Она не привыкла выпивать среди дня два больших стакана вина. – В них полно хлеба, – добавила она.
– Нет, -возразил Август. -Это секретный луч англичан. Кто-то в Лондоне поворачивает выключатель, и все сосиски в Руре трескаются от конца до конца.
Анна-Луиза внимательно посмотрела на Августа: она еще не привыкла к тому, что он может шутить и поддразнивать ее. Затем она рассмеялась и над его выдумкой и от переполнявшего ее счастья. Это был замечательный смех.
Она смеялась и тогда, когда они выходили из ресторана через бар. Несколько инженеров приветливо помахали ей рукой, и она послала им воздушный поцелуй.
– Это друзья маленького Ганса, – объяснила она. – На прошлой неделе они прокатили его на большом кране. Ему очень понравилось. Ганса все любят, Август.
Не успели они пройти по улице несколько шагов, как кто-то окликнул Августа. На противоположной стороне улицы стоял серый автофургон, на борту которого краской было выведено: «Герхард Белль». За рулем сидел сам Герд. Он вышел из машины и направился в их сторону.
Герд Белль четыре года назад овдовел. Это был жизнерадостный человек низкого роста, с длинными руками и очень широкими сильными кистями, что в совокупности делало его похожим на смеющуюся лысую гориллу. Герд ничего не предпринимал, чтобы скрыть это сходство, и поэтому, когда он, выпив несколько рюмок шнапса, случалось, резко шарахался в сторону у фонарного столба, многие прохожие, осторожно пробиравшиеся по затемненной улице, страшно пугались его. Правда, чаще всего это были приезжие, потому что местные уже успели привыкнуть к внешности Герда.
После особенно крупных воздушных налетов на рурские города Герд стал ездить на своем фургоне в разрушенные бомбардировками районы и оказывать там посильную помощь пострадавшим. Иногда, сидя в баре, он рассказывал жуткие истории о том, какие картины довелось ему увидеть, а находившиеся в баре инженеры дополняли его своими рассказами.
– Август, – сказал он, подойдя к ним, – а я ищу тебя. Заглянул к тебе домой, надеясь выпить чашечку настоящего кофе.
– А мы все утро ходили по магазинам.
– О, с покупками можно и подождать. Я не знал, что ты вместе с Анной-Луизой.
– Мы собираемся вступить в брак, герр Белль, – радостно сказала Анна-Луиза.
На лице двоюродного брата Августа появилось такое удивление, что и Анна-Луиза, и сам Август не удержались от смеха.
– Неужели это так страшно? – спросила АннаЛуиза.
– О, это замечательная новость! – воскликнул Герд Белль.
– Мне через час надо отправляться в часть, – сказал Август. -Но сначала нам надо купить кольцо, а потом я должен написать письмо родителям Анны-Луизы.
– Ну, тогда я не смею задерживать вас, – проговорил Герд и сердечно пожал Августу руку. – Будь счастлив, Август, и вы, Анна-Луиза, тоже будьте счастливы. В войну на такое счастье мало кто может рассчитывать.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Прошла первая половина дня. Все самолеты на аэродроме Уорли-Фен были готовы, рапортички ежедневного осмотра машин завизированы. Гул от летающих по кругу бомбардировщиков не смолкал с самого раннего утра. «Скрипучая дверь» получила зеленый сигнал с команднодиспетчерского пункта, и Ламберт двинул рычаги сектора газа вперед так же плавно, как он делал это тысячу раз прежде. Сзади на плечо Ламберта слегка опирался молодой Бэттерсби, как бы напоминая этим командиру, что он на месте и готов действовать. Ламберт быстро поднял хвост самолета. Как только пять тысяч лошадиных сил начали захватывать воздух, спинка сиденья сильно надавила на спину, и Ламберт, как всегда, почувствовал от этого приятное возбуждение. Бэттерсби, подсунув руку под руку командира, принял рычаги сектора газа на себя. В этот момент Ламберту были нужны обе руки, чтобы Отвести назад штурвал и заставить темный нос самолета подняться и медленно пересечь линию горизонта. Ламберт нажал на педали управления рулем направления, потому что Бэттерсби недостаточно сильно нажимал вперед на рычаги управления двигателями левого борта.
Коэн выкрикивал показания указателя скорости, установленного около штурманского столика:
– Девяносто пять! Сто! Сто пять!
