Он боялся оглянуться на стены города. Каждая струйка дыма, выходящая из римских кухонь, казалась ему погребальным костром Друзиллы.День и ночь смешались для Гая. Без Друзиллы не существовало ни дня, ни ночи. Только сплошные сумерки — серые, непроглядные, мутные. Когда Калигула уставал — валился под первый попавшийся куст, подложив под голову камень. Просыпался — снова продолжал путь, плача от неизбывной тоски.Последнее, что сделал он, покидая Рим, — издал указ. Не доверяя переписчику, Калигула собственноручно начертал на пергаменте: в честь смерти Друзиллы устанавливается великий траур. Римлянам не позволяется смеяться, купаться, обедать с родителями, женой или детьми. Всякий, нарушивший указ императора, приговаривается к смертной казни. Пергамент, влажный от слез Калигулы, вывесили на Форуме. Квириты читали и удивлялись: даже траур по Тиберию не был так строг. Римляне смеялись и шутили, хороня покойного императора. Смеялся тогда и сам Гай.Калигула бежал из Рима, не желая присутствовать на похоронах Друзиллы. Он старался обмануть самого себя, утверждая, что сестра останется для него живой, если он не увидит её на погребальном костре. Преторианцы следовали за ним на расстоянии. Они не спускали глаз с императора, но и не приближались, избегая тревожить его скорбь. Лишь однажды центурион Юлий Луп подошёл к нему, спящему, и обул удобные калиги на босые, избитые придорожными камнями ноги.Свернув с мощёной дороги, Калигула вышел к морскому побережью. Чайки гортанно кричали, пролетая над его головой. Ветер приносил солёные брызги. В четырех стадиях от берега маячила небольшая галера. Гай не замечал судна, медленно ползущего на одном уровне с ним, как и преторианцев, идущих следом.Обойдя стороной шумный Неаполь, Калигула продвигался дальше, на юг. Его лицо потемнело от пыли и грязи. Одежда превратилась в лохмотья. Никто не отличил бы императора от раба, с утра до ночи обрабатывающего хозяйскую землю. Две недели назад он покинул Рим. А ему казалось, что Друзилла умерла вчера.Калигула миновал Байи, чьи целебные источники хранили тепло даже дождливой осенью. Очередная ночь спустилась на землю. Темно-синее небо покрылось звёздами, самая яркая из которых указывала на север — на Рим, из которого он сбежал.Изнемогая от усталости, Гай опустился на землю, прислонившись спиной к стволу одинокого оливкового дерева. В стороне выли собаки. Калигуле тоже захотелось взвыть вот так — с неукротимой печалью глядя на луну.В пятидесяти шагах от Калигулы оранжевым пятном горел костёр. Пастухи-подростки сидели вокруг огня, смеясь и грея руки. Полдюжины овец, сбившись в тёмную кучу, чутко спали неподалёку.Калигула, спрятавшись за стволом, раглядывал чумазые лица мальчишек, искажённые ярким пламенем и резкими тенями. На костре жарилась тощая курица. Пастухи время от времени переворачивали кривой железный прут, на который была надета птица. Кожица, ещё непрожаренная, выглядела бледно-золотистой, цвета светлого мёда. Огонь лизал куриную тушку; тёмный дым, поднимаясь вверх, закрывал звезды.Гай тупо уставился на курицу, а воспалённый мозг рисовал иную картину. Пламя, разведённое в ночи пастушками, вдруг показалось ему погребальным костром Друзиллы. Вместо жалкой тощей курицы ему мерещилась любимая сестра. Безжалостный огонь, наверное, точно так же лизал её неподвижное тело, сыпя при этом яркими весёлыми искрами…Громко закричав, Калигула побежал на пламя. «Потушить! Потушить!» — колотилась в голове навязчивая мысль. Напугав пастушков безумными воплями, Гай топтал раскалённые докрасна угли и яростно бил плащом пламя. Мальчишки, поспешно угоняя прочь проснувшихся овец, суеверно оглядывались на неизвестного безумца.