– Сэм Слейтер из Шебойгана. Бросьте вы эту дурацкую субординацию, Джейк. Поймите, я верю в необходимость званий и различий, как никто другой, это мой хлеб насущный, но всему свое время и место. Сейчас это ни к чему.
– О'кей, Сэм, – Джейк Делберт неловко улыбнулся. – Принято к сведению. Я…
– И вы, – Сэм Слейтер повернулся к Хомсу, – вы тоже можете называть меня Сэм. Но если попробуете хоть раз назвать меня так в гарнизоне, я вас тут же разжалую во вторые лейтенанты. Понятно?
– Договорились. – Хомс улыбнулся. Генерал нравился ему все больше. – Я никогда не был силен по части шантажа.
Слейтер на секунду задержал на нем взгляд. Потом рассмеялся.
– Знаете, Джейк, а мне нравится ваш протеже, – сказал он.
– Он неплохой парень, – осторожно согласился Джейк. – Но вовсе не мой протеже, – попытался объяснить он.
Слейтер оценивающе наблюдал за ними обоими, как пианист-виртуоз смотрит на клавиши, из которых ему предстоит извлечь музыку.
– Честно говоря, – он улыбнулся Хомсу, – когда старина Джейк сказал, что вечером с нами будет какой-то молодой капитан, я подумал, тьфу ты, только этого не хватало! – Он посмотрел на Джейка. – Хотя мог бы сразу сообразить, что у Джейка Делберта котелок варит исправно, – откровенно соврал он. Даже Джейку было ясно, что это вранье.
– Я знал, что он вам понравится, – в свою очередь стойко соврал Джейк. Его усики пугливо взмахнули крылышками, как птенец, который еще только учится летать.
– Представляю, какую он мне выдал аттестацию, – заметил Хомс.
– Еще бы, – сказал Слейтер. – Разве нет, Джейк? Он мне все про вас рассказал. И про то, как он огорчен, что вы проиграли чемпионат, хотя по праву должны были его выиграть.
– Я всегда по мере сил стараюсь говорить правду, – сказал Джейк.
– Я далеко не любому младшему офицеру предложил бы называть меня просто Сэм, – продолжал Слейтер. – Даже в такой обстановке, как у нас сейчас. Большинство бы это не поняли, верно, Джейк?
– Конечно, Сэм. Они бы наверняка не поняли, – сказал Джейк с некоторым сомнением. Он следил за Хомсом. В таком непочтительном настроении он его никогда раньше не наблюдал.
А Хомс, который никогда раньше не вел себя так непочтительно в присутствии подполковника Делберта, чувствовал сейчас, что между ним и генералом установилось некое тонкое понимание, и это не только подбадривало его, но и обещало безнаказанность. Его подмывало захохотать. Не часто ему доводилось видеть подполковника таким растерянным и неуверенным, его загнали в ловушку, и теперь он боялся ляпнуть что-нибудь не то.
Джейк явно вздохнул с облегчением, когда в комнату вошел штаб-сержант Джеферсон и принес из кухни лед. Он велел ему налить всем по первой порции виски с содовой и неусыпно следил за каждым его движением, потом заставил подать полевой бинокль, хотя тот лежал рядом на столе, и, даже не поблагодарив, отослал в Вахиаву за женщинами.
– И смотри, черт тебя возьми, чтобы никто из гражданских не видел, как ты везешь женщин в моей служебной машине. А то голову сниму! Понял, Джеф?
– Да, сэр, – невозмутимо ответил Джеф. Казалось странным, что он при этом не поклонился.
Джейк даже не оглянулся. Он стоял у окна и, предусмотрительно отступив на шаг, наводил бинокль на освещенные окна по ту сторону ложбины, где было общежитие медсестер.
– Ни черта! – мрачно сказал он и швырнул бинокль на стол. – Хоть бы одна голенькая, ей-богу.
Никто ему ничего на это не ответил. Сэм Слейтер все еще разговаривал с Хомсом. Он рассуждал о младших офицерах и сейчас перешел от частностей к обобщениям.
– Меня сразу же поразило, что вы не испугались. В наши дни большинство младших офицеров в точности как солдаты: боятся начальства до смерти. Что бы они ни делали, о чем бы ни думали, над ними постоянно висит страх, что начальство будет недовольно. И старшие офицеры, по существу, ведут себя так же. Среди них очень редко найдешь кого-нибудь, с кем можно толково поговорить. Поэтому такому человеку, как я, приходится довольно сложно. Понимаете?
