В какой-то момент они окончательно разделились на отдельные группы. При этом каждый ощущал себя как бы центром маленькой компании, состоящей из соседа слева и соседа справа, время от времени включаясь в другие группы, но — ах, эта колонна! — она способствовала не объединению, а разъединению, и ее велению нельзя было не подчиниться. И все, сами того не замечая, охотно подчинялись ее диктату. Гард, Гард, что же ты наделал!..А что можно было сделать? Можно отвергать диалектику развития, но ничего нельзя поделать с ее законами. Глупец со временем может стать гением, а гений — глупцом (в зависимости от того, как решит общество); подающий милостыню — нищим, а нищий — богачом; счастливый — несчастным, несчастный — счастливым, дружная компания — разваливающейся на куски, одиночки — слитным и сцементированным коллективом, физики — коммерсантами, и наоборот. Как говорил незабвенный учитель Дэвида Гарда Альфред-дав-Купер, «от денег к власти — одна дорога, а от власти к деньгам — тысяча!», хотя это, кажется, уже совсем о другом.Так или иначе, застолье продолжалось, и официант едва успевал следить за состоянием бокалов и тарелок. Валери Шмерль говорил с Честером о возможных поворотах в коммерческом деле, если победят на выборах «прогрессивные консерваторы», недавно обещавшие некоторые послабления мелким и средним торговцам, дабы вдохнуть жизнь в умирающую экономику, которая на памяти всех только и делала, что умирала, но все никак не могла подохнуть. Честер спрашивал мнение Клода Серпино о возможных итогах выборов, зависящих от уровня финансирования тех или иных партий и группировок, в чем Клод разбирался лучше Фреда, поскольку был в числе тех, кто финансирует, а не тех, кого финансируют. Клод Серпино искал щель в беседе Карела Кахини и Рольфа Бейли, чтобы выяснить у последнего перспективы генно-инженерного бизнеса (есть ли тут шанс потягаться с американскими корпорациями?). Рольф, в свою очередь, говорил с Кахиней о том, где, с его точки зрения, можно найти «живой материал» для ряда весьма интересных научных опытов, задуманных им, но, к сожалению, не всегда обеспечивающих благополучный исход для его участников; Кахиня же, ответив, что «живой материал» надо хорошо оплачивать, и тогда не будет никаких проблем, тем более что в стране есть и еще долго будет безработица, тут же обратился к Шмерлю с предложением заработать на Магдалине, отдав ее Рольфу во имя Большой науки, на что Рольф, смеясь, заметил, что ему нужен не только «живой», но еще и «свежий» материал.В какой-то момент вопрос, затронутый Бейли, заинтересовал всю компанию. Клод Серпино предложил профессору финансировать его мероприятие под выгодный для себя процент, Кахиня сказал, что «живых» и «относительно свежих», если говорить серьезно, легче легкого найти с помощью полиции, Честер поинтересовался, о каком, собственно, эксперименте идет речь, — может быть, есть смысл рассказать о нем в том же «Вечернем звоне»? Рольф от прямого ответа на вопрос Честера уклонился, сказав, что о существе идеи говорить еще рано, хотя она, конечно, безумно интересна и, главное, полезна практически, и дело пока не в науке, а в ее финансовом и моральном обеспечении, но тут неожиданно для всех в разговор вмешался официант. Он тыком пальца в переносицу поправил очки и произнес скрипучим голосом:— Извините меня, господа, особенно вы, господин профессор, но я тоже хотел бы знать, о каком эксперименте идет речь?Это была, конечно, неслыханная дерзость.Сначала все посмотрели даже не на официанта, а на Жоржа Ньютона, стоящего в другом конце зала в безмятежной позе, призывая хозяина тем самым к действию. Однако Жорж Ньютон, хотя и заметил возникшую за столом неловкость, виду не подал, что уловил обращенные к нему взгляды. Нелепая пауза затягивалась. Более всех шокированный Рольф Бейли, выждав минуту и стараясь подавить откровенное раздражение, произнес, не глядя на официанта:— А вам, собственно говоря, какое дело, молодой человек?Официант «молодым человеком» определенно не был, но его социальное положение в сравнении даже с Карелом Кахиней явно давало возможность профессору Бейли полагать его «мальчиком».