Плащ загорелся, так и не потушив костёр. Калигула испуганно отшвырнул в сторону горящее тряпьё, прежде чем огонь добрался до его пальцев. Медленно приходя в себя, огляделся по сторонам. Блеяли разбуженные овцы, удаляясь в сторону селения, обозначенного тёмными силуэтами хижин и одиноким огнём сторожа. Курица, выпав из костра, валялась под ногами Калигулы. «Неужели я принял эту мерзость за Друзиллу?! — с брезгливым ужасом осознал он. — Скорбь помутила мой рассудок!»Разозлившись, он пнул курицу ногой. Горячая, ещё шипящая тушка покатилась в темноту. Гай с ненавистью погрозил ей вслед кулаком. Словно жареная курица и впрямь была виновата в том, что напомнила Калигуле о Друзилле.Заплакав, он бессильно опустился на землю, рядом с костром. Рыдал до тех пор, пока не уснул, устав от слез. Проснулся на рассвете. Костёр догорал. Бледно-розовое солнце поднималось над горизонтом, выплывая из молочно-серой дымки. Болел живот, напоминая о днях, проведённых в постоянном недоедании.Рассеянно поковыряв палкой потухающие угли, Калигула вспомнил о курице. Обнаружил её в десяти шагах от костра. Холодная недожаренная тушка была присыпана землёй. Калигула, наскоро отряхнув землю, вцепился зубами в полусырое мясо. Едва пережевав, он быстро глотал, словно боялся, что у него отнимут еду.Гай шёл ещё несколько дней, не прекращая думать о Друзилле. Он не знал, сколько времени провёл в пути, мимо каких селений прошёл и где в конце концов остановился. Калигула замер на скалистом обрыве, который он принял за край земли. Перед ним шумело серое осеннее море. Волны бились о прибрежные камни с трех сторон. Не было пути ни прямо, ни налево, ни направо. За спиной вилась узкая тропинка, приведшая Калигулу на скалу. Но повернуть назад казалось невозможным. Застыв над обрывом, он вглядывался в смутные серые клочья на горизонте. Может, это была земля, а может — облака, нависшие над морем и смешавшиеся с ним. Калигула решил, что видит Египет.«Египет! — прижмурившись, зачарованно думал он. — Волшебная страна, в которой все запретное становится дозволенным! Почему я не увёз туда Друзиллу?!» Призрачная, вымечтанная земля приближалась к Калигуле. Закрыв глаза он сделал шаг, намереваясь достичь Египта. «Там живёт всемогущая богиня Изида, чья статуя украшает опочивальню Друзиллы. Если я принесу в Александрийском храме богатую жертву — богиня воскресит её!» — отчаянно повторял он.Калигула непременно упал бы со скалы, размозжив голову о валуны, вылизанные волнами. Преторианцы, идущие за ним от Рима, подоспели вовремя. Поддержали императора под руки и осторожно свели его к воде по узкой извилистой тропке.Не открывая глаз, Калигула подошёл к воде. Пенный прибой наполз на берег и намочил ступни императора. Гай не различал, кто именно поддерживает его: может, мелкие морские божества, которых Нептун решил послать ему на помощь? А может, милая, заботливая Друзилла? Она умерла, но душа её всегда будет сопровождать Гая. Калигула не успел поцеловать Друзиллу в последний миг, но это неважно! Душа, покинув тело, металась по опочивальне в поисках выхода. Гай — единственный, находившийся там, — вдохнул и принял её в себя!От галеры, маячившей между Калигулой и горизонтом, отделилась лодка. Неслышно подплыла к императору. Преторианцы осторожно подсадили Калигулу. Забравшись в лодку, он властно указал правой рукой в облака, которые все ещё казались ему Египтом.— Туда! — отрывисто велел он. — Нептун вырядил своих слуг в странные одежды: красные туники и коричневые панцири. Но я все равно признал вас! — добавил он, искоса осматривая преторианцев.Солдаты переглянулись, скрывая удивление. Ничего не сказали, подумав, что помутнение разума посылается богами и ими же снимается. Люди, получившие такое испытание, порою видят больше тех, чьего рассудка не коснулись боги.Лодка подплыла к галере. С помощью преторианцев Калигула поднялся на палубу и застыл на носу. Изменив курс, корабль поплыл туда, куда указывала вздёрнутая рука императора.
