А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— Я вас умоляю, Холмс!— Вам лучше оставить его теперь, — вмешался Фрейд, кладя руку мне на плечо. Сейчас он заснет.Я встал и вышел. Слезы застилали мне глаза. Об игре в теннис и на скрипке Как предупредил меня Зигмунд Фрейд, хотя Холмс не испытывал больше тяги к кокаину, бдительность во всем, что касалось наркотика и возможностей добыть его, должна была оставаться неослабной. Я осторожно намекнул, что, может быть, мне стоит вернуться в Англию, раз уж худшее позади, — в этом меня уверял и сам доктор Фрейд, однако он попросил меня остаться. Холмс был еще очень слаб, с огромным трудом удавалось уговорить его есть и по-прежнему нельзя было предоставить его полностью самому себе. Холмсу необходим был друг, и я согласился.Мы с женой обменялись телеграммами. Я обрисовал положение вещей и умолял ее потерпеть еще немного, на что она ответила со всей теплотой и поддержкой, на какие была способна, сообщив, что доктор Кэллингуорт вполне справляется с моей практикой и что она расскажет Майкрофту Холмсу, как идут дела у его брата.Дела же у Холмса шли неважно. Да, он потерял привязанность к наркотику, но в равной мере и ко всему остальному. Мы понуждали его есть и таскали на прогулки в парки, соседствовавшие с дворцом Хофбург. Он послушно гулял, однако все время смотрел себе под ноги, ничего вокруг не замечая. Я не знал, радоваться мне или горевать. Конечно, в характере Холмса было не обращать внимания на прелести окружающей природы, отдавая предпочтение следам, — уж мне-то это доподлинно известно. Однако, когда я принимался расспрашивать Холмса на сей счет, любопытствуя, что занимательного он увидел на земле, он устало просил меня не докучать ему наставлениями, чем дело и кончалось.Теперь он столовался вместе со всем семейством, но на все наши попытки заговорить с ним отвечал молчанием и ел очень мало. Рассказы доктора Фрейда о других больных его ничуть не волновали. Боюсь, и сам я был так поглощен ожиданием хоть какого-то ответа от Холмса, что вряд ли что-то запомнил о других подопечных доктора. Смутно припоминаю, что он называл их престранными именами. Иногда он упоминал о «человеке-крысе» или «человеке-волке», а также о некоей Анне О. Насколько могу судить, он скрывал истинные имена людей по соображениям профессиональной этики, однако, что касается кличек, то тут, я думаю, он давал волю своему обычно дремлющему чувству юмора или, по крайней мере, способности улавливать антропоморфические параллели. Часто перед тем, как уснуть, я размышлял о том о сем, и вдруг в моей памяти всплывали обрывки разговоров за столом в доме Фрейдов, и я улыбался при мысли о человеке, похожем на крысу или волка. На кого же была похожа Анна О.? Уж не была ли она толстушкой?По странному стечению обстоятельств единственным членом семейства, пользовавшимся благожелательностью Холмса, была другая Анна — дочурка Фрейда. Она была совершенно очаровательным созданием (вообще-то, я не прихожу в восторг от детей Не объясняет ли это признание того обстоятельства, что Ватсон не только никогда не упоминал о своих детях, но и ни разу не обмолвился, были ли они у него?