В этот момент «скрипучая дверь» неожиданно оторвалась от земли. Линия горизонта качнулась и быстро пошла вниз, словно падающий обруч, нос самолета слегка опустился, и «ланкастер» принял нормальное полетное положение.
– Сделаем один круг, – сказал Ламберт. Этим он давал знать Коэну, что тому не нужно вести прокладку и определять место самолета во время этого короткого пробного ночного полета.
Бортрадист Джимми Гримм сгорбился над своим столиком под кронштейнами с радиоаппаратурой. Его лицо расплылось в улыбке. Он проверял работу передатчика, передавая условный сигнал. Ламберт начал плавно поворачивать. Зеленая сельская местность под накренившимся крылом медленно наклонилась вперед, словно ярко раскрашенная глубокая детская миска.
– Впереди еще один «ланкастер», – доложил Дигби.
Это был бомбардировщик из другой эскадрильи, в Ламберт посмотрел на него в воздухе так, будто никогда раньше не видел такого самолета. Это была очень сложная машина – все ее тридцать тонн. Она состояла более чем из пятидесяти пяти тысяч отдельных частей. Общая протяженность электрической проводки на ней составляла три мили, ее генераторы могли бы осветить большой отель. Мощности ее гидравлической системы было бы вполне достаточно, чтобы поднять крупный мост. Мощный радиопередатчик мог бы связаться с любым городом в самом отдаленном уголке Европы, запас топлива позволил бы долететь до этого города, а бомбового груза хватило бы, чтобы разрушить его.
Ламберт уменьшил скорость полета. Он отрегулировал ее так, чтобы расстояние до впереди идущего «ланкастера» сокращалось медленно, дюйм за дюймом. Таким ли увидит его самолет летчик истребителя, прежде чем нажать гашетку и разнести его на мелкие частицы? Сегодняшней ночью?
В самолетном переговорном устройстве раздался голос Ламберта. Он опрашивал каждого члена экипажа, в порядке ли обслуживаемое им оборудование и вооружение. Чтобы ответить, Коэн прижал маску ко рту. Во время первых двух вылетов его начинало рвать еще до того, как самолет пересекал береговую черту Англии. Помимо испытанного им унижения, это приводило к тому, что «скрипучей двери» приходилось терять столь важную для нее высоту, чтобы предоставить возможность Коэну все вытравить и обтереться, прежде чем вновь надеть кислородную маску для оставшейся части полета. Сейчас он снова почувствовал этот противный запах блевотины, который сохранился на лицевой маске и опять напомнил ему об опасности быть слишком чувствительным, мнительным и впечатлительным. Чтобы отвлечься, он посмотрел на самую верхнюю карту и начал перечислять про себя порты на побережье Ла-Манша. Затем Коэн включил свой микрофон.
– Бэттерс, – спросил он неожиданно, – в каком подразделении был твой брат в Дюнкерке?
Некоторое время на его вопрос никто не отвечал. Коэн уже хотел повторить вопрос, но в этот момент Бэттерсби ответил.
– Боюсь, что я это выдумал, – сказал он. – Мой брат на такой работе, что освобожден от призыва. На электрической подстанции. – В переговорном устройстве наступила напряженная тишина, потом Бэттерсби озабоченно спросил: – Уж не думаешь ли ты сказать об этом мистеру Суиту?
– Нет, не скажу, – ответил Коэн.
Высоко над собой Ламберт увидел тонкий инверсионный след. Оставляющий его самолет казался малюсеньким пятнышком.
– Смотри, как он идет! – заметил Коэн.
– Это самолет разведки погоды. Летит посмотреть, какая погода в районе нашей цели, – сказал Дигби.
Все посмотрели вверх на движущуюся точку.
– На такой высоте, – заметил Ламберт, – его никогда не собьют.
Если бы капитана Суита спросили, каковы его наиболее примечательные способности, пилотирование бомбардировщика вовсе не оказалось бы где-то в начале списка. Равным образом (и это удивило бы его друзей летчиков еще больше) Суит вовсе не претендовал на положение популярного среди подчиненных командира. По его мнению, он отлично справился бы с обязанностями человека, которому поручили бы стратегическое планирование действий авиации. Некоторые из его юношеских честолюбивых замыслов так и не осуществились – например, желание иметь рост не меньше шести футов, – однако от желания быть стратегом Суит еще не отказался. Война, решил Суит, будет продолжаться, по меньшей мере, еще десять лет, и времени для осуществления этого замысла вполне достаточно: два цикла вылетов на бомбардировщиках, крест «За летные заслуги» и пряжка на орденской ленте, а затем работа в высшем штабе.
