"Нет, - сказал я во сне, - я забыл о ней",
и проснулся от звука своего собственного голоса. Взглянув вверх, в лучах лунного
света я увидел фигуру человека, которого я никогда не видел прежде ни в одном
из храмов. Он смотрел на меня ясным холодным взглядом, и издалека донеслось то,
что я принял за его голос.
"Следуй за мной".
Поднявшись с постели, я пошел в ночь вслед за немногословным проводником.
Высоко в небе стояла полная Луна, и все вокруг было наполнено ее сиянием. Вдалеке
стены храма, ближайшего к горе Алмаза, казались освещенными внутренним светом.
Туда-то и направлялся мой проводник. И вот мы подошли к широко открытой двери.
Стоило мне переступить порог, и я заметил, как одинокий, серый, блуждающий глаз
моего старого друга и со-ученика появился за мной в воздухе, глядя прямо мне в
душу, и я понял его выражение, как если бы он сказал мне:
"Галерея здесь".
Мы вошли, и, хотя все священники находились на местах, никто из них,
казалось, не заметил меня. Мы прошли через двор, пересекли залу, спустились вниз
проследовали длинным коридором, пока не попали в просторное и помещение без
крыши, куда вела лишь одна дверь. Лишь звезды сияли в небе, а потоки не только
лунного света смешивались со светом от Алмаза. Поэтому здесь не было тени, и
иной свет был не нужен. Когда бесшумная дверь мягко закрылась за нами, печальная
мелодия наполнила все вокруг. Но вот она оборвалась, и в тот же миг в одном месте
показалась тень, которая тут же была поглощена светом.
"Смотри внимательно, но ничего не трогай и ничего не бойся", - сказал мне мой
молчаливый чичероне. С этими словами он повернулся и оставил меня одного.
Но разве мог бы я сказать, что я остался один? Место наполнилось лицами. Они
находились вверху и внизу длинной залы; у пола, над ним, выше, вдоль стен, в самом
воздухе, повсюду за исключением одного ряда, но никто из них не двигался с места,
хотя все казались живыми. И время от времени странные стражи из элементального
мира перемещались здесь с места на место. Следили ли они за мной или за этими
лицами? Сначала я почувствовал, что они сследят за мной, так как, куда бы я не
перемещался, они искоса следили за мной; но через миинуту случилось нечто,
уверившее меня в том, что они следили за лицами.
Я стоял, глядя в лицо одного моего старинного друга приблизительно моего
возраста, которого направили в другую часть Острова, и это наполнило мое сердце
безотчетной грустью. Одно из любопытных элементальный созданий беззвучно
приблизилось к нему. В изумлении я даже напряг глаза, так как образ моего друга
начал явно меняться в цвете. Его выражение менялось с каждой секундой. Оно из
белого стало серым и желтым, потом снова серым, а затем неожиданно оно все
почернело, как будто быстро разлогалось. Потом снова зазвучала та же печальная
музыка, которую я уже слышал, входя в зал, а темный лик, казалось, отбрасил тень,
но ненадолго. Элементал набросился на теперь уже безжизненный образ, разорвал
его на части и одному ему известным способом развеял атомы и восстановил
яркость пространства. Но увы! Образ моего старого друга пропал, и я почувствовал
тяжелое, почти невыносимое, подобное отчаянию уныние.
Как только я свыкся с моим окружением, я стал время от времени ощущать
сладкую, но тихую музыку, которая, казалось, исходит от этих образов. Поэтому,
выбрав одно, я остановился перед ним и стал наблюдать. Образ был ярок и чист.
Его глаза сморели на меня полусознательно, как бы во сне. Да, иногда образ
становился чуть поярче, и в эти моменты я слышал приятную музыку. Это убедило
меня в том, что выражения окружавших меня лиц связаны с музыкой.
Но опасаясь, что меня позовут назад, я принялся внимательно рассматривать
коллекцию и обнаружил, что все мои со-ученики были представлены здесь, подобно
сотням других, которых я никогда не видел. Здесь были и образы всех чинов
священников, которых я видел на Острове. Однако, та же печальная музыка каждый
раз напоминала мне о том, как почернел образ моего друга. Я знал, что это означает,
что и другие образы чернеют и тут же уничтожаются заботливыми элементалами,
которые, как я видел краем глаза, набрасывались на них всякий раз, как только
звучала такая музыка. Это было подобно стенаниям ангелов, видящих еще одного
смертного, идущего на моральное самоубийство.
