– Впрочем, об одном вознаграждении я собираюсь просить, но боюсь, оно покажется вам слишком большим.Я и не мог и предположить, что Кондон хочет попросить деньги – для этого он был слишком добропорядочным, либо слишком хитрым.И он меня не разочаровал.– Я прошу о том, – сказал он, – чтобы когда ребенка вернули, мне позволили быть тем человеком, который передаст его матери.Брекинридж явно купился на это; он с чувством пожал Кондону руку и мягко сказал:– Вы заслуживаете этого. И я позабочусь о том, чтобы вы получили то, что заслужите.Под его последней фразой я готов был подписаться безоговорочно. Глава 13 Большие красивые часы на каминной полке в столовой дома Кондона пробили семь раз. В соседней гостиной, шторы в которой были опущены, сидели четверо: Кондон, его жена, Брекинридж и я. Дочь профессора, которая была сыта по горло нашей интригой, выехала вечером в Нью-Джерси.– У меня есть друг, столяр, – сказал Кондон, сложив руки на коленях. Потом добавил: – Столяр из Бронкса, – словно это имело большое значение.– Вы сказали, что хотите сделать копию урны для голосования, – сказал я. – Сколько времени потребуется вашему столяру из Бронкса, чтобы сделать ее?– Он обещал прислать ее не позже чем через четыре дня, – проговорил Кондон так, словно сообщил нам нечто сверхъестественное. – Стоить это будет три доллара – в цену входят материалы и работа.– Что ж, это замечательно, – сказал я, – но вдруг они попросят передать им деньги раньше этого срока?Полковник Брекинридж сказал:– Я буду молить Бога, чтобы они не попросили об этом. Мы соберем деньги ко второй половине дня в понедельник.– Может, мне следует позвонить моему другу столяру, – задумчиво проговорил Кондон, – и попросить его поторопиться.– Если они вступят с нами в контакт сегодня вечером, – сказал мне Брекинридж, – то только для того, чтобы договориться о передаче денег, правильно я говорю?– Возможно, – сказал я. – Но вы, парни, поместили в газете объявление, где сказано, что деньги приготовлены, а они не приготовлены.– Но это всего лишь своеобразный язык, – виноватым тоном произнес Кондон, – на котором настаивают похитители.– Я знаю, – сказал я. – Я был здесь. Но вы не должны были помещать это объявление до того, как будут собраны деньги.Кондон прикусил язык; полковник Брекинридж сохранял мрачное молчание. * * * Ранее в Хоупуэлле у меня вышел неприятный разговор с Линдбергом по этому поводу.– Я думал, вы уже собрали деньги, – сказал я. С Вэхгушем на поводке мы гуляли по бесплодному саду возле дома; утро было ветреным и прохладным.– Откровенно говоря, Нейт, – сказал он, – у меня проблема с наличными деньгами.– Но черт возьми, у вас прекрасная репутация, и вы должны быть вполне платежеспособным. Разве ваш тесть не был партнером в банкирской конторе Джона Моргана?Линдберг кивнул.– Мать Энн предложила мне деньги, но я отказался.– Слим! Сейчас вам совсем не до церемоний...Он поднял руку:– Я продал ценные бумаги. А потом они подняли сумму выкупа.– Это те ценные бумаги, которые вы купили до финансового краха?– Да.– Во сколько они вам обошлись?Он подумал несколько секунд, потом, не глядя на меня, ответил:– Я заплатил за них триста пятьдесят тысяч долларов.– И теперь вы их продаете, чтобы собрать семьдесят тысяч?Он приподнял брови.– Вообще-то пятьдесят. Я пока не знаю, где возьму еще двадцать.Холодный ветер щипал мне лицо.– Я не подозревал об этом... Да, они поставили вас в нелегкое положение.– Вы правы. Я надеюсь, мы найдем способ убедиться, что они не водят меня за нос... Нейт, я скрывал от вас это и пока еще не могу раскрыть вам все детали, но Кондон не единственный человек, который утверждает, что вошел в контакт с похитителями.– Что-о?!– Сейчас я больше ничего не могу вам сказать. Я пытаюсь выяснить, насколько правдивы эти утверждения. Пока что Кондон представляется наиболее надежным вариантом.Мои глаза завращались, как стеклянные шарики.– Если Кондон наиболее надежный вариант, то упаси вас Боже от тех других.Он ничего не сказал. Мы остановились и подождали, пока Вэхгуш мочился.Я отвернул лицо от назойливого мартовского ветра.– Я слышал, Шварцкопф говорил что-то о наблюдении за домом Кондона и о том, чтобы следить за ним, когда он будет передавать выкуп.