Четко представилась ему корчма под раскидистыми вязами, напротив, через площадь, церковь, закрытая униатами. А возле ворот на трех виселицах — заледеневшие на морозе трупы шляхтичей и униатов…
Нервно высек кресалом огонь. Во все стороны полетели искры, словно лунное сияние на волнах грозных облаков. Вдруг позади казака чуть слышно заржал конь. Казак оставил кресало, прислушался. Конь его ржал не зря: по Брацлавской дороге скакал отряд всадников, даже ветер не мог заглушить их стремительного топота.
Казак так и не зажег люльку, он выжидающе всматривался, стараясь угадать: «Кто бы это? Очевидно, Иван! А может, вестовые от гетмана Богдана Хмельницкого?..»
В это тревожное время на границе в казацкой жизни все было учтено и рассчитало. Ночью по дорогам могли ехать только сотники или дозорные гонцы с приказами. В ненастье, в распутицу, днем и ночью сваливались они как снег на голову вот с этих таких чарующих и навевающих тоску облаков.
Казак, стоявший на кургане, позвал так, что даже конь шарахнулся в сторону от неожиданности:
— Эй, кто в поле, отзовись!
— Высечем огня да закурим люльку!.. — ответили всадники и направились прямо к кургану.
— Не журися! — закончил казак словами пароля.
Ехавшие до сих пор молча всадники заговорили. Казак взял лошадь за поводья и стал спускаться им навстречу, увязая в сугробах снега на крутых склонах кургана.
— Слава люду простому! — поздоровались подъехавшие.
— Слава и вам, братья казаки! Это ты, Иван? Я так и предчувствовал, что вместо гонца ты сам подскачешь сюда из Брацлава. Что-то случилось или объезжаете коней в седлах?
— Конечно, объезжаем, полковник брат Данило! Здравствуй! Что это тебе вдруг ночью взбрело одному выбираться на такой курган? Или ты тоже объезжаешь своего?..
— Подбираюсь, Иван, поближе к богу. Ночью он, оказывают, от досады чертей гоняет по степи и урочищам, потому что не из той глины слепил человека. С кургана к нему, сердешному, ближе… Ну говори, с добрыми ли вестями ночью прискакал? Вижу, даже кони мокрые…
— Без отдыха мчались сюда, полковник. Тут и рассказывать или по дороге поговорим? В Красном дадим отдохнуть коням.
— Тревожишь ты меня, Иван. Давай рассказывай в пути!
Полковник Данило Нечай вскочил на коня и пустился вскачь, чтобы согреться. Потом вернулся и поехал рядом с братом. Подождали, пока к ним подъехали около двух десятков казаков, сопровождавших сотника Ивана Нечая.
— В самом деле пугаешь, Иван, неожиданностями…
— Оставь, Данило, такой ли ты пугливый? А еще хвастался, что предчувствовал мой приезд. Какая же это неожиданность? Да ничего худого и не случилось. Иногда брацлавскому сотнику не мешает приехать побеседовать с тобой, полковник. Всякие слухи ходят… По ту сторону Зборовской границы снова зашевелились. Калиновский или все тот же Потоцкий горят желанием отомстить. Еще будучи в плену у хана, готовились к этому. Им не терпится укусить Хмеля! Нам стало известно, что Калиновский прибыл с войсками к нашей границе. Они уже калечат наших людей, отрезают им носы, уши, руки…
— Знаю, Иван… Несчастные бегут к нам, разжигают ненависть у людей. Я послал их на Днепр, пускай все знают, с кем и за что воюем мы до сих пор! А вчера наши хлопцы… недосмотрел и я… ответили панам! Краснянского подсудка и попа-униата повесили на площади. Дымом по ветру пустили их имения. Едва утихомирил их этой ночью… А знаешь, брат, у самого руки чешутся!.. Вот и ухожу в степь, чтобы отдохнула душа от адских мук. Да надо бы наведаться и к Шпаченко, ведь войска Калиновского прежде всего на него нападут.
— Тут, на границе, нам надо бы потерпеть.
— А они, Иван, терпимо относятся к нам? С живых людей кожу сдирают, казацких детей, взяв за ноги, надвое раздирают, челядь даже своей, ляхской веры, как скотину, к яслам привязывают… Кажется, все-таки велю судом нашим простонародным повесить несколько самых злейших. Видел? Снова возвращаются сюда, даже с Велькопольши! Спешат осесть в своих имениях после универсала гетмана. Скоро и нас с тобой плетью, розгами или секирой палача будут принуждать к покорности!.. Не отговаривай, Иван! Мы не позволим этого. За полоску кожи, содранной с тела бедняка, будь он украинцем или поляком, буду вешать троих шляхтичей. Не будем спрашивать, православный или иезуит! Должно же когда-то наступить и наше время, черт возьми! Сколько мы ждем этого времени. Заждались люди, погибли за волю Наливайко и Сулима, Павлюк и Бородавка! Что, не согласен?..
