А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Она в трауре, мало кого знает в этой стране, если только не бывала здесь раньше, и совсем или почти совсем не говорит по-немецки. Ну, конечно же, она вообще не бывает в Вене.Он поднялся и взглянул на часы.— Доктор, готова ли ваша супруга присоединиться к нам? Если мне не изменяет память, вы сказали, что начало в половине восьмого?Слишком много уже написано о Венской опере, и более изысканным слогом, чем мой, чтобы я тоже дерзнул взяться за перо и попытаться описать этот сказочный театр, причем в пору его наивысшего расцвета, когда и сама Вена просто утопала в изобилии и роскоши. Я не могу припомнить другого такого средоточия великолепия, как то, что увидел в тот вечер. Сияющие люстры могли соперничать лишь с драгоценностями разодетых дам. Бриллианты сверкали на фоне парчи, бархата и нежнейшей кожи. Можно сказать, что зрители стоили самого зрелища.В тот вечер давали Вагнера, но я не в силах припомнить, что именно. Холмс обожал Вагнера; он говорил, что его музыка помогает познавать самого себя, хотя я и не могу вообразить, как такое возможно. Я же ненавидел эту музыку. Все, что мне оставалось, так это раскрыть глаза пошире и зажать уши покрепче, чтобы хоть как-то пережить нескончаемый вечер. Холмс, сидевший справа от меня, был совершенно поглощен музыкой с того самого мгновения, как раздались первые звуки. Он заговорил лишь однажды, да и то только для того, чтобы показать на великого Вителли — коротышку на толстеньких ножках и в уродливом светлом парике, занятого в главной партии. Со всей определенностью могу засвидетельствовать, что у этого певца упитанные ляжки, их было прекрасно видно, когда он был в медвежьей шкуре. И в самом деле, лучшие дни артиста уже миновали.— Во всяком случае, ему не следовало замахиваться на Вагнера, — заметил впоследствии Холмс. — Это не его амплуа.Так или иначе, Холмс целых два часа пребывал в совершенно ином мире; его глаза были закрыты, а руки слегка покачивались в такт музыке. Мой же взор блуждал по театру, стараясь хоть как-то преодолеть охватившую меня скучищу.Если и был здесь кто-то, еще сильнее, чем я, изнывающий от оперы, им, видимо, был Фрейд. Его глаза тоже были закрыты, однако не оттого, что был сосредоточен на музыке, — он просто спал, чему я страшно завидовал. Время от времени он принимался храпеть, но фрау Фрейд тут же толкала его локтем, доктор просыпался с испугом на лице и смущенной улыбкой. Вальсы, и только вальсы, определяли его музыкальный вкус. В театр он пригласил нас только потому, что Холмс хотел послушать оперу. И надо было поощрить возрождающийся интерес пациента к окружающему миру. Но, оказавшись здесь, Фрейд остался равнодушным к пению и сценическим эффектам, хотя некоторые из них оказались весьма изощренными и забавными. Безучастно наблюдал он за появлением дракона, удачно изображенного с помощью сложнейшего механизма. Великий Вителли по ходу действия совсем уже было собрался поразить его По-видимому, в театре шла опера «Зигфрид», но, похоже, память изменяет Ватсону, когда он относит этот эпизод с драконом к первому действию.