Суит выпил пару стопок виски в баре офицерской столовой и подошел к полковнику.
– Все в одиночестве, сэр? – спросил он. – Кажется, я уже надоедал вам по поводу сбора средств на рождественский праздник для деревенских детей?
– Привет, Суит, – ответил полковник. – Да, на прошлой неделе вы уже получили от меня целый фунт.
– Да-да, сэр.
– Ну как, в субботу ваша команда собьет спесь с этих ребят из Бестериджа, а?
– Думаю, что собьет, сэр. Однако должен сообщить вам, что старший сержант Ламберт намерен поехать в Лондон. Я, признаться, рассчитывал на него, но он говорит, что не любит играть за воздушные силы.
– Это плохо, но я уверен, Суит, вы все равно выиграете. Во всяком случае, я поставил десять шиллингов на вашу команду. – Они оба засмеялись. -Если ваша команда выиграет в субботу, то командир авиагруппы, вероятно, пригласит вас на обед.
– Да, я слышал об этом.
– И у вас будет возможность поделиться с ним вашими теориями о штабном планировании и о стратегии, – добавил полковник, ухмыльнувшись.
Суит скромно наклонил голову.
– Вы же сейчас командир отряда, Суит, – продолжал полковник. – О том, как командовать подразделением, вам теперь уже кое-что известно, правда?
– Именно кое-что, – согласился Суит. – Но должен признаться, я не имел ни малейшего представления о том, сколько нужно исписать бумаги для того, чтобы поднять самолет в воздух.
На лице полковника на какое-то мгновение появилась ироническая улыбка.
– Теперь, дружище, вы узнаете, где и как в действительности ведется настоящая война.
Суит ответил полковнику улыбкой, чтобы показать, насколько он разделяет его презрение к кабинетным воякам.
– Особенно если учесть, что наши ребята стремятся как можно скорее схватиться с этими проклятыми немецкими варварами, сэр.
– Вот именно! – возбужденно воскликнул полковник. – Меня взяли на службу, чтобы убивать немцев, и, видит бог, моя эскадрилья уничтожит этих варваров больше, чем любая другая эскадрилья в наших военновоздушных силах!
– Да, сэр, – согласился Суит. – По поводу уничтожения этих варваров, сэр… Есть у нас летчик, чертовски хороший парень, опытный, имеет награды и всякие поощрения, отличный сержант… И вот он заявил мне, что считает наши бомбардировки не чем иным, как намеренным убийством семей рабочего класса.
– Не иначе как представитель «пятой колонны»! Этот летчик в моей эскадрилье, вы говорите?
– Старший сержант Ламберт, сэр. Может быть, это просто из-за нервного расстройства?
Выражение лица полковника быстро изменилось.
– Ламберт, вы говорите? А у него ведь неплохая служебная аттестация, не так ли? Конечно, мы должны отдать должное русским, Суит. Они показали себя недавно отличными солдатами. Битва под Сталинградом может стать переломной во всей войне.
– Я только подумал, сэр… зная ваши взгляды на уничтожение немцев…
– Вы поступили совершенно правильно, дружище. Я займусь этим. Если Ламберт начинает нервничать и не хочет убивать немцев, то лучше направить его чистить сортиры.
– Между прочим, сэр, вы, наверное, слышали о той маленьком эксперименте, который я провожу на одной из хвостовых турелей?
– Да, в общем-то мне известно об этом… А в чем там, собственно, дело?
– Видите ли, сэр, однажды утром, когда я открыл окно, чтобы лучше видеть, мне пришла в голову идея…
В Англии ночью гремели грозы, а утром светило солнце. В Кронсдейке, над которым только что прошел холодный фронт, небо было голубым и солнце согревало сырую траву.
Унтер-офицер Гиммель устроился на сиденье летчика своего Ю-88. Солнце уже в течение нескольких часов прогревало металлический фюзеляж, поэтому и сиденье, и рычаги управления были горячими, а запах бензина бил в нос так же, как подогретое вино. Оказаться хоть на какое-то время одному было просто удовольствием; если не считать голосов членов команды наземного технического обслуживания, занятой предполетным осмотром, тишина была как на сельском кладбище.
