— Фетисов, — ответил Володя, поглядев на партнеров.
— Не он! — заорали они, довольные, что Володя не отгадал. — Становись снова.
Я поймал Володин взгляд.
Пока наш расчет не оправдывался: Петров не изъявлял желания поиграть. Но за нашей игрой следил с интересом.
Володя снова стал в позицию. Я подскочил и ударил по его широкой твердой ладони. Он даже не шелохнулся.
Обернувшись на возглас «кто?», для интереса взглянул на поднятые вверх наши пальцы и остановился на моем.
—Митя , — сказал он, улыбаясь. — Узнаю по звуку. Звонко бьет и не больно.
— Промыслов, становись! — вопили наши партнеры.
Пришлось мне водить, и за несколько ударов набили руку докрасна. Дважды я мог отгадать, чей удар, но решил потерпеть: надо же как-нибудь втянуть Петрова в игру. Мои неудачи подзадо-рили болельщиков. Я потирал руку и злился: пахан по-прежнему стоял на месте. Набьют синяков — и без толку!
Отвернувшись, приготовившись к удару, я вдруг услышал скрипучий неясный шепот. У меня заколотилось сердце. Петров наконец не выдержал.
— Не по правилам, — тоже шепотом возразил Агошин. — Надо, чтобы водящий видел («Нашелся законник! — досадовал я. — Все испортит!»).
— Пусть играет, какая разница, — сказал Володя. Я понял: дает знать мне — Петров в игре.
— Ну? Вы заснули, что ли? — поторопил я, сделав вид, будто не заметил перешептывания за моей спиной.
И тут же почувствовал сильный удар по щеке и по уху, голова качнулась, едва удержался на ногах. Пахан бил не по правилам: поверх ладони и плеча, прямо по уху. Я разозлился и с трудом сдержал себя, очень хотелось дать сдачи. Возможно, удар был неспроста, провокационный.
— Петров, — сказал я возможно спокойнее. — Бьешь, дядя, неправильно. Оглохнуть можно!
— Смотри, щека сразу вздулась, — с возмущением заметил Петро и укорил пахана: — Ты что, взбесился?
— Простим на первый случай, — вступился Володя.
— Ладно, прощаю! — сказал я, потирая щеку. — Становись, води!
— Нежности телячьи! — проворчал Петров, ухмыляясь. Он был доволен ударом. — Играть так играть.
— Верно, тут кулаками надо работать, — одобрил Володя.
— Становись, становись, — торопили Петрова ребята.
Недоверчиво зыркнув на Володю и Фетисова (у меня екнуло сердце), Петров нехотя отвернулся и приложил левую руку к плечу. Правая осталась в кармане.
Не теряя ни мига, Володя молнией метнулся к Петрову и всю мощь своего тела вложил в удар. «Играть так играть!» — злорадно промелькнуло в уме. Урка рухнул с противным заячьим криком. Помня наставления Володи, я с того места, где стоял, рыбкой прыгнул на Петрова и прижал к железному полу. Левую руку его сразу схватил, правую он успел выхватить из кармана.
— Митя, берегись! — крикнул кто-то.
Пахан вертелся подо мной и неловко махал ножом, никак не удавалось прижать коленом его руку. Я схватил за рукав, но он опять извернулся. Мне все же удалось стукнуть по руке и выбить нож. Володя и Агошин яростно вцепились в пахана с двух сторон.
Мгновенно Петров-Ганибесов был водворен под нары. Его кореши не успели раскрыть рты. Они так и сидели кружком на нарах с картами в руках и растерянно глядели на Володю, подсту-пившего к ним с ножом пахана в руке. За ним стеной стояли все мы. За нами вплотную друг к другу — «жлобы».
Скрипя и лязгая деревяшками и железками, вагон мчится в неизвестное, а внутри бушует бу-ря. Напряжение последних дней разряжается. Все кричат, вопят, машут руками, стучат по нарам.
— Всех урок под нары! Всех до одного!
— Вон их из вагона!
— Отдавайте мои вещи, сволочи!
— Бейте их, ребята, что вы смотрите!
— Ножи у них забери, Савелов!
Неожиданный взрыв гнева, свирепый вид Володи с ножом в руках, стена людей за ним вразумляют урок. Они без возражений достают из карманов самодельные ножи, осколки угля.
— Все давайте! Слышите? — железным голосом требует Володя.
— Все отдали! Смотри! — выворачивает карманы Кулаков.
Володя протискивается к окошку и с удовольствием выбрасывает «вооружение».
— Бритву хоть бы оставил, будем теперь волосатые! — проворчал Мурзин (он по утрам брил всех желающих: своих бесплатно, чужих — за полпайки).
— Митя, смотри!