– Но ведь всегда было так, – отозвался Хомс.
– Э, нет. – Сэм Слейтер улыбнулся. – Вот здесь вы как раз не правы. И если вдумаетесь, сами поймете. Так было отнюдь не всегда. У меня на этот счет есть целая теория.
– Что ж, давайте послушаем, – с готовностью сказал Динамит. – Очень интересно, Мне тоже не часто доводится поговорить с толковым человеком, – весело добавил он, улыбаясь Джейку.
Джейк не улыбнулся в ответ. Он эту теорию слышал раньше, и она ему не нравилась. Она его почему-то пугала, и он не мог заставить себя поверить, что в жизни все так и есть. Кроме того, он считал, что обсуждение этой теории с капитаном, который даже не адъютант, а всего лишь командир роты, унижает достоинство генерала Слейтера и его собственное. Он молча потягивал виски и удивлялся, что такой блестящий генерал, как молодой Слейтер, которого он всегда побаивался, может настолько себя распустить.
– В прошлом, – раздельно говорил Слейтер, – страх перед властью был всего лишь оборотной отрицательной стороной положительного морального кодекса «Честь, Патриотизм, Служба». В прошлом солдаты стремились прорваться к тому положительному, что было заложено в этом кодексе, вместо того чтобы попросту избегать его отрицательных проявлений.
Он подбирал слова с намеренной тщательностью, словно боялся, что его не поймут. И по мере того, как он говорил, по мере того, как росло его воодушевление, он становился все обаятельнее. Хомс заметил, что воодушевление проявляется у Слейтера довольно необычно. Казалось бы, он должен напряженно податься вперед и говорить все быстрее, а он вольготно развалился в кресле и говорил все медленнее и медленнее, все спокойнее и холоднее. Но при этом был еще более обаятелен.
– Но вот восторжествовал практицизм, наступила эра машин, и все изменилось, понимаете? Мир и сейчас продолжает меняться у нас на глазах. Машина лишила смысла старый положительный кодекс. Ведь понятно, что невозможно заставить человека добровольно приковать себя к машине, утверждая, что это дело его чести. Человек не дурак.
Хомс согласно кивнул. Он находил эту мысль оригинальной.
– Таким образом, – продолжал Слейтер, – от этого кодекса сохранилась теперь только его ставшая нормой отрицательная сторона, которая приобрела силу закона. Страх перед властью, некогда бывший лишь побочным элементом, теперь превратился в основу, потому что ничего другого не осталось.
Внушить человеку, что это дело чести, нельзя, и, следовательно, вы можете только заставить его бояться последствий, которые его ждут, если он откажется приковать себя к машине. Вы можете добиться этого, внушив, что его будут осуждать друзья. Вы можете пристыдить его, сказать, что он бездельник и живет за счет общества. Вы можете запугать его голодом, сказать, что, если он не будет работать на свою машину, ему будет нечего есть. Вы можете пригрозить ему тюрьмой. Или, в случае крайнего сопротивления, припугнуть смертной казнью.
Но говорить ему, то служить машине – дело чести, вы больше не можете. Вы обязаны внушить ему страх.
– Здорово! – Хомс возбужденно ударил себя кулаком в ладонь.
Слейтер снисходительно улыбнулся.
– Вот почему в наше время у младших офицеров, равно как и у старших, не осталось ничего, кроме страха. Они живут согласно тому единственному моральному кодексу, который выработало для них наше время. В эпоху Гражданской войны они еще могли верить, что сражаются за «честь». Теперь этой веры нет. В эпоху Гражданской войны машина одержала свою первую, неизбежную, главную победу над личностью. Понятие «честь» отмерло.
Следовательно, глупо пытаться держать сейчас людей в повиновении, взывая к их «чести». Это ведет только к разгильдяйству и ослаблению контроля. А сейчас, в наши дни, мы обязаны добиться полного контроля, потому что большинство людей должны служить машине, то бишь обществу.