* * * Два часа спустя облака рассеялись бесследно. Прямо по курсу и впрямь виднелась земля. Но не Египет, как решил Калигула. Сицилия.Вцепившись руками в борт галеры, Гай всматривался в поселения и городки на берегу. Поселяне трудились в огородах, пастушки стерегли овец, путники неторопливо ехали на лошадях по прибрежным дорогам. Все они были одеты в светлые или темно-коричневые туники и плащи. Калигула не узрел никаких замысловатых египетских одеяний. Строения тоже напоминали италийские дома, а не прославленные пирамиды. Но император упрямо называл Египтом землю, проплывающую за бортом.Вечерело. На горизонте появилась тёмная гора, очертаниями напоминающая чудовищную башню. На вершине смутно мерцало оранжевое пламя.— Александрийский маяк! — обрадовался Калигула и по-мальчишески подпрыгнул. — Немедленно плывите туда.— Цезарь, это — Этна! — осторожно возразил Юлий Луп, выглядывая из-за плеча императора.— Этна в Египте?! — саркастически засмеялся Гай.— Мы в Сицилии, — пояснил центурион. — Отсюда ближе до Карфагена, чем до Александрии.Калигула презрительно оглядел его, не удостаивая ответом.— Я приказываю плыть к маяку! — капризно велел он, указывая на Этну.— Невозможно, цезарь! — центурион беспомощно развёл руками. — В темноте корабль непременно разобьётся о прибрежные скалы. Позволь подождать до утра.Гай, охваченный лихорадкой любопытства, не слушал его.— Спустите лодку! — громко велел он, перебегая от носа к корме.Весла ударялись о водную гладь с едва слышным плеском. Лунный свет серебрил голые спины гребцов. Калигула сидел на дне лодки, крепко держась за центуриона. Он пугался тёмной, непрозрачной морской глубины. Поэтому так и не научился плавать. В каждом водоёме, будь то море или искусно сделанный бассейн, Калигулу могли подстерегать водяные чудовища. Страшные создания жили исключительно в воображении Гая. Но и этого оказалось достаточно, чтобы подпитывать его неугасающий страх.Лодка мягко ткнулась в мокрый песок. Солдаты, сплетя ладони, перенесли Калигулу на берег. Очутившись подальше от воды, Гай осмотрелся.— Песок, только песок! — удивлённо бормотал он, при каждом шаге проваливаясь почти по щиколотки. — Где же мрамор, покрывающий александрийскую пристань?Не было ни мрамора, ни гранита, ни толстых приземистых колонн, ни пальмовых рощ в дельте Нила. Дикое побережье Сицилии походило на Египет так мало, как вулкан Этна — на маяк Александрии.Призывая на помощь богиню Изиду, которой верила Друзилла, Калигула медленно побрёл к Этне. Три преторианца и центурион двинулись следом, напряжённо принюхиваясь. В воздухе подозрительно пахло серой. Звезды, ещё недавно бывшие необыкновенно яркими, исчезли за клубами дыма. Оранжевые искры сыпались из жерла, как из огромного очага.— Вулкан проснулся! — крикнул Юлий Луп.Лишь сейчас преторианцы поняли, откуда идёт странный гул, вкравшийся в уши: из-под земли!— Бежим, цезарь! — в ужасе закричали они, догоняя императора.Калигула яростно оттолкнул их. Не отводя глаз от пламени, он упрямо шёл к вулкану. Оранжевый огонь отражался в расширенных зрачках Гая.Солдаты кашляли. Пепел носился в воздухе и забивался в нос и рот. Но они, давшие клятву верности, не смели покинуть императора одного. Долг чести требовал умереть вместе с ним.Калигула судорожно схватился за горло.— Тяжело дышать, — пожаловался он, слегка замедляя шаг.