Мосолов стоит рядом и держит меня за руку. Она в крови. И рукав. И пальто. Пахан не зря размахивал ножом — порезал мне руку. Я с пылу не почуял. Мосолов ловко завязывает руку полотенцем (предварительно разрывает его на полосы).
— А здесь? — спрашивает он.
И показывает на плечо. Ого, и пальто разрезано! Теперь я чувствую боль. Вот гад! Мосолов и Фетисов стягивают с меня пальто, пиджак. Рубашка в крови.
— Ребята, он весь раненый! — кричит кто-то. — Где доктор? Гамузов, помоги.
Толпа собирается около меня. Володя потрясен, губы у него дрожат. Мосолов перетягивает руку у предплечья тряпкой — остановить кровотечение. Везет же мне с этой рукой!
— Нужен нам этот доктор! — говорит Мякишев. — Обойдемся.
Доктору не до меня. Вместе с Сашком и Севастьяновым он пытается вытащить пахана из-под нар, тот не дается.
— Не хочешь, да? Не хочешь на свет божий? Ай, какой застенчивый! Иди, иди, покажись, мою тюбетейку надень — я полюбуюсь!
Воробьев, Агошин и Птицын штурмуют нары, где сбились в углу напуганные урки.
— Сейчас вы у меня захрустите! — обещает Воробьев и многоэтажно ругается.
Крики, вопли, галдеж все нарастают. Это уже не гнев, не возмущение, это бешенство.
— Володя, что ты стоишь? — кричу я. — Их же убьют!
Володя даже не оглядывается, он пристально следит за Мосоловым и Мякишевым; они терпеливо врачуют мои порезы.
— Володя, слышишь?
— Черт с ними, Митя. Я сам готов вытащить из-под нар и убить мерзавца. Разве это человек?
Он сжимает кулаки, лицо его темнеет. Я ищу глазами Фетисова и Зимина — чего бездейст-вуют? Зычный сильный голос Павла Матвеевича перекрывает крики и галдеж.
— Товарищи, товарищи! Уймитесь! — Зимин полустоит на верхних нарах с поднятой рукой. — Будет вам! Агошин, Птицын, уймитесь! Воробьев! Гамузов, не стыдно? Что это вы размахались после драки? Держите себя по-людски.
НАШЕ СОБРАНИЕ
Разве знал я подлинную цену слову, разве понимал, какую власть над людьми оно может иметь? А ведь мне приходилось не раз читать стихи в притихшем зале. Сейчас я с восторгом убедился: простое слово об уважении к себе, привычное «товарищ», запрещенное в тюрьме, изменило настроение людей.
Я никак не ожидал такого. А опытный человек, Зимин, видимо, понял, что наступил тот единственный час, когда можно попытаться объединить людей — тех, кого судьба закинула в этот «вагон несчастий». Помолчав, как бы ставя точку на главном, Зимин заговорил о том, что, по его мнению, нужно сделать для порядка в вагоне. И дальнейшее походило на обычное производствен-ное совещание.
— Надо выбрать старосту, — сказал Фетисов и заулыбался. — Предлагаю Володю Савелова, он сегодня продемонстрировал свои деловые качества.
— Еще какие! — подхватил Петро.
— Голосуем! — предложил Зимин.
Проголосовали единодушно, даже с аплодисментами. Павел Матвеевич настойчиво попро-сил всех порыться в карманах: не осталось ли у кого оружия вроде кистеней или самодельных ножичков? Урки молчали.
— Разоружение должно быть полное и всеобщее, — сказал Зимин под общий хохот. — Если товарищи молчат, будем считать разоружение состоявшимся, доверие друг к другу прежде всего.
Две фамилии внятно прозвучали в вагоне: Голубев, Мурзин! Их неожиданно произнес Мо-солов. Поднявшись, строго смотрел со своего места на корешей. Глубокая тишина вползла в вагон.
— А что? Мы ничего, пожалуйста, — пожал плечами Мурзин. — Для вас же самих.
Он протянул Володе самодельную бритву, Голубев — ножик.
— Выбросьте в окошко! — приказал Савелов.
Урки подчинились.
— А как с твоими кулаками, товарищ староста? — ядовито спросил Петреев. — Они постра-шней консервных железок.
— Он их будет обматывать полотенцем, чтоб помягче!
— Пусть бьет одной левой, не до смерти!
Без возражений согласились и с таким демократическим правилом: те, кто занимает верхние нары, раз в три дня меняются местами с «голытьбой» — обитателями подвалов.
— А ты сам-то пойдешь на мое место, комиссар? — высунул снизу кудлатую голову Воро-бьев.
— Пойду, сегодня же поменяемся этажами, — заверил Зимин. — Если заколеблюсь, можешь стащить вниз за ноги.
— Согласен! — проревел Воробьев.
— А Петров? Нельзя простить ему кровь Митину. — Это Мякишев вспомнил папашечку.
