А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И Рубрис тоже! Он мертв…
Глава 17
Имя Рубриса проникло сквозь пелену сна, заставив Монтану очнуться и протереть глаза. Розита, пытаясь успокоить его, принялась приговаривать, словно маленькому:
— Тут уже ничего не поделаешь, милый. Ничего… Бедный Матео! Он должен был когда-нибудь погибнуть…
Не обращая на нее внимания, Монтана одним прыжком вскочил на ноги.
Роблес сидел на камне, зажав рукой рану на груди и качая головой; по тыльной стороне его ладони продолжала медленно сочиться кровь. Кид, взяв парня за длинные волосы, заставил его поднять голову и посмотреть на себя.
— Что ты сказал про Рубриса?
— Он убит! — пробормотал мексиканец. — Убит….
— Ты лжешь! — воскликнул Кид. — Ты бросил Рубриса и бежал, как трусливый койот, но он все равно прорвался. Все Леррасы в мире вместе со своими наемниками не смогут убить его. Роблес, скажи правду! Ты же не видел, как Матео убили?
Роблес, все еще покачивая головой, отсутствующим взглядом блуждал по лицу Монтаны, словно никогда раньше не видел этого красивого, загорелого человека.
— Он мертв, — повторил разбойник. — Мертв, сеньор. И больше никогда не поведет нас в бой!
Монтана выпрямился. Затем сдернул с головы сомбреро, однако не в знак скорби по убитому, а просто в замешательстве. Свежий утренний ветерок холодил ему лицо. Мексиканцы с любопытством следили за ним. Гибель Рубриса была для них невосполнимой утратой, но этот высокий гринго — его близкий друг. В горах и по сей день слагали легенды о долгом соперничестве Монтаны и Рубриса, закончившемся дружбой; забравшись на высокогорное плато, можно было услышать, как овечьи пастухи распевают о ней баллады, в которых говорилось, что, несмотря ни на что, каждый из них готов был отдать жизнь ради другого.
И вот теперь разбойники наблюдали, как побледнел Монтана, как крепко он стиснул челюсти, будто готовился к удару. Но только и всего.
— Сними рубаху, Роблес, — велел Кид.
— Не стоит, сеньор. Я умираю. Вместе с кровью из меня вытекает сама жизнь.
Не слушая его, Монтана взялся за ворот его рубашки и, сильно дернув, стянул ее с парня, руки раненого вывалились из рукавов словно безжизненные плети. Теперь он сидел обнаженным до пояса. Пастух подошел поближе и, пожав плечами, перекрестился. Теперь он своими глазами увидел, чего стоит свобода, которой он так восхищался.
Монтана приподнял раненого и положил на спину, затем, скрестив ноги, уселся рядом. Пуля задела грудь Роблеса, срикошетив в сторону; она прошла поверх ребер, оставив за собой длинный рваный след, из которого сочилась кровь.
— Мария! — позвал Кид.
Старуха подошла и осмотрела рану.
— Тут нужен священник, а не я, — сказала она.
— Достань из своего мешка нитки и иголку, — велел ей Кид, — и сшей края раны как можно крепче, чтобы он не истек кровью… Принесите мне бренди и подложите ему под голову седло и попону… Ты слышишь меня, Роблес? Твоя рана оказалась обыкновенной царапиной.
— Но она зацепила меня за самое сердце, — возразил Роблес.
— Вовсе нет. Если в тебе осталось хоть немного мужества, то ты еще поживешь. На, хлебни-ка бренди. Ты готова, Мария? Тогда начинай. Втыкай иголку поглубже… стягивай края раны. Вот так. Хлебни еще, Роблес. Ага, в тебе еще есть порох!
Роблес крепко стискивал зубы, когда игла снова и снова пронзала его плоть. Лицо разбойника посерело от боли. Несмотря на утреннюю прохладу, на нем выступили крупные капли пота.
— Думай о чем-нибудь другом, — посоветовал Монтана. — А то, если будешь сжимать зубы с такой силой, потеряешь сознание. Давай немного поговорим. Расскажи мне о Рубрисе.
— В темноте… — начал Роблес. — Мы ехали в темноте… Где-то светила луна… но там, где мы находились, было темно. В ущелье… Выл ветер… Лошади прижимались к скале, и эхо разносило стук их копыт. Как мы могли забыть о том, другом каньоне, с запада? Топот конских копыт заглушал все остальное; от него заложило наши уши… А потом я увидел, как они вылетели из западного ущелья и хлынули на нас лавиной. На мгновение луна осветила их. Во главе всадников я успел разглядеть жандарма, Бенито Халиску, а рядом с ним — красавчика дона Эмилиано. И тут ураганом засвистели пули… О Господи! У них были многозарядные ружья. Для прицельной стрельбы было слишком темно, но они палили не переставая. Их было двадцать против нас четверых… Первым залпом они смели нас. Меня в грудь словно мул лягнул. Я свалился с этого проклятого мустанга. Потом поднялся, голова моя шла кругом. Я видел, как Рубрис соскочил с убитого жеребца; слышал его голос, гремящий как водопад… Ох-хо, как тяжело вспоминать! Но тут Рубрис опять упал… Я видел, как на него наехал Халиска, и как только тот снова поднялся, сбил его с ног.