– Да.– Что ж, я рад, значит, Шварцкопф еще на что-то надеется?– Возможно, но я запретил ему делать это.– Что?– Полковник Шварцкопф взял назад свое предложение о наблюдении за домом Кондона, когда я возразил против этого.– Но на чем основаны ваши возражения, черт побери?– Это может поставить под угрозу благополучное возвращение моего сына.Что я мог сказать тут? Кроме того, что это чистое безумие? Мне оставалось только надеяться, что Фрэнк Уилсон внял моему совету и установил за Кондоном государственный надзор. Мы продолжали идти. Пес принялся гадить.– Вам следует обратиться к Уилсону, Слим.– Простите?– К агенту Уилсону из Налогового управления. И к его шефу Айри. Айри может быть особенно вам полезен.– Почему?– Вы должны записать все серийные номера денег для выкупа, прежде чем передать их похитителям. Айри может помочь вам в этом, и еще – он тот человек, который сможет обнаружить эти деньги, когда они начнут поступать в обращение.Линдберг покачал головой – нет.– Я сделал заявление для прессы, что не буду помечать деньги, которые заплачу похитителям. И я не нарушу своего слова.– Ради всего святого! – воскликнул я, потом покачал головой и добавил: – Ну это уж слишком, – повернулся и направился к дому.Ветер подгонял меня, дуя мне в спину.– Геллер! – позвал меня Линдберг. – Вы куда пошли?– В Чикаго, – ответил я, обернувшись. – Там у нас тоже делают глупости, но до такого безумства не доходят.– Подождите! Подождите!Я остановился, он подошел ко мне; собака прыжками сопровождала его.– Я поговорю с Айри, – сказал он. – Но ничего не обещаю сейчас.– О'кей.– Мне хотелось бы, чтобы вы задержались здесь еще ненадолго.– Зачем?– Очевидно, к этому похищению приложили руку гангстеры. Возможно, люди Капоне.– Вашим делом занимаются Айри и Уилсон – они знают Капоне лучше, чем я.– Они не из Чикаго. И они не полицейские с улицы. Они не знают так, как вы, породу жуликов, к помощи которых может прибегнуть Капоне. Нейт, нам нужен ваш опыт.Я был польщен и ничего не мог с этим поделать. Линди вел себя неразумно во многих отношениях, но по-прежнему оставался Линди. Сказать ему «нет» было все равно, что сказать «нет» «дяде Сэму».– Нет, – сказал я.У него задергалась щека, в глазах появилось отчаяние.– Пожалуйста, останьтесь хотя бы до того, как мы осуществим задуманное с участием Кондона. Ждать осталось уже немного.Я вздохнул.– Ладно. Почему бы и не остаться. Это по крайней мере веселее, чем охотиться за карманниками на вокзалах.Он протянул руку, и я пожал ее. Вэхгуш зарычал на меня. * * * Часы в столовой пробили семь тридцать, и еще через тридцать секунд позвонили.– Это они, – сказал Брекинридж, вставая. Лицо у него напряглось, глаза стали жесткими.– Может быть, мне открыть дверь, – сказал Кондон. Глаза у него были растерянными.– Хорошая мысль, – сказал я.Кондон двигался довольно быстро для своей массы и своего возраста, я пошел следом за ним, Брекинридж не отставал от меня. Пистолет девятого калибра у меня под мышкой составил нам компанию.Словно бездарный актер в плохой пьесе, старый профессор распахнул дверь: на крыльце стояли еще двое участников нашей маленькой мелодрамы.– Здорово, док, – сказал старший из мужчин. – Мы решили зайти и узнать, что нового в нашем деле.– Да, – сказал тот, что помладше и пониже. – Как дела?Это были Макс Розенхайн, владелец ресторана, и Милтон Гаглио, торговец тканями и одеждой, приятели профессора.– А, мои друзья! – воскликнул Кондон, вытянув руки. – Как я рад вас видеть! Прошу вас, входите.Они вошли; лица их исказились нервными улыбками, когда они увидели меня. Я закрыл дверь, точнее захлопнул ее.– Джентльмены, – сказал полковник Брекинридж, – мы благодарны вам за участие и интерес, которые вы проявляете к этому делу, но...– Но убирайтесь отсюда ко всем чертям, – закончил я за него.– Мистер Геллер! – сказал Кондон. – Я не допущу сквернословия и грубого поведения в своем доме!– Да замолчите вы, – сказал я ему и обратился к тем двоим: – Вы тупицы, мы с минуты на минуту ожидаем известия от похитителей. Это для вас что, радио-шоу, что ли?Мужчины проглотили слюну и обменялись смущенными взглядами.Кондон злобно посмотрел на меня.