Однако вскоре мирную тишину разорвал звук запущенных двигателей. «Юнкерс» с лейтенантом Кокке на сиденье летчика также готовился к пробному полету. Он рулил позади барака для дежурных экипажей, где летчики проводили большую часть своего времени. Около барака на солнышке загорали больше десятка экипажей самолетов, уже совершивших пробные полеты. Многие летчики были моложе Гиммеля, и только некоторые служили в люфтваффе столько же, сколько и он. Одни, сняв рубашки, дремали в шезлонгах, двое играли в шахматы, а остальные, растянувшись прямо на влажной траве, спорили о двигателях и девушках, о продвижении по службе и наградах.
Неожиданно раздался громкий выстрел из пушки, и прозрачное облако синеватого дыма появилось в том месте, где оружейные мастера пристреливали пушки на самолете Левенгерца. Кто-то сострил, и Гиммель увидел, как все летчики рассмеялись. Длительное ожидание ночного времени усиливало в людях напряжение, поэтому Гиммель всегда старался производить пробный вылет как можно позднее.
Гиммель полностью сдвинул крышку фонаря кабины и крикнул вниз главному механику:
– Вы не видели моего оператора радиолокационной станции?
– Нет, не видел. Он, наверное, все еще разговаривает со связистом.
В это время из барака вышел человек в летном костюме, желтом спасательном жилете и с парашютом, но, присмотревшись к нему, Гиммель понял, что это не оператор, которого он ждал. На некоторое время шедший человек скрылся за хвостом другого «юнкерса». Когда же он снова появился, все узнали в нем Левенгерца. Даже для пробных полетов Левенгерц всегда надевал на себя все летное снаряжение.
Гиммель видел через люк, как Левенгерц подошел к его самолету и стал подниматься по металлической Лестнице. Открылся мягкий внутренний люк, и в нем на уровне пола кабины позади Гиммеля появилась голова Левенгерца.
– Я полечу с вами, – сказал он.
Один из членов обслуживающей команды передал через люк планшет Левенгерца. Гиммель кивнул в знак согласия и обменялся страдальческим взглядом с главным механиком на земле. Левенгерц же тем временем уселся на сиденье оператора радиолокационной станции позади Гиммеля и застегнул привязные ремни.
Гиммель нажал кнопку стартера. Из выхлопных патрубков вырвалось яркое синеватое пламя. Раздался оглушительный рев двигателей. Гиммель еще раз осмотрел кабину. Приборы в ней были окрашены в условные цвета: желтый для топлива, коричневый для масла, синий для воздуха. Все приборы давали нормальные показания, но Гиммель тем не менее был чем-то озабочен.
Он застегнул кислородную маску и поправил ларингофон.
– Летчик – оператору радиолокационной станции, – сказал Гиммель смущенно. – Все в порядке?
– Все в порядке, – ответил Левенгерц.
– «Кошка-четыре» – диспетчерской службе: прошу разрешения на взлет.
Диспетчер дал «добро», затем добавил:
– Идите курсом девяносто, отработка перехвата. Рандеву на двух тысячах метров, координаты «Гейнц-Мариядевять».
Самолет постепенно набирал высоту, идя в восточном направлении. Гиммель вытащил из летного сапога карту.
– Делен, – произнес Левенгерц еще до того, как Гиммель развернул карту.
Взглянув на девятый квадрат сетки, Гиммель убедился, что Левенгерц прав: это был Делен. Гиммель довольно улыбнулся: большой самолет шел отлично.
Затем он сделал плавный вираж и взял курс на север, в направлении моря. Вскоре под ними появилась вода, на которой виднелись тени от редких разорванных облаков. Иногда же «юнкерс» попадал в довольно большие скопления слоисто-кучевых облаков, так что на какой-то момент скрывался весь самолет.
Пролетев несколько миль, они увидели прибрежный конвой. Самолет в этот момент находился на небольшой высоте, и на палубах можно было разглядеть двигающихся людей, а дым из труб некоторых старых угольных судов поднимался почти до самого самолета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Нет, -возразил Август. -Это секретный луч англичан. Кто-то в Лондоне поворачивает выключатель, и все сосиски в Руре трескаются от конца до конца.
Анна-Луиза внимательно посмотрела на Августа: она еще не привыкла к тому, что он может шутить и поддразнивать ее. Затем она рассмеялась и над его выдумкой и от переполнявшего ее счастья. Это был замечательный смех.