Лишившись сил, он опустился на колени. Пошатался немного и медленно лёг на живот, ощущая всем телом прохладную влагу земли. Широко открытые глаза по-прежнему смотрели на Этну.— Император ослабел. Если он не захочет вернуться — потащим его к лодке за ноги, — шёпотом распорядился центурион. Преторианцы согласно кивнули.Вулкан с грохотом изрыгал огненные камни. Один из таких камней пролетел по воздуху, перечёркивая яркой полосой тёмное небо, и упал в двух шагах от Калигулы. Гай удивлённо протянул руку и коснулся камня, светящегося малиновыми переливами. Громко вскрикнул, обжегшись:— Больно! — и ошеломлённо уставился на грязную ладонь.Боль вернула его к действительности.— Где я? — удивлённо спросил он. И добавил, чихая от пепла, лезущего в нос: — Это не Египет!— Это Сицилия, Гай Цезарь! — шептал Юлий Луп, увлекая императора назад, к спасительной лодке.С ужасом Калигула понял, что пламя, к которому он зачарованно шёл, не Александрийский маяк, а вулкан Этна. Подхватившись с земли, он бросился к морю. Преторианцы едва поспевали за ним. Подчиняясь приказу Лупа, они сняли плащи и прикрыли ими убегающего императора.— Это — месть богов! — убеждённо шептал он. — Юпитер швыряет в меня молнии с небес. Плутон — бросает раскалённые камни из преисподней. Но я им покажу, что я сильнее!Обернувшись к вулкану, Калигула со злостью погрозил кулаком. Преторианцы почти втолкнули его в лодку. И, не доверяя гребцам-рабам сами взялись за весла.Галера повернула на север, к Риму. Калигула проводил дни и ночи на палубе. Он сидел на сосновых досках, закутавшись в шерстяной плащ и упёршись подбородком в худые колени. Гай начинал привыкать к мысли о смерти Друзиллы. Страх, пережитый в ночь извержения Этны, напомнил ему о том, что он жив.Преторианцы приносили ему жареную рыбу, выловленную за бортом. Калигула ел равнодушно, не обращая внимания на вкус. Он не брился и не умывался. Пепел Этны пятнами покрывал измождённое, поросшее редкой рыжей щетиной лицо.— Император может все, — бормотал он, закатывая глаза так, что на виду оставались только белки с красными прожилками. — Но жизнью и смертью распоряжаются боги! Они, завистливые к чужому счастью, отняли у меня Друзиллу!Гай с глухим стоном сжал губы, превращая их в тонкую, резкую полоску. Быть императором оказалось недостаточно. Ему захотелось стать богом! Не после смерти, как Юлий Цезарь или Октавиан Август. Сейчас, немедленно!Галера подплывала к Остии. Белел маяк, с вершины которого поднимался в небо столб темно-серого дыма. Калигула вздрогнул, вспомнив Этну, дымящую хуже сотни маяков. И тут же выпрямился, прогоняя страх.— Бояться отныне я не буду! Пусть остальные дрожат, увидев меня! — проговорил он, бросая вызов и людям, и богам. XLVIII Сенаторы, извещённые гонцом, встречали его на пристани.— Славься, цезарь! — приветствовал Калигулу Гай Кассий Лонгин. — Твоё отсутствие обеспокоило нас.— Не лги, — усмехнулся Калигула с нескрываемой злобой. — Вы обрадовались бы, не вернись я вообще!Лонгин тонко улыбнулся, пряча истинные мысли. Ему хотелось нахально заявить императору: «Ты прав». Но сенатор благоразумно сдержался. В Калигуле было нечто пугающее: взгляд и повадки хищного тигра. Эти качества присутствовали и прежде. Раньше Гай напоминал тигрёнка, лишь изредка, играючись, показывающего когти. Теперь он оскалил клыки, готовясь рвать и трепать добычу. Лонгин почувствовал, как по спине ползают воображаемые мурашки. Добычей на этот раз может стать он сам. Почему бы и нет — после Макрона и Тиберия Гемелла?!— Мы приготовили для тебя носилки, Гай Цезарь, — Лонгин отступил в сторону, гостеприимным жестом указывая на носильщиков.— Нет! — заупрямился император. — Я въеду в Рим на коне.