– В самом деле, детектив Геллер. Ваше поведение выходит из рамок допустимого.В ответ я только пренебрежительно фыркнул. Потом сказал двум болванам-приятелям:– Если похитители, как я подозреваю, наблюдают за этим домом, ожидая удобного момента, чтобы сделать свой ход, то вы, два дурака, отпугнули их.– Мы не хотели делать ничего плохого... – начал Гаглио.– Мы не думали... – сказал Розенхайн.– Конечно, – сказал я, и в этот момент раздался звонок у двери.Мы стояли, скучившись, словно совещающиеся на поле игроки, и выпученными глазами смотрели друг на друга, только среди нас не было ведущего игрока.Поэтому я взял игру на себя. Резким шепотом я сказал:– Все, кроме профессора, отправляйтесь в гостиную. Немедленно! И ведите себя тихо.Надо отдать им должное, они поступили так, как я сказал.Кондон посмотрел на меня. Глаза его были колючими, как никогда. Я встал спиной к стене слева от двери и вытащил пистолет из кобуры; кивнул ему. Он кивнул мне в ответ, сделал глотательное движение и открыл дверь.– Вы доктор Кондон?Выглянув, я увидел стоящего в дверях человека: коротышку в круглых в проволочной оправе очках и с лицом, похожим на мордочку хорька; на нем были кепка и куртка таксиста.– Я доктор Кондон.– Держи, приятель.Сказав это, таксист, или кто он там был, протянул профессору конверт, на конверте были уже знакомые нам, написанные как будто детской рукой печатные буквы и цифры.Таксист все еще стоял в дверях, по-видимому, он ждал чаевых.Я вытянул левую руку, схватил его за лацкан куртки, затащил в прихожую и ногой закрыл дверь. Я толкнул его лицом к ближайшей стене и похлопал по нему сверху до низу одной рукой, держа в другой пистолет.– Эй! – воскликнул он. – Эй! Что это вы еще придумали?– Ты не вооружен? – сказал я. – Это для начала. Теперь повернись и подними руки. Полковник!В прихожую вошел Брекинридж, его глаза слегка округлились, когда он увидел, что я наставил пистолет на маленького таксиста.– Проводите нашего гостя в гостиную, – сказал я. – Он, кажется, без оружия. – Потом спросил таксиста: – Как тебя зовут?– Перроне, – громко, почти с гордостью проговорил он. Голос его был негодующим, однако глаза смотрели испуганно, словно у загнанного в ловушку зверька.– Опустите руки, мистер Перроне, и ведите себя хорошо.Брекинридж без слов завел таксиста в столовую.Кондон продолжал стоять с письмом в руке и тупо смотрел на него, словно боялся прочитать. Я взял у него конверт, вскрыл его и начал читать про себя. В письме говорилось: Мистер Кондон. Мы вам доверяем, но не придем к вам домой: это опасно, даже вы можете не знать, что за вами следит полиция или секретная служба. Выполняйте эти инструкции. Возьмите машину и доедьте до последней станции метро по линии Джерома Ави. В ста футах от последней станции на левой стороне есть пустая сосисочная с большой открытой террасой, в центре террасы под камнем вы найдете письмо. В этом письме будет сказано, где нас найти. В этом месте с правого края стояла знакомая подпись в виде связанных друг с другом кругов, и дальше письмо продолжалось: Действуйте, как сказано. Через 3/4 часа будьте на месте. Принесите с собой деньги. – Можно мне прочитать? – спросил Кондон, и я протянул ему письмо. В конце концов, оно адресовано ему.Он прочитал его несколько раз и посмотрел на меня с беспокойством в водянисто-голубых глазах:– Принесите деньги?– Так в нем написано.Мы отправились в гостиную. Миссис Кондон в комнате не было, и таксист сидел на кушетке между Гаглио и Розенхайном. Брекинридж мерил комнату шагами. Он схватил письмо, как умирающий от голода человек хватается за горбушку хлеба.– Принесите деньги! – воскликнул он. – Боже! У нас нет этих чертовых денег...– Что же нам делать? – с отчаянием в голосе спросил Кондон. – Я полагал, мы продумаем детали обмена денег на ребенка, но теперь...– Сейчас важно войти с ними в контакт, – сказал я. – Нужно объяснить им, что деньги действительно скоро будут приготовлены. Другого выхода у нас нет.Кондон качал головой; он казался растерянным и сбитым с толку.Ну и черт с ним. Я повернулся к сидящему на кушетке таксисту, зажатому с двух сторон дружками Кондона.– Скажите еще раз ваше имя, – сказал я.– Джо Перроне. Джозеф.– Где вы взяли это письмо?