Стиснув зубы, он заковылял к двери. Когда он открыл ее, разговор стих.
На него смотрели Хагельганц, Камецкий, Фойсткинг и оба курьера. Они сидели за столом, пили вино и, очевидно, находились в прекрасном расположении духа.
К нему подошел Фойсткинг.
— Бедняга, — сказал он и хотел поддержать Николая под руку. — Идите сюда, садитесь к нам.
Но Николай оттолкнул его руку. Что здесь происходит?
— Где мы? Что случилось?
Теперь навстречу ему поднялся Хагельганц.
— Прошу вас, лиценциат, это было простое недоразумение. Выпейте глоток, это поможет вам.
Он протянул ему бокал. Николай взглянул на бокал, взял его в руку, поднес к губам и выпил. Этот человек был прав. Это было как раз то, что ему сейчас было нужно. Он медленно подошел к столу и сел. При этом он посмотрел в зеркало и взглянул на свое лицо. Боже! Верхняя губа распухла и безобразно выступала вперед. Запекшаяся кровь покрывала большую часть лица. Он выглядел как мертвец.
— Что случилось? — снова спросил он.
— Вы попали в руки ансбахских егерей, — ответил Фойсткинг. — Вот и все.
— И?.. — Николай по-прежнему ничего не понимал. Почему именно с ним обошлись так жестоко, в то время, как все присутствовавшие в комнате, очевидно, вообще не пострадали? Камецкий сел напротив него и налил еще вина.
— Кто-то выследил нас вчера и донес кастеляну. А тот уже поднял тревогу и вызвал егерский корпус.
Николай попытался привести в порядок свои мысли. Неужели их взяли в плен?
— Где советник юстиции?
— Все еще беседует с капитаном. Мы пока не знаем, что из всего этого выйдет, но скорее всего нас просто отпустят с миром еще сегодня.
Николай долгим взглядом уставился на Камецкого.
— Вам надо было остаться с нами, — сказал Камецкий, немного помолчав. — Тогда с вами бы ничего не случилось. Господин ди Тасси быстро все разъяснил егерям.
Разъяснил? Слово прозвучало как насмешка. Но он слишком устал, чтобы задумываться над этим.
— Кто стрелял? — спросил он немного погодя.
— Капитан. Это был предупредительный выстрел. Мы с Фойсткингом сразу попали к нему в руки. По счастью, тут появился ди Тасси и уберег нас от того обращения, какое выпало на вашу долю. Капитан принял нас за обычных воров.
Обычных воров. Еще одно сбивающее с толку выражение. Разве они пришли сюда не в поисках иллюминатов? Разве не подозревают маркграфа, приславшего сюда егерей, в поддержке этой злодейской секты? А теперь, напротив, их самих держат здесь за воров. Как вместить все это в голову?
Он откинулся на спинку стула. Вино оказало свое благотворное действие, в голове перестало стучать. Через некоторое время открылась дверь, и в комнату вошел советник юстиции. Он бросил на Николая короткий взгляд и оповестил всех, что через час они могут ехать. Это было все.
Кажется, сотрудники ди Тасси нисколько не удивились этому известию. Да, это его личная беда, что он ничего не понимает в тех событиях, которые происходят вокруг него. Почему их отпускают? Маркграф больше не находится под подозрением? Николай беспомощно сидел на стуле, опасаясь, что каждое движение может усугубить беспорядок и путаницу в его голове.
Только когда они собрались, он наконец понял, где они вообще находятся. Все это время они провели в одном из домов, которые собирались обыскивать. Площадь была заполнена солдатами, которые с любопытством поглядывали на них. Он не мог узнать среди них тех, кто так славно его отделал.
Капитан отсалютовал советнику и отправился к своим людям. Николай не верил своим глазам. Все выглядело так, словно эти двое были давно знакомы друг с другом. Что за комедию здесь разыгрывают?
— Вы в состоянии ехать верхом, лиценциат?
Это был единственный вопрос, который ему задал ди Тасси.
Николай молча кивнул. Он не мог, не имел права показать ему даже часть той ненависти, которая начинала закипать в его душе. Ди Тасси — чудовище. Магдалена была права. Он был на волосок от гибели от того, что советник юстиции ошибся в расчетах, и единственное, что его интересовало, — может ли лиценциат ехать верхом?
— Вам не кажется, что вы должны мне кое-что объяснить? — спросил Николай, когда они отошли от солдат и те не могли их услышать.