), умненькой и славной.Когда у нее прошел ужас, вызванный поначалу припадками Холмса, она стала подходить к нему без всякой опаски. Что-то подсказывало ей, что делать это надо тихо, казалось, что она все понимает. Как-то раз после ужина она позвала Холмса посмотреть своих кукол. С безупречной вежливостью, как-бы покоряясь неизбежному, Холмс принял приглашение, и они направились туда, где стоял шкаф с игрушками. Я было собрался за ними, как Фрейд остановил меня.— Не стоит навязывать Холмсу свое внимание, — улыбнулся он.— Анне, я думаю, тоже, — рассмеялась фрау Фрейд и позвонила прислуге, чтобы нам принесли еще кофе.На другое утро, лежа в постели и протирая глаза спросонья, я вдруг, к своему изумлению, услышал голоса, доносившиеся из соседней комнаты. Я взглянул на часы на ночном столике и убедился, что нет еще и восьми. По звукам, доносившимся снизу, я понял, что Паула, должно быть, уже на кухне, а все остальные домочадцы еще почивают. Что бы все это могло значить?Я тихонько подкрался к двери, которая вела в соседнюю комнату, и заглянул в щелку. Сидя в кровати, Холмс вполголоса разговаривал с маленькой Анной, примостившейся у него в ногах. Я не слышал, о чем шла речь, однако по-виду беседа была приятной. Девочка о чем-то спрашивала, а Холмс отвечал как мог. Он даже один раз усмехнулся, и я крадучись убрался от двери, чтобы неосторожным шумом не помешать их задушевной беседе.После завтрака Холмс предпочел остаться в кабинете, чтобы почитать Достоевского (если ему удастся отыскать его в переводе на французский), отвергнув предложение прогуляться вместе с нами в «Маумберг» — единственный клуб, куда ходил Фрейд, чтобы поиграть в теннис.— Доктор Ватсон подтвердит мое полнейшее неприятие физических упражнений ради самих упражнений, — сказал он с улыбкой, когда мы нерешительно остановились в дверях и раздумывали, а не попытаться ли нам еще раз уговорить его.— Право, мой отказ никак не связан с моей болезнью.Фрейд решил не упорствовать, и, оставив Холмса под присмотром дам: фрау Фрейд, Паулы и маленькой Анны, мы отправились в путь.«Маумберг», расположенный южнее Хофбурга, ничем не напоминал лондонские клубы. В основном это было место для занятий спортом, а интерес к общению с лихвой восполняли кафе. Конечно, в клубе были и ресторан, и бар, но Фрейд не любил засиживаться там или вести беседы с другими членами. Ему нравилось играть в теннис, и, по его словам, он использовал клубные корты с одной лишь целью — хорошо размяться. Я не игрок в теннис. Из-за руки Рука? В рукописи не уточняется, было ли и это вызвано известным читателю ранением в Афганистане.

любая игра — не для меня, но мне хотелось взглянуть на клуб и отвлечься на некоторое время от страдающего Холмса, чьи мучения держали меня в постоянном напряжении и подавленном состоянии духа. Фрейд, конечно же, почувствовал это и именно потому любезно пригласил меня с собой.Теннисные корты были окружены металлическим каркасом, делавшим их похожими на теплицы. Сквозь огромные окна в потолке лился свет; внутри помещение отапливалось все холодные месяцы. Когда игра шла сразу на нескольких кортах, гулкое эхо от ударов множества мячей о полированный деревянный пол сливалось в сплошной грохот.Направляясь в раздевалку, где доктор хранил свой костюм для игры, мы прошли мимо группы молодых людей, сидевших задрав ноги на лавочки, прихлебывая пиво из высоких стаканов. На шее у них небрежно болтались полотенца. Один из них при виде нас поперхнулся и рассмеялся вслед.— Еврей в «Маумберге»? Похоже, это заведение порядком загадили с тех пор, как я был здесь в последний раз.Фрейд, идущий впереди, остановился и посмотрел на молодого человека, но тот сделал вид, что поглощен разговором с приятелем. При этом оба с трудом сдерживали смех. Когда же он с деланным изумлением повернулся к нам, я невольно вздрогнул. Его лицо было холодно и красиво, но обезображено белесым шрамом от сабли на левой щеке. Эта ужасная рана придавала чертам зловещее выражение, а ледяные немигающие глаза делали его похожим на огромную хищную птицу. Ему не было и тридцати, порок же, написанный на его лице, как известно, возраста не имеет.— Вы это обо мне? — тихо поинтересовался Фрейд, приблизившись к тому месту, где сидел, развалясь, этот молодчик.— Простите, а в чем, собственно, дело? — Он был сама невинность, рот же скривился в злобной усмешке, а в глазах застыла пустота.