21
Иван Нечай любил своего старшего брата. Данило за правду пойдет в огонь и воду, ибо в его душе горит неугасимое пламя мести. Без жены, без потомства, проводит всю жизнь в седле.
— Почему, Иван, я лишил себя человеческого счастья? — словно угадывал мысли брата Данило Нечай. — Почему и ты и Григорий вместе с тысячами таких же, как вы, саблей прокладываете себе путь к собственной жизни? Потому, что остановить это святое движение — значит оскорбить своих отцов и матерей.
Иван внимательно прислушивался к словам брата. Данило все больше и больше распалялся, а Иван не хотел говорить с ним обо всем в присутствии казаков. Затем, как бы между прочим, сказал:
— Приемыш Хмельницкого Гелена приехала в гости к моей Степаниде…
Данило резко осадил коня.
— Что, что? Эта шлюха?!.. — грозно воскликнул он, будто сам Иван пригласил девушку в гости, вопреки его желанию.
— Гелена, говорю, приехала вчера в гости. Батько Хмель просил через Карпа Полторалиха хорошо принять девушку, развлечь ее.
— Ну что же, развлекай, твоя родня. Если ради этого прискакал среди ночи…
— Нет, не ради этого. Гелена пожелала, чтобы и ты приехал к нам. Нехорошо, говорит, гостить без такого хозяина.
— Смотри ты, очухалась, снова захотелось развлечься шляхтянке.
— Ведь названой сестрой приходится она моей Степаниде. А что ее родители были ляхами, разве она виновата?
— Кабы только ляхи, а то шляхтичи, Иван!.. Да я и не виню родителей. На что способны, то и родили. Не поеду я, сотник, к тебе в гости, мы должны привести полк в боевую готовность.
— Вот тебе и на! Гетман не простит тебе этого, может истолковать по-своему твой отказ. И так нашептывают гетману на ухо, что ты бунтуешь против него, заришься на его булаву.
Полковник будто бы и не слыхал доводов зятя гетмана. Все это выглядело совсем обычно. По собственной прихоти девушка не решилась бы отправиться в такую даль. Очевидно, сам гетман снарядил ее, и не только для примирения!.. Может…
— Не гостить, а шпионить за полковником Данилом Нечаем прислал он Карпа. Да мы уже помирились с Хмельницким, по-братски расцеловались в присутствии старшин. Возможно, не поверил?..
— Опомнись, что ты плетешь, даже странно слушать от тебя!..
— Знаю, сотник, знаю! Живу не первый день на свете, не по милости гетмана… На днях привезли мне от него всякие универсалы. А Калиновский да Ланцкоронский свои «универсалы» пишут на теле наших посполитых! Странное совпадение! А тут еще и кумушку с Карпом, как наживку для глупых карасей, прислал.
— Хватит тебе, полковник! Не думаешь ли ты обвинить гетмана в измене? Девушка наедине сказала: позови полковника Данила, потому что лично ему должна передать кое-что от отца. Возможно, таким тайным путем гетман сообщает о войне с ляхами.
Полковник снова осадил коня. Какой-то внутренний голос удерживал его от встречи с распутной девчонкой шляхетского рода. А она, может быть, приехала не как девушка, а как самое доверенное лицо мудрейшего дипломата — гетмана! Кем, как не девушкой, да еще и шляхтянкой, прикроешь тайну переписки!
По крутому взгорью, по обеим сторонам которого росли столетние вербы, поднимались они в Красное. При лунном свете поблескивали крупы казацких коней.
— Похоже на правду, Иван. Вижу, ты тоже становишься дипломатом, как и твой тесть, — промолвил Данило Нечай. — Но сейчас я не поеду. На кого оставлю полк? Вон слышишь, ветер разносит запах гари, неспроста прибыл в наши края из-под Каменца Калиновский. Объединяет свои полки с войсками Ланцкоронского!.. Свернем, хлопцы, да проедем через восточные ворота к замку.
— Лучше было бы заехать в корчму в местечке. Казакам и коням отдохнуть надо.
— Не ерепенься, Иван. Вон те виселицы возле церковных ворот все время стоят у меня перед глазами. Да еще и паненка одна…
— Повешена?