Ди Тасси обернулся к нему:
— Вам надо было оставаться со мной. Почему вы этого не сделали? Тогда с вами ничего бы не случилось. Я не могу отвечать за то, что вы не подчиняетесь приказам. За то, что с вами случилось, несете ответственность только вы сами.
Подчиняться? Нести ответственность?
— Почему нас отпустили? Что это за солдаты?
— Это люди маркграфа. Они думали, что мы воры.
— И?.. Почему воров так просто отпустили на свободу?
Ди Тасси с недовольным видом посмотрел на врача.
— Держите себя в руках, Рёшлауб. Я понимаю ваше недовольство. Я очень сожалею о том, что произошло. Но вы сами во всем виноваты. Это недоразумение, не более того. Ансбах непричастен к преступлениям. Я ошибся. Мы прекращаем расследование. Завтра вы отправитесь домой.
Николая больше оскорбил тон, каким были произнесены эти слова, нежели сами слова. Он ни о чем не должен был знать.
— Ах вот как, — произнес врач. — А нападения? Ваши иллюминаты? Что с ними случилось? А деньги Альдорфа? Яд? Все это тоже не более чем недоразумения?
— Молчите! — набросился на него ди Тасси. — Нет никакого яда. Забудьте обо всем этом деле. Сегодня я заплачу вам, и вы вернетесь в Нюрнберг. Вам все понятно?
Николай натянул поводья, и его лошадь встала как вкопанная. Он больше не интересовал ди Тасси. Остальные проехали мимо Николая с непроницаемыми, ничего не выражающими лицами. Врач подождал, когда между ним и остальными образовалось значительное расстояние, а потом последовал за ними, не сводя исполненного ненависти взгляда с фигуры человека, возглавлявшего маленькую кавалькаду.
23
Когда они прибыли в Хольфельд, навстречу им вышел курьер, оставленный стеречь Магдалену. Он о чем-то возбужденно переговорил с ди Тасси, и тот немедленно поспешил в дом. Когда остальные вошли в усадьбу, советник уже увел девушку к себе. Николай слышал, как она жалобно что-то говорила и плакала.
В их отсутствие она пыталась похитить документы. Однако курьер внимательно следил за ней и, застав ее на месте преступления, применил силу. Николай больше ее не видел. Никто не имел возможности ее видеть, кроме самого ди Тасси, который заперся с ней в комнате и в течение трех часов допрашивал Магдалену. Было слышно, как он кричал и ругался. Затем в течение часа стояла тишина. Потом раздался сильный треск или удар, что-то с грохотом упало на пол, и резкий голос советника заполнил оглушительным криком весь дом.
Этого Николай вынести не смог. Несмотря на свое отвратительное самочувствие, он вышел из дома, чтобы только не слышать больше этих ужасных звуков. От них ему становилось еще хуже. Им овладело мрачное настроение. События последних дней подавили его, полностью лишили сил.
И вот теперь еще и это! Как могла Магдалена поступить столь неосмотрительно? Тяжело дыша, он с трудом шагал по лесу в мертвенном свете раннего декабрьского вечера. При каждом вдохе боль отзывалась в легких, словно их резали на части. Он остановился, прислонился спиной к камню и огляделся. Как он вообще оказался здесь, с этими людьми? Какая цепь обстоятельств вырвала его из относительно надежной жизни в Нюрнберге и поставила перед необходимостью принятия решений, ведущих в полную неизвестность?
Он должен сделать что-нибудь, чтобы помочь ей. Он едва ли мог себе представить, на что решится ди Тасси, если убедится в том, что девушка может вывести его на след людей, за которыми он охотится. Или он уже перестал на них охотиться? Может быть, все внезапно и вдруг переменилось? Николай должен с ним поговорить. Он — поговорить с ди Тасси? Он уныло взглянул в сторону усадьбы. Николай понимал, что это бессмысленно. У него не было ни малейшей возможности повлиять на этого человека. Кроме того, завтра его попросту отошлют домой. Об этом ему уже было недвусмысленно сказано. Он будет вынужден вернуться в Нюрнберг. Забыть все это дело. Всего несколько дней назад он воспринял бы этот приказ с превеликой радостью. Но теперь? Возможно, он примирился бы с тем, что никогда не узнает, что творилось в замке Альдорф. Но он не мог просто так оставить в беде Магдалену!