Лонгин передёрнул плечами. Калигула выглядел ужасно: грязный, небритый, с торчащими дыбом, давно немытыми волосами. Если он хочет показаться народу в таком виде — его дело!Улицы Рима — узки и многолюдны. Во избежание несчастных случаев Сенат давно издал указ, запрещающий в дневное время проезжать по городу верхом или в повозке на колёсах. Исключение делается лишь для полководцев-триумфаторов. «И для тех, кто облечён верховной властью!» — злорадно добавил Гай. Калигула уже проехал по Риму верхом на Инцитате. Теперь он решил совершать это почаще.Около дворца императора поджидал дядя Клавдий. Он потерянно жался у мраморных колонн, время от времени провожая взглядом торговцев сладостями. Калигула спрыгнул с лошади и поднялся по широкой лестнице, перепрыгивая через две-три ступени. Клавдий подался навстречу племяннику.— Гай! — испуганно пролепетал он, разглядывая грязного, щетинистого, измученного императора. — Где… где ты был?Калигула пренебрежительно оттолкнул его. Клавдий случайно загородил проход широкой, почти квадратной фигурой. Войдя в атриум, Гай обернулся. Задал Клавдию вопрос, мучивший его все эти дни:— Кто зажёг погребальный костёр Друзиллы?— Я, Гай Цезарь! Вместе с Марком Лепидом, — ответил Клавдий и вытер толстым пальцем набежавшую слезу. — Ты покинул Рим. Я оказался ближайшим родственником, присутствующим на похоронах.Калигула побледнел до мертвенной серости под слоем грязи. Закрыв глаза, он видел умиротворённое лицо Друзиллы в окружении огня. Две тёмные фигуры с факелами в руках застыли по сторонам: толстый, тучный Клавдий и худой Марк Лепид.Гай с ненавистью оглядел дядю и вызывающе толкнул его в грудь, словно мальчишка, ищущий драки с ровесником. Хотел оскорбить Клавдия, уязвить его обидными словами. Но, открыв рот, захлебнулся. Не придумали ещё слов, способных выразить боль, скорбь и обиду, которые охватили Калигулу. Помолчав немного, он раздражённо махнул рукой и ушёл в глубь дворца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
* * * Два часа спустя облака рассеялись бесследно. Прямо по курсу и впрямь виднелась земля. Но не Египет, как решил Калигула. Сицилия.Вцепившись руками в борт галеры, Гай всматривался в поселения и городки на берегу. Поселяне трудились в огородах, пастушки стерегли овец, путники неторопливо ехали на лошадях по прибрежным дорогам. Все они были одеты в светлые или темно-коричневые туники и плащи. Калигула не узрел никаких замысловатых египетских одеяний. Строения тоже напоминали италийские дома, а не прославленные пирамиды. Но император упрямо называл Египтом землю, проплывающую за бортом.Вечерело. На горизонте появилась тёмная гора, очертаниями напоминающая чудовищную башню. На вершине смутно мерцало оранжевое пламя.— Александрийский маяк! — обрадовался Калигула и по-мальчишески подпрыгнул. — Немедленно плывите туда.— Цезарь, это — Этна! — осторожно возразил Юлий Луп, выглядывая из-за плеча императора.— Этна в Египте?! — саркастически засмеялся Гай.— Мы в Сицилии, — пояснил центурион. — Отсюда ближе до Карфагена, чем до Александрии.Калигула презрительно оглядел его, не удостаивая ответом.— Я приказываю плыть к маяку! — капризно велел он, указывая на Этну.— Невозможно, цезарь! — центурион беспомощно развёл руками. — В темноте корабль непременно разобьётся о прибрежные скалы. Позволь подождать до утра.Гай, охваченный лихорадкой любопытства, не слушал его.— Спустите лодку! — громко велел он, перебегая от носа к корме.