Конечно, мы по-прежнему лицемерно славим «честь» на армейских вербовочных плакатах и в передовицах о развитии промышленности, и люди на это клюют, потому что боятся. Но неужели численность нашей живой силы зависит только от вербовки? Это было бы абсурдно. И мы объявили призыв, призыв в мирное время, первый подобный призыв за всю нашу историю. Иначе у нас не было бы армии. А у нас должна быть армия, и мы должны подготовить ее к войне. У нас нет другого выбора: либо идеально подготовленная армия, либо поражение. Современную армию, как и любую другую составную часть современного общества, следует контролировать и держать в повиновении с помощью страха. Современная эпоха обрекла человека на «хроническую боязнь», как я это называю. И так будет еще несколько столетий, пока контроль не станет стабильным. Если вы мне не верите, обратитесь в наши психиатрические больницы и наведите справки о росте числа их пациентов. А когда кончится война, поинтересуйтесь этим снова.
– Я вам верю, – сказал Хомс, неожиданно подумав о своей жене. – Но минутку! Сами-то вы этого страха не испытываете.
Слейтер слегка улыбнулся. Довольно печальная улыбка, подумал Хомс.
– Конечно, нет. Я понимаю, в чем суть. И я управляю. Бог меня наградил (или наказал) логическим мышлением, и я способен понять дух времени. Я и такие, как я, вынуждены взять на себя бремя правления. Чтобы сохранить организованное общество и цивилизацию в той форме, в какой мы их признаем, необходима не только консолидация сил, но и полный, безоговорочный контроль над ними.
– Да, – возбужденно сказал Хомс. – Я понимаю. Я давно это понял.
– Тогда вы один из немногих в нашей стране. – Слейтер печально улыбнулся. – Немцы уже начали это понимать и схватывают все на удивление быстро. Японцы всегда это понимали и применяли на деле, но они не в состоянии приспособить эту концепцию к современной механизированной технологии, и сомневаюсь, что когда-нибудь смогут. Что до нас, то война покажет. Либо мы придем к идее консолидации и контроля и в результате выиграем войну, либо наша песенка спета. Так же, как спета песенка Англии, Франции и остальных стран, исповедующих патернализм. И первенствовать будут другие. Но если мы к этому придем, то с нашей производительной мощью и индустриальной механизированной технологией мы станем неуязвимы даже для России, когда пробьет час.
Хомс чувствовал, как по спине у него бегут мурашки. Он посмотрел на Сэма Слейтера, огромное личное обаяние генерала снова хлынуло на него, словно теплый свет маяка, и в эту минуту он понял трагедию человека, которого сама жизнь вынудила взвалить на себя такую ответственность.
– Значит, мы должны к этому прийти. – Хомс почувствовал, что Джейк Делберт искоса поглядывает на него чуть ли не с ужасом. Но ему сейчас было не до Джейка Делберта. У Хомса было такое ощущение, будто он все это давно знал, но знание пылилось где-то в заброшенном чулане его разума, а теперь он вдруг открыл дверь и увидел. – Мы обязаны к этому прийти, у нас нет другого выбора.
– Лично я, – твердо сказал Слейтер, – лично я верю, что нам это суждено судьбой. Но когда наступит тот день, мы должны полностью держать страну под контролем. Пока что ею правят крупные корпорации вроде «Форда», «Дженерал Моторс», «Ю.С.Стил» и «Стандард Ойл». И, обратите внимание, они достигают своей цели очень умело, они прикрываются знаменем все того же патернализма. Они добились феноменальной власти, и за очень короткий срок. Но сейчас главный девиз – консолидация. А корпорации не настолько сильны, чтобы эту консолидацию осуществить, даже если бы они действительно к ней стремились, а они и не стремятся. Только военные могут сплотить страну под единым централизованным контролем.
В сознании Хомса неожиданно возникла картина страны в паутине шестирядных автомагистралей.
– Война все поставит на свои места, – сказал он.
– Надеюсь, – кивнул Слейтер. – Корпорации – анахронизм. Они выполнили свою историческую миссию. Кроме того, они страдают одним опасным недугом, и, если его не излечить, он может стать смертельным.
– Что вы имеете в виду?
– То, что они сами боятся попасть под чью-то власть, хотя над ними никто не стоит. Они уже столько лет разводят свою патерналистскую пропаганду, что поверили в нее сами. Они верят в свою собственную версию сказки о Золушке, в ими же сочиненный наивный миф о нищем мальчике, который становится богачом. И, конечно, это налагает на них некоторые моральные обязательства сентиментального толка – они теперь должны играть роль доброго папочки, которую сами себе придумали.