Николай принялся ломать голову. Но обстоятельства представлялись ему все более запутанными, чем дольше он о них размышлял. У него не было даже времени на то, чтобы привести в порядок свои мысли по поводу вчерашних откровений Магдалены. Итак, она была сестрой этого Филиппа Ланера. С другой стороны, этот последний убил Максимилиана Альдорфа. Но почему он это сделал? Что говорил по этому поводу Зеллинг? Студенческая ссора. Драка между членами разных студенческих корпораций. Ланер был казнен за это убийство. Но перед казнью Магдалена дала брату слово наблюдать за семьей мертвого Максимилиана, так как там существовал какой-то страшный яд. Яд неповторимый и ужасный, настолько ужасный, что, очевидно, о его существовании знали вообще всего несколько человек. Как она выразилась? Яд, который каждый может приготовить, никто не может хранить и ни один человек не знает, как лечить отравление им. Что это вообще могло быть? И какой цели служил этот яд?
Он поднял голову и взглянул в темнеющее небо. Что здесь с ним происходит? Какие чувства разбудили в нем события и встречи последних недель? В чем дело — в девушке с ее загадочными речами или в его ненасытном стремлении к ней, в его вожделении? Не сошел ли он с ума от любви? Нет. Внезапно на него снизошло убеждение в том, что это не случайность, что именно он оказался вовлеченным во все эти странные дела и обстоятельства. Эта тайна, какова бы она ни была, касалась его. Может быть, он обезумел? Да, вполне возможно, что все его мысли и идеи, постоянно втягивавшие его в конфликты с коллегами и властями, были ложными и ошибочными. Но его продолжало терзать абсолютно достоверное чувство, что он напал на след чего-то невероятно страшного. Он не мог сказать, в чем заключается это страшное, но чувство просто не оставляло его. Смутные воспоминания услужливо подбрасывали такие же смутные картины, внушавшие ему убеждение в том, что все эти события исполнены глубокого смысла, смысла, который имеет к нему непосредственное и прямое отношение. Но в чем заключался этот смысл, Николай пока не понимал.
Вообще какое ему до всего этого дело? Почему он не может просто отказаться от этих переживаний и вновь обратиться к вопросам, которые занимали его несколько лет и исследование которых было весьма плодотворным? В конце концов, он же врач. Имеют ли к нему какое-нибудь отношение влекомые безумными идеями секты, предающиеся странным ритуалам, объединяющиеся в тайные союзы, где иногда даже убивают друг друга? Нет, эти секты не имеют к нему ни малейшего отношения. Но одновременно он смутно чувствовал, что во всем этом деле существовал один аспект, не дававший ему покоя: карты ди Тасси! Именно они возбуждали в нем неотвязное любопытство. Именно эти наброски и отметки связали его с ди Тасси. Он сам поделился с этим человеком идеей нанести все случаи нападений на карту. И теперь советник юстиции действовал так же, как он. Николай исследовал эпидемию. Он наносил на карту случаи и пытался определить тот рисунок, тот план, согласно которому распространяется эта эпидемия. На основании рисунка он хотел сделать определенные выводы и вынести заключение о причинах, породивших эпидемию. Выявить яд, порождавший абсцессы и гангрену легких — ностальгию. Эти внешние проявления имели прятавшуюся за ними некую причину. За ними было нечто. Ди Тасси тоже пытался читать картографические знаки. Мыслями своими они были родственны друг другу. Именно поэтому советник настоял на том, чтобы Николай был при нем и исследовал эти случаи. Ди Тасси сделал это потому, что Николай выказал свое духовное родство с ним.
Но почему теперь ди Тасси отсылает его обратно в Нюрнберг? Что должно остаться скрытым от глаз Николая? Неужели решение было так близко, что ди Тасси решил, что справится с ним сам? Или он побоялся, что Николай откроет нечто такое, что при всех обстоятельствах не должен был знать? Какую-то государственную тайну? Не готовится ли война? Или Магдалена была права? Может быть, советник юстиции вообще не понимал, что именно и зачем он делает? Не был ли он захвачен неверной идеей и не угрожала ли она усилить загадочную эпидемию?
Николай посмотрел на дом.
Чем больше он размышлял, тем сильнее становилась его ненависть к ди Тасси. Этот человек был чудовищем. Николай должен освободить Магдалену из его лап. Он шатался от страха, когда, оторвавшись от камня, неуверенно зашагал к усадьбе. Но выбора у него не было. Он должен что-то предпринять.