— Что ты предлагаешь? — спросил Фетисов. — Оторвать его дурную башку? На первой же остановке сдадим стервеца конвою. Долой из нашего вагона.
— А остальное жулье? — поинтересовался Сашко.
— Думаю, они кое-что поняли. Так ведь? — Урки молчали, и Павел Матвеевич переспросил: — Можно поручиться за вас?
— Можешь, — со вздохом отозвался Кулаков. Петрову полагалось помалкивать, и он лежал под нарами тихой мышью, а Мосолов вроде отмежевался от своих. Кулаков оставался за старшего среди урок.
Все шло, как и полагается в приличном коллективе. Однако предложение Зимина вызвало замешательство. Он хотел соединить все деньги — и числящиеся за конвоем, и те, что на руках, — чтобы покупать еду в общий котел и делить поровну.
Бурное одобрение, высказанное мной и сидевшими рядом ребятами, сменилось долгим, тяжелым молчанием. Идея пришлась не всем по вкусу.
— С бандюгами предлагаете делиться? — удивился Севастьянов. — Измывались над нами, и за это кормить их?
— Не нуждаемся в твоей подачке, жлобина! — бешено заорал Кулаков. — Подыхать буду, куска твоего не возьму, падло!
— Подыхай, не жалко!
— Неужели кто-нибудь может лопать хлеб и колбасу, когда рядом голодные?! — возмутился Фетисов. — По-моему, только так и можно: сложить деньги и ценности, чтобы еда для всех. Вот мой вклад.
Фетисов протянул Володе обручальное кольцо и деньги. Зимин оглядел обитателей вагона, качнулся по ходу поезда и полез в «хитрый» карман. Вынул деньги — все видели, немалая сумма — и протянул старосте. Но деньгами Павел Матвеевич не ограничился, отдал и часы, приложив их к уху на прощание.
— Подарок. Поберегли бы, — пожалел Володя. — Память.
Пример «комиссаров» подействовал. Мякишев молча выложил смятые комочком деньги; Петро не пожалел медальончика на цепочке и сконфуженно развел руками, извиняясь за безде-нежье; Агошин передал всю наличность свою и Птицына; Фролов смущенно протянул скромный вклад от «язычников»; я заявил: деньги мои у конвоя — кладу в кассу; Мосолов отдал довольно-таки пухлую пачечку.
Пошли в ход тайные узелки, зашуршали деньжата. Примостившись на верхних нарах, Володя составлял список — фамилия, сколько и чего внесено. Для всеобщего обозрения деньги и вещи лежали рядом.
— Доктор, давай, у нас будут, как в сберкассе, — прохрипел Мякишев. — Или жадность не позволяет?
— Свою золотую тюбетейку сдай, на хрен она тебе! — посоветовал Ващенко.
— Тюбетейка — дорогой подарок, но для общего дела я согласен. Пусть урки отдадут обрат-но. Скажи им, Володя.
Гамузов так горячо отозвался на подначку, что вагон покатился со смеху. И, совсем стало весело, когда неизвестно откуда на колени Володи упала тюбетейка. Доктор моментально сцапал ее.
— Чур, клади! — потребовал Мякишев. — Все слышали твое слово, не отвертишься.
— Я и не верчусь. Посмотреть-то можно? Жалко тебе, да? На, возьми, пожалуйста! — И Гамузов, обиженный, полез на свое место.
Теперь предстояло объясниться с конвоем, предъявить ему Петрова, доказать справедливость нашего «переворота», добиться льгот, обязательно добиться, иначе все завоевания пойдут прахом. Удастся ли?
На первой же остановке Зимин обратился к часовому с просьбой позвать начальника. После долгого ожидания тяжелая вагонная дверь со скрежетом отъехала в сторону и, не входя в вагон, начкон спросил:
— Что у вас ко мне? Опять натворили что-нибудь?
Зимин, вместе с Фетисовым и Володей стоявший впереди, спокойно рассказал о событиях и от имени вагона попросил убрать Петрова. Ранил человека, терроризировал всех, пришлось обезо-ружить. Сейчас прячется под нарами.
Едва Павел Матвеевич назвал Петрова, как пахан с воем выскочил на свет божий. Перемаза-нный, с синяком во всю щеку (Володина затрещина!), с торчащими из-под шапки космами, он был жалок и смешон. Оттолкнув Фетисова и Зимина так, что они едва не упали, пахан вывалился в дверной проем.
Бойцы защелкали затворами, начком успел посторониться, и Петров кулем брякнулся на серо-черную оледенелую землю.
Явление Петрова было настолько неожиданным, что вагон замер, а затем загрохотал. Ко всеобщему хохоту присоединились начкон и бойцы, один из них схватил Петрова за воротник.