– Постойте, – сказал Хомс. – Я что-то не совсем понимаю.
Слейтер поставил пустой стакан на пол и грустно улыбнулся Хомсу.
– С ними происходит то же самое, что со многими, слишком многими, старшими офицерами, про которых я уже говорил. Они все – анахронизм, остатки прежнего поколения, воспитанного в викторианскую эпоху.
Люди, контролирующие корпорации, и наши старшие офицеры, в сущности, очень похожи, понимаете? И те и другие пускают в ход новое оружие общества – страх, который они же сами помогли воспитать, но и те и другие по моральным соображениям не склонны применять его в полную силу. Это своего рода пережиток викторианской морали и дышащей на ладан британской школы патерналистского империализма, той самой школы, которая запрещала истязать туземцев в колониях до смерти, если рядом не было миссионера и некому было дать им последнее причастие.
Плечи Хомса заходили от смеха.
– Но это же глупо!
Джейк Делберт кашлянул и поставил свой стакан на стол.
– Конечно, глупо, – кивнул Слейтер. – Логически это абсурд. Но все наши крупные промышленники и большинство наших нынешних офицеров по-прежнему играют эту роль. Все ту же роль заботливого папочки в духе британского империализма. И вы сами видите, как это ослабляет их власть и контроль над подчиненными.
Страх перед обществом – самый действенный залог власти из всех существующих. По сути, единственный ее залог, так как машины уничтожили потенциально положительный кодекс. И тем не менее они безалаберно растрачивают мощь этого оружия, направляя его на самые идиотские мелочи, например пламенно доказывают нежелательность потери девственности до брака, хотя эта проблема давным-давно никого не волнует. Ведь это все равно, что тушить окурок из брандспойта.
Хомс просто зашелся от смеха, это было похоже на припадок. Потом он вдруг снова подумал о своей жене, и смех его тотчас оборвался, не оставив после себя ничего, кроме ошеломляющего изумления перед неоспоримостью рассуждении Сэма Слейтера.
– Это не смешно, – улыбнулся Слейтер. – Их лживая абсурдная мораль наносит гораздо больший ущерб в других областях. Когда они направляют свое оружие на действительно важные проблемы, требующие немедленного решения, как, например, вступать нам в войну или нет, то из-за противоборствующих сантиментов общественного мнения (скажем, патриотизм, с одной стороны, и желание сохранить мир – с другой) проблема теряет реальные очертания, расплывается, сама себя нейтрализует, и в результате мы со всей нашей индустриальной мощью должны сидеть и ждать у моря погоды (когда все знают, что война неизбежна), пока кто-нибудь на нас не нападет и не заставит воевать, и в конечном счете мы же останемся в дураках.
– Это хуже, чем абсурд, – гневно сказал Хомс. – Это… – Он не мог найти слово.
Слейтер пожал плечами.
– Меня от этого просто трясет! – сказал Хомс.
Джейк Делберт снова кашлянул.
– Господа… господа. – Он рывком поднялся на ноги. – Э… У вас пустые стаканы, господа. Вам не кажется, что пора снова выпить? Джеф еще не вернулся. Я… э-э… буду за хозяина. Вы не против?
Никто не засмеялся.
– Мы собрались повеселиться, господа, – настойчиво улыбался Джейк, – это же не дебаты, знаете ли. А? Вам не кажется, что, пожалуй, нам… может быть… стоит… э-э… – Оба смотрели на него пустыми глазами, и Джейк, постепенно умолкнув, как патефон, у которого кончился завод, замер в напряженном молчании.
– Я хочу выпить, – после паузы безнадежно сказал Джейк.
В улыбке Слейтера сквозило откровенное презрение, и Джейк почувствовал, что у него свело горло от непонятного страха.
– Конечно, Джейк, – сочувственно сказал Слейтер. – Давайте выпьем еще по одной. Давайте все выпьем.
– Я одного только не понимаю, – неожиданно заговорил Хомс. – Отчего они все так боятся? Я, например, не боюсь. По крайней мере правды. – И он был сейчас искренен. Он хорошенько покопался в себе и не нашел страха.
Слейтер пожал плечами:
– Влияние среды, вероятно. Психологически это своего рода субъективная ассоциация, отождествление себя с конкретным внешним объектом. Некоторые не могут стрелять в птиц, потому что мысленно ставят себя на их место. Это то асе самое.