***
Его восприятие изменилось. Он стал по-иному слышать. Он внимательно прислушивался к разговорам Камецкого и Хагельганца, слышал замечания хозяина, прислушивался к звукам, доносившимся с кухни, где жена хозяина готовила ужин. Чувства Николая обострились. Он сразу заметил, что в комнате ди Тасси стояла мертвая тишина, что само по себе показалось ему зловещим знаком. Никто не обратил на Николая внимания, когда он по лестнице поднялся на сеновал. Николай решил осмотреть место ночлега Магдалены и находившиеся там вещи. Некоторое время он пребывал в неподвижности, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Постепенно он различил очертания тяжелого кавалерийского плаща, сушившегося на балке. В нос ударил запах влажной соломы. Наконец он нашел свою врачебную сумку. Он взял ее в руки, раскрыл и порылся в лежавших там вещах. Послышалось тихое позвякивание. Он застыл на месте и напряженно прислушался. Но нет, разговор внизу продолжался своим чередом.
Он тщательно ощупывал маленькие стеклянные флаконы, один за другим вытаскивая их из сумки, вертел их в темноте перед глазами и пытался рассматривать до тех пор, пока не убедился, что таким способом он вряд ли найдет то, что ищет. Поэтому он принялся открывать флаконы и нюхать их содержимое. Наконец он нашел нужный ему флакон. Это было то самое средство, которым он недавно лечил Магдалену. Теперь это лекарство снова должно было сослужить ему службу. Он взял сумку и как мог осторожно, стараясь не поднимать ни малейшего шума, прокрался к торцу чердака, где между двумя неплотно пригнанными пластинами кровельного сланца просачивался свет. Света было вполне достаточно для того, чтобы отмерить нужную дозу. Он достал из сумки маленькие медные весы, укрепил их на балке и повесил на коромысло две стеклянные чашки. Ступку и пестик он удобно расположил на коленях. Приготовившись, он начал составлять нужную смесь. Гирьки он положил на левую чашу весов, а порошок принялся аккуратно сыпать на правую чашу. Он сыпал лекарство до тех пор, пока стрелка не встала в нужном положении. Два лота мандрагоры, два лота сонного гриба, два лота мемфисского камня. После этого он встряхнул смесь и тщательно перемешал ее в ступке. Эту процедуру он повторил шесть раз. Потом он скептически оценил количество и добавил к каждой порции еще одну дозу. Надо быть уверенным до конца. Шум заставил его оглянуться.
— Лиценциат?
Голова Фойсткинга показалась над краем люка. Николай остался невозмутимым. С такого расстояния Фойсткнинг не мог увидеть, чем он занимается.
— Что вы делаете здесь, наверху?
— Мозоль, — быстро ответил Николай. — У меня на ноге мозоль.
— Советник юстиции хочет поговорить с вами.
— Я тотчас спущусь.
Фойсткинг исчез.
Николай поспешно сложил в сумку инструменты и флаконы. Какое-то мгновение он растерянно соображал, куда положить порошок. Наконец он решил, что вполне сможет обойтись без желудочного средства, достал из сумки флакон с эпсомской солью, высыпал ее на пол и заменил сонным порошком. После этого он вытащил из сумки флакон с надписью «Ревень». Сумку он застегнул, а флаконы разделил, положив один в правый, а другой в левый карман куртки.
Войдя в комнату ди Тасси, он заметил, что Магдалены там нет. Советник сидел за пустым столом и угрюмо смотрел на врача. Николай сел.
— Вы хотели поговорить со мной?
— Да. Лиценциат, я очень сожалею о случившемся, но такое может происходить, когда имеешь дело с опасным противником. Вам лучше?
— Да, благодарю. Я сам виноват, как вы уже сказали.
— Тем не менее я чувствую свою ответственность. Вот деньги.
Он пододвинул врачу кошель. Николай спрятал его.
— Вы не хотите знать, сколько здесь?
— Сколько?
— Восемьдесят талеров. Естественно, я не могу заплатить вам за недельную службу годовое жалованье.
— Ну конечно, нет. Сумма и без того очень щедрая. Спасибо. Кроме того, я стал для вас совершенно бесполезен. Если судить по справедливости, то вы вообще ничего мне не должны.