— Халиска сбил его с ног? — весь подавшись вперед, словно впитывая в себя каждое слово, повторил Монтана. — Продолжай, дружище!
— Мимо меня пробежала лошадь. Сбоку у нее болтались поводья, я ухватился за них. Меня рывком сдернуло с места и потащило. Оказавшись в тени больших валунов, лошадь остановилась. Я вскарабкался в седло. Удаляясь, слышал, как вдогонку палили ружья, но потом перестали. Они все посходили с ума от радости, требуя смерти Рубриса.
— Словно стервятники! — подсказал Монтана.
— Да… да… стервятники! — прохрипел Роблес.
— Вильяхен! — позвал Кид.
Тонкий словно лезвие ножа разбойник, сразу же возник перед ним. Опустившись на колени, посмотрел на Роблеса, потом на Кида.
— Куда ты теперь направишься, Вильяхен? — спросил Монтана.
— Как можно дальше отсюда. В Мексике хватает мест, куда можно податься. Мы потеряли нашего вожака, сеньор. А когда нет наседки, то ястреб очень скоро добирается и до цыплят.
— У вас есть я, — возразил Кид.
— Вы! — воскликнул Вильяхен. — И вы согласны стать во главе банды, сеньор?
— Ты последуешь за мной, Вильяхен?
— До самых врат ада и даже дальше, сеньор!
— Паредон, а ты?
— Не такой я дурак, чтобы отказываться от службы под вашим началом.
— Передайте всем остальным, кого сможете найти. Пусть собираются здесь, на этом месте. Теперь насчет Роблеса. Вильяхен, ты будешь ухаживать за ним. Ты, Мария, и ты, Розита, все трое. Пошли ребят, Ороско, сообщить всем людям Рубриса, чтобы собирались здесь.
— А ты куда? — полюбопытствовала Розита.
Кид посмотрел на нее невидящими глазами:
— Мне нужно еще кое-что сделать.
— Я знаю, что у тебя на уме, — заявила она. — Ты собираешься преследовать Халиску; тебе просто не терпится сунуть голову в петлю. Какой же ты глупец, милый! Думаешь, Халиска не ждет тебя? Если он едва не перехитрил тебя при освобождении старой Марии, то неужели не догадается, что ты не замедлишь явиться ради Матео Рубриса? Да он уже сидит и облизывается, предвкушая встречу с тобой!
— Хулио, приведи моего коня, — приказал Кид.
Меркадо не мешкая подвел к нему рослого, узкогрудого и легконогого Эль-Капитана.
— Если ты едешь, я с тобой! — воскликнула Розита, бросаясь к своей невысокой буланой кобыле.
— Вильяхен, задержи ее, — велел Кид.
Тот, словно гончая, кинулся наперерез. Розита выхватила нож и в ярости бросилась на него, но Вильяхен успел перехватить ее руки. Нож упал на землю.
— Прошу прощения, сеньорита, — ухмыльнулся он, — но я лишь выполняю приказ.
— Ах ты, стервятник, питающийся падалью! Паршивый сын слепого койота! — разразилась бранью Розита. — Отпусти меня сейчас же, слышишь?
— Ради Бога, сеньорита! Вы же слышали, что он приказал.
— Милый! Он хочет убить меня. Он ломает мне руки! — запричитала девушка.
Кид отряхнул сомбреро и быстрым движением разгладил смявшиеся поля. Надев его на голову, поправил бахрому роскошного пояса:
— Потерпи, Розита! День-другой — и я вернусь к тебе. Не спускай с нее глаз, Вильяхен! Если она убежит из лагеря, не жди от меня ничего хорошего… Прощайте все… Прощай, Розита!
Танцовщица в ярости закричала и попыталась укусить Вильяхена за руку. Тот стал браниться, и между ними снова завязалась борьба.
Бежавший рядом с конем Монтаны Меркадо кричал:
— Позвольте мне с вами, сеньор! Возьмите меня с собой, а то я изведусь от беспокойства!
— Если сумеешь догнать меня, то давай, — бросил Кид. — Если не отстанешь от Эль-Капитана, то — за мной!
И Монтана послал длинноногого жеребца галопом вниз, в ущелье.
