рук. Вдруг за окном послышался стук копыт, и Кэтлин подбежала к развевающимся занавескам. Там был Уэйд. Он галопом скакал прочь от нее, все быстрее и быстрее подгоняя своего чалого, его высокая фигура казалась все менее и менее различимой по мере того, как он удалялся к голубоватому горизонту.
— Уэйд! — кричала она, снова и снова зовя его на помощь, но он ни разу не обернулся и не замедлил бег своей лошади. Уэйд!
Ужас охватил ее, когда она круто повернулась и увидела, что Трент поднялся с кровати и идет к ней. Она бросилась к конторке, чтобы схватить бронзовый подсвечник, стоявший наверху. Это был тот же самый подсвечник, которым она ударила его там, в Филадельфии, — высокий, тяжелый, с красивой резьбой, — но пальцы ее сомкнулись вокруг пустоты.
Подсвечник исчез.
— Так должно быть, — повторил Трент, приближаясь к Кэтлин со злобной улыбочкой, так хорошо запомнившейся ей. — Никто тебе не поможет, Кэтлин. Ты совсем одна.
Она яростно оттолкнула его и тут увидела дробовик, прислоненный к изголовью кровати. Проскользнув мимо Трента, она протянула руку к дробовику, но опять ее пальцы встретили лишь дуновение холодного воздуха. Дробовика нигде не было видно.
Она беспомощно оглядела комнату. На мгновение неясно различимые лица ее матери и Джиллиса появились в темном бронзовом зеркале, что висело на стене, но потом зеркало исчезло.
Там, где только что была стена( осталась лишь крутящаяся серая дымка.
Их нет, никого нет… никого… их нет… нет…
Нет!!!
— Кэтлин! Нет!!!
— Тише, Кэтлин, все в порядке. — Голос Уэйда, уверенный, успокаивающий. Его руки, ласковые, надежные.
Она открыла глаза.
— Тебе что-то приснилось, милая. Наверное, очень плохое, — тихо сказал он.
Какое-то время она только и могла, что смотреть на его любимое загорелое лицо, в его алмазно-синие глаза, полные тепла и заботы.
Кэтлин дрожала, все тело ее было холодным и влажным; он привлек ее к себе и поцеловал шелковистые волосы.
— Не хочешь рассказать мне свой сон? Она покачала головой.
Уэйд погладил ее по голове. Она слышала его размеренное дыхание, и ее собственное прерывистое становилось все ровнее и ровнее. За окном все еще было темно, и ночь была тихой — ни ветра, ни тумана. Занавеси не развевались. Никто не скакал прочь.
— Почему бы тебе не рассказать мне о Доминике Тренте? — спросил Уэйд.
— Уэйд…
— Расскажи, Кэтлин. — Он повернулся к ней лицом. Голова ее лежала на подушке, сбившиеся простыни прикрывали ее тело. — Ты назвала это имя во сне, — мрачно проговорил он. — Уже не в первый раз я слышу его. Ради себя самой и ради Бекки — расскажи мне об этом сукине сыне, который тебя преследует.
Кэтлин, дрожа, провела рукой по волосам.
— Это мой… бывший поклонник. Так называемый поклонник, — быстро и тихо поправилась она.
— И?
По его настойчивому тону она поняла, что уклониться от рассказа не удастся.
— Мы познакомились в опере, и он начал ухаживать за мной. Или делал вид, что ухаживал, — поправилась Кэтлин. Она все еще была очень бледна. — Доминик Трент в Филадельфии человек могущественный, один из самых богатых людей в стране. Он вырос среди невообразимой роскоши и, очевидно, никогда ни в чем не знал отказа. До тех пор, пока я не отказалась от его авансов. — Кэтлин облизнула пересохшие губы. — Когда мы с Домиником познакомились, я встречалась с Алеком, но это не остановило его, и он продолжал добиваться моей благосклонности. — Вдруг ей стало холодно — она вспомнила, как он оказывался везде, где бывала она, словно следил за ней, — и натянула простыню до самого подбородка.