Ди Тасси, деланно протестуя, вскинул руки. Николая едва не стошнило от этого дешевого представления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
На него смотрели Хагельганц, Камецкий, Фойсткинг и оба курьера. Они сидели за столом, пили вино и, очевидно, находились в прекрасном расположении духа.
К нему подошел Фойсткинг.
— Бедняга, — сказал он и хотел поддержать Николая под руку. — Идите сюда, садитесь к нам.
Но Николай оттолкнул его руку. Что здесь происходит?
— Где мы? Что случилось?
Теперь навстречу ему поднялся Хагельганц.
— Прошу вас, лиценциат, это было простое недоразумение. Выпейте глоток, это поможет вам.
Он протянул ему бокал. Николай взглянул на бокал, взял его в руку, поднес к губам и выпил. Этот человек был прав. Это было как раз то, что ему сейчас было нужно. Он медленно подошел к столу и сел. При этом он посмотрел в зеркало и взглянул на свое лицо. Боже! Верхняя губа распухла и безобразно выступала вперед. Запекшаяся кровь покрывала большую часть лица. Он выглядел как мертвец.
— Что случилось? — снова спросил он.
— Вы попали в руки ансбахских егерей, — ответил Фойсткинг. — Вот и все.
— И?.. — Николай по-прежнему ничего не понимал. Почему именно с ним обошлись так жестоко, в то время, как все присутствовавшие в комнате, очевидно, вообще не пострадали? Камецкий сел напротив него и налил еще вина.
— Кто-то выследил нас вчера и донес кастеляну. А тот уже поднял тревогу и вызвал егерский корпус.
Николай попытался привести в порядок свои мысли. Неужели их взяли в плен?
— Где советник юстиции?
— Все еще беседует с капитаном. Мы пока не знаем, что из всего этого выйдет, но скорее всего нас просто отпустят с миром еще сегодня.
Николай долгим взглядом уставился на Камецкого.
— Вам надо было остаться с нами, — сказал Камецкий, немного помолчав. — Тогда с вами бы ничего не случилось. Господин ди Тасси быстро все разъяснил егерям.
Разъяснил? Слово прозвучало как насмешка. Но он слишком устал, чтобы задумываться над этим.
— Кто стрелял? — спросил он немного погодя.
— Капитан. Это был предупредительный выстрел. Мы с Фойсткингом сразу попали к нему в руки. По счастью, тут появился ди Тасси и уберег нас от того обращения, какое выпало на вашу долю. Капитан принял нас за обычных воров.
Обычных воров. Еще одно сбивающее с толку выражение. Разве они пришли сюда не в поисках иллюминатов? Разве не подозревают маркграфа, приславшего сюда егерей, в поддержке этой злодейской секты? А теперь, напротив, их самих держат здесь за воров. Как вместить все это в голову?
Он откинулся на спинку стула. Вино оказало свое благотворное действие, в голове перестало стучать. Через некоторое время открылась дверь, и в комнату вошел советник юстиции. Он бросил на Николая короткий взгляд и оповестил всех, что через час они могут ехать. Это было все.
Кажется, сотрудники ди Тасси нисколько не удивились этому известию. Да, это его личная беда, что он ничего не понимает в тех событиях, которые происходят вокруг него. Почему их отпускают? Маркграф больше не находится под подозрением? Николай беспомощно сидел на стуле, опасаясь, что каждое движение может усугубить беспорядок и путаницу в его голове.
Только когда они собрались, он наконец понял, где они вообще находятся. Все это время они провели в одном из домов, которые собирались обыскивать. Площадь была заполнена солдатами, которые с любопытством поглядывали на них. Он не мог узнать среди них тех, кто так славно его отделал.
Капитан отсалютовал советнику и отправился к своим людям. Николай не верил своим глазам. Все выглядело так, словно эти двое были давно знакомы друг с другом. Что за комедию здесь разыгрывают?
— Вы в состоянии ехать верхом, лиценциат?
Это был единственный вопрос, который ему задал ди Тасси.
Николай молча кивнул. Он не мог, не имел права показать ему даже часть той ненависти, которая начинала закипать в его душе. Ди Тасси — чудовище. Магдалена была права. Он был на волосок от гибели от того, что советник юстиции ошибся в расчетах, и единственное, что его интересовало, — может ли лиценциат ехать верхом?
— Вам не кажется, что вы должны мне кое-что объяснить? — спросил Николай, когда они отошли от солдат и те не могли их услышать.