Глава 18
Дон Эмилиано торжествовал. Правда, его помолвка — дело почти столь же серьезное, как и сама женитьба, — не состоялась, да и дон Томас был более чем раздосадован визитом Эль-Кида, который к тому же ушел безнаказанным, но даже несмотря на это, Лопес считал, что день выдался необыкновенно удачным. Еще бы! Ведь ему удалось захватить разбойника, который мог оказаться не кем иным, как самим Матео Рубрисом.
И хотя операция по преследованию бандитов была возглавлена Халиской, он, Эмилиано Лопес, тоже участвовал в ней, командуя всадниками Лерраса, так что теперь никто не мог бы умалить заслуженной им славы. Сердце дона Эмилиано трепетало от радости. Глядя на серебристые струи фонтана, взмывавшие вверх из темноты патио и веером рассыпавшиеся в лунном свете, он воображал, будто фонтан олицетворяет его душу, которая возносилась к небесам на крыльях радости. Хотя тихое журчание воды мало походило на победное звучание фанфар.
Отведя взгляд в сторону, дон Эмилиано увидел в полутьме неясный силуэт Доротеи, одетой во все белое. В патио было душно. Звуки фонтана навевали мысли о прохладе, однако вечер от этого не становился свежее. Фонари, подвешенные под арками окаймлявшей патио колоннады, горели неярким светом. Откуда-то издалека доносилась незамысловатая мелодия, наигрываемая на струнах нескольких гитар, которым вторили удивительно красивые голоса. Однако это пение звучало не громче журчания фонтана. Из дома не было слышно ни звука. Когда господа отдыхали в патио, то какой-нибудь неуклюжий слуга мог запросто поплатиться собственной шкурой лишь за то, что уронил медный котел на кухне или по неосторожности громко хлопнул дверью. Для чуткого слуха домочадцев Лерраса даже отдаленное жалобное блеяние скота казалось оскорбительно громким, нарушавшим покой владельца имения.
Глаза дона Эмилиано не упускали ничего: ни звезд на небе, ни прекрасной Доротеи, ни расхаживающего по дворику возбужденного дона Томаса, который то и дело восклицал:
— Просто чудеса!.. Гринго, разбойник… И вдруг не взял никаких драгоценностей! Ты меня слушаешь, Доротея?
— Слушаю, отец.
— Тогда почему молчишь? Там были ожерелья, кольца, браслеты, серьги… Только то, что было на тебе, сделало бы его богачом.
— Я своими руками отдавала ему эти побрякушки.
— Не хватало только, чтобы это животное принялось срывать их с тебя! И потом…
Но тут Доротея тихонько засмеялась.
Задиристо выставив вперед острую бороденку, дон Томас остановился как вкопанный.
— Что было потом? — повысив голос, полюбопытствовал он.
— А потом он надел все на место — кольца на пальцы, серьги в уши.
— Доротея! — воскликнул дон Эмилиано, все самодовольство которого словно сдуло ветром.
— Он действовал очень деликатно, — продолжала девушка. — Надел мне браслет на запястье так, как это сделал бы, ну, скажем, ювелир! Когда надевал мне на шею ожерелье, то сначала убедился, что самый большой камень находится посередине, на своем месте. Вряд ли кто еще мог быть таким галантным.
— Что еще? — потребовал дон Томас.
— Что еще? Ну, прикурил мне цигарку.
— Проклятие! — взорвался дон Томас. — Доротея!
Девушка встала.
— Куда ты собралась? — остановил ее отец.
— К себе.
— Я желаю, чтобы ты оставалась здесь.
— Но это невозможно, ты так несдержан.
— А что прикажешь мне делать? Как я должен все это понимать?
— Да, — подавшись вперед, подхватил дон Эмилиано, — как мы должны все это понимать?
— А так, что Эль-Кид не произнес ни одного бранного слова. А только изысканные испанские выражения, самые поэтические выражения, Эмилиано.
— Надо же, ушел и не взял ничего!.. — повторил дон Томас. — Ты что, хочешь свести меня с ума, Доротея?
— А как он мог еще поступить? — отозвалась девушка. — Ведь он пришел за Марией Меркадо и, как видишь, увел ее.
— Тысяча чертей! — взревел Леррас. — При чем тут Мария Меркадо? Какое отношение она имеет к драгоценностям?
— Он не мог одновременно получить и то и другое. Ему пришлось заключить со мной сделку, а мне — показать ему подземный ход.
— Но что помешало этому грубому животному заткнуть тебе рот и забрать весь ларец?
— Что помешало? — переспросила девушка. — Ты, наверное, забыл песню, которую знают даже пеоны, — слово Эль-Кида дороже золота. К тому же он вовсе не грубое животное.
Дон Эмилиано натянуто хохотнул.
— Мне кажется, ты слегка влюблена в него, Доротея, — хихикнул он.
— Эмилиано! — вмешался дон Томас. — Временами ты говоришь на редкость глупые вещи.