— По-видимому, вам следует знать, что, хотя бы с того времени, как вы в последний раз переступили порог этого заведения, а я подозреваю, что вы этого никогда не делали, ибо вам совершенно неведом состав клуба, не говоря уже о правилах хорошего тона, клуб этот больше чем на треть состоит из евреев. — Фрейд круто повернулся на каблуках, собираясь уйти. За спиной у него раздался взрыв хохота. Молодой человек со шрамом побагровел и, не спуская глаз с удаляющегося Фрейда, стал, наклонив голову, слушать, что ему зашептал на ухо один из приятелей.— Доктор Фрейд или как вас там! — вдруг крикнул он ему вслед. — Уж не вы ли тот самый доктор Фрейд, которого выгнали из Аллгемайнес Кранкенхаус за то, что вы посмели сделать совершенно изумительное заявление — в том смысле, что молодые люди спят со своими матерями? Доктор, а вы хоть раз переспали со своей матушкой?Доктор замер, весь побелев, а потом обернулся, чтобы встретиться с обидчиком лицом к лицу.— Вы мелете чушь, — отрезал он, намереваясь уйти.Любитель пива вскочил и в ярости хватил стаканом об пол. Брызнули осколки.— Я вас вызываю, герр доктор, — крикнул он, дрожа от злости. — Мои секунданты будут у вас, когда вам угодно.Фрейд смерил крикуна взглядом.— Ну-ну, — ответил он с ехидной усмешкой, — а я-то думал, что истинные джентльмены не дерутся на дуэлях с евреями. Вам что, изменило чувство хорошего тона?— Так вы отказываетесь? Да вы знаете, кто я такой?— Не знаю и знать не хочу. И вот что я вам скажу, — продолжал Фрейд, снова приблизившись, — бьюсь об заклад, что обыграю вас в теннис. Одного сета с вас будет довольно?Приятели задиры попытались было вмешаться, но тот яростно растолкал их, не сводя глаз с Фрейда, который тем временем спокойно переобувался и доставал ракетку.— Очень хорошо, герр доктор, встретимся на корте.— Я не заставлю вас ждать, — ответил Фрейд, не поднимая головы...Когда мы появились в зале с огромными окнами в потолке и направились к молодому сопернику, слух о предстоящем матче уже разнесся по всему клубу, а его свита тщательно изучала мячи, словно это были заряды.— Вам не кажется, что все это просто нелепо? — попытался я предостеречь Фрейда, пока мы поднимались по лестнице.— Кажется, — ответил он не колеблясь, — но не более нелепо, чем если бы мы попытались отправить друг друга на тот свет.— Вы не боитесь поражения?— Доктор, ведь тут всего-навсего игра.Возможно, для доктора Фрейда это и было игрой, противник же его был настроен решительно, что и стало понятно с самого начала. Он был крупнее, сильнее и лучше подготовлен физически, чем доктор; и оба понимали это. Удары соперника были дальними и точными, Фрейд же отражал их по мере сил, по-видимому, не очень заботясь о том, что не поспевает за мячами. Так он проиграл два первых гейма, ему удалось взять лишь очко, от силы два.Третий гейм прошел чуть лучше. Фрейд даже сравнял счет, прежде чем все-таки отдать победу. В перерыве, когда соперники менялись местами, я принес доктору воды.— У вас стало получаться совсем неплохо, — ободряюще заметил я и протянул доктору губку.— То ли еще будет, — Фрейд несколько раз провел губкой по шее. — Он предпочитает нападать и, кроме того, плохо отражает удары слева. Вы не заметили?— Нет.— Но ведь это действительно так. Все очки, что мне удалось выиграть, я добыл, посылая ему мяч под левую руку. Понаблюдайте.И я стал наблюдать вместе с двумя сотнями других заинтересованных болельщиков Память, несомненно, подводит Ватсона. Как показал личный осмотр еще существующих крытых кортов в «Маумберге», наблюдать захватывающий поединок могло не более сотни зрителей. Вероятнее всего, Эрнста Джонса, биографа Фрейда, среди них не было и этот эпизод остался малоизвестным.

. Ход игры менялся медленно, но верно. Фрейд выигрывал у молодого соперника гейм за геймом. Поначалу тот не мог взять в толк, что происходит. Лишь когда счет стал равным, три против трех, он сообразил, в чем заключалась уловка Фрейда, и, зная свою слабину, стал сдвигаться влево, надеясь таким образом противостоять хитрости доктора. Ему удалось взять очко-другое, но Фрейд быстро раскусил его и свел все эти старания на нет, направляя удары в правую часть корта, где мячи оказывались вне досягаемости измотанного, разъяренного противника.Когда же ему все-таки удавалось доставать и такие мячи, Фрейд снова использовал слабую игру слева, ловко посылая мячи крест-накрест. Играть было нелегко, однако молодому человеку со шрамом приходилось труднее. Навязав сопернику оборонительную тактику, Фрейд заставил его метаться из стороны в сторону, в то время как сам почти не сходил с места. В ярости задира совершал ошибки, которых никогда бы не сделал, если бы владел собой. И Фрейд в течение часа довел сет до победного конца со счетом шесть геймов против трех.