Ди Тасси обернулся к нему:
— Вам надо было оставаться со мной. Почему вы этого не сделали? Тогда с вами ничего бы не случилось. Я не могу отвечать за то, что вы не подчиняетесь приказам. За то, что с вами случилось, несете ответственность только вы сами.
Подчиняться? Нести ответственность?
— Почему нас отпустили? Что это за солдаты?
— Это люди маркграфа. Они думали, что мы воры.
— И?.. Почему воров так просто отпустили на свободу?
Ди Тасси с недовольным видом посмотрел на врача.
— Держите себя в руках, Рёшлауб. Я понимаю ваше недовольство. Я очень сожалею о том, что произошло. Но вы сами во всем виноваты. Это недоразумение, не более того. Ансбах непричастен к преступлениям. Я ошибся. Мы прекращаем расследование. Завтра вы отправитесь домой.
Николая больше оскорбил тон, каким были произнесены эти слова, нежели сами слова. Он ни о чем не должен был знать.
— Ах вот как, — произнес врач. — А нападения? Ваши иллюминаты? Что с ними случилось? А деньги Альдорфа? Яд? Все это тоже не более чем недоразумения?
— Молчите! — набросился на него ди Тасси. — Нет никакого яда. Забудьте обо всем этом деле. Сегодня я заплачу вам, и вы вернетесь в Нюрнберг. Вам все понятно?
Николай натянул поводья, и его лошадь встала как вкопанная. Он больше не интересовал ди Тасси. Остальные проехали мимо Николая с непроницаемыми, ничего не выражающими лицами. Врач подождал, когда между ним и остальными образовалось значительное расстояние, а потом последовал за ними, не сводя исполненного ненависти взгляда с фигуры человека, возглавлявшего маленькую кавалькаду.
23
Когда они прибыли в Хольфельд, навстречу им вышел курьер, оставленный стеречь Магдалену. Он о чем-то возбужденно переговорил с ди Тасси, и тот немедленно поспешил в дом. Когда остальные вошли в усадьбу, советник уже увел девушку к себе. Николай слышал, как она жалобно что-то говорила и плакала.
В их отсутствие она пыталась похитить документы. Однако курьер внимательно следил за ней и, застав ее на месте преступления, применил силу. Николай больше ее не видел. Никто не имел возможности ее видеть, кроме самого ди Тасси, который заперся с ней в комнате и в течение трех часов допрашивал Магдалену. Было слышно, как он кричал и ругался. Затем в течение часа стояла тишина. Потом раздался сильный треск или удар, что-то с грохотом упало на пол, и резкий голос советника заполнил оглушительным криком весь дом.
Этого Николай вынести не смог. Несмотря на свое отвратительное самочувствие, он вышел из дома, чтобы только не слышать больше этих ужасных звуков. От них ему становилось еще хуже. Им овладело мрачное настроение. События последних дней подавили его, полностью лишили сил.
И вот теперь еще и это! Как могла Магдалена поступить столь неосмотрительно? Тяжело дыша, он с трудом шагал по лесу в мертвенном свете раннего декабрьского вечера. При каждом вдохе боль отзывалась в легких, словно их резали на части. Он остановился, прислонился спиной к камню и огляделся. Как он вообще оказался здесь, с этими людьми? Какая цепь обстоятельств вырвала его из относительно надежной жизни в Нюрнберге и поставила перед необходимостью принятия решений, ведущих в полную неизвестность?
Он должен сделать что-нибудь, чтобы помочь ей. Он едва ли мог себе представить, на что решится ди Тасси, если убедится в том, что девушка может вывести его на след людей, за которыми он охотится. Или он уже перестал на них охотиться? Может быть, все внезапно и вдруг переменилось? Николай должен с ним поговорить. Он — поговорить с ди Тасси? Он уныло взглянул в сторону усадьбы. Николай понимал, что это бессмысленно. У него не было ни малейшей возможности повлиять на этого человека. Кроме того, завтра его попросту отошлют домой. Об этом ему уже было недвусмысленно сказано. Он будет вынужден вернуться в Нюрнберг. Забыть все это дело. Всего несколько дней назад он воспринял бы этот приказ с превеликой радостью. Но теперь? Возможно, он примирился бы с тем, что никогда не узнает, что творилось в замке Альдорф. Но он не мог просто так оставить в беде Магдалену!
