Ни документов, ни записной книжки, ни единого клочка исписанной от руки бумаги…Я переключила внимание на стол. Он был завален деликатесами в вакуумной упаковке с нарезанной осетриной, ветчиной и бужениной, тут же лежала небольшая красная головка сыра с насыщенно-желтым срезом, остатки копченой курицы, вскрытая баночка черной икры, банка дорогого растворимого кофе и, наконец, хлеб. Довершали картину чревоугоднического разврата початая бутылка «Реми Мартена».Поскольку я никак не могла согреться, глоток горячительного был весьма кстати. Я поскорее приложилась к бутылке и разом выхлебала добрых полстакана. В первое мгновение меня едва не вывернуло, зато желудок обожгло теплом, которое быстро разлилось по всему телу. Конечно, пить дорогой французский коньяк залпом из горла — неслыханное кощунство, но к смакованию напитка не располагала обстановка. Так или иначе, но своей цели я добилась: озноб наконец прекратился. Неожиданным, но приятным побочным эффектом лечебной процедуры было облегчение боли в ушибленной руке, которая к тому времени покраснела и довольно заметно увеличилась в объеме.Я поглядела на яства. Есть совершенно не хотелось, но я не знала, сколько придется добираться до цивилизации, а потому взяла нож, нарезала хлеба и соорудила себе пяток бутербродов.Когда с приготовлениями в дорогу было покончено, меня вдруг охватила такая истома, что сама мысль о длительном пешем переходе показалась абсурдной.— Ты, пьяна, Варвара! — обвинила я самое себя нетрезвым голосом, с тоской глядя на диван — точную копию родительского, стоявшего у нас в квартире на заре моей юности. Эх, сейчас бы вздремнуть часок-другой! Но нельзя. Субъектов, невесть откуда свалившихся на мою голову, в любую минуту может покинуть азарт погони, их потянет назад, в тепло, и к этому времени я должна быть уже далеко.Прикрыв осоловевшие глазки, я позволила себе пять минут покоя, необходимых, чтобы собраться с духом. Пять минут затянулись до получаса и, возможно, продлились бы еще дольше, если бы, задремав, я не уронила голову на стол. Разбуженная чувствительным ударом в лоб, я подняла голову и недовольно посмотрела на продукты, которые, как выяснилось, на роль подушки совершенно не годились. Тут меня посетила счастливая мысль: зачем оставлять запасы продовольствия врагу? Они ничем не заслужили такой любезности с моей стороны. «Фиг вам, а не еда! — злорадно подумала я. — Заберу с собой все до крошки. А надоест нести — выброшу в лесу, зверушки будут рады».Я поискала глазами какой-нибудь пакет, но увидела только две выпотрошенные мной сумки. Слегка покачиваясь на непослушных ногах и мстительно хихикая, я взяла сумку, смахнула туда все, что лежало на столе, и двинулась к двери. В эту минуту за окном раздалось урчание мотора. Кто-то ехал к дому на машине.«Возвращаются!» — от испуга с меня мигом слетел хмель. Я заметалась по комнате. Машина была еще довольно далеко, и, наверное, мне удалось бы выскочить из дома до появления похитителей, но, по виду из окна, дом стоял на открытом месте, и меня запросто могли заметить. Значит, нужно опять спрятаться в доме, и спрятаться хорошо, потому что, заметив распотрошенные сумки и пропажу продуктов, злодеи разберут дом по бревнышку.Я бросилась в соседнюю комнату, потом вернулась, хотела выскочить в прихожую, но тут мой взгляд снова упал на старый диван. И второй раз за этот день детские воспоминания подкинули мне вдохновенную идею.Когда-то в квартире моей нынешней чудовищной соседки Софочки жила семья, с которой наша была очень дружна. Многие праздники родители отмечали совместно с соседями. В одной из квартир собирались взрослые, а другую оставляли на растерзание детям. Соседские мальчишки, братья-погодки, были неистощимы на выдумки. В какие только игры мы с ними не играли! В индейцев, в пещерных людей (пещерой служил накрытый одеялом обеденный стол), в конкистадоров, в инопланетян, в космонавтов… Игра в космонавтов заключалась в следующем: одного из участников («космонавта») укладывали в мелкий ящик для постельного белья под сиденьем дивана. Потом сиденье опускали, остальные участники забирались на него с ногами и весело скакали над испытуемым. О, какие это были ощущения, когда во время скачек тело, сдавленное в «барокамере», подвергалось еще и ударному воздействию большущих пружин! Тем не менее каждый из участников игры прямо-таки рвался в утробу дивана. Мы оставили это развлечение, когда старшему из мальчишек исполнилось тринадцать лет. Он как-то внезапно вырос и перестал помещаться в тесном ящике (да и диван что-то чересчур быстро одряхлел). Насколько мне запомнилось, я теперешняя уступала в размерах ему тогдашнему, а значит у меня по-прежнему был шанс туда втиснуться.