— Вспоминать тяжело… Приемная дочь подсудка, сирота. Только и того что католичка, а может, она из бедной польской семьи. Э-эх, Иван! Такая красавица, что и сам Сатанаил с ума сошел бы! В бездну, а не то что на курган убежишь от всего этого. Как пес на луну взвоешь! Глаза у нее, как море, синие, глубокие и бездонные. Порой я сравниваю с бездонным небом, в котором готов утонуть!..
Сотник пришпорил коня, догнал казаков и направил их к реке, где на возвышенности стоял замок. Затем он снова подъехал к брату, а в ушах до сих пор звучали необычные для Нечая слова.
— Э-эх, Иван!..
— Казнили, спрашиваю?
— Да нет, что мы — ляхи, казнить девушек! Но если паненка эти слезы заменит враждою к нашим людям… могу и сам укоротить ей жизнь!
— Где она? — поинтересовался сотник, уважая чувства брата. Не узнавал он Данила, храброго воина и безразличного к женщинам. Он впервые услыхал такое признание брата. Прежде, бывало, говорил: жена казаку — его сабля, вместе с ней проходит его молодость… А тут такими словами заговорил, что растревожил и его душу.
— А где эта паненка? — переспросил Иван. — Может, отвезти ее в Брацлав, пусть бы Степанида…
— Хватит, сотник! — махнул рукой Данило. — Не думаешь ли ты сделать меня предателем-бабником? Как люди скажут, так и поступлю с паненкой. Травит она мою душу, проклятая дивчина. Даже имени не сказала.
— Ты сам спрашивал?
— Григорий Кривенко и Матвей спрашивали. Вдова-шинкарка приютила ее по моему приказу. Да чего ты пристал ко мне с нею? Не поеду я в Брацлав на свидание с Геленой, вот и весь мой сказ! Нечай сам знает себе цену и за полк на границе отвечает перед народом да гетманом.
Круто повернул коня, словно увидел злейшего своего врага, ударил его плетью и нырнул в черную пасть густых столетних верб на взгорье. Потом вдруг вынырнул из темноты и как ветер понесся на гору. Только на серебряных украшениях сбруи да на подковах блестели холодные лучистые искры.
— Пропал полковник! Вот пакостная дивчина, все-таки влип Данило! Теперь пропал…
Оглянулись брацлавские казаки. Их сотник пришпорил изморенного коня и помчался догонять брата.
22
Снежное поле покрылось грязными заплатами, но сверху хлопьями валил снег. Приближался вечер, крепче подмерзал снег на дорогах. Взъерошенные грачи по-хозяйски расхаживали вдоль казачьего шляха, по которому ехала в санях Гелена. Она все чаще стала оглядываться, спрашивала кучеров и сопровождавших ее казаков, не следовало ли дать лошадям отдохнуть.
Вдруг их догнал казак с подставным конем. Это был Карпо Полторалиха.
— Подставного коня прислал тебе, Гелена, пан гетман! — воскликнул Карпо, подъезжая к ее саням.
Остановились прямо среди степи. Кучера подпрягали коня, Карпо интересовался здоровьем и настроением Гелены. А она украдкой, не скрывая своего нетерпения, все время оглядывалась назад.
— Ничего, Гелена, доедем. Теперь я и сам буду погонять коней. Завтра утром и масленицу встретим у Ивана Нечая. Я еще и к сотнику Шпаченко непременно наведаюсь, прицеплю ему, прохвосту, колодку. До сих пор еще холостякует, хитрец, а мы уже и детишками обзавелись…
Гелена не догадывалась о подлинных намерениях Карпа. Считала, что он едет с военным поручением гетмана, а ее встретил случайно. И была довольна, что он помог ей. В Брацлаве она сама решит, как ей поступить!
Когда подъехали к городу, Карпо поскакал вперед.
— Надо же предупредить родственников, — сказал.
И это хорошо. Вскоре он вместе с сотником Иваном Нечаем встретил ее при въезде в брацлавские ворота. Карпо теперь сидел на коне, свесив ноги на одну сторону, повернувшись лицом к ехавшей в санях девушке. Он балагурил с кучером и сотником, смешил их так, что даже Гелена и ехавшая с ней девушка-служанка хохотали до слез.
Она уже в Брацлаве! Какие силы могут теперь удержать ее, помешать вырваться и улететь?.. Выпорхнула-таки из опротивевшего гнезда и вырвалась на простор. Пусть теперь позади нее гремят громы, пусть молнии пронизывают черные тучи — она добьется своего счастья!
А пока что ни молний, ни грома. В Брацлаве еще лежал снег, и неотступное наблюдение за ней Карпа связывало ей руки. В эти три дня пребывания у Нечая Гелена света божьего не видела из-за него. Иногда выбегала со двора на улицу, смотрела на дорогу.