Мгновение спустя, передо мной появилось объяснение этой галереи. Здесь
находились живые образы всех учеников или священников ордена, основанного
Адептами Алмазной Горы. Эти одушевленные образы были связаны невидимыми
нитями с характерами тех, кого они представляли, и подобно телеграфу они
мгновенно записывали точное состояние сознания ученика; когда он терпел полную
неудачу, они становились черными и уничтожались, когда он преуспевал в духовной
жизни, степень их яркости или красота показывали его точное состояние. Когда я
пришел к таким заключениям, залу наполнили громкие и сильные звуки. Прямо
передо мной было прекрасное спокойное лицо; его сияние излучало свет вокруг него,
и я понял, что некий невидимый брат, - хорошо ли я его знал или не очень, - достиг
определенной высоты продвижения, соответствующей таким тонам. Именно в этот
момент вернулся мой проводник, и я обнаружил, что я нахожусь рядом с дверью; она
была открыта, и мы вышли вместе, следуя по тому же пути, которым пришли сюда.
Снаружи, по положению Луны, я определил, сколько времени я пробыл в галерее.
Молчание моего проводника указывало и мне хранить молчание, и он вернулся со
мной в ту комнату, из которой мы пришли. Там он остановился, посмотрел на меня,
и снова я услышал его вопрошающий, будто бы издалека, голос, как если бы он
сказал:
"Итак?"
В моем сознании возник вопрос: "Как созданы эти образы?". Ответ исходил как
бы от всего него, но не из губ:
"Ты не поймешь. Образы эти не сами личности, но, однако, они состоят из их
сознания и тел".
"Прав ли я был, думая, что они соединены с теми, кого изображают,
невидимыми нитями, по которым передается состояние личности?"
"Да, совершенно прав. И они никогда не ошибаются. День ото дня образы
изменяются в лучшую или худшую стороны. Стоит только ученику встать на этот
путь, как в зале появляется его образ; и нам не нужны ни шпионы, ни услужливые
ученики-доносчики, ни отчеты, ничего другое. Все записывается само собой. Нам
остается лишь наблюдать за образами, чтобы знать, продвигается ли ученик вперед
или назад".
"А эти любопытные элементалы, - подумал я, - наверное, питаются
почерневшими образами".
"Они убирают мусор. Они собирают и рассеивают разложившиеся и
вредоносные атомы, которые образовывали почерневший образ - им больше не
подобает оставаться в таком окружении".
"А музыка исходит от образов?"
"О, юноша, тебе еще многому надо научиться. Она исходила от них, но
принадлежит также всем другим душам. Она есть вибрация мыслей и духовной
жизни ученика: это музыка его благих дел и братской любви".
Затем мне пришла в голову сумасшедшая мысль: "Как может кто-нибудь, - если
это вообще возможно, - восстановить свой образ в галерее, если он один раз уже
почернел?"
Но моего проводника уже больше не было рядом со мной. Я услышал лишь
слабый шелестящий звук - и три далеких глубоких ноты, как если бы звонили в
большой бронзовый колокол!


КОЖА ЗЕМЛИ
(У.К. ДЖАДЖ под псевдонимом БРАЙЕНА КИННАВАНА)
Холодный материализм XIX века парализует чувство и убивает мистицизм.
Таким образом, он совершает двойное преступление, обедняя человека и мешая
многим классам чувствующих существ подниматься по лестнице, ведущей от Земли
к небу. Поэтому, рассказывая эти истории, я чувствую себя в безопасности под
защитой редактора журнала, для которого я пишу, так как, если бы люди знали, что
я верю в то, что умственный нигилизм века влияет на все разумные существа, и не
только на человека, моя жизнь вскоре стала бы тяжелым бременем. Наш век столь
полон невежества, что его даже не заботят даже тяжкие стоны, раздающиеся из
недр Матери-Земли. Его и не будет это заботить до тех пор, пока презрение к тому,
что он называет предрассудком, не вызовет его разрушения, но затем наступит иное
время, и придут иные люди.