— Хорош, ну прямо красавец! — покачал головой начкон. — Придется перевести в вагон первого класса, не годится такому ехать в общей теплушке. Вагон должен быть по шапке, ничего не поделаешь. Правда, там нет печки и холодновато, но в такой шубе хоть на Северный полюс.
Начкон кивнул бойцу, и тот повел пахана прочь. Начальник с интересом смотрел на Зимина, Савелова и Фетисова.
— А кто пострадавший? — осведомился он.
Меня вытолкнули вперед, и я очутился рядом с Володей.
— Промыслов? — узнал начкон и нахмурился. — Он руку тебе порезал?
— Надо йода и бинт! — крикнул доктор. — Не загноилась бы рана.
Начкон еще раз глянул на меня и кивнул бойцу: закрывай.
— У нас не все, — быстро сказал Зимин, а Володя придержал ногой створку. — Всем коллективом просим вас зайти в вагон и выслушать.
— Здравствуйте-пожалуйста. Вам положено помалкивать, а из вас просьбы как из мешка сыплются.
— Отойдите от двери, дайте закрыть! — крикнул боец.
Начкон покачал головой: не надо. Видно, не так-то легко было отказать нашему уполномо-ченному. Начальник ловко вскочил в вагон. За ним поднялись бойцы, дверь задвинулась.
— Слушаю. Но имейте в виду: наказание за оскорбление часового и за круговую поруку при побеге не снято.
Зимин, словно не слыша, рассказал о нашем собрании.
— Собрания не разрешаются, — выдохнул клуб дыма начкон.
— Не будем называть это собранием. Просто мы посоветовались, как быть. Вы сами видели Петрова. А нам нужно приехать на место людьми.
Зимин помолчал. Заинтересованный начкон не перебивал его.
— Мы собрали в общую кассу деньги и ценные вещи. И те, которые на руках, и которые у вас на хранении.
— Зачем? — вопрос прозвучал строго.
— Просим разрешения покупать продукты. Все ослабели, кое-кто не может двигаться.
— Льготы не могу разрешить. Деньги и вещи сдадите на хранение, их не полагалось держать при себе. Опять нарушение. Вы что, забыли, вижу, свои грехи! За них придется ответить, когда прибудем.
Начкон повернулся к выходу. Дверь отъехала в сторону. Эх, все пропало!
— Очень просим помочь нам. В лагере нужны работники, а не инвалиды, — с отчаянием возразил Зимин.
— Нет, нет! Сами виноваты.
— Посмотрите, до чего мы дошли, — простонал Ващенко. Он растолкал всех и подошел ближе.
Начкон обернулся. Петро сунул грязные пальцы в рот и почти без усилий вытащил огромный желтый зуб.
— Могу подарить на память всю челюсть, — и Петро протянул зуб начальнику. — Не доедем до лагеря. Выгрузили бы здесь, зачем тащить дальше полудохлых доходяг.
Не сразу справившись с растерянностью, начальник конвоя сказал:
— Достанем хвойный настой, будете пить. Продукты придется покупать. Завтра большая станция, возьмем вашего старосту в магазин — пусть купит хлеба, сахару, капусты квашеной, огурцов и что еще там найдется.
Начкон не сводил глаза с Петра. Иссиня-бледный, без кровинки в лице, он моргал, щурился и вдруг улыбнулся.
— Так и решим! — словно обрадовавшись этой улыбке, воскликнул начкон. — Есть еще просьбы?
— Больше нет, спасибо.
СНОВА СПОРЫ
Жизнь стала приличной (если можно так сказать про тюремную жизнь). У нас появился горчайший хвойный настой, а главное — улучшился паек.
Я совру, если стану утверждать, будто в нашем вагоне воцарились тишь да гладь. Может быть, так было в самый первый день. Очень скоро начались опять споры. Гремел ожесточенный голос вечно взъерошенного Воробьева, благолепный Севастьянова и брюзжание желтолицего Дорофеева (кстати, после «переселения народов» бывшие кулаки и бывший прокурор очутились наверху рядом; Дорофеева по болезни решили не спускать в подвал).
— Молчали бы о достоинстве, — ворчал, поглядывая на Зимина, Дорофеев. — К чему сии красивые бесполезные словеса? Много оно помогло вам, ваше достоинство? Упрятали в каталажку вместе с жуликами!
— Не платят ли тебе, тюремный комиссар, за то, что ты и в тюрьме тычешь людей мордами в лозунги? — зло вопрошал Воробьев, свесив с нар кудлатую голову. — Помог угомонить жуликов, сумел конвой уговорить — земной поклон тебе. Желудку полегче. А душу не тронь, не береди!
— Ты покажи мне лапу, которую надо лизать, чтобы она выпустила меня из тюрьмы. Я оближу ее и не поморщусь! С достоинством оближу! — елейным голоском, блестя глазами, верещал Севастьянов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25