И тут случилось нечто, повергшее не только Рольфа Бейли, но и всех присутствующих сначала в необыкновенное изумление, а затем в истинный восторг: официант расстегнул фрак, двумя руками оттянул вперед обнажившиеся подтяжки, а потом отпустил их, треснув ими по своей выпуклой груди, что было всеми узнано как нечто родное и близкое, но как бы украденное из-под самого носа чужим человеком. После этого, насладившись эффектом, официант жестом фокусника, то есть движением левой руки справа налево, а правой слева направо, снял с себя шкиперскую бородку и одновременно щегольские усики, а затем, как чулок, лысину с головы, сбросил с переносицы темные очки и перед всеми предстали глаза, рот, шевелюра, нос и уши комиссара Дэвида Гарда — да-да, представьте себе, именно его! В другом конце зала, спрятав руки на груди и посмеиваясь, стоял владелец подвальчика Жорж Ньютон, а Карел Кахиня, не открывая рта и не двигая губами, то есть утробным горловым голосом произнес:— Не-ве-ро-ят-но…— Но факт, друзья мои, факт! — весело подтвердил Гард уже своим голосом, спокойно садясь в кресло между Валери Шмерлем и Фредом Честером. — Я очень проголодался, глядя на вас, дорогие мои. Прошу продолжать. Не обращайте внимания. Прошу вас, прошу! И добавлю к сказанному, что, к чести своей, вы, пользуясь моим отсутствием, почти не злословили в мой адрес, если не считать, конечно. Карела, назвавшего меня предателем…— Фи, как мелко! — тут же сказал Кахиня. — Кто подслушивает, тот ничего приятного о себе не слышит!— … и Шмерля, который нежно позаботился о моем благополучии, как родитель о своем ребенке, — продолжал Гард, не обратив внимания на слова Карела, а Шмерль плаксивым, но счастливым голосом воскликнул:— Благодарю тебя, Дэвид, за доброе слово! Ты хорошо сказал. А еще лучше сделал, что подслушивал. Только так и можно определить, кто истинный друг, а кто мнимый! — И победоносно посмотрел на Кахиню.— Вот именно, Валери! — подтвердил, улыбаясь, Гард. — Друзья, у меня есть тост. Позволите?— Знаем! — сказал Карел. — Небось за Линду и Магдалину, поскольку нежная любовь к нашим женам — лучшее доказательство любви к нам?— Нет, — поправил Гард, — на этот раз я подниму тост…Но комиссара вновь перебили, и сделал это Честер:— Сначала скажи, как это понимать?— Что именно?— Маскарад, Дэвид. Всю эту мистификацию в стиле пошлых детективных романов.— Дэвид, вероятно, все еще под впечатлением убийства в «закрытой комнате», — предположил Клод Серпино. — Кстати, там действительно воспользовались магнитом? Не забудь рассказать потом, Дэвид, а то мы в полном неведении. А пока что я присоединяюсь к вопросу Фреда.— Хорошо, — серьезно сказал Гард. — Дело, конечно, не в том таинственном убийстве, Клод. Я просто хотел вас слегка позабавить. Надо же как-то разнообразить вашу скучную жизнь!— Меня ответ не устраивает, — заметил Честер. — Не хочешь — не говори, но не делай из нас болванов, Дэвид.— Скажу, но позже, — отрезал Гард. — Друзья, а сейчас позвольте произнести тост… за меня! Не удивляйтесь, именно так, потому что мое присутствие здесь, среди вас — результат счастливого совпадения обстоятельств, благодаря которому вы, вместо того чтобы дружно идти за моим гробом, мирно сидите за этим столом и веселитесь. Итак, мои дорогие друзья, выпьем, черт вас всех побери, за жизнь, за удачу, за справедливость и за не самого худшего детектива в мире!Гард первым и не без удовольствия опрокинул бокал, его примеру последовали все прочие. Минут через десять застолье, так неожиданно прерванное, благополучно покатилось дальше. Все говорили наперебой, голоса слились в общий гул, но вдруг в какой-то момент наступила пауза, одна из тех, которые образуются как бы сами собой, когда что-то осталось недоговоренным или когда иссякла общая тема. В такую минуту обычно прорезывается пошляк, который считает своим долгом провозгласить: «Ну вот, полицейский родился!» Никто, однако, на сей раз ничего не сказал, зато Гард, воспользовавшись паузой, подчеркнуто непринужденно и не повышая голоса, обратился к профессору Рольфу Бейли:— Рол, а все-таки, что за эксперименты ты ведешь?