– Но это же глупо, – возмутился Хомс.
– Господа, – упрямо вмешался Джейк Делберт. – Господа, я вам уже налил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– О'кей, Сэм, – Джейк Делберт неловко улыбнулся. – Принято к сведению. Я…
– И вы, – Сэм Слейтер повернулся к Хомсу, – вы тоже можете называть меня Сэм. Но если попробуете хоть раз назвать меня так в гарнизоне, я вас тут же разжалую во вторые лейтенанты. Понятно?
– Договорились. – Хомс улыбнулся. Генерал нравился ему все больше. – Я никогда не был силен по части шантажа.
Слейтер на секунду задержал на нем взгляд. Потом рассмеялся.
– Знаете, Джейк, а мне нравится ваш протеже, – сказал он.
– Он неплохой парень, – осторожно согласился Джейк. – Но вовсе не мой протеже, – попытался объяснить он.
Слейтер оценивающе наблюдал за ними обоими, как пианист-виртуоз смотрит на клавиши, из которых ему предстоит извлечь музыку.
– Честно говоря, – он улыбнулся Хомсу, – когда старина Джейк сказал, что вечером с нами будет какой-то молодой капитан, я подумал, тьфу ты, только этого не хватало! – Он посмотрел на Джейка. – Хотя мог бы сразу сообразить, что у Джейка Делберта котелок варит исправно, – откровенно соврал он. Даже Джейку было ясно, что это вранье.
– Я знал, что он вам понравится, – в свою очередь стойко соврал Джейк. Его усики пугливо взмахнули крылышками, как птенец, который еще только учится летать.
– Представляю, какую он мне выдал аттестацию, – заметил Хомс.
– Еще бы, – сказал Слейтер. – Разве нет, Джейк? Он мне все про вас рассказал. И про то, как он огорчен, что вы проиграли чемпионат, хотя по праву должны были его выиграть.
– Я всегда по мере сил стараюсь говорить правду, – сказал Джейк.
– Я далеко не любому младшему офицеру предложил бы называть меня просто Сэм, – продолжал Слейтер. – Даже в такой обстановке, как у нас сейчас. Большинство бы это не поняли, верно, Джейк?
– Конечно, Сэм. Они бы наверняка не поняли, – сказал Джейк с некоторым сомнением. Он следил за Хомсом. В таком непочтительном настроении он его никогда раньше не наблюдал.
А Хомс, который никогда раньше не вел себя так непочтительно в присутствии подполковника Делберта, чувствовал сейчас, что между ним и генералом установилось некое тонкое понимание, и это не только подбадривало его, но и обещало безнаказанность. Его подмывало захохотать. Не часто ему доводилось видеть подполковника таким растерянным и неуверенным, его загнали в ловушку, и теперь он боялся ляпнуть что-нибудь не то.
Джейк явно вздохнул с облегчением, когда в комнату вошел штаб-сержант Джеферсон и принес из кухни лед. Он велел ему налить всем по первой порции виски с содовой и неусыпно следил за каждым его движением, потом заставил подать полевой бинокль, хотя тот лежал рядом на столе, и, даже не поблагодарив, отослал в Вахиаву за женщинами.
– И смотри, черт тебя возьми, чтобы никто из гражданских не видел, как ты везешь женщин в моей служебной машине. А то голову сниму! Понял, Джеф?
– Да, сэр, – невозмутимо ответил Джеф. Казалось странным, что он при этом не поклонился.
Джейк даже не оглянулся. Он стоял у окна и, предусмотрительно отступив на шаг, наводил бинокль на освещенные окна по ту сторону ложбины, где было общежитие медсестер.
– Ни черта! – мрачно сказал он и швырнул бинокль на стол. – Хоть бы одна голенькая, ей-богу.
Никто ему ничего на это не ответил. Сэм Слейтер все еще разговаривал с Хомсом. Он рассуждал о младших офицерах и сейчас перешел от частностей к обобщениям.
– Меня сразу же поразило, что вы не испугались. В наши дни большинство младших офицеров в точности как солдаты: боятся начальства до смерти. Что бы они ни делали, о чем бы ни думали, над ними постоянно висит страх, что начальство будет недовольно. И старшие офицеры, по существу, ведут себя так же. Среди них очень редко найдешь кого-нибудь, с кем можно толково поговорить. Поэтому такому человеку, как я, приходится довольно сложно. Понимаете?