Если не знать о существовании ящика, обнаружить его непросто. Он не выдвигается снизу, и увидеть его можно, лишь подняв сиденье, а оно довольно тяжелое. И я могу придерживать его изнутри.Мотор за окном заглох. Машина остановилась. Хлопнула дверца, затем другая. Забыв о больной руке, я рванула вверх сиденье дивана, крякнула от боли, подперла крышку плечом, бросила в угол ящика сумку с продуктами, валенки, телогрейку и нырнула следом сама. Диванное сиденье упало на место одновременно с хлопком входной двери.Две пары ног протопали через прихожую, дверь комнаты открылась, шаги замерли на пороге. Почти над самой моей головой раздался сухой невыразительный голос:— Твоя правда, Акопян. Эта малявка мне не по зубам.— Она сперла нашу жратву!Ага, вот она, страшная месть! Видать, Акопян — обжора почище Прошки (хотя, казалось бы, это невозможно). Возмущению незадачливого костолома не было предела, словно мой поступок до основания потряс его веру в людей. Святая невинность!— Этого и следовало ожидать, — невозмутимо заметил сообщник. — Пока мы барахтались в снегу, рыская по всему лесу в поисках следов, она преспокойно вернулась к дому, забрала свою куртку с сапогами, перетряхнула наши манатки, запаслась в дорогу провиантом и была такова.— Куртка и сапоги в машине, — напомнил жирный баритон Акопяна.— Значит, подобрала себе одежку из барахла, что свалено в чулане. Мать твою!.. Это же было очевидно! Ну почему я сразу не допер, что она не пойдет по морозу разутая и раздетая? Все, Акопян. Надо сматывать удочки. У нее в запасе было полтора часа. Если она двинулась в путь вскоре после нас, то сейчас уже подходит к шоссе. Немного везения с попуткой, и через два часа ее довезут до города. А если попадется водила с мобильником, то по нашу душу могут явиться еще засветло. Больше здесь оставаться нельзя. Быстро наводим в доме порядок и отчаливаем.Там, на чердаке, человек по прозвищу Кушак непрерывно кричал и сыпал проклятиями. Теперь же, когда он говорил спокойно, я поняла, что и его слышала раньше — одновременно с жирным баритоном Акопяна. Конечно, удар по голове, пары эфира и неизвестный наркотик вкупе с французским коньяком сказались на моей памяти не лучшим образом, но, поднатужившись, я все же сумела извлечь из нее образы, соответствующие голосам."Василий и Анатолий! — внутренне ахнула я и почувствовала, как брови поползли вверх. — Странная парочка из поезда, купившая полчаса моего бесценного общества за тысячу баксов. Теперь кое-что проясняется, включая и их бредовые речи здесь, в доме.У «серьезных людей», которые якобы подослали меня к ним, очевидно, возникли к этой парочке серьезные претензии. Вася с Толей благоразумно решили смыться и помчались на Ленинградский вокзал, нервно оглядываясь в поисках «хвоста». По иронии судьбы они записали в «хвосты» меня, а для проверки дикой гипотезы попытались вступить со мной в контакт, но нарвались на решительный отпор, и пришлось им прибегнуть к подкупу. Брошенное вскользь Василием на чердаке: «Ты тоже рылся в ее шмотках…» — доказывает, что получасовая беседа со мной была не единственной целью подкупа. Вася, обещавший подсыпать снотворное в коньяк Анатолия, подмешал зелье мне, после чего они без помех осмотрели мой багаж. Еще одна фраза Василия: «Неужели я мог так проколоться?» свидетельствует о том, что после шмона подозрения с меня сняли.Пока все выглядит логично. Неизвестно только, каким образом наши пути пересеклись вновь и почему возродились их подозрения. И еще вызывает недоумение фамилия или прозвище Анатолия — Акопян. Насколько я помню, его ряха ничем не напоминала об Армении. Вот второй, с кошачьим именем Василий — тот и впрямь похож на кота, и повадки у него кошачьи… Точно, я ослышалась, его кличка не Кушак, а Кошак".