, однако дракон запел, отчего Фрейд вскоре опять заснул. Похоже, его пример все же заразил меня: следующее, что я помню, — как зажегся свет и публика поднялась с мест.В первом антракте я предложил руку фрау Фрейд, и все мы вчетвером отправились в вестибюль в поисках шампанского. Когда мы подошли к ложам первого яруса, Холмс остановился и взглянул наверх.— Если барон фон Лайнсдорф был покровителем театрального искусства, — сказал он вполголоса, — то наверняка имел постоянную ложу в опере. — Он показал на ложи одними лишь глазами, не поворачивая головы.— Конечно, — согласился Фрейд, подавив зевок, — но я не получил никаких сведений на сей счет.— Так давайте проверим, — предложил Холмс и двинулся в фойе.Аристократическим семьям, достаточно состоятельным, чтобы иметь постоянную ложу, не надо было давиться в очереди за прохладительным — официанты в ливреях держали особый запас и подавали напитки прямо в ложи. Всем остальным же приходилось проявлять немало изобретательности и нахальства (ну совсем как в старом баре «Критерион»), чтобы протиснуться через внешнее кольцо дам и внутреннее кольцо джентльменов, заполнивших бар и ожидающих очереди.Оставив Фрейда с супругой беседовать, мы с Холмсом отважились пробраться сквозь строй и вскоре вернулись с победой, хотя, должен признаться, я расплескал добрую половину своего бокала, когда запоздал с попыткой увернуться от энергичного молодого человека, двигавшегося в противоположном направлении.Мы застали Фрейда разговаривающим с долговязым лощеным господином, который на первый взгляд казался моложе, чем на второй. Одет он был изысканно и смотрел на окружающий мир через пенсне с такими толстыми стеклами, каких я никогда не видел. Черты лица его были красивы, правильны, но чересчур серьезны, хотя он и улыбнулся, когда Фрейд знакомил нас.— Разрешите представить — Гуго фон Гофмансталь. Мою жену, я думаю, вы знаете, а эти джентльмены — мои гости: герр Холмс и доктор Ватсон.Фон Гофмансталь не мог скрыть изумления.— Уж не вы ли тот самый герр Шерлок Холмс и тот самый доктор Ватсон? — воскликнул он. — Какая честь для меня!— Не меньшая, чем для нас, — спокойно отвечал Холмс с легким поклоном, — если мы действительно лицезреем автора драмы в стихах «Вчера».Важный господин средних лет поклонился и покраснел до корней волос. Он был явно смущен и польщен в одно и то же время, что никак не вязалось с его манерой держать себя. Я не знал, что это за произведение «Вчера», упомянутое Холмсом, и поэтому скромно хранил молчание.В то время как мы в тесном кругу беззаботно попивали шампанское, Холмс углубился в оживленный разговор с Гофмансталем о его операх, расспрашивая о соавторе, некоем Рихарде Штраусе, не имевшем, однако, никакого отношения к автору известнейших вальсов Интерес, проявленный Холмсом к фон Гофмансталю, и осведомленность о его связях со Штраусом показывают, что он был в курсе новейших веяний в искусстве. Несколько десятилетий спустя эти два художника потрясут мир оперой «Кавалер роз».

. Наш новый знакомый говорил по-английски как мог, то и дело запинаясь. И оставив без ответа заумные вопросы Холмса о том, какой стихотворный размер он считает предпочтительным для комедии, поинтересовался, что привело нас в Вену.— Правильно ли я вас понял, что вы здесь заняты каким-то расследованием? — спросил он. Глаза его горели от любопытства, как у мальчишки.— И да и нет, — ответил Холмс. — Скажите, — спросил он, не давая продолжить разговор на эту тему, — молодой барон фон Лайнсдорф, он что, такой же поклонник театра, как и его отец?Вопрос оказался столь неожиданным, что фон Гофмансталь, позабыв обо всем некоторое время озадаченно созерцал моего друга. Я же уловил истинный смысл вопроса: раз фон Гофмансталь вхож в венское оперное общество, он должен довольно близко знать его покровителей.— Удивительно, что вы меня об этом спрашиваете, — неторопливо отвечал поэт, покручивая пальцами ножку бокала.— Но почему же? — спросил Фрейд, следивший за беседой с огромным вниманием.— Да потому, что до сегодняшнего вечера я бы ответил вам «нет». — Фон Гофмансталь говорил по-немецки быстро, но отчетливо. — Я никогда не замечал в нем интереса к опере и, по правде сказать, опасался, что со смертью старого барона музыка в Вене потеряла влиятельного покровителя.— Ну, а теперь? — спросил Холмс.— А теперь, — отвечал поэт уже по-английски, — он посещает оперу.— Он и сегодня здесь?Фон Гофмансталь, совершенно озадаченный и убежденный, что вопрос Холмса прямо связан с ходом расследования, возбужденно кивнул.— Пойдемте, я вам его покажу.