Николай принялся ломать голову. Но обстоятельства представлялись ему все более запутанными, чем дольше он о них размышлял. У него не было даже времени на то, чтобы привести в порядок свои мысли по поводу вчерашних откровений Магдалены. Итак, она была сестрой этого Филиппа Ланера. С другой стороны, этот последний убил Максимилиана Альдорфа. Но почему он это сделал? Что говорил по этому поводу Зеллинг? Студенческая ссора. Драка между членами разных студенческих корпораций. Ланер был казнен за это убийство. Но перед казнью Магдалена дала брату слово наблюдать за семьей мертвого Максимилиана, так как там существовал какой-то страшный яд. Яд неповторимый и ужасный, настолько ужасный, что, очевидно, о его существовании знали вообще всего несколько человек. Как она выразилась? Яд, который каждый может приготовить, никто не может хранить и ни один человек не знает, как лечить отравление им. Что это вообще могло быть? И какой цели служил этот яд?
Он поднял голову и взглянул в темнеющее небо. Что здесь с ним происходит? Какие чувства разбудили в нем события и встречи последних недель? В чем дело — в девушке с ее загадочными речами или в его ненасытном стремлении к ней, в его вожделении? Не сошел ли он с ума от любви? Нет. Внезапно на него снизошло убеждение в том, что это не случайность, что именно он оказался вовлеченным во все эти странные дела и обстоятельства. Эта тайна, какова бы она ни была, касалась его. Может быть, он обезумел? Да, вполне возможно, что все его мысли и идеи, постоянно втягивавшие его в конфликты с коллегами и властями, были ложными и ошибочными. Но его продолжало терзать абсолютно достоверное чувство, что он напал на след чего-то невероятно страшного. Он не мог сказать, в чем заключается это страшное, но чувство просто не оставляло его. Смутные воспоминания услужливо подбрасывали такие же смутные картины, внушавшие ему убеждение в том, что все эти события исполнены глубокого смысла, смысла, который имеет к нему непосредственное и прямое отношение. Но в чем заключался этот смысл, Николай пока не понимал.
Вообще какое ему до всего этого дело? Почему он не может просто отказаться от этих переживаний и вновь обратиться к вопросам, которые занимали его несколько лет и исследование которых было весьма плодотворным? В конце концов, он же врач. Имеют ли к нему какое-нибудь отношение влекомые безумными идеями секты, предающиеся странным ритуалам, объединяющиеся в тайные союзы, где иногда даже убивают друг друга? Нет, эти секты не имеют к нему ни малейшего отношения. Но одновременно он смутно чувствовал, что во всем этом деле существовал один аспект, не дававший ему покоя: карты ди Тасси! Именно они возбуждали в нем неотвязное любопытство. Именно эти наброски и отметки связали его с ди Тасси. Он сам поделился с этим человеком идеей нанести все случаи нападений на карту. И теперь советник юстиции действовал так же, как он. Николай исследовал эпидемию. Он наносил на карту случаи и пытался определить тот рисунок, тот план, согласно которому распространяется эта эпидемия. На основании рисунка он хотел сделать определенные выводы и вынести заключение о причинах, породивших эпидемию. Выявить яд, порождавший абсцессы и гангрену легких — ностальгию. Эти внешние проявления имели прятавшуюся за ними некую причину. За ними было нечто. Ди Тасси тоже пытался читать картографические знаки. Мыслями своими они были родственны друг другу. Именно поэтому советник настоял на том, чтобы Николай был при нем и исследовал эти случаи. Ди Тасси сделал это потому, что Николай выказал свое духовное родство с ним.
Но почему теперь ди Тасси отсылает его обратно в Нюрнберг? Что должно остаться скрытым от глаз Николая? Неужели решение было так близко, что ди Тасси решил, что справится с ним сам? Или он побоялся, что Николай откроет нечто такое, что при всех обстоятельствах не должен был знать? Какую-то государственную тайну? Не готовится ли война? Или Магдалена была права? Может быть, советник юстиции вообще не понимал, что именно и зачем он делает? Не был ли он захвачен неверной идеей и не угрожала ли она усилить загадочную эпидемию?
Николай посмотрел на дом.
Чем больше он размышлял, тем сильнее становилась его ненависть к ди Тасси. Этот человек был чудовищем. Николай должен освободить Магдалену из его лап. Он шатался от страха, когда, оторвавшись от камня, неуверенно зашагал к усадьбе. Но выбора у него не было. Он должен что-то предпринять.