Лежа в темной утробе дивана, я пригрелась и размякла. Вялотекущие мысли то и дело сбивались в сторону, путались, обрывались. В доме звучали шаги, скрипели и хлопали двери и дверцы, изредка Вася с Толей обменивались короткими деловыми фразами. В суете сборов им даже не пришло в голову обыскать дом. Если поначалу я еще боялась, что они случайно или намеренно поднимут сиденье дивана, и судорожно цеплялась здоровой рукой за деревянную поперечину, то постепенно страх улетучился, и я незаметно для себя уснула.Разбудила меня неудачная попытка повернуться на бок. В первый момент я не сообразила, где я и что со мной. А если уж совсем честно, то и — кто я. Абсолютная тишина и темнота, а также теснота моего ложа наводили на мысль об уютном гробике, покоящемся в недрах заброшенного кладбища. Я пошевелила затекшими членами и со свистом втянула в себя воздух. Боль в правой руке мгновенно вернула мне память. Немного послушав тишину, я уперлась здоровой рукой и головой в крышку саркофага и после недолгих, но энергичных физических упражнений оказалась на свободе — весьма относительной, как выяснилось несколько позже.Комната была погружена в темноту, и сперва я подумала, что умудрилась проспать до позднего вечера, но, присмотревшись, разглядела тонкие, как паутинки, полоски света за окном. Подойдя поближе, я убедилась в том, что окна забраны ставнями. «Сюрприз номер один», — подумала я, еще не вполне понимая, чем он для меня обернется.Нашарив на стене выключатель, я нажала на кнопку, но без всякого эффекта. Благоразумные Вася с Толей перед отъездом вывернули пробки. К счастью я вспомнила, что видела счетчик в прихожей, иначе неизвестно, сколько бы мне пришлось ковыряться в потемках. Прихватив из комнаты стул, я приставила его к стене справа от клеенчатой двери и довольно быстро ввернула пробки на место. Вспыхнула лампочка под абажуром, и мне хватило ее света, чтобы найти выключатель в прихожей.Здесь меня поджидал сюрприз номер два. Дверь чулана с инструментами была закрыта на массивный навесной замок. Сюрприз номер три был вполне уже предсказуем: дверь, ведущая в сени, тоже оказалась заперта.Предположив, что окна второго этажа ставнями не забраны, я поднялась по лестнице и еще раз толкнула каждую из четырех дверей. Ни одна из них не подалась. После бесплодных поисков выключателя я в полной темноте взобралась по приставной лестнице к люку на чердак и провела рукой по крышке. Здесь меня тоже не ждало ничего хорошего — пальцы сразу наткнулись на тяжелую железяку висячего замка.В глубокой задумчивости я вернулась в комнату и подошла к кухонному столу-тумбе неподалеку от печи. Выдвинув оба ящика, я обнаружила целую кучу жестяных и пластмассовых крышек, моток шпагата, кусок пемзы, две стеганые тряпичные ухватки, старую засаленную колоду карт, бутылочные пробки, деревянную толкушку, несколько алюминиевых ложек и вилок да два тупых столовых ножа с закругленными концами.Я задвинула ящики на место и открыла дверцы. Обе полки тумбы были заставлены банками и кастрюлями. Еще на полке для посуды стояли глубокие и мелкие тарелки, кружки, несколько стеклянных стопок, сахарница, заварной чайник и две глиняные крынки. Оглядев все это хозяйство, я пересекла комнату и в изнеможении опустилась на диван.«Ну и положеньице! С запасом алюминиевых ложек и тупых столовых ножей двери и ставни не вышибешь. Тут нужен топор или хотя бы стамеска с молотком. И то, и другое я видела в чулане, на котором теперь висит аккуратный замочек массивный чугунный куб со стальным стержнем. Сбить его невозможно, да и нечем. Значит, открыть чуланную дверь можно единственным способом: отодрать от фанеры железное ушко, в которое продет стержень замка. Но ушко держится на двух глубоко утопленных и замазанных краской шурупах. Будь у меня отвертка, можно было бы попытаться вывинтить их, но отвертки хранятся все в том же чулане, а вилкой здесь не поорудуешь».