Но вот на третий день она встретила осунувшегося, измученного Игноция. У него не было ни гусарского оружия, ни коня. Правую руку он держал за поясом. Гелена оторопела от неожиданности, увидев его в таком состоянии.
— Игноций? Тебя пан Янчи-Грегор… — И умолкла, заметив, как он предостерегающе подмигнул ей.
— Да нет, прошу прощения у паненки, Игноций, очевидно, мчался за паном Скшетуским, — произнес Карпо, показываясь из-за изгороди.
Гелена ужаснулась: откуда он взялся?! И догадка обожгла ее как кипятком. Карпо подошел к гусару:
— Если пан гусар приехал к полковнику Данилу, так он сейчас у себя в полку. Весна близится, вот он и проверяет готовность своих воинов. Может быть, пану гусару показать дорогу или проводить…
— Обойдусь и без тебя… — зло ответил Игноций.
Только теперь Гелена поняла, с какой целью послал гетман следом за ней Карпа. И вся похолодела, — теперь она уже не чувствовала себя такой героиней. В доме Нечая она прислушивалась к разговорам военных, узнала от них о том, что где-то тут поблизости находятся войска польного гетмана Калиновского, что пушки увезены из Брацлава в Красное… Многое слышала она в доме дочери гетмана, где ее принимали как свою. Она узнала и о том, что к полковнику Нечаю сотни людей шли из окрестных сел. Проведала, что они громили имения возвратившихся шляхтичей, которые восстанавливали старые порядки. И, наконец, ей удалось втереться в доверие к служанкам сотника.
— Карпо, уважаемая паненка, расспрашивал наших девушек из челяди, не проезжал ли здесь какой-то пан поручик и не расспрашивал ли он о вас… — рассказала Гелене одна из служанок.
Однажды она подстерегла во дворе Карпа и заговорила с ним как со своим человеком. А тот, всегда веселый и разговорчивый, тут же охотно ответил.
— Не знает ли пан Карпо кратчайшей дороги в Чигирин? — приветливо спросила она.
— Забывать их уже начинаю, Геленка. Из Каменца ездили и через Умань, но можно и через Белую Церковь или напрямик, по сухолесью. Может, будем готовиться к отъезду?
— Нет-нет. Хотелось бы весточку батеньке послать…
— Так зачем дело стало, пожалуйста! Можно хоть и сегодня!
Но когда Гелена узнала о том, что Карпо собирается послать казака с этой весточкой, передумала:
— Пожалуй, не надо, не будем посылать. Вот увидимся с полковником Нечаем, а потом вместе и поедем. Пан Карпо не только хорошо знает дорогу, но может предотвратить и всякую опасность в пути… — А про себя подумала: «Прикидывается казак услужливым или действительно получил такой приказ от гетмана? Лучше по-хорошему с ним, лаской усыпить его бдительность».
Она сходила в церковь, подчеркивая свою набожность. И всюду искала глазами Игноция. Наконец увидела переодетого в толпе возле церкви: «Не заметил ли его Карпо, этот дьявольски пронырливый надсмотрщик?»
Еще в Чигирине она убедилась, что казаки не часто посещают церковь. И сейчас на площади возле церкви Карпа не было видно. Она проталкивалась сквозь толпу людей, пересмеивалась с девушками, но глазами следила за Игноцием. Кажется, он тоже понял намерение Гелены и стал пробиваться к ней. Заметил, как она из-за пазухи вытащила какой-то пакет, завернутый в платочек, и закрыла глаза: что будет, то и будет! Она даже оттолкнулась от него рукой. Да еще и оглянулась, проверила. А Игноций, прижавшись к ней, молча взял платочек!
Вихрем проносились праздничные дни масленицы, Гелена стала веселой, улыбалась даже Карпу! Она решила играть большую игру и добиться своей цели. Теперь она не тяготилась его настойчивой услужливостью, порой и сама отвечала на его смешные шутки и остроты.
23
В Красном еще ночью убрали виселицы с площади. Настоятель замковой церкви отец Стратион по православному обычаю велел ударить в колокола. Со всех сторон в церковь устремились люди. Шли православные, давно уже не слышавшие привычного колокольного звона, шли и униаты и даже католики. Подавив в себе спесь, спешили в церковь, чтобы постоять у звонницы. Пускай видят жители Красного, с каким уважением они относятся к схизматикам. В толпе велись благочестивые разговоры о единстве бога в трех лицах, о единстве человеческих душ, какую бы веру они ни исповедовали. Каким бы перстом человек не крестился, лишь бы не ладонью, как магометане, не закрывал ею от людей свое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Нервно высек кресалом огонь. Во все стороны полетели искры, словно лунное сияние на волнах грозных облаков. Вдруг позади казака чуть слышно заржал конь. Казак оставил кресало, прислушался. Конь его ржал не зря: по Брацлавской дороге скакал отряд всадников, даже ветер не мог заглушить их стремительного топота.