По совершенно непонятной причине вопрос прозвучал с неким подтекстом, и головы всех с интересом и ожиданием повернулись к профессору, на что Гард, вероятно, вовсе не рассчитывал. Рольф Бейли, в свою очередь, выглянул из-за колонны, чтобы увидеть выражение лица вопрошающего, но Гард был непроницаем, хотя всем было очевидно, что его вопрос при всей внешней безобидности таит в себе двойной, а может, и тройной смысл. Помолчав немного, профессор пососал свои сочные губы и с едва уловимым раздражением произнес:— Я не хотел бы об этом, Дэвид. Сейчас. Здесь. Тем более что опыты почему-то приостановили. Надеюсь, временно. И надеюсь, из-за нехватки «живого материала».— Кто приостановил?— Как — кто? Руководство.— Кто именно и когда?— В четверг… Ты меня допрашиваешь, Дэвид?! — вдруг догадался Рольф Бейли. — Или просто интересуешься? — В его тоне уже было плохо скрываемое замешательство, хотя он и пытался выдавить на лице улыбку.— А как ты думаешь сам? — тихо подлил масла в огонь Гард.— Не знаю, не знаю… Потом, Дэвид, — сказал профессор и просительно добавил: — Если можно.— Извини, Рольф, нельзя. Потом будет поздно. Ребята нас поймут. Я даже рад, что мы все в сборе. Так будет легче и тебе и мне. Извини, Рол… В самом деле: весь этот нелепый маскарад… Я не мальчик, и вы давно не дети… Дело куда как серьезно, Рол, ты уж меня извини.Тут нам придется на время прервать повествование и, забежав на несколько часов вперед, парадоксальным образом вернуться назад — в Даулинг, чтобы проследить весь путь, который проделал комиссар Гард с того момента, когда он сел в вертолет, и до того момента, когда, уже в подвальчике «И ты, Брут!», примеривал перед зеркалом лысый парик, усы и шкиперскую бородку, говоря при этом своему старому знакомому Жоржу Ньютону:— Ну как, похож?— Вылитый гарсон, господин комиссар, ну просто вылитый! 22. Дневник с комментариями Ночью, после того как закончилась вечеринка в «Бруте», Фред Честер сидел дома у Дэвида Гарда и внимательно изучал дневниковые записи своего друга, отражающие события четырех минувших дней. «Заготовки будущего отчета, — пояснил Гард, — который я намерен передать министру Воннелу, а копию — президенту, хотя и понимаю всю тщетность моих усилий». Время от времени, отрываясь от текста. Честер откладывал блокнот и задавал Гарду вопросы, на которые тот отвечал с показным выражением лени на лице и нескрываемым удовольствием в голосе: так маститый художник, признанный талант, дает пояснения к своим полотнам, одновременно презирая публику за не подкрепленный пониманием восторг и мысленно благодаря ее за суету и ажиотаж на вернисаже.Комиссар был в махровом халате и шлепанцах на босу ногу. Несколько разомлевший после ванной, он полулежал на диване, мелкими глотками блаженно отхлебывая любимый стерфорд прямо из четырехгранной бутылки и поглядывая на экран телевизора, где молодое и нежное создание при выключенном звуке что-то пело, весьма грациозно передвигаясь по сцене и демонстрируя незаурядную пластику. Песня была, судя по бурной реакции зала, шлягерная: молодые люди вскакивали с мест, хлопали в ладоши, свистели, засунув чуть не всю пятерню в рот, и бесновались, но в квартире стояла благопристойная тишина. «Будет тебе издеваться над певицей, — сказал Честер. — Дай звук». — «Ни за что! — возразил Гард. — Так интереснее… Право, содержание этих шлягеров столь убого, что уж лучше не слышать слов вовсе. Я думаю, дорогой Фред, что именно по этой причине иностранные исполнители нравятся нам больше отечественных: они не выглядят такими идиотами, ибо поют на непонятном нам языке. Ты не согласен со мной?» Честер промолчал, внутренне признав правоту друга, и вновь углубился в чтение дневника:«… По прибытии в Даулинг нам удалось вычленить людей Дорона и сесть им на хвост. К восемнадцати сорока пяти наши группы были задействованы, а одна, состоящая из четырех человек и возглавляемая сержантом Мартенсом, оставлена мной в резерве…»— Дэвид, что значит «удалось вычленить»? — спросил Честер.