Весла ударялись о водную гладь с едва слышным плеском. Лунный свет серебрил голые спины гребцов. Калигула сидел на дне лодки, крепко держась за центуриона. Он пугался тёмной, непрозрачной морской глубины. Поэтому так и не научился плавать. В каждом водоёме, будь то море или искусно сделанный бассейн, Калигулу могли подстерегать водяные чудовища. Страшные создания жили исключительно в воображении Гая. Но и этого оказалось достаточно, чтобы подпитывать его неугасающий страх.Лодка мягко ткнулась в мокрый песок. Солдаты, сплетя ладони, перенесли Калигулу на берег. Очутившись подальше от воды, Гай осмотрелся.— Песок, только песок! — удивлённо бормотал он, при каждом шаге проваливаясь почти по щиколотки. — Где же мрамор, покрывающий александрийскую пристань?Не было ни мрамора, ни гранита, ни толстых приземистых колонн, ни пальмовых рощ в дельте Нила. Дикое побережье Сицилии походило на Египет так мало, как вулкан Этна — на маяк Александрии.Призывая на помощь богиню Изиду, которой верила Друзилла, Калигула медленно побрёл к Этне. Три преторианца и центурион двинулись следом, напряжённо принюхиваясь. В воздухе подозрительно пахло серой. Звезды, ещё недавно бывшие необыкновенно яркими, исчезли за клубами дыма. Оранжевые искры сыпались из жерла, как из огромного очага.— Вулкан проснулся! — крикнул Юлий Луп.Лишь сейчас преторианцы поняли, откуда идёт странный гул, вкравшийся в уши: из-под земли!— Бежим, цезарь! — в ужасе закричали они, догоняя императора.Калигула яростно оттолкнул их. Не отводя глаз от пламени, он упрямо шёл к вулкану. Оранжевый огонь отражался в расширенных зрачках Гая.Солдаты кашляли. Пепел носился в воздухе и забивался в нос и рот. Но они, давшие клятву верности, не смели покинуть императора одного. Долг чести требовал умереть вместе с ним.Калигула судорожно схватился за горло.— Тяжело дышать, — пожаловался он, слегка замедляя шаг.Лишившись сил, он опустился на колени. Пошатался немного и медленно лёг на живот, ощущая всем телом прохладную влагу земли. Широко открытые глаза по-прежнему смотрели на Этну.— Император ослабел. Если он не захочет вернуться — потащим его к лодке за ноги, — шёпотом распорядился центурион. Преторианцы согласно кивнули.Вулкан с грохотом изрыгал огненные камни. Один из таких камней пролетел по воздуху, перечёркивая яркой полосой тёмное небо, и упал в двух шагах от Калигулы. Гай удивлённо протянул руку и коснулся камня, светящегося малиновыми переливами. Громко вскрикнул, обжегшись:— Больно! — и ошеломлённо уставился на грязную ладонь.Боль вернула его к действительности.— Где я? — удивлённо спросил он. И добавил, чихая от пепла, лезущего в нос: — Это не Египет!— Это Сицилия, Гай Цезарь! — шептал Юлий Луп, увлекая императора назад, к спасительной лодке.С ужасом Калигула понял, что пламя, к которому он зачарованно шёл, не Александрийский маяк, а вулкан Этна. Подхватившись с земли, он бросился к морю. Преторианцы едва поспевали за ним. Подчиняясь приказу Лупа, они сняли плащи и прикрыли ими убегающего императора.— Это — месть богов! — убеждённо шептал он. — Юпитер швыряет в меня молнии с небес. Плутон — бросает раскалённые камни из преисподней. Но я им покажу, что я сильнее!Обернувшись к вулкану, Калигула со злостью погрозил кулаком. Преторианцы почти втолкнули его в лодку. И, не доверяя гребцам-рабам сами взялись за весла.Галера повернула на север, к Риму. Калигула проводил дни и ночи на палубе. Он сидел на сосновых досках, закутавшись в шерстяной плащ и упёршись подбородком в худые колени. Гай начинал привыкать к мысли о смерти Друзиллы. Страх, пережитый в ночь извержения Этны, напомнил ему о том, что он жив.Преторианцы приносили ему жареную рыбу, выловленную за бортом. Калигула ел равнодушно, не обращая внимания на вкус. Он не брился и не умывался. Пепел Этны пятнами покрывал измождённое, поросшее редкой рыжей щетиной лицо.