Казак так и не зажег люльку, он выжидающе всматривался, стараясь угадать: «Кто бы это? Очевидно, Иван! А может, вестовые от гетмана Богдана Хмельницкого?..»
В это тревожное время на границе в казацкой жизни все было учтено и рассчитало. Ночью по дорогам могли ехать только сотники или дозорные гонцы с приказами. В ненастье, в распутицу, днем и ночью сваливались они как снег на голову вот с этих таких чарующих и навевающих тоску облаков.
Казак, стоявший на кургане, позвал так, что даже конь шарахнулся в сторону от неожиданности:
— Эй, кто в поле, отзовись!
— Высечем огня да закурим люльку!.. — ответили всадники и направились прямо к кургану.
— Не журися! — закончил казак словами пароля.
Ехавшие до сих пор молча всадники заговорили. Казак взял лошадь за поводья и стал спускаться им навстречу, увязая в сугробах снега на крутых склонах кургана.
— Слава люду простому! — поздоровались подъехавшие.
— Слава и вам, братья казаки! Это ты, Иван? Я так и предчувствовал, что вместо гонца ты сам подскачешь сюда из Брацлава. Что-то случилось или объезжаете коней в седлах?
— Конечно, объезжаем, полковник брат Данило! Здравствуй! Что это тебе вдруг ночью взбрело одному выбираться на такой курган? Или ты тоже объезжаешь своего?..
— Подбираюсь, Иван, поближе к богу. Ночью он, оказывают, от досады чертей гоняет по степи и урочищам, потому что не из той глины слепил человека. С кургана к нему, сердешному, ближе… Ну говори, с добрыми ли вестями ночью прискакал? Вижу, даже кони мокрые…
— Без отдыха мчались сюда, полковник. Тут и рассказывать или по дороге поговорим? В Красном дадим отдохнуть коням.
— Тревожишь ты меня, Иван. Давай рассказывай в пути!
Полковник Данило Нечай вскочил на коня и пустился вскачь, чтобы согреться. Потом вернулся и поехал рядом с братом. Подождали, пока к ним подъехали около двух десятков казаков, сопровождавших сотника Ивана Нечая.
— В самом деле пугаешь, Иван, неожиданностями…
— Оставь, Данило, такой ли ты пугливый? А еще хвастался, что предчувствовал мой приезд. Какая же это неожиданность? Да ничего худого и не случилось. Иногда брацлавскому сотнику не мешает приехать побеседовать с тобой, полковник. Всякие слухи ходят… По ту сторону Зборовской границы снова зашевелились. Калиновский или все тот же Потоцкий горят желанием отомстить. Еще будучи в плену у хана, готовились к этому. Им не терпится укусить Хмеля! Нам стало известно, что Калиновский прибыл с войсками к нашей границе. Они уже калечат наших людей, отрезают им носы, уши, руки…
— Знаю, Иван… Несчастные бегут к нам, разжигают ненависть у людей. Я послал их на Днепр, пускай все знают, с кем и за что воюем мы до сих пор! А вчера наши хлопцы… недосмотрел и я… ответили панам! Краснянского подсудка и попа-униата повесили на площади. Дымом по ветру пустили их имения. Едва утихомирил их этой ночью… А знаешь, брат, у самого руки чешутся!.. Вот и ухожу в степь, чтобы отдохнула душа от адских мук. Да надо бы наведаться и к Шпаченко, ведь войска Калиновского прежде всего на него нападут.
— Тут, на границе, нам надо бы потерпеть.
— А они, Иван, терпимо относятся к нам? С живых людей кожу сдирают, казацких детей, взяв за ноги, надвое раздирают, челядь даже своей, ляхской веры, как скотину, к яслам привязывают… Кажется, все-таки велю судом нашим простонародным повесить несколько самых злейших. Видел? Снова возвращаются сюда, даже с Велькопольши! Спешат осесть в своих имениях после универсала гетмана. Скоро и нас с тобой плетью, розгами или секирой палача будут принуждать к покорности!.. Не отговаривай, Иван! Мы не позволим этого. За полоску кожи, содранной с тела бедняка, будь он украинцем или поляком, буду вешать троих шляхтичей. Не будем спрашивать, православный или иезуит! Должно же когда-то наступить и наше время, черт возьми! Сколько мы ждем этого времени. Заждались люди, погибли за волю Наливайко и Сулима, Павлюк и Бородавка! Что, не согласен?..