— Прошу прощения, дон Томас.
— Ну ладно! Что случилось, то случилось. Но как бы там ни было, он скрылся вместе со старухой. Когда я подумаю, чем он мог набить себе карманы и что выбрал взамен… Мула, груженного старой каргой! — пробормотал дон Томас.
— Вот на что он способен ради друга, — договорила Доротея.
— Какого еще друга?
— Хулио Меркадо.
— Какой он ему друг? Ничтожный пеон.
— Ну, тогда он освободил Марию Меркадо из-за любви!
— Вот еще! — фыркнул дон Томас.
— Если не для собственного удовольствия, то тогда чтобы порадовать Хулио Меркадо, — продолжала девушка. — Или Эль-Кид из тех, кто способен рисковать собой просто так?
— Он гринго и собака, а у гринго один бог — деньги! — заявил дон Томас.
Под арками колоннады послышались шаги и голос Бенито Халиски известил:
— Сеньор Леррас, этот человек пришел в себя.
— Какой еще человек? — переспросил владелец поместья.
— Рубрис, сеньор.
— Рубрис? А вы уверены, что это Рубрис?
— Почти уверен, сеньор.
— Он может идти сам?
— Он настолько оправился, что вполне способен удрать в горы. Вот еще почему я полагаю, что это и есть тот самый Рубрис.
— Тогда давайте его сюда.
Поклонившись, Халиска исчез.
— Теперь можешь отправляться к себе, Доротея, — заявил Леррас.
— Но я хочу остаться и посмотреть на него, — возразила она.
— Зачем? Это же настоящий зверь, разбойник.
— Он герой, которого пеоны воспевают в своих песнях.
— В каких еще песнях?
— Во всяких. А самая известная из них — о Рубрисе и Эль-Киде.
— Есть даже такая?
— Ее поют пеоны и пастухи в горах. Может, ты слышал? Там есть такие строки:
Будь начеку, о Рубрис! Не спи, хозяин гор!
Он идет на тебя; он — как горный лев:
Его поступь не слышно в ночи,
А глаза светят желтым огнем…
Кто там рядом с тобой? Этот сокол — твой сын?
Оглянись, то Эль-Кид за спиною!
Он возник из ночи и опять в ней исчез,
Уводя за собою и сына…
Кони мчат, кони мчат, кони мчат все быстрей,
Словно вихрем несутся на север.
Рубрис, Рубрис, что ж пули твои не берут беглеца?
Или впрямь они любят Эль-Кида?
Неужель его любят за глаз синеву?
Иль быть может, за крепкие плечи?
Или ловкие сильные руки?
Иль бесстрашное сердце героя?
— Ну все, достаточно! — оборвал дочь дон Томас. — И где ты только наслушалась всякой ерунды о бандитах и гринго?
— Если ты откроешь уши, то сам услышишь эти песни где угодно.
— Стану я слушать, что там бормочут эти презренные пеоны. Однако, насколько мне известно, Эль-Кид и Рубрис — кровные братья?
— Да, но они побратались уже потом, после долгого соперничества. Сначала оба убедились, что в жилах каждого течет настоящая кровь — красная, а не голубая, отец.
— Что ты хочешь этим сказать, Доротея? О чем ты?
— Да так, ни о чем. Просто пересказываю тебе слова песни. Вот еще, например:
Это Эль-Кид идет! Эль-Кид идет!
Я видела его там, на горе.
Ветер ночной прошептал мне о нем;
Койот затаился в норе;
Волки воют в долинах;
И сердце мое взвилось
Как конь на дыбы
И от счастья поет, потому что…
— Все, хватит! — снова оборвал Доротею отец. — Я запрещаю тебе слушать эти дурацкие песенки, такие же низкие и грязные, как пыль под ногами…
— Тогда мне придется затыкать уши! — капризно огрызнулась девушка.
— А вот и он! — воскликнул дон Эмилиано, вскакивая с кресла.
Первыми в патио вошли с полдюжины самых отборных телохранителей Лерраса, вооруженные до зубов. Их грудь дважды перекрещивали патронташи, в руках, как у солдат, были ружья, а на поясе у каждого висело по револьверу. Вся эта сдвоенная шеренга прошла внутрь патио, за нею появились еще двое стражников, которые подталкивали вперед мужчину. Этот был невысокий приземистый человек с плечами атлета, неуклюже, по-медвежьи ступавший на косолапых ногах. От всего его облика веяло какой-то нечеловеческой силой.
Кисти пленного сковывала двойная цепь; за собой он волочил тяжелый свинцовый шар, также прикованный к ноге цепью. За ним следовали еще с полдюжины стражников, среди которых находился и Бенито Халиска.
— Ну вот, ты и увидела это чудовище, — сказал дон Эмилиано. — А теперь тебе лучше уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22