Тут публика потянулась обратно в зал на звон колокольчика, возвещавшего, что представление скоро возобновится. Фон Гофмансталь, хотя его место было в партере (в тот момент, когда Фрейд повстречал его, он нес кому-то шампанское, да так и не донес), повел нас к нашим местам. Там он, повернувшись и сделав вид, что высматривает знакомого на балконах, осторожно подтолкнул Холмса локтем.— Вот он, третья ложа слева от середины.Взглянув в указанном направлении, мы отыскали нужную ложу, а в ней две фигуры. При беглом осмотре удалось разглядеть пышно одетую даму с причудливо уложенными волосами, в которых сверкали изумруды. Она неподвижно сидела рядом со статным господином, который беспокойно обозревал в бинокль театральную толчею. Под биноклем виднелась ухоженная бородка, обрамлявшая волевой подбородок, и тонкие чувственные губы. Этот заросший подбородок показался мне до боли знакомым. Вдруг я понял, что его обладатель смотрит прямо на нас, настолько неуклюжи оказались старания фон Гофмансталя остаться незамеченным. Конечно, как драматург, он считал, что оказывает Холмсу услугу в расследовании (впрочем, так оно и было на самом деле). И все же он позволил себе увлечься, хотя, вне всякого сомнения, пытался сделать как лучше.Вдруг господин в ложе опустил бинокль, и тут Фрейд и я в один голос вскрикнули от изумления. То был обидчик со шрамом, которого Фрейд проучил на теннисном корте в «Маумберге». Если барон увидел, а может быть, и узнал нас, то и глазом не моргнул. Шерлок Холмс, скорее всего, заметил наше поведение, но тоже ничем не выдал себя.— А кто эта дама? — спросил Холмс у меня за спиной.— Ах да, дама. Это его мачеха, полагаю, — сказал фон Гофмансталь, — американская наследница Нэнси Осборн Слейтер фон Лайнсдорф.Я все еще не мог оторвать взгляда от этой холодной красавицы, когда погас свет и Холмс потянул меня за рукав, приглашая занять свое место. С неохотой я повиновался, однако не мог устоять перед соблазном еще раз взглянуть на эту странную парочку — видного барона и его словно высеченную из камня спутницу, чьи изумруды мерцали в темноте. Раздвинулся занавес, и начался второй акт. Разоблачения Стоит ли говорить, что если и раньше опера не захватила меня, то во втором акте, после того как Гуго фон Гофмансталь опознал в даме из ложи барона фон Лайнсдорфа-старшего его вдову, интерес к представлению был совершенно утрачен. Мысли мои кружились нескончаемым хороводом. Я старался вникнуть в только что услышанное от Гофмансталя и найти в этом хоть какой-то смысл. От Холмса не было никакого проку; я попытался что-то шепнуть ему на ухо во время вступления, однако он приложил палец к губам и погрузился в музыку, оставив меня наедине с нелепыми догадками.Возникало несколько объяснений. Либо эта женщина действительно вдова оружейного короля, либо самозванка. Если она та, за кого себя выдает — должен признать, что, судя по ее внешности, это чистая правда, — то что же представляет собой наша подопечная? Ведь она осведомлена о самых сокровенных тайнах личного характера, и у меня не оставалось никаких сомнений, что именно по этой причине ее и похитили.Украдкой взглянув на Фрейда, я убедился, что он тоже ломает голову над этой загадкой, хотя со стороны могло показаться, что он глубоко взволнован судьбой персонажа в медвежьей шкуре. Однако блеск его глаз говорил мне, что мысли его бродят очень далеко.В ландо по дороге домой от Холмса опять ничего нельзя было добиться: он упрямо не хотел разговаривать о деле и лишь делился своими впечатлениями от представления.Когда мы наконец-то оказались в кабинете на Бергассе, 19, Фрейд пожелал жене спокойной ночи, нам же предложил бренди и сигары. Я принял оба предложения , Холмс же довольствовался кусочком сахара из белой фарфоровой вазочки на кухне. Мы расположились в креслах и совсем уже собрались обсудить дальнейшие действия, как Холмс, пробормотав извинения, сказал, что скоро вернется. Когда он вышел, Фрейд нахмурился, поджав губы, и грустно посмотрел на меня.— Вы не будете возражать, Ватсон, если я тоже оставлю вас ненадолго? Впрочем, будет лучше, если вы пойдете со мной.Озадаченный, я последовал за ним. Фрейд быстро вышел из кабинета, взбежал по лестнице и без стука распахнул дверь в комнаты Холмса. Тот сидел за бюро и смотрел на шприц и склянку, где, видимо, находился кокаин. Он не удивился нашему появлению; я же был настолько поражен, застав его за этим занятием, что просто раскрыл рот от изумления. Фрейд не шелохнулся. Между ним и Холмсом как бы происходил разговор без слов. Затем, вымученно улыбнувшись, сыщик нарушил молчание.