– Но ведь всегда было так, – отозвался Хомс.
– Э, нет. – Сэм Слейтер улыбнулся. – Вот здесь вы как раз не правы. И если вдумаетесь, сами поймете. Так было отнюдь не всегда. У меня на этот счет есть целая теория.
– Что ж, давайте послушаем, – с готовностью сказал Динамит. – Очень интересно, Мне тоже не часто доводится поговорить с толковым человеком, – весело добавил он, улыбаясь Джейку.
Джейк не улыбнулся в ответ. Он эту теорию слышал раньше, и она ему не нравилась. Она его почему-то пугала, и он не мог заставить себя поверить, что в жизни все так и есть. Кроме того, он считал, что обсуждение этой теории с капитаном, который даже не адъютант, а всего лишь командир роты, унижает достоинство генерала Слейтера и его собственное. Он молча потягивал виски и удивлялся, что такой блестящий генерал, как молодой Слейтер, которого он всегда побаивался, может настолько себя распустить.
– В прошлом, – раздельно говорил Слейтер, – страх перед властью был всего лишь оборотной отрицательной стороной положительного морального кодекса «Честь, Патриотизм, Служба». В прошлом солдаты стремились прорваться к тому положительному, что было заложено в этом кодексе, вместо того чтобы попросту избегать его отрицательных проявлений.
Он подбирал слова с намеренной тщательностью, словно боялся, что его не поймут. И по мере того, как он говорил, по мере того, как росло его воодушевление, он становился все обаятельнее. Хомс заметил, что воодушевление проявляется у Слейтера довольно необычно. Казалось бы, он должен напряженно податься вперед и говорить все быстрее, а он вольготно развалился в кресле и говорил все медленнее и медленнее, все спокойнее и холоднее. Но при этом был еще более обаятелен.
– Но вот восторжествовал практицизм, наступила эра машин, и все изменилось, понимаете? Мир и сейчас продолжает меняться у нас на глазах. Машина лишила смысла старый положительный кодекс. Ведь понятно, что невозможно заставить человека добровольно приковать себя к машине, утверждая, что это дело его чести. Человек не дурак.
Хомс согласно кивнул. Он находил эту мысль оригинальной.
– Таким образом, – продолжал Слейтер, – от этого кодекса сохранилась теперь только его ставшая нормой отрицательная сторона, которая приобрела силу закона. Страх перед властью, некогда бывший лишь побочным элементом, теперь превратился в основу, потому что ничего другого не осталось.
Внушить человеку, что это дело чести, нельзя, и, следовательно, вы можете только заставить его бояться последствий, которые его ждут, если он откажется приковать себя к машине. Вы можете добиться этого, внушив, что его будут осуждать друзья. Вы можете пристыдить его, сказать, что он бездельник и живет за счет общества. Вы можете запугать его голодом, сказать, что, если он не будет работать на свою машину, ему будет нечего есть. Вы можете пригрозить ему тюрьмой. Или, в случае крайнего сопротивления, припугнуть смертной казнью.
Но говорить ему, то служить машине – дело чести, вы больше не можете. Вы обязаны внушить ему страх.
– Здорово! – Хомс возбужденно ударил себя кулаком в ладонь.
Слейтер снисходительно улыбнулся.
– Вот почему в наше время у младших офицеров, равно как и у старших, не осталось ничего, кроме страха. Они живут согласно тому единственному моральному кодексу, который выработало для них наше время. В эпоху Гражданской войны они еще могли верить, что сражаются за «честь». Теперь этой веры нет. В эпоху Гражданской войны машина одержала свою первую, неизбежную, главную победу над личностью. Понятие «честь» отмерло.
Следовательно, глупо пытаться держать сейчас людей в повиновении, взывая к их «чести». Это ведет только к разгильдяйству и ослаблению контроля. А сейчас, в наши дни, мы обязаны добиться полного контроля, потому что большинство людей должны служить машине, то бишь обществу.
