– Что это означит?– Это значит, – сказал он, пожимая плечами, – что я – главный администратор социальной защиты.– А это что такое?– Мы занимаемся разрешением социальных проблем, которые неминуемо возникают, когда в обществе появляется избыток рабочей силы или когда в одном месте концентрируется большое количество военных.– Не пойму, о чем ты говоришь.Он сжал губы, раздражаясь, а может, смущаясь.– Я говорю об охране здоровья и морали военных и рабочих оборонной отрасли. О чем ты еще думаешь?– Мне кажется, ты говоришь о венерических болезнях.Вздохнув, он рассмеялся.– Да, именно о венерических болезнях я и говорю.– Мне кажется, я видел некоторые твои фильмы когда был на службе.Теперь уже он явно смутился и замахал руками.– Это лишь небольшая часть всего, Нат. Я осуществляю надзор за деятельностью местных отделений. Мы в первую очередь стараемся помочь местным властям бороться с проституцией, особенно в районах которые находятся неподалеку от военных и морских баз или индустриальных районов. И в городах, где военные и моряки проводят свои отпуска. Вот поэтому они попросили такого старого полицейского, как я, занять руководящее место.– Понятно.– Ты можешь сидеть тут и ухмыляться, сколько влезет. Но венерические болезни – это большая проблема: в первой мировой воине солдаты страдали главным образом не от ранений, а от венерических болезней.– Думаю, ты прав. Если что нужно в этом мире, так это больше убивать и меньше заниматься любовью.Элиот слабо улыбнулся.– Только ты можешь к этому так относиться, Нат. Я считаю, что это – важная работа.– Не надо меня обманывать, Элиот. Я знаю, что, когда идет дождь, надо надевать галоши.– А ты не сильно изменился.– Ты тоже. Ты все еще с этими чертовыми неприкасаемыми.Элиот рассмеялся, я тоже. Это было замечательное мгновение. Но когда оно пролетело, в комнате наступила тишина, довольно неприятная. За окном прогремел поезд, и напряжение спало.– Ты знаешь, почему я здесь, – вдруг сказал он.– Да. Я лишь не знаю, почему главного специалиста по венерическим болезням из ФБР попросили выполнить работу для обвинителя Большого жюри.– Я все еще агент ФБР, поэтому я в городе. Вместе с ФБР мы устраиваем совместный семинар в одном из банковских зданий. Мы созвали конов из всего города и из пригородов.Держу пари, я знаю, в каком конференц-зале они собирались, – недалеко от штаб-квартиры ФБР. Окна большой комнаты выходили на Рукери. Из этих окон такие агенты, как Пурвис и Сэм Паули, вывешивали подозреваемых за ноги, пока те не начинали говорить. По крайней мере, один подозреваемый упал вниз. Газеты подняли шум. Шумно было и на асфальте, когда он грохнулсяА теперь Элиота использовали для того, чтобы он обучал копов бороться с проститутками. Ну не чудная ли вещь – наши законники?– Дай-ка подумать, – промолвил я. – Район сталелитейных заводов на востоке должен быть раем для проституток.Он кивнул:– А другая ключевая зона – пульмановский завод, к западу от того места.А еще была пульмановская авиационная промышленность, которая существовала чуть ли не вечность. А рядом был локомотивный завод. Еще перед тем как я стал служить, ходили слухи, что там изготавливают танки.Элиот встал и налил себе большую чашку холодной воды из крана в ванной.– Копы в этих промышленных районах никогда не сталкивались с таким размахом проституции, как сейчас: это просто эпидемия. Мы помогаем им.– Ты и ФБР.– Да.Снова усевшись, он попивал воду.– Так значит, они попросили тебя помочь им и для этого поговорить с несговорчивым парнем по фамилии Геллер, и ты согласился – «пожалуйста», «конечно», сказал ты.– Ты обиделся, Нат?Я покачал головой.– Я бы никогда не смог обидеться на тебя, Элиот. Во всяком случае, сильно. Но вот уже десять лет ты пытаешься сделать из меня примерного гражданина. Ты не хочешь бросить это занятие?– О чем ты говоришь? Я слышал, как ты говорил правду, давал свидетельские показания. Слышал своими ушами. Видел своими глазами.– Кого еще ты собираешься использовать?– Но ведь ты тоже это делал! Ты сказал правду.– Однажды. От этого я не стал святым.– Нат, ты не на стороне Нитти. И никогда не был.– Так и есть. Я на своей собственной стороне.– На той, которая наиболее безопасна для тебя ты хочешь сказать.