21
Иван Нечай любил своего старшего брата. Данило за правду пойдет в огонь и воду, ибо в его душе горит неугасимое пламя мести. Без жены, без потомства, проводит всю жизнь в седле.
— Почему, Иван, я лишил себя человеческого счастья? — словно угадывал мысли брата Данило Нечай. — Почему и ты и Григорий вместе с тысячами таких же, как вы, саблей прокладываете себе путь к собственной жизни? Потому, что остановить это святое движение — значит оскорбить своих отцов и матерей.
Иван внимательно прислушивался к словам брата. Данило все больше и больше распалялся, а Иван не хотел говорить с ним обо всем в присутствии казаков. Затем, как бы между прочим, сказал:
— Приемыш Хмельницкого Гелена приехала в гости к моей Степаниде…
Данило резко осадил коня.
— Что, что? Эта шлюха?!.. — грозно воскликнул он, будто сам Иван пригласил девушку в гости, вопреки его желанию.
— Гелена, говорю, приехала вчера в гости. Батько Хмель просил через Карпа Полторалиха хорошо принять девушку, развлечь ее.
— Ну что же, развлекай, твоя родня. Если ради этого прискакал среди ночи…
— Нет, не ради этого. Гелена пожелала, чтобы и ты приехал к нам. Нехорошо, говорит, гостить без такого хозяина.
— Смотри ты, очухалась, снова захотелось развлечься шляхтянке.
— Ведь названой сестрой приходится она моей Степаниде. А что ее родители были ляхами, разве она виновата?
— Кабы только ляхи, а то шляхтичи, Иван!.. Да я и не виню родителей. На что способны, то и родили. Не поеду я, сотник, к тебе в гости, мы должны привести полк в боевую готовность.
— Вот тебе и на! Гетман не простит тебе этого, может истолковать по-своему твой отказ. И так нашептывают гетману на ухо, что ты бунтуешь против него, заришься на его булаву.
Полковник будто бы и не слыхал доводов зятя гетмана. Все это выглядело совсем обычно. По собственной прихоти девушка не решилась бы отправиться в такую даль. Очевидно, сам гетман снарядил ее, и не только для примирения!.. Может…
— Не гостить, а шпионить за полковником Данилом Нечаем прислал он Карпа. Да мы уже помирились с Хмельницким, по-братски расцеловались в присутствии старшин. Возможно, не поверил?..
— Опомнись, что ты плетешь, даже странно слушать от тебя!..
— Знаю, сотник, знаю! Живу не первый день на свете, не по милости гетмана… На днях привезли мне от него всякие универсалы. А Калиновский да Ланцкоронский свои «универсалы» пишут на теле наших посполитых! Странное совпадение! А тут еще и кумушку с Карпом, как наживку для глупых карасей, прислал.
— Хватит тебе, полковник! Не думаешь ли ты обвинить гетмана в измене? Девушка наедине сказала: позови полковника Данила, потому что лично ему должна передать кое-что от отца. Возможно, таким тайным путем гетман сообщает о войне с ляхами.
Полковник снова осадил коня. Какой-то внутренний голос удерживал его от встречи с распутной девчонкой шляхетского рода. А она, может быть, приехала не как девушка, а как самое доверенное лицо мудрейшего дипломата — гетмана! Кем, как не девушкой, да еще и шляхтянкой, прикроешь тайну переписки!
По крутому взгорью, по обеим сторонам которого росли столетние вербы, поднимались они в Красное. При лунном свете поблескивали крупы казацких коней.
— Похоже на правду, Иван. Вижу, ты тоже становишься дипломатом, как и твой тесть, — промолвил Данило Нечай. — Но сейчас я не поеду. На кого оставлю полк? Вон слышишь, ветер разносит запах гари, неспроста прибыл в наши края из-под Каменца Калиновский. Объединяет свои полки с войсками Ланцкоронского!.. Свернем, хлопцы, да проедем через восточные ворота к замку.
— Лучше было бы заехать в корчму в местечке. Казакам и коням отдохнуть надо.
— Не ерепенься, Иван. Вон те виселицы возле церковных ворот все время стоят у меня перед глазами. Да еще и паненка одна…
— Повешена?