Конечно, мы по-прежнему лицемерно славим «честь» на армейских вербовочных плакатах и в передовицах о развитии промышленности, и люди на это клюют, потому что боятся. Но неужели численность нашей живой силы зависит только от вербовки? Это было бы абсурдно. И мы объявили призыв, призыв в мирное время, первый подобный призыв за всю нашу историю. Иначе у нас не было бы армии. А у нас должна быть армия, и мы должны подготовить ее к войне. У нас нет другого выбора: либо идеально подготовленная армия, либо поражение. Современную армию, как и любую другую составную часть современного общества, следует контролировать и держать в повиновении с помощью страха. Современная эпоха обрекла человека на «хроническую боязнь», как я это называю. И так будет еще несколько столетий, пока контроль не станет стабильным. Если вы мне не верите, обратитесь в наши психиатрические больницы и наведите справки о росте числа их пациентов. А когда кончится война, поинтересуйтесь этим снова.
– Я вам верю, – сказал Хомс, неожиданно подумав о своей жене. – Но минутку! Сами-то вы этого страха не испытываете.
Слейтер слегка улыбнулся. Довольно печальная улыбка, подумал Хомс.
– Конечно, нет. Я понимаю, в чем суть. И я управляю. Бог меня наградил (или наказал) логическим мышлением, и я способен понять дух времени. Я и такие, как я, вынуждены взять на себя бремя правления. Чтобы сохранить организованное общество и цивилизацию в той форме, в какой мы их признаем, необходима не только консолидация сил, но и полный, безоговорочный контроль над ними.
– Да, – возбужденно сказал Хомс. – Я понимаю. Я давно это понял.
– Тогда вы один из немногих в нашей стране. – Слейтер печально улыбнулся. – Немцы уже начали это понимать и схватывают все на удивление быстро. Японцы всегда это понимали и применяли на деле, но они не в состоянии приспособить эту концепцию к современной механизированной технологии, и сомневаюсь, что когда-нибудь смогут. Что до нас, то война покажет. Либо мы придем к идее консолидации и контроля и в результате выиграем войну, либо наша песенка спета. Так же, как спета песенка Англии, Франции и остальных стран, исповедующих патернализм. И первенствовать будут другие. Но если мы к этому придем, то с нашей производительной мощью и индустриальной механизированной технологией мы станем неуязвимы даже для России, когда пробьет час.
Хомс чувствовал, как по спине у него бегут мурашки. Он посмотрел на Сэма Слейтера, огромное личное обаяние генерала снова хлынуло на него, словно теплый свет маяка, и в эту минуту он понял трагедию человека, которого сама жизнь вынудила взвалить на себя такую ответственность.
– Значит, мы должны к этому прийти. – Хомс почувствовал, что Джейк Делберт искоса поглядывает на него чуть ли не с ужасом. Но ему сейчас было не до Джейка Делберта. У Хомса было такое ощущение, будто он все это давно знал, но знание пылилось где-то в заброшенном чулане его разума, а теперь он вдруг открыл дверь и увидел. – Мы обязаны к этому прийти, у нас нет другого выбора.
– Лично я, – твердо сказал Слейтер, – лично я верю, что нам это суждено судьбой. Но когда наступит тот день, мы должны полностью держать страну под контролем. Пока что ею правят крупные корпорации вроде «Форда», «Дженерал Моторс», «Ю.С.Стил» и «Стандард Ойл». И, обратите внимание, они достигают своей цели очень умело, они прикрываются знаменем все того же патернализма. Они добились феноменальной власти, и за очень короткий срок. Но сейчас главный девиз – консолидация. А корпорации не настолько сильны, чтобы эту консолидацию осуществить, даже если бы они действительно к ней стремились, а они и не стремятся. Только военные могут сплотить страну под единым централизованным контролем.
В сознании Хомса неожиданно возникла картина страны в паутине шестирядных автомагистралей.
– Война все поставит на свои места, – сказал он.
– Надеюсь, – кивнул Слейтер. – Корпорации – анахронизм. Они выполнили свою историческую миссию. Кроме того, они страдают одним опасным недугом, и, если его не излечить, он может стать смертельным.
– Что вы имеете в виду?
– То, что они сами боятся попасть под чью-то власть, хотя над ними никто не стоит. Они уже столько лет разводят свою патерналистскую пропаганду, что поверили в нее сами. Они верят в свою собственную версию сказки о Золушке, в ими же сочиненный наивный миф о нищем мальчике, который становится богачом. И, конечно, это налагает на них некоторые моральные обязательства сентиментального толка – они теперь должны играть роль доброго папочки, которую сами себе придумали.
– Постойте, – сказал Хомс. – Я что-то не совсем понимаю.
Слейтер поставил пустой стакан на пол и грустно улыбнулся Хомсу.