– Или наиболее выгодна. Элиот поставил чашку на стол.– Компания подмяла под себя все профсоюзы в этом городе. Ты можешь спокойно думать о твоем отце, о том, что он сделал для профсоюзов, и бесстрастно наблюдать за происходящим?Я мягко указал ему:– Элиот, ты – мой друг, но, приплетая сюда моего старика, перегибаешь палку. А если ты считаешь, что я один могу уничтожить коррупцию в профсоюзах, которая существует годы, десятилетия, то ты еще хуже этих ребят в сумасшедшем доме, с которыми я имел дело.– Ты же знаешь, что расследование касается ИАТСЕ и взяточничества в кинобизнесе.– И что из этого?– Это значит, что ты помогал Пеглеру в его собственном расследовании.– Между прочим, ты втянул меня в историю, сообщив мое имя ребятам из ФБР. Я не хотел благодарить тебя за это.– Кажется, нет.– Именно поэтому мне временами хочется тебе ребра пересчитать.Элиот не обратил внимания на мои слова и продолжал гнуть свою линию:– Ты ведь много знаешь об этом, Нат. Ты встречался со многими руководителями мафии.– Во-первых, я ничего не знаю. Я всего лишь разговаривал с некоторыми людьми.– Одним из которых был Фрэнк Нитти.Черт!Я сказал:– Никто не сможет быть абсолютно уверен в этом.– У федеральных агентов есть информация о том, что ты встречался с ним несколько раз в течение семи лет, включая ноябрь тридцать девятого года. В отеле «Бисмарк», кажется?– Господи!– Большое жюри хочет знать, о чем вы говорили во время этих встреч. Вспоминай, Нат. Вспоминай Сермака.Я выпрямился и улыбнулся своему приятелю такой мрачной улыбкой, какой никогда не улыбался.– А как насчет того, чтобы вспомнить Диллинджера? Как ФБР понравится, если я расскажу всем об убийстве Диллинджера? О том, как федералы помогали и подстрекали несчастных копов из Индианы арестовать, а затем, что хуже всего, застрелить не того человека? Если я расскажу все, что знаю, Гувер обгадит свои долбаные штаны!Он деланно пожал плечами.– Меня это не интересует. Гувера всегда переоценивают. А все, что меня интересует, – это правда.– Элиот, пожалуйста. Ты же не наивный человек. И не притворяйся таким.– Твои показания могут быть очень ценными. Ты – единственный человек, который не состоял в бандитской группе, часто лично встречался с Нитти. Твои показания будут правдивыми, не такими, что дали Биофф, Браун и Дин.– Так эти три подсадные утки заговорили?Он кивнул.– Они молчали во время первого процесса, но когда стали известны довольно суровые приговоры и они поняли, насколько тюремная жизнь отличается от жизни в «Эль Мокамбо», их языки стали развязываться.– В Голливуде они болтались в «Трокадеро», Элиот, но это неважно. Я не хочу вступать в игру.Кто-то постучал в дверь, и я сказал:– Открыто.В комнату вошел Билл Друри.Он не был крупным мужчиной, наверное, пяти футов девяти дюймов росту и весом около ста шестидесяти фунтов, но у него были широкие плечи, и он был очень энергичным: его физическая мощь подавляла. Друри повесил свое верблюжье пальто рядом с пальто Элиота и свой котелок тоже. На нем были надеты типичный модный костюм с черным жилетом в серую полоску, яркий красно-синий галстук и сверкающие начищенные ботинки. Билл был одет лучше всех честных полицейских, каких я когда-либо встречал.И был одним из самых дружелюбных, если только вы не оказывались членом Компании. Он подошел к нам с широкой улыбкой, пожав руку сперва мне а затем Элиоту. Его темные волосы были зачесаны на лысеющей голове таким образом, чтобы казалось, что их больше, но на самом деле эффект был минимальным. Темные живые глаза были близко посажены по бокам выдающегося носа, под которым упрямая нижняя челюсть не могла скрыть намечающегося второго подбородка.– Геллер, – весело сказало он, садясь рядом с Элиотом, – ты и вправду выглядишь как оживший мертвец.– Ты, по крайней мере, честный человек, – проговорил я. – Но толстый и нарядный.– Когда твоя жена работает, – сказал Билл, взмахнув рукой, – то почему бы и нет?У меня не было против этого никаких доводов.– Предполагаю, Элиот уже накачал тебя? – спросил он.– Да, в некотором роде.– Поскольку мы твои старые приятели, то нас попросили подготовить почву для федерального обвинителя. Они хотят, чтобы ты выступил свидетелем.– Тогда, надо думать, они вызовут меня в суд.