– На Ган Хилл Роуд возле Нокс-плейс меня остановил парень и дал мне его.– Это далеко отсюда?– А вы что, не знаете? – спросил таксист.– Нет, – сказал я. – Я не местный. Я турист. Турист с пистолетом.– Это примерно в миле отсюда.– Что сказал этот парень? Как он выглядел?Маленький таксист пожал плечами.– Он спросил, знаю ли я, где находится Декатур Авеню и где будет номер 2974. Я сказал, что конечно знаю этот район. Потом он огляделся вокруг, посмотрел через одно плечо, через другое, сунул руку в карман и дал мне этот конверт и один доллар.– Как он выглядел?– Не знаю. Он был в коричневом пальто и в коричневой фетровой шляпе.– Вам не бросились в глаза какие-нибудь особенности его внешности?– Нет. Я не обратил внимания на его внешность.– Вы совсем не запомнили этого человека?– Нет.– Вы узнаете его, если увидите еще раз?– Нет. Я смотрел на доллар. Вот Джорджа Вашингтона – его бы я узнал. Но может, вы объясните, что случилось?В разговор вмешался Брекинридж:– Боюсь, сейчас мы не сможем вам сказать этого, мистер Перроне. Но можете не сомневаться, это крайне важно.– Покажите мне ваш значок, – сказал я.– Пожалуйста. – Он отколол значок от форменной куртки.Я записал номер в свою записную книжку. Затем записал его на чистой странице, оторвал ее и протянул Гаглио.– Окажите нам услугу, – сказал я. – Подойдите к такси, припаркованному против дома, и сравните этот номер с номером удостоверения личности на заднем сиденье. Запишите также номер на номерном знаке.Гаглио, радуясь тому, что сумел пригодиться, кивнул, встал, взял листок бумаги и выбежал из комнаты.– Что дальше? – спросил Брекинридж.– Профессор поедет на встречу, – сказал я. – Я буду за рулем.– Там не должно быть полицейских, – сказал Кондон.– В штате Нью-Йорк я не полицейский, – возразил я. – Просто сознательный, патриотически настроенный гражданин.– С пистолетом, – уточнил таксист.– Правильно, – сказал я. – Мы поедем на моей колымаге.Под «моей колымагой» я, разумеется, имел в виду машину, которую мне предоставил Линди.Гаглио вернулся и сказал:– Номера одинаковые.– Хорошо, – сказал я и повернулся к Перроне: – Идите и занимайтесь своим делом. Возможно, вас вызовут в полицию.– Что я должен буду говорить?Кондон положил руку на сердце, словно школьник, клянущийся в верности своему другу:– Говорите только правду и ничего, кроме правды.– За исключением того, что я наставил на вас пистолет, – сказал я.– Верно, – сказал он, потом поднялся и вышел.– А как насчет наших друзей, Макса и Милтона? – спросил Кондон.– Они останутся здесь, – сказал я. – И никакие они для меня не друзья. * * * Ночь тоже нельзя было назвать дружелюбной. Небо было черным, а город серым. Холодный ветер гнал листья, мусор и клочки бумаги по безлюдным улицам «самого прекрасного места в мире».После того как я сел за руль и Кондон поместил свое крупное тело на сиденье рядом, я сказал:– Я чужак в этой части света, профессор, вам придется показывать мне дорогу.– Это я смогу, – бодро сказал он. Потом неожиданно помрачнел и сказал:– Я надеюсь, что, несмотря на разногласия, мы можем объединить усилия в этом праведном деле.– Все будет отлично, профессор. Я здесь лишь для того, чтобы подстраховать вас.Успокоившись, Кондон сложил руки на коленях, мы отъехали от обочины и покатили на запад.Когда мы проехали восемь безлюдных кварталов, он сказал:– Скоро будет Джером Авеню, сверните на север.Я свернул на почти пустынную магистраль, серую и мрачную под слабым светом уличных фонарей. Кондон указал на последнюю станцию метро на Джером Авеню, и я замедлил движение.– Вот она, сосисочная, – сказал я.С левой стороны улицы стояло покосившееся, обветшалое строение, функционирующее в летнее время. По-видимому, это заведение не работало уже несколько сезонов. Перед этой жалкой маленькой палаткой находилась не менее жалкая покосившаяся терраса. Я развернул машину и остановил перед ней.– Позвольте мне, – сказал Кондон и вышел из машины.Он поднялся по невысокой лестнице на террасу, ступеньки гнулись и стонали под его весом. В середине террасы лежал большой плоский камень – я видел, как Кондон нагнулся и поднял его. Он быстро вернулся с конвертом в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58