Обдумав положение со всех сторон, я пришла к выводу, что единственная надежда на избавление — материал двери чулана. Фанера, хоть и толстая, — не сплошное дерево. Вкрученные в нее шурупы держатся менее крепко. Если проковырять ее ножом, можно просунуть лезвие в щель и, орудуя ножом, как рычагом, потихоньку расшатать шурупы в гнездах. Правда, удовольствие затянется надолго и действовать нужно очень аккуратно, потому что столовые ножи не особенно прочны. Но другого выхода у меня, похоже, не было.Я еще раз обошла комнату. От печи веяло теплом, и ее размеры позволяли надеяться, что остывать она будет долго. Две небольшие охапки дров, оставленные Васей и Толей в прихожей, конечно, не позволят как следует прогреть ее еще раз, но если во время топки открыть дверцу, температура в комнате поднимется довольно ощутимо. Значит, около полутора суток можно не опасаться смерти от переохлаждения. Запас украденного мною провианта позволял продержаться еще дольше. Самой большой удачей была вода, оставшаяся в ведре. То ли похитители о ней забыли, то ли им было неизвестно, что, замерзая, вода коробит днище ведра, но так или иначе они ее не вылили. С туалетом дело обстояло хуже, но не безнадежно, учитывая количество пустых банок и отсутствие общества в доме.Одним словом, шансы на выживание у меня есть. Только бы не подкачала проклятая фанера. * * * Селезнев закончил интервью с жителями очередной квартиры и, повернувшись, обнаружил зрителя, который внимательно наблюдал за ним с лестничной площадки пролетом пониже. Поймав взгляд Дона, кучерявый круглолицый парень двинулся ему навстречу.— Вы — Селезнев? — осведомился он на ходу. — А я Миша, ваш новый шофер. Временно. Машина внизу у подъезда. — Он полез во внутренний карман куртки и протянул ему сотовый телефон. — Это тоже вам. Только сначала скажите мне свои паспортные данные, я позвоню хозяину тачки — он сейчас оформляет на вас доверенность. А пока бумажки нет, возить вас буду я.Растроганный Селезнев молча вытащил паспорт и протянул парню. «Персонального шофера у меня до сих пор не было. Ай да Сандра! Не девушка чистое золото! Приеду к ней — паду ниц».Между тем кучерявый Миша перебирал быстрыми пальцами кнопки телефона.— Алло, Константин Николаевич? Миша… Да, записывайте: Селезнев Федор Михайлович, паспорт серии ха палка ха эм ю… Да, девятнадцать римскими…Дон не стал дожидаться окончания разговора и позвонил в следующую квартиру. Дверь открыла девочка лет тринадцати с некрасивым шишковатым лицом.— Вы к маме? — быстро спросила она, не дав Селезневу поздороваться. — А она до двенадцати на дежурстве. Приходите лучше после обеда — ей до дома не меньше часа добираться.Девочка собиралась захлопнуть дверь, и ей это почти удалось, но в последний миг Дон успел сунуть в щель ногу.— Одну минуту! Собственно, я не совсем к вашей маме… вернее, не только к ней.— А бабушка гостит у сестры в Орле и вернется не раньше мая. Доктора запрещают ей жить зимой в нашем климате…Селезнев понял, что болтливая барышня сейчас снова попытается закрыть перед его носом дверь. Он хорошо знал эту породу. Такие трещотки, точно тетерева на току, слышат только себя. И они еще не худшие свидетели, надо признать. Из их болтовни порой удается выловить что-нибудь стоящее. Но направить словесный поток в нужное русло — та еще задачка.— Эй ты, тараторка! — услышал он вдруг голос Миши у себя за спиной. Тебя что, не учили со старшими разговаривать? Сначала выслушай, а уж потом трещи в свое удовольствие.Конечно, Селезнев был признателен своему шоферу за помощь, хотя и предпочел бы, чтобы ее оказали более деликатно. Девочка могла обидеться и замкнуться в гордом молчании. Но его опасения не подтвердились. Характер у юной болтушки оказался довольно покладистым.— Ох, извините! Мама всегда меня ругает за то, что я никого не слушаю. А бабушка только балаболкой и зовет… Ну вот, опять! Так что вы хотите?Обрадованный Селезнев поспешил заполнить брешь в ее монологе:— Вчера около пяти часов вечера у вашего дома пропала девушка. — Он протянул Балаболке Варькину фотографию. — Посмотрите, пожалуйста, повнимательнее — вы ее не видели?Девочка взяла снимок и близоруко прищурилась.— Да! Видела, видела! С ней еще была такая большая тетенька с косой. Я ходила в обувную мастерскую подклеить подошву у сапога — надоело ходить с мокрыми ногами… Ну вот, а они там стояли…— Где?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32