– Они хотят, чтобы ты пришел по доброй воле.– Ты не знаешь меня, лейтенант. Добровольно – это пока длится день.– А дни все короче. Знаю, знаю. И я уже капитан.– Серьезно? И как изменился мир с тех пор, как ты стал качаться на волнах удовольствия? Элиот повернулся к Биллу и сказал:– У меня такое чувство, что мы навязываем Нату свою дружбу.– Если это так, – сказал Билл мне искренне, – то я извиняюсь. Я думаю, ты знаешь, как Компания прижала все профсоюзы, а сейчас у нас наконец-то появилась возможность разделаться с мафией. Твои знания могут сыграть большую роль.– Что-то я сомневаюсь, – проговорил я. – Мошенничество в ИАТСЕ должно быть наконец раскрыто. Мы говорим сейчас не только о мафиозном контроле над ИАТСЕ, но и над советами рабочих, в которые входит двадцать пять местных профсоюзов, двести тысяч членов – дворников, проходчиков, мойщиков машин. А кроме советов рабочих, существует еще профсоюз сантехников, служащих отелей, буфетчиков, водителей грузовиков, работников прачечных, торговцев...– Я понял, Билл.– Тогда помоги Большому жюри.– Можно мне спросить кое-что? У вас обоих. Вы все время говорите о взяточничестве и мошенничестве в ИАТСЕ. Что это за взятки? Насколько я помню, существовал договор между руководителями кинобизнеса и преступным миром. С каких это пор страхование на случай забастовок называется взяточничеством?Друри в конце концов разозлился.– Не знаю, как это еще можно назвать. Я положил ноги на стол и откинулся на своем вертящемся кресле.– Вот что я тебе скажу. Я буду свидетелем. Я буду надрываться, выкладывая все секреты о Нитти, которые мне известны. Я расскажу тебе и Большому жюри такие вещи, от которых волосы на твоей голове станут курчавее, чем в одном месте. Я расскажу Богу и людям все, что знаю, и получу, таким образом, гарантию на то, что я кончу на улице с пулей в голове.Но начала разуверь меня в одном. Я хочу быть уверенным, что эти руководители кинобизнеса тоже получат обвинение – как Нитти и Компания.Элиот замолчал, глядя в окно. Друри выпрямился на своем стуле, уверенный в своих принципах. – Я ничего об этом не знаю, – произнес он, – знаю лишь одно: это наш шанс покончить и с Нитти, и с Кампанья, и с Рикка, и со всей их братией. – На смену им в этом случае придет другая братия, и будут ли они лучше? О ком мы говорим: об Аккардо? Гианчана? Вот будет замечательно! Нитти, по крайней мере, свел кровопролитие к минимуму.Друри покачал головой.– Как ты можешь говорить что-то хорошее об этом чертовом сукином сыне?– Нитти ничуть не хуже, чем все остальные ребята в его Компании, а может, черт возьми, и немного лучше. Я ведь помню Капоне, да и ты тоже, Билл.– Нат, я в тебе разочаровываюсь.– Я тебе уже сказал, что выступлю свидетелем. Я буду заливаться, как Нельсон Эдди, сидящий на раскаленных углях. Но я хочу на суде увидеть и Луи Б. Майера, и Джека Уорнера, и Джо Шенка, сидящих за решеткой по соседству с Нитти, Кампанья и Рикка.– Шенк отбывал тюремное заключение.– За неуплату налогов, и недолго.Элиот мрачно взглянул на меня.– Они ведь все равно могут прислать тебе повестку в суд, Нат. Ты же знаешь.– Ты не слышал? Я устал от войны, у меня был шок, была амнезия, ты забыл? Спроси у медиков.Элиот, глядя вниз, покачал головой. Билл был ошарашен.– Билл, эти голливудские мерзавцы – Биофф, Браун и Дин – хотели выйти сухими из воды. А рабочие знали, что в их профсоюзе орудуют гангстеры, но считали, что те платят им какие-то дополнительные деньги, и поэтому смотрели на бандитов сквозь пальцы. Поэтому говорю вам: посадите их. Посадите всех.Друри хотел что-то сказать, но тут зазвонил телефон. Глэдис сказала, что спрашивают Друри.– Я оставил твой номер, – сказал он, беря трубку. – Надеюсь, ты не возражаешь.Я отмахнулся от него.Друри почти все время слушал, поэтому я тихо спросил Элиота:– Нормально себя чувствуешь? Он вновь слегка улыбнулся.– Все в порядке. Просто я рад, что ты вернулся из этого ада. Почему бы мне не угостить тебя обедом сегодня вечером?– Действительно, почему бы не сделать этого?Друри закашлялся.– Иисусе Христе, – проговорил он в трубку, и мы посмотрели на него.Потом он произнес:– Прямо сейчас, – дал мне трубку и встал. – Почему бы тебе не пойти со мной. Геллер? – спросил– Лицо его посерело. – Тебя может кое-что заинтересовать.