— Я только подумал об этом, — сказал он наконец с расстановкой. В голосе его звучало легкое сожаление.— Мне все стало ясно, как только я увидел у вас кусочек сахара, — возразил ему Фрейд. — Да будет вам известно, некоторые ваши приемы не слишком-то отличаются от того, что уже отмечено медициной. Во всяком случае, вам следует хорошенько подумать: если вы сорветесь, то уже ничем не сможете помочь ни нам, ни той молодой особе, которую собирались вытащить из беды сегодня утром в больнице.— Я знаю.Подперев подбородок, он вновь уставился на склянку, лежавшую на ночном столике. Сосуд с кокаином и шприц напоминали вид даров на жертвеннике. Я содрогнулся при мысли, сколько же несчастных, оказавшихся во власти своего пристрастия, вынуждены поклоняться этому идолу. Но еще до того, как Холмс встал и отвернулся, я уже знал, что он больше не из их числа.Он сгреб склянку и шприц и с безразличным видом протянул их Фрейду (я так никогда и не узнал, откуда они взялись у Холмса). Затем вытащил черную вересковую трубку и вышел из комнаты следом за нами, осторожно прикрыв за собой дверь.В кабинете, когда мы вновь заняли свои места в креслах, Фрейд предпочел не упоминать о случившемся. Вместо этого он описал Холмсу, как мы повстречались с бароном в «Маумберге». На протяжении всего рассказа сыщик хранил молчание. Лишь однажды переспросил:— Плохо отбивает слева, вы говорите? Любопытно, любопытно. А как у него подача?Я перебил эти странные расспросы, поинтересовавшись, удалось ли Холмсу прийти к каким-либо выводам, касающимся нашего дела.— Только к самым очевидным, — отвечал он. — Кроме того, все они весьма приблизительны, могут измениться сообразно обстоятельствам и нуждаются в доказательствах.— А для кого, собственно, это может иметь значение? — спросил Фрейд.— Для суда. Мы можем делать какие угодно выводы, но, если не удастся получить доказательств, лучше вообще не соваться в эту историю. — Он усмехнулся и налил себе бренди, от которого ранее отказался. — Они хитры, чертовски хитры. Там же, где хитрость не помогла, пришел на помощь случай, подбросивший нам свидетельницу, чьи показания не только весьма скудны, но и, несомненно, вызовут подозрения, если вообще не будут отвергнуты судом как не имеющие силы.Он молча пыхтел трубкой, в то время как мы наблюдали за ним, не решаясь нарушить течение его мысли.— Боюсь, я не очень-то разбираюсь в европейской политике, — наконец вздохнул Холмс. — Доктор Фрейд, не могли бы вы помочь мне?— Каким образом?— Мне всего-навсего необходимы самые общие сведения. Отто фон Бисмарк жив, не так ли?— Думаю, что да.— Но он больше не канцлер Германии?Фрейд посмотрел на Холмса в изумлении.— Ну конечно же, нет, вот уже больше года.— Вот как! — Холмс вновь погрузился в молчание, пока мы с Фрейдом недоуменно переглядывались.— Но послушайте, герр Холмс, что общего имеет фон Бисмарк с...— Ну как вы не понимаете? — Холмс вскочил и заходил по комнате. — Нет, это невозможно. — Потом, вернувшись на место, сказал: — Грядет война в Европе, это же совершенно ясно.Мы смотрели на него как громом пораженные.— Война в Европе? — выдохнул я.Холмс кивнул и огляделся в поисках спичек.— Война самых чудовищных масштабов, если я правильно истолковал некоторые признаки.— Вы пришли к такому выводу на основании того, что мы видели сегодня? — В голосе Фрейда чувствовались сомнения: а в своем ли уме мой друг?— На основании связи, существующей между баронессой фон Лайнсдорф и ее пасынком.— Но я что-то не заметил особо тесных отношений между ними, — вмешался я в разговор с той же тайной мыслью, что и наш хозяин.— Совершенно верно, ибо их просто нет.Холмс поставил бокал и обратил на нас пронзительный взгляд серых глаз.— Доктор Фрейд, скажите, есть ли в Вене нотариальная контора, где хранятся все завещания?— Завещания? Ну конечно, есть.— В таком случае я буду вам очень признателен, если завтра утром вы первым делом потрудитесь заглянуть туда и разузнать для меня, в чьих руках находится большая часть состояния барона фон Лайнсдорфа.— В десять у меня больной, — сразу же возразил Фрейд, но Холмс с мрачной улыбкой поднял руку.— Вы поверите мне, если я скажу, что решается судьба не одной, а миллионов жизней?— Ну хорошо. Я сделаю то, о чем вы меня просите. А что станете делать вы?— С помощью доктора Ватсона постараюсь отыскать слабое место в стане наших противников, — ответил Холмс, выбивая трубку. — Сможет ли наша больная перенести завтра небольшое путешествие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22