— Вспоминать тяжело… Приемная дочь подсудка, сирота. Только и того что католичка, а может, она из бедной польской семьи. Э-эх, Иван! Такая красавица, что и сам Сатанаил с ума сошел бы! В бездну, а не то что на курган убежишь от всего этого. Как пес на луну взвоешь! Глаза у нее, как море, синие, глубокие и бездонные. Порой я сравниваю с бездонным небом, в котором готов утонуть!..
Сотник пришпорил коня, догнал казаков и направил их к реке, где на возвышенности стоял замок. Затем он снова подъехал к брату, а в ушах до сих пор звучали необычные для Нечая слова.
— Э-эх, Иван!..
— Казнили, спрашиваю?
— Да нет, что мы — ляхи, казнить девушек! Но если паненка эти слезы заменит враждою к нашим людям… могу и сам укоротить ей жизнь!
— Где она? — поинтересовался сотник, уважая чувства брата. Не узнавал он Данила, храброго воина и безразличного к женщинам. Он впервые услыхал такое признание брата. Прежде, бывало, говорил: жена казаку — его сабля, вместе с ней проходит его молодость… А тут такими словами заговорил, что растревожил и его душу.
— А где эта паненка? — переспросил Иван. — Может, отвезти ее в Брацлав, пусть бы Степанида…
— Хватит, сотник! — махнул рукой Данило. — Не думаешь ли ты сделать меня предателем-бабником? Как люди скажут, так и поступлю с паненкой. Травит она мою душу, проклятая дивчина. Даже имени не сказала.
— Ты сам спрашивал?
— Григорий Кривенко и Матвей спрашивали. Вдова-шинкарка приютила ее по моему приказу. Да чего ты пристал ко мне с нею? Не поеду я в Брацлав на свидание с Геленой, вот и весь мой сказ! Нечай сам знает себе цену и за полк на границе отвечает перед народом да гетманом.
Круто повернул коня, словно увидел злейшего своего врага, ударил его плетью и нырнул в черную пасть густых столетних верб на взгорье. Потом вдруг вынырнул из темноты и как ветер понесся на гору. Только на серебряных украшениях сбруи да на подковах блестели холодные лучистые искры.
— Пропал полковник! Вот пакостная дивчина, все-таки влип Данило! Теперь пропал…
Оглянулись брацлавские казаки. Их сотник пришпорил изморенного коня и помчался догонять брата.
22
Снежное поле покрылось грязными заплатами, но сверху хлопьями валил снег. Приближался вечер, крепче подмерзал снег на дорогах. Взъерошенные грачи по-хозяйски расхаживали вдоль казачьего шляха, по которому ехала в санях Гелена. Она все чаще стала оглядываться, спрашивала кучеров и сопровождавших ее казаков, не следовало ли дать лошадям отдохнуть.
Вдруг их догнал казак с подставным конем. Это был Карпо Полторалиха.
— Подставного коня прислал тебе, Гелена, пан гетман! — воскликнул Карпо, подъезжая к ее саням.
Остановились прямо среди степи. Кучера подпрягали коня, Карпо интересовался здоровьем и настроением Гелены. А она украдкой, не скрывая своего нетерпения, все время оглядывалась назад.
— Ничего, Гелена, доедем. Теперь я и сам буду погонять коней. Завтра утром и масленицу встретим у Ивана Нечая. Я еще и к сотнику Шпаченко непременно наведаюсь, прицеплю ему, прохвосту, колодку. До сих пор еще холостякует, хитрец, а мы уже и детишками обзавелись…
Гелена не догадывалась о подлинных намерениях Карпа. Считала, что он едет с военным поручением гетмана, а ее встретил случайно. И была довольна, что он помог ей. В Брацлаве она сама решит, как ей поступить!
Когда подъехали к городу, Карпо поскакал вперед.
— Надо же предупредить родственников, — сказал.
И это хорошо. Вскоре он вместе с сотником Иваном Нечаем встретил ее при въезде в брацлавские ворота. Карпо теперь сидел на коне, свесив ноги на одну сторону, повернувшись лицом к ехавшей в санях девушке. Он балагурил с кучером и сотником, смешил их так, что даже Гелена и ехавшая с ней девушка-служанка хохотали до слез.
Она уже в Брацлаве! Какие силы могут теперь удержать ее, помешать вырваться и улететь?.. Выпорхнула-таки из опротивевшего гнезда и вырвалась на простор. Пусть теперь позади нее гремят громы, пусть молнии пронизывают черные тучи — она добьется своего счастья!
А пока что ни молний, ни грома. В Брацлаве еще лежал снег, и неотступное наблюдение за ней Карпа связывало ей руки. В эти три дня пребывания у Нечая Гелена света божьего не видела из-за него. Иногда выбегала со двора на улицу, смотрела на дорогу.