— Вычленить — значит установить. Мы имели их фотографии, сделанные — помнишь? — Таратурой, когда они побывали у Дорона в кабинете. Вспомнил? Ну вот. В городе всего три приличных отеля, я подумал, что генерал поселил их всех вместе, в каком-то одном отеле, чтобы на крайний случай иметь все силы в сборе. И как только мы установили личность одного, по ней вскоре вышли на остальных… Это все, Фред, элементарное дело. Азбука сыскной работы. Читай дальше…«… К двадцати одному часу мы утратили двоих из шести (?) бывших клиентов „Фирмы Приключений“, а именно Филиппа Леруа и Мишеля Асани. Их трупы удалось идентифицировать с помощью привлеченных к работе людей Гауснера и Фреза…»— Филипп Леруа?! В Даулинге?! А как же тот, который был обнаружен с отрезанными кистями рук? Ну, записку от которого получил Ивон Фрез?— Ты прав, записка действительно была от Леруа, он так и подписался. И потом мы обнаружили его в Даулинге. А кто был с отрезанными кистями рук, я до сих пор не знаю…— Как же погиб Леруа?— В автомобильной катастрофе, — сказал Гард. — А Мишель Асани повесился у себя дома в ванной комнате. Конечно, со следами насилия: синяки на руках и на теле. Не хотел, наверное. Странгуляционная борозда была не ярко выражена, мы шли по следам этих типов и были на месте через пять минут, вынули Асани из петли, и он умер у нас на руках из-за необратимых изменений в мозгу и в легких, так и не приходя в сознание… И у него и у Леруа пальцы рук оперированы… Очень все глупо получилось.— Куда уж глупее! — подтвердил Честер. — Идти след в след и опоздать на минуты!— Увы, мы воспользовались твоим предложением, помнишь? Тот шахматист, который хотел обыграть Ласкера, повторяя его ходы. Так вот, ни одной партии он не выиграл, да будет тебе известно. Мы нашли конец заметки, там было сказано почему: потому, что он опаздывал ровно на один ход, которого ему не хватало для выигрыша, но было вполне достаточно для того, чтобы проигрывать. Тебе ясно, Фред? С нами получалось то же самое. Тот, кто отстает на ход, безнадежно проигрывает. Это закон. Надо опережать! И вот их осталось четверо, если не трое…«… Ночью, опередив людей Дорона, мы вышли на Билла Райта, но вновь потеряли его по собственной оплошности. Райт был убит в аптеке, принадлежащей некоему Жаку Бантье, торговцу наркотиками…»— Здесь слишком лаконично, — сказал Честер. — Кем убит? Почему? Тем более, если вам удалось обнаружить его раньше Дорона?— Я недооценил генерала, — ответил Гард. — И переоценил своих временных союзников, людей Фреза и Гауснера. Понимаешь, в группе, работающей против Райта, а если выразиться точнее, то «за» него, были два моих человека и один Гауснера, некий Рафаэль. То ли имя, то ли фамилия, то ли кличка — до сих пор не знаю. Собственно, этот Рафаэль и нашел Райта, и нашел довольно логично: Билл Райт был у них «специалистом» по наркотикам, и Рафаэль предположил, что, даже изменив обличье, он не изменит ремеслу и старым привычкам жить богато и расточительно. Это было попаданием в точку. Рафаэль связался с Христофором Гауснером и получил разрешение выйти на связь с аптекарем Жаком Бантье — он у них, как бы лучше выразится, резидент в Даулинге по наркотикам.— Они рискнули открыть тебе этого человека?! — воскликнул Честер.— В том-то и дело, что рискнули, и я поверил! Клюнул на удочку, развесил уши, никак не подстраховав операцию. Мне бы засомневаться! Впрочем, какое-то чутье, потому что внешних причин и оснований у меня решительно не было, все же заставило меня ввести в группу захвата сержанта Мартенса и к тому же самому возглавить операцию. Причем, если бы не Мартенс, эту историю тебе рассказывал бы сегодня инспектор Таратура со слов «очевидцев», а я вместо вечеринки попал бы в тот гроб, о котором говорил во время тоста, и ты бы шел за мной, делая вид, что не переживешь такую потерю.— Ты перестал реально мыслить, Дэвид, — сказал Фред. — Типичная старческая сентиментальность.— Ничего себе! Хороши сантименты, когда в тебя целят из пистолета, но выстрел друга звучит на мгновение раньше, чем выстрел врага! Другое дело, я несколько преувеличил твое возможное горе, но и это не сентиментальность, а всего лишь комплимент в адрес старого товарища.— Хорошо. Извини. Я слушаю. Итак, вы отправились, по-видимому, к аптекарю?— Да. Это было ночью, уже под утро. Нас было трое: Мартенс, Рафаэль и я.— А Таратура?— У него было другое задание, но об этом позже. Там все написано. — Гард кивнул на блокнот с дневниковой записью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32