Когда последний мяч, описав крутую дугу, попал в плошадку вне досягаемости молодого противника, Фрейд спокойно подошел к сетке.— Удовлетворена ли ваша честь? — вежливо осведомился он. Мне показалось, что тот набросится на Фрейда и задушит его на месте, ко тут вмешалась свита и поспешила увести своего друга силой.В раздевалке Фрейд умылся и переоделся, не обронив ни слова, лишь поблагодарил меня за горячие поздравления. И мы отправились домой.— Во всяком случае, положенный мне сет я сыграл, — заметил он, подзывая экипаж. — Кроме того, не пришлось ждать, пока освободится корт.— А то, что ваш соперник сказал о ваших теориях?.. — спросил я после некоторого колебания. — Ведь не всерьез же вы полагаете, что мальчики, что они...Он ответил с уже хорошо знакомой мне улыбкой.— Не тревожьтесь, доктор. Я вовсе так не полагаю.Я откинулся на сиденье кэба, издав что-то похожее на вздох облегчения. Не думаю, что Фрейд заметил это.Когда мы вернулись домой, Фрейд предупредил меня, что не следует говорить с Холмсом о поединке на корте, чтобы не волновать его лишний раз, и я согласился с ним.Мы нашли сыщика там же, где и оставили: в кабинете, изучающим книги и не расположенным к беседе. Уже то, что он хоть чем-то заинтересовался, обнадежило меня. Удалившись из комнаты, я задумался над происшествием в «Маумберге». Мы так и не узнали имени молодого негодяя, однако его лицо, изуродованное и злобное, не выходило у меня из головы весь остаток дня.За ужином Холмсу, по-видимому, опять стало хуже. На наши попытки вовлечь его в разговор он отвечал односложно и невпопад. Я беспокойно посматривал на Фрейда, но он, казалось, не замечал моих взглядов и продолжал беседовать как ни в чем не бывало.После ужина он встал, извинился, покинул нас и тут же вернулся со свертком в руках.— Герр Холмс, у меня есть для вас нечто такое, что может вам понравиться, — сказал он, протягивая продолговатую коробку.— Да?Холмс принял коробку и опустил себе на колени, не зная, что делать дальше.— Я телеграфировал в Англию, чтобы оттуда нам прислали вот это, — продолжал Фрейд, снова занимая свое место за столом. Холмс ничего не сказал, но все же взглянул на коробку.— Можно я помогу тебе открыть ее? — попросила Анна, взявшись за бечевку.— Пожалуйста, — ответил Холмс и повернул коробку девчушке.— Погоди-ка, — остановил ее отец, когда маленькая Анна взялась за узел своими крохотными пальчиками. Карманным ножом Фрейд перерезал бечевку. — Вот теперь давай. — Анна развернула бумагу и открыла крышку. У меня невольно захватило дух, когда я увидел, что помещается внутри.— Ой, еще одна коробочка! — воскликнула Анна.— Эту коробку герр Холмс откроет сам, — скомандовала фрау Фрейд у меня за спиной.— Ну что же ты? — подтолкнула его Анна.Не говоря ни слова, Холмс вытащил из коробки заботливо упакованный футляр. Медленно, привычными движениями пальцев он открыл замочки и извлек из футляра скрипку Страдивари. Холмс поднял глаза на своего целителя.— Как вы добры, — только и сказал он все тем же тихим голосом, что так пугал меня. Анна захлопала в ладошки от восторга.— Это же скрипочка! — воскликнула она. Самая настоящая скрипочка! А ты умеешь на ней играть? Ой, сыграй мне, пожалуйста, что-нибудь, ну сыграй, а?Холмс посмотрел на нее, потом на инструмент в своих руках. Лак на скрипке тускло поблескивал. Холмс тронул одну струну, потом другую, слегка вздрагивая от их звука. Приставив скрипку к шее, помотал головой, прилаживая инструмент, а потом стал настраивать струны. Затем вынул смычок и натер конский волос канифолью. Мы наблюдали за ним, не сводя глаз и затаив дыхание, как публика в цирке за канатоходцем.— Гм...Он заиграл совсем не так, как бывало, взяв сначала несколько аккордов и проиграв пару раз. Робкая улыбка залила его лицо — то было первое выражение радости за все то время, что показалось мне вечностью.Потом он стал играть всерьез.Я неоднократно упоминал о музыкальных дарованиях моего друга, однако никогда еще он не играл с таким искусством и не очаровывал своих слушателей так, как в тот вечер. У нас на глазах происходило чудо: инструмент возвращал к жизни своего хозяина, а хозяин — инструмент.Забыв обо всем, Холмс откинул назад волосы и встал, не прекращая игры. Он все больше оживлялся и одновременно погружался в музыку. Я забыл, с чего начал, ибо плохо разбираюсь в музыке, как, наверное, уже успели заметить мои читатели. Но мне кажется, что это были какие-то экзерсисы и грустные произведения его собственного сочинения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22