Все было иначе на нашем Священном Острове несколько циклов тому назад.
В те времена то, что ныне мы считаем предрассудком, было знанием, которое сейчас
вытеснено дерзкой насмешкой, за исключением разве что эмпирической
классификации немногих фактов. Славное же наследие уступило место простому
признанию нашей ограниченности. Но я погружаюсь в прошлое и забуду о настоящем.
Семь месяцев минуло с того времени, когда, стоя в картинной галерее, я
увидел как появился и исчез образ дорогого мне друга, и теперь, утром того дня,
когда мне пришлось пройти около горы Алмаза, до меня дошла весть о том, каким
образом он предал свой долг, обуреваемый тщелавием и его неразлучным спутником
- сомнением.
Итак, в назначенный час я ждал посланца. И снова бледные полосы лунного
света проникали в комнату, освещая циферблат лунных часов, причудливо вделанных
в пол и в стены с помощью некоего химического состава, позволявших показывать
время только с помощью Луны света после полнолуния. Бледные и холодные знаки
на часах означали, что шел семнадцатый день ее цикла. Я стоял и смотрел на
циферблат, зачарованный символами, которые чертил серебряный свет, хотя я
наблюдал то же самое каждый месяц в течение многих лет. Но сейчас, когда я
смотрел на часы, я вдруг увидел новое знамение древнего магического искусства.
Иногда через пол плавно текли облака, а на них, казалось, покоится сама земля.
Такого я еще не видел прежде. Так было семь раз, как вдруг я почувствовал, что
рядом со мной стоит безмолвный посланник. Обернувшись, я увидел его, и тогда он
позвал меня в галерею.
"Знаком ли тебе этот образ?" - сказал он.
"Нет. Мне все кажется темным."
"Это знак того, что ты должен прийти в зал Земли за пределами галереи.
Внимательно посмотри на шар, вращающийся над облаками и скажи, что ты
видишь".
Казалось, эти слова слетели не с человеческих уст, а от того, что было вокруг
него, как если бы весь воздух был наполнен звуком. Но повинуясь, я пристально
вгляделся в изображение в указанном направлении и увидел, что поверхность
магического шара двигалась, а затем через него стали проходить мириады
маленьких существ.
"Пора, - раздались звуки, исходящие от того, что было вокруг бесстрастной
сущности, - это знак. Пойдем". И он повернулся. Я последовал за ним вверх к зданию
через галерею астральных образов, где в полной тишине сменялись лица и звучала
тихая музыка. Я бы задержался там, чтобы снова рассмотреть эти волшебные
образы, но, казалось, какая-то невидимая нить увлекала меня следом за моим
проводником. Когда мы приблизились к другому концу галереи, мои глаза не могли
различить ничего кроме глухой стены, посланник прошел через нее и исчез. Боясь
остановиться, не в состоянии сопротивляться влечению натянутой невидимой нити,
я подошел к стене. На мгновение я застыл и, затаив дыхание, прошел сквозь нее -
стена оказалась лишь облаком или паром - и очутился по ее другую сторону.
Обернувшись, в надежде все еще увидеть что-либо через эту нематериальную стену,
я обнаружил, что она совершенно непроницаема для глаз. Тут нить, тянувшая меня,
ослабла, так как мой проводник остановился. Подойдя к стене, я протянул руку, и
мои пальцы свободно прошли сквозь нее, или скорее исчезли в ней, ничего не
ощущая. Затем голос проводника произнес:
"Такова кожа Земли для тех, кто живет под ней". С этими словами он снова
прошел в дверь большого зала, в который последовал и я. Здесь все было наполнено
слабым, но стойким запахом земли. Я стол у входа, закрывшегося бесшумной
движущейся дверью, и мог видеть, что все вокруг за исключением того места, где
мы стояли, находилось в движении, как если бы мы видели большой глобус,
вращавшийся вокруг своей оси, и чувствовали каждое его движение.
Когда я присмотрелся, я увидел, что поверхность вращающейся массы покрыта
сонмом существ, двигающихся по кругу. Их движение и было причиной вращения.