– Что?– Увидишь подтверждение своей теории о том, как Нитти и его компания стараются избегать кровопролитий.– О чем это ты говоришь?– Бери пальто и пошли на Аддисон-стрит, в «Лейквью». Тебе, наверное, будет интересно увидеть, что стало с Эстелл Карей. 3 Под красным шелковым халатом виднелось ее обнаженное тело, но смотреть было уже не на что. Не осталось ничего от того, какой она была раньше.Она лежала на плюшевом ковре под перевернутым стулом в столовой своей пяти-комнатной квартиры на третьем этаже дома номер пятьсот двенадцать на Вест-Аддисон. Многоквартирный дом для зажиточных людей находился около озера в Норт-Сайде. Она жила неплохо. Смерть все разрушила.Ее волосы – в последний раз, когда я ее видел, она выкрасила их в рыжий цвет – были в ужасном состоянии. Их клоками отрывали, или отрезали, и эти клоки волос валялись повсюду на полу, как в парикмахерской. Лицо было узнаваемо, несмотря на порезы, шрамы и синяки, оставившие фиолетовые, черные и красные пятна на ее белой коже, несмотря на рваную рану, вторая пересекала ее левый глаз, и колотые раны на щеках, и окровавленный сломанный нос, и разбитые полные губы. Ее горло было перерезано от уха до уха – не для того, чтобы убить: ее пытали. И она пережила все это.Нижняя часть красного шелкового халата была сожжена, как и сама Эстелл: ее ноги обуглились. Как и рука. Кто-то поджег халат – плеснул на него виски и бросил сверху горящую спичку. Наверное, это было именно так. А она потушила огонь руками, или пыталась это сделать. Ей в некотором роде повезло только нижняя часть ее тела обгорела, и даже можно было понять, что ее халат прежде был красным и шелковым. Но огонь распространился по ковру и там встретил пролитую бутылку виски, а уж затем он разбушевался. Две ближние стены от пола до потолка почернели и намокли от воды, которую на них вылили пожарные. В комнате стоял резкий запах дыма, который, впрочем, не заглушал запаха смерти, запаха паленой человеческой плоти. Не заглушал он и воспоминаний об отвратительном ветре, несшем с собой вонь гниющих трупов япошек, которые раздувались в траве кунаи, об обуглившемся развороченном танке у Матаникау... А потом я оказался в коридоре. Я стоял, прислонившись к стене. Я согнулся и старался не сблевать и не дать куску солонины из «Биньона» выскочить из моего живота.Друри оказался рядом со мной; он положил руку мне на плечо, и ему стало стыдно за самого себя. Я стоял там и смотрел на Эстелл Карей. Я окостенел и не знаю, сколько простоял так, глядя на нее. А комната постепенно наполнялась полицейскими. Друри был смущен:– Черт возьми. Геллер. Я не думал... Извини...Я задыхался и не мог говорить.– Я хотел добиться своего. А потом подвернулся этот случай, и я решил, что это подходящий повод.– Не говори всего этого парню, который изо всех сил старается, чтобы его не вывернуло, хорошо, Билл?– Нат. Извини. Черт! Я чувствую себя идиотом.Я отошел от стены; кажется, я мог стоять без посторонней поддержки.– А знаешь, Билл, ты и есть идиот. Но... кто не бывает время от времени идиотом?– Почему бы тебе не уйти, Нат? Иди домой. Если тебя интересует, как продвигается это грустное дело, я сообщу тебе.Я сглотнул. Отрицательно покачал головой.– Я останусь.– Я был такой сволочью, используя эту мертвую девушку. Но, думаю, моего извинения довольно. После того, что ты пережил на войне, у меня должно было хватить ума, чтобы...– Да заткнись ты к дьяволу! Давай войдем внутрь.Еще когда мы с Друри занимались карманниками, он хорошо знал, что нас с Эстелл связывают особые отношения. Поэтому с его стороны было жестоко приводить меня сюда. С другой стороны, принимая решение взять меня с собой, он не видел трупа, не знал, в каком он состоянии. Я сомневаюсь, что Друри позвал бы меня, знай он все подробности.К тому же ему можно было найти оправдание: я был единственным человеком, который официально мог опознать тело.Ленч остался у меня внутри, но меня трясло. Мы прошли через вестибюль в гостиную и затем вновь вошли в столовую. Было холодно: окна открыли, чтобы выветрить запах дыма, и холодный зимний воздух врывался в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36