– С ними происходит то же самое, что со многими, слишком многими, старшими офицерами, про которых я уже говорил. Они все – анахронизм, остатки прежнего поколения, воспитанного в викторианскую эпоху.
Люди, контролирующие корпорации, и наши старшие офицеры, в сущности, очень похожи, понимаете? И те и другие пускают в ход новое оружие общества – страх, который они же сами помогли воспитать, но и те и другие по моральным соображениям не склонны применять его в полную силу. Это своего рода пережиток викторианской морали и дышащей на ладан британской школы патерналистского империализма, той самой школы, которая запрещала истязать туземцев в колониях до смерти, если рядом не было миссионера и некому было дать им последнее причастие.
Плечи Хомса заходили от смеха.
– Но это же глупо!
Джейк Делберт кашлянул и поставил свой стакан на стол.
– Конечно, глупо, – кивнул Слейтер. – Логически это абсурд. Но все наши крупные промышленники и большинство наших нынешних офицеров по-прежнему играют эту роль. Все ту же роль заботливого папочки в духе британского империализма. И вы сами видите, как это ослабляет их власть и контроль над подчиненными.
Страх перед обществом – самый действенный залог власти из всех существующих. По сути, единственный ее залог, так как машины уничтожили потенциально положительный кодекс. И тем не менее они безалаберно растрачивают мощь этого оружия, направляя его на самые идиотские мелочи, например пламенно доказывают нежелательность потери девственности до брака, хотя эта проблема давным-давно никого не волнует. Ведь это все равно, что тушить окурок из брандспойта.
Хомс просто зашелся от смеха, это было похоже на припадок. Потом он вдруг снова подумал о своей жене, и смех его тотчас оборвался, не оставив после себя ничего, кроме ошеломляющего изумления перед неоспоримостью рассуждении Сэма Слейтера.
– Это не смешно, – улыбнулся Слейтер. – Их лживая абсурдная мораль наносит гораздо больший ущерб в других областях. Когда они направляют свое оружие на действительно важные проблемы, требующие немедленного решения, как, например, вступать нам в войну или нет, то из-за противоборствующих сантиментов общественного мнения (скажем, патриотизм, с одной стороны, и желание сохранить мир – с другой) проблема теряет реальные очертания, расплывается, сама себя нейтрализует, и в результате мы со всей нашей индустриальной мощью должны сидеть и ждать у моря погоды (когда все знают, что война неизбежна), пока кто-нибудь на нас не нападет и не заставит воевать, и в конечном счете мы же останемся в дураках.
– Это хуже, чем абсурд, – гневно сказал Хомс. – Это… – Он не мог найти слово.
Слейтер пожал плечами.
– Меня от этого просто трясет! – сказал Хомс.
Джейк Делберт снова кашлянул.
– Господа… господа. – Он рывком поднялся на ноги. – Э… У вас пустые стаканы, господа. Вам не кажется, что пора снова выпить? Джеф еще не вернулся. Я… э-э… буду за хозяина. Вы не против?
Никто не засмеялся.
– Мы собрались повеселиться, господа, – настойчиво улыбался Джейк, – это же не дебаты, знаете ли. А? Вам не кажется, что, пожалуй, нам… может быть… стоит… э-э… – Оба смотрели на него пустыми глазами, и Джейк, постепенно умолкнув, как патефон, у которого кончился завод, замер в напряженном молчании.
– Я хочу выпить, – после паузы безнадежно сказал Джейк.
В улыбке Слейтера сквозило откровенное презрение, и Джейк почувствовал, что у него свело горло от непонятного страха.
– Конечно, Джейк, – сочувственно сказал Слейтер. – Давайте выпьем еще по одной. Давайте все выпьем.
– Я одного только не понимаю, – неожиданно заговорил Хомс. – Отчего они все так боятся? Я, например, не боюсь. По крайней мере правды. – И он был сейчас искренен. Он хорошенько покопался в себе и не нашел страха.
Слейтер пожал плечами:
– Влияние среды, вероятно. Психологически это своего рода субъективная ассоциация, отождествление себя с конкретным внешним объектом. Некоторые не могут стрелять в птиц, потому что мысленно ставят себя на их место. Это то асе самое.
– Но это же глупо, – возмутился Хомс.
– Господа, – упрямо вмешался Джейк Делберт. – Господа, я вам уже налил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111