И тут мне показалось, что крутящееся тело стало прозрачным и заполнилось теми
же существами изнутри. Они постоянно двигались от поверхности к центру по точно
определенным траекториям. Это был целый глобус, убедительно исполненный в
миниатюре, существа же на нем и внутри его двигались, направляемые некой
Сущностью, о чьем присутствии можно было догадаться только по лучам света.
Другие тоже не могли видеть ее, но исполняли его безмолвные приказания.
Эти крохотные существа были разнообразнейших цветов и форм: некоторые
внешне походили на человека, другие выглядели как цветки морских звезд, чьи
чистые краски насыщаются и бледнеют в ритме внутреннего пульсирующего света.
Но независимо от их формы, все они казались мимолетными, призрачными и легко
растворимыми. В своей истинной сути существа представляли собой энергетические
центры, ядра, вокруг которых то в одном виде, то в другом конденсировался свет,
что приводило к постоянному изменению их типа и формы. Некоторые были более
быстры и гармоничны в своих движениях, чем другие, и я понял, что первые были
более развитыми в иерархии Сущности. У них были большие орбиты, вокруг
которых вращались спутники. Таких систем было много, и все они повиновались
неуловимой внутренней Силе, которую я не мог распознать. Каждая система
существовала для блага всего остального: каждая приветствовала и поддерживала
всех, продвигавшихся вперед в гармонии, делом которой были труд и любовь. Их
задача, казалось, была двоякого рода: они помогали поддерживать вращение Земли
вокруг своей оси и, в то же время, направляли ее по орбите. Убыстрявшаяся
скорость их движения придавала им все большее великолепие и яркость, подводя
все ближе к более высокому развитию сознания, к разуму, осознавшему себя, и
любви. Процесс роста вызывали потаенную вспышку в металлах и рост всей подобно
тому, как искрометное прикосновение пламени порождает пламя.
Направляемые Невидимой Силой, повинуясь ей беспрекословно, (ибо
повиновение присуще их природе), они имели и тех, кто, благодаря великому
импульсу и возбуждению новых сил, привлекаемых ими и собирающихся вокруг них,
казалось, были готовы превратиться в некое более полное образование, более
высокое состояние разума и жизни. Но эти существа удерживались чем-то,
отличающимся от направляющей их Силы. Приглядевшись, я увидел в этом месте
работу противоположного влияния.
Орбита многих из этих покорных и прекрасных существ проходила насквозь,
через мистическую стену туда и обратно. Они выполняли свой долг как на земле,
так и под землей; преданное исполнение этих обязанностей являлось частью
эволюции в более высокой степени служения и форме. Часто этому препятствовало
зловредное влияние. Оно выглядело как темный туман, полный ядовитых испарений,
который при охлаждении лишался силы. Как только облака вплывали в зал, кольца
их принимали то одну, то другую форму изменчивых и зловещих образов, ненависти,
вожделения и гордыни. Многие из существ, соприкасаясь с ними, испытывали это
влияние, как отпечатки на их чувствительных сферах, придающие им ужасающее
сходство, сходство, которое они не в ссилах были стряхнуть с себя, становясь,
таким образом, тем же гибельным паром с измененными нестройными движениями.
Других ледяное прикосновение парализовывало. Иные становились настолько
отягощенными, что не могли помочь своим собратьям, работа их становилась
неустойчивой, а орбитальное движение замедлялось. Но все равно вся масса
продолжала вращаться подобно некоему великолепному созданию, бледнея и
накаляясь, пульсируя и замедляясь, сверкая огромным радужным сердцем, наполняя
пением мрак. Здесь пары были побеждены большей силой нежели та, что нарушала
гармонию, которая, собираясь и уплотняясь, душила яркие системы в своих
отвратительных объятиях, мешая их движению. Затем же оставляла их, когда они
падут парализованными, чтобы подкрасться к новым жертвам. И сквозь всю эту
странную картину прекрасной борьбы я видел неясные, подобные облакам, очертания
городов, населенных земными людьми, своих друзей, а также земные реки, горы и
деревья.
В моем сознании возник вопрос: "Почему земные города кажутся такими,
какими они предстают во сне?"
И тутже на стене появилась надпись, смысл которой звучал в каждой ее букве:
"Когда тебе показали элементальные существа, то люди Земли и их города
казались туманными потому, что твои мысли были направлены не на них.
1 2 3 4 5 6