Но вот на третий день она встретила осунувшегося, измученного Игноция. У него не было ни гусарского оружия, ни коня. Правую руку он держал за поясом. Гелена оторопела от неожиданности, увидев его в таком состоянии.
— Игноций? Тебя пан Янчи-Грегор… — И умолкла, заметив, как он предостерегающе подмигнул ей.
— Да нет, прошу прощения у паненки, Игноций, очевидно, мчался за паном Скшетуским, — произнес Карпо, показываясь из-за изгороди.
Гелена ужаснулась: откуда он взялся?! И догадка обожгла ее как кипятком. Карпо подошел к гусару:
— Если пан гусар приехал к полковнику Данилу, так он сейчас у себя в полку. Весна близится, вот он и проверяет готовность своих воинов. Может быть, пану гусару показать дорогу или проводить…
— Обойдусь и без тебя… — зло ответил Игноций.
Только теперь Гелена поняла, с какой целью послал гетман следом за ней Карпа. И вся похолодела, — теперь она уже не чувствовала себя такой героиней. В доме Нечая она прислушивалась к разговорам военных, узнала от них о том, что где-то тут поблизости находятся войска польного гетмана Калиновского, что пушки увезены из Брацлава в Красное… Многое слышала она в доме дочери гетмана, где ее принимали как свою. Она узнала и о том, что к полковнику Нечаю сотни людей шли из окрестных сел. Проведала, что они громили имения возвратившихся шляхтичей, которые восстанавливали старые порядки. И, наконец, ей удалось втереться в доверие к служанкам сотника.
— Карпо, уважаемая паненка, расспрашивал наших девушек из челяди, не проезжал ли здесь какой-то пан поручик и не расспрашивал ли он о вас… — рассказала Гелене одна из служанок.
Однажды она подстерегла во дворе Карпа и заговорила с ним как со своим человеком. А тот, всегда веселый и разговорчивый, тут же охотно ответил.
— Не знает ли пан Карпо кратчайшей дороги в Чигирин? — приветливо спросила она.
— Забывать их уже начинаю, Геленка. Из Каменца ездили и через Умань, но можно и через Белую Церковь или напрямик, по сухолесью. Может, будем готовиться к отъезду?
— Нет-нет. Хотелось бы весточку батеньке послать…
— Так зачем дело стало, пожалуйста! Можно хоть и сегодня!
Но когда Гелена узнала о том, что Карпо собирается послать казака с этой весточкой, передумала:
— Пожалуй, не надо, не будем посылать. Вот увидимся с полковником Нечаем, а потом вместе и поедем. Пан Карпо не только хорошо знает дорогу, но может предотвратить и всякую опасность в пути… — А про себя подумала: «Прикидывается казак услужливым или действительно получил такой приказ от гетмана? Лучше по-хорошему с ним, лаской усыпить его бдительность».
Она сходила в церковь, подчеркивая свою набожность. И всюду искала глазами Игноция. Наконец увидела переодетого в толпе возле церкви: «Не заметил ли его Карпо, этот дьявольски пронырливый надсмотрщик?»
Еще в Чигирине она убедилась, что казаки не часто посещают церковь. И сейчас на площади возле церкви Карпа не было видно. Она проталкивалась сквозь толпу людей, пересмеивалась с девушками, но глазами следила за Игноцием. Кажется, он тоже понял намерение Гелены и стал пробиваться к ней. Заметил, как она из-за пазухи вытащила какой-то пакет, завернутый в платочек, и закрыла глаза: что будет, то и будет! Она даже оттолкнулась от него рукой. Да еще и оглянулась, проверила. А Игноций, прижавшись к ней, молча взял платочек!
Вихрем проносились праздничные дни масленицы, Гелена стала веселой, улыбалась даже Карпу! Она решила играть большую игру и добиться своей цели. Теперь она не тяготилась его настойчивой услужливостью, порой и сама отвечала на его смешные шутки и остроты.
23
В Красном еще ночью убрали виселицы с площади. Настоятель замковой церкви отец Стратион по православному обычаю велел ударить в колокола. Со всех сторон в церковь устремились люди. Шли православные, давно уже не слышавшие привычного колокольного звона, шли и униаты и даже католики. Подавив в себе спесь, спешили в церковь, чтобы постоять у звонницы. Пускай видят жители Красного, с каким уважением они относятся к схизматикам. В толпе велись благочестивые разговоры о единстве бога в трех лицах, о единстве человеческих душ, какую бы веру они ни исповедовали. Каким бы перстом человек не крестился, лишь бы не ладонью, как магометане, не закрывал ею от людей свое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62