— Однажды он пришел к нам домой. Это было в прошлом году, на другой день после Дня благодарения, перед самым возвращением Бекки в школу. Мамы и Джиллиса не было дома, а я гуляла в саду. Она замолчала и закусила губу.
— Дальше, — сказал Уэйд еще мрачнее, чем раньше.
— Он… он стал приставать ко мне. Иначе это и не назовешь. Сказал, что мы созданы друг для друга, что Алек мне не подходит и он — единственный человек, который может сделать меня счастливой. Доминик предложил мне выйти за него замуж и попытался поцеловать и… — Ее передернуло. — Я ответила, что нет, я не выйду за него, и попросила его уйти, но он не оставил своих попыток, и я дала ему пощечину и оттолкнула его. Но когда я хотела войти в дом, он меня не пустил, больно схватил за руку, разорвал мой плащ, когда я стала сопротивляться. Я не могла вырваться… и закричала, прибежал наш грум, Перкинс, и отшвырнул Трента в кусты, а потом появились остальные слуги, и он… он ушел.
— Но это был не последний раз, когда ты его видела, — пробормотал Уэйд, внимательно глядя на ее осунувшееся, несчастное лицо.
— Нет. — Кэтлин покачала головой, и густые светлые локоны упали ей на лицо. — Вскоре после того, как погибли мама и Джиллис и Алек разорвал нашу помолвку, я как-то раз возвращалась из конторы поверенного Джиллиса, а Трент тайком ехал за мной. Дело было к вечеру, почти стемнело. Я остановилась у парка рядом с нашим домом и послала коляску вперед, собираясь дойти до дома пешком, чтобы у меня было время подумать, что мне теперь делать, как выйти из положения. Но тут вдруг его экипаж остановился рядом, и едва я поняла, что происходит, как очутилась внутри.
Кэтлин заметила, что глаза у Уэйда снова стали холодными и яростными, как это было в Бивер-Джанкшене, когда Бекки рассказывала о Доминике Тренте. Выражение его лица испугало ее, и она судорожно вздохнула, но он быстро взял ее руки в свои.
— Все в порядке, Кэтлин, — очень спокойно сказал он. Руки у него оказались теплыми и успокаивающими. — И что произошло?
Кэтлин сглотнула, отвратительные воспоминания вновь нахлынули на нее.
— Он отвез меня в свой особняк. — Ей как-то удалось продолжить рассказ, не дрожа. — На улице никого не было, я кричала, но никто меня не слышал, а потом он втащил меня в дом, слуг там не оказалось — ни одной живой души. Он сказал, что дал им всем выходной, специально устроив так, чтобы мы могли быть одни.
Внезапно она закрыла глаза.
— Он втолкнул меня в гостиную и запер дверь. Налил мне бренди и сказал, что хочет сделать мне некое предложение. — Она быстро открыла глаза, и ее страдальческий взгляд встретился с тяжелым взглядом синих глаз Уэйда.
— Доминик убеждал меня, что теперь я не могу не понимать, что мы с ним созданы друг для друга. У меня теперь никого нет, кроме него. Сказал, что я в нем нуждаюсь и что он нуждается во мне. — Кэтлин медленно покачала головой, в голосе ее зазвучал ужас. — Но в лице его было что-то злое и в том, как он говорил, тоже. Как будто он… ни перед чем не остановится. Я никогда в жизни не была так напугана, — тихо продолжала она, вцепившись пальцами в руку Уэйда.
— Я велела ему отпустить меня, а потом… я умоляла его. Но он только рассмеялся и сказал, что мне нужно научиться любить его. На этот раз он не предлагал мне вступить в брак, а хотел, чтобы я стала его любовницей. Я буду жить с ним в этом доме, на его содержании, он обеспечит меня и Бекки — будет оплачивать ее туалеты, обучение, помещение и стол, все, что ей понадобится… пока я остаюсь с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33