***
Его восприятие изменилось. Он стал по-иному слышать. Он внимательно прислушивался к разговорам Камецкого и Хагельганца, слышал замечания хозяина, прислушивался к звукам, доносившимся с кухни, где жена хозяина готовила ужин. Чувства Николая обострились. Он сразу заметил, что в комнате ди Тасси стояла мертвая тишина, что само по себе показалось ему зловещим знаком. Никто не обратил на Николая внимания, когда он по лестнице поднялся на сеновал. Николай решил осмотреть место ночлега Магдалены и находившиеся там вещи. Некоторое время он пребывал в неподвижности, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Постепенно он различил очертания тяжелого кавалерийского плаща, сушившегося на балке. В нос ударил запах влажной соломы. Наконец он нашел свою врачебную сумку. Он взял ее в руки, раскрыл и порылся в лежавших там вещах. Послышалось тихое позвякивание. Он застыл на месте и напряженно прислушался. Но нет, разговор внизу продолжался своим чередом.
Он тщательно ощупывал маленькие стеклянные флаконы, один за другим вытаскивая их из сумки, вертел их в темноте перед глазами и пытался рассматривать до тех пор, пока не убедился, что таким способом он вряд ли найдет то, что ищет. Поэтому он принялся открывать флаконы и нюхать их содержимое. Наконец он нашел нужный ему флакон. Это было то самое средство, которым он недавно лечил Магдалену. Теперь это лекарство снова должно было сослужить ему службу. Он взял сумку и как мог осторожно, стараясь не поднимать ни малейшего шума, прокрался к торцу чердака, где между двумя неплотно пригнанными пластинами кровельного сланца просачивался свет. Света было вполне достаточно для того, чтобы отмерить нужную дозу. Он достал из сумки маленькие медные весы, укрепил их на балке и повесил на коромысло две стеклянные чашки. Ступку и пестик он удобно расположил на коленях. Приготовившись, он начал составлять нужную смесь. Гирьки он положил на левую чашу весов, а порошок принялся аккуратно сыпать на правую чашу. Он сыпал лекарство до тех пор, пока стрелка не встала в нужном положении. Два лота мандрагоры, два лота сонного гриба, два лота мемфисского камня. После этого он встряхнул смесь и тщательно перемешал ее в ступке. Эту процедуру он повторил шесть раз. Потом он скептически оценил количество и добавил к каждой порции еще одну дозу. Надо быть уверенным до конца. Шум заставил его оглянуться.
— Лиценциат?
Голова Фойсткинга показалась над краем люка. Николай остался невозмутимым. С такого расстояния Фойсткнинг не мог увидеть, чем он занимается.
— Что вы делаете здесь, наверху?
— Мозоль, — быстро ответил Николай. — У меня на ноге мозоль.
— Советник юстиции хочет поговорить с вами.
— Я тотчас спущусь.
Фойсткинг исчез.
Николай поспешно сложил в сумку инструменты и флаконы. Какое-то мгновение он растерянно соображал, куда положить порошок. Наконец он решил, что вполне сможет обойтись без желудочного средства, достал из сумки флакон с эпсомской солью, высыпал ее на пол и заменил сонным порошком. После этого он вытащил из сумки флакон с надписью «Ревень». Сумку он застегнул, а флаконы разделил, положив один в правый, а другой в левый карман куртки.
Войдя в комнату ди Тасси, он заметил, что Магдалены там нет. Советник сидел за пустым столом и угрюмо смотрел на врача. Николай сел.
— Вы хотели поговорить со мной?
— Да. Лиценциат, я очень сожалею о случившемся, но такое может происходить, когда имеешь дело с опасным противником. Вам лучше?
— Да, благодарю. Я сам виноват, как вы уже сказали.
— Тем не менее я чувствую свою ответственность. Вот деньги.
Он пододвинул врачу кошель. Николай спрятал его.
— Вы не хотите знать, сколько здесь?
— Сколько?
— Восемьдесят талеров. Естественно, я не могу заплатить вам за недельную службу годовое жалованье.
— Ну конечно, нет. Сумма и без того очень щедрая. Спасибо. Кроме того, я стал для вас совершенно бесполезен. Если судить по справедливости, то вы вообще ничего мне не должны.
Ди Тасси, деланно протестуя, вскинул руки. Николая едва не стошнило от этого дешевого представления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43