— Император может все, — бормотал он, закатывая глаза так, что на виду оставались только белки с красными прожилками. — Но жизнью и смертью распоряжаются боги! Они, завистливые к чужому счастью, отняли у меня Друзиллу!Гай с глухим стоном сжал губы, превращая их в тонкую, резкую полоску. Быть императором оказалось недостаточно. Ему захотелось стать богом! Не после смерти, как Юлий Цезарь или Октавиан Август. Сейчас, немедленно!Галера подплывала к Остии. Белел маяк, с вершины которого поднимался в небо столб темно-серого дыма. Калигула вздрогнул, вспомнив Этну, дымящую хуже сотни маяков. И тут же выпрямился, прогоняя страх.— Бояться отныне я не буду! Пусть остальные дрожат, увидев меня! — проговорил он, бросая вызов и людям, и богам. XLVIII Сенаторы, извещённые гонцом, встречали его на пристани.— Славься, цезарь! — приветствовал Калигулу Гай Кассий Лонгин. — Твоё отсутствие обеспокоило нас.— Не лги, — усмехнулся Калигула с нескрываемой злобой. — Вы обрадовались бы, не вернись я вообще!Лонгин тонко улыбнулся, пряча истинные мысли. Ему хотелось нахально заявить императору: «Ты прав». Но сенатор благоразумно сдержался. В Калигуле было нечто пугающее: взгляд и повадки хищного тигра. Эти качества присутствовали и прежде. Раньше Гай напоминал тигрёнка, лишь изредка, играючись, показывающего когти. Теперь он оскалил клыки, готовясь рвать и трепать добычу. Лонгин почувствовал, как по спине ползают воображаемые мурашки. Добычей на этот раз может стать он сам. Почему бы и нет — после Макрона и Тиберия Гемелла?!— Мы приготовили для тебя носилки, Гай Цезарь, — Лонгин отступил в сторону, гостеприимным жестом указывая на носильщиков.— Нет! — заупрямился император. — Я въеду в Рим на коне.Лонгин передёрнул плечами. Калигула выглядел ужасно: грязный, небритый, с торчащими дыбом, давно немытыми волосами. Если он хочет показаться народу в таком виде — его дело!Улицы Рима — узки и многолюдны. Во избежание несчастных случаев Сенат давно издал указ, запрещающий в дневное время проезжать по городу верхом или в повозке на колёсах. Исключение делается лишь для полководцев-триумфаторов. «И для тех, кто облечён верховной властью!» — злорадно добавил Гай. Калигула уже проехал по Риму верхом на Инцитате. Теперь он решил совершать это почаще.Около дворца императора поджидал дядя Клавдий. Он потерянно жался у мраморных колонн, время от времени провожая взглядом торговцев сладостями. Калигула спрыгнул с лошади и поднялся по широкой лестнице, перепрыгивая через две-три ступени. Клавдий подался навстречу племяннику.— Гай! — испуганно пролепетал он, разглядывая грязного, щетинистого, измученного императора. — Где… где ты был?Калигула пренебрежительно оттолкнул его. Клавдий случайно загородил проход широкой, почти квадратной фигурой. Войдя в атриум, Гай обернулся. Задал Клавдию вопрос, мучивший его все эти дни:— Кто зажёг погребальный костёр Друзиллы?— Я, Гай Цезарь! Вместе с Марком Лепидом, — ответил Клавдий и вытер толстым пальцем набежавшую слезу. — Ты покинул Рим. Я оказался ближайшим родственником, присутствующим на похоронах.Калигула побледнел до мертвенной серости под слоем грязи. Закрыв глаза, он видел умиротворённое лицо Друзиллы в окружении огня. Две тёмные фигуры с факелами в руках застыли по сторонам: толстый, тучный Клавдий и худой Марк Лепид.Гай с ненавистью оглядел дядю и вызывающе толкнул его в грудь, словно мальчишка, ищущий драки с ровесником. Хотел оскорбить Клавдия, уязвить его обидными словами. Но, открыв рот, захлебнулся. Не придумали ещё слов, способных выразить боль, скорбь и обиду, которые охватили Калигулу. Помолчав немного, он раздражённо махнул рукой и ушёл в глубь дворца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42