Она смеялась и тогда, когда они выходили из ресторана через бар. Несколько инженеров приветливо помахали ей рукой, и она послала им воздушный поцелуй.
– Это друзья маленького Ганса, – объяснила она. – На прошлой неделе они прокатили его на большом кране. Ему очень понравилось. Ганса все любят, Август.
Не успели они пройти по улице несколько шагов, как кто-то окликнул Августа. На противоположной стороне улицы стоял серый автофургон, на борту которого краской было выведено: «Герхард Белль». За рулем сидел сам Герд. Он вышел из машины и направился в их сторону.
Герд Белль четыре года назад овдовел. Это был жизнерадостный человек низкого роста, с длинными руками и очень широкими сильными кистями, что в совокупности делало его похожим на смеющуюся лысую гориллу. Герд ничего не предпринимал, чтобы скрыть это сходство, и поэтому, когда он, выпив несколько рюмок шнапса, случалось, резко шарахался в сторону у фонарного столба, многие прохожие, осторожно пробиравшиеся по затемненной улице, страшно пугались его. Правда, чаще всего это были приезжие, потому что местные уже успели привыкнуть к внешности Герда.
После особенно крупных воздушных налетов на рурские города Герд стал ездить на своем фургоне в разрушенные бомбардировками районы и оказывать там посильную помощь пострадавшим. Иногда, сидя в баре, он рассказывал жуткие истории о том, какие картины довелось ему увидеть, а находившиеся в баре инженеры дополняли его своими рассказами.
– Август, – сказал он, подойдя к ним, – а я ищу тебя. Заглянул к тебе домой, надеясь выпить чашечку настоящего кофе.
– А мы все утро ходили по магазинам.
– О, с покупками можно и подождать. Я не знал, что ты вместе с Анной-Луизой.
– Мы собираемся вступить в брак, герр Белль, – радостно сказала Анна-Луиза.
На лице двоюродного брата Августа появилось такое удивление, что и Анна-Луиза, и сам Август не удержались от смеха.
– Неужели это так страшно? – спросила АннаЛуиза.
– О, это замечательная новость! – воскликнул Герд Белль.
– Мне через час надо отправляться в часть, – сказал Август. -Но сначала нам надо купить кольцо, а потом я должен написать письмо родителям Анны-Луизы.
– Ну, тогда я не смею задерживать вас, – проговорил Герд и сердечно пожал Августу руку. – Будь счастлив, Август, и вы, Анна-Луиза, тоже будьте счастливы. В войну на такое счастье мало кто может рассчитывать.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Прошла первая половина дня. Все самолеты на аэродроме Уорли-Фен были готовы, рапортички ежедневного осмотра машин завизированы. Гул от летающих по кругу бомбардировщиков не смолкал с самого раннего утра. «Скрипучая дверь» получила зеленый сигнал с команднодиспетчерского пункта, и Ламберт двинул рычаги сектора газа вперед так же плавно, как он делал это тысячу раз прежде. Сзади на плечо Ламберта слегка опирался молодой Бэттерсби, как бы напоминая этим командиру, что он на месте и готов действовать. Ламберт быстро поднял хвост самолета. Как только пять тысяч лошадиных сил начали захватывать воздух, спинка сиденья сильно надавила на спину, и Ламберт, как всегда, почувствовал от этого приятное возбуждение. Бэттерсби, подсунув руку под руку командира, принял рычаги сектора газа на себя. В этот момент Ламберту были нужны обе руки, чтобы Отвести назад штурвал и заставить темный нос самолета подняться и медленно пересечь линию горизонта. Ламберт нажал на педали управления рулем направления, потому что Бэттерсби недостаточно сильно нажимал вперед на рычаги управления двигателями левого борта.
Коэн выкрикивал показания указателя скорости, установленного около штурманского столика:
– Девяносто пять! Сто! Сто пять!
В этот момент «скрипучая дверь» неожиданно оторвалась от земли. Линия горизонта качнулась и быстро пошла вниз, словно падающий обруч, нос самолета слегка опустился, и «ланкастер» принял нормальное полетное положение.
– Сделаем один круг, – сказал Ламберт. Этим он давал знать Коэну, что тому не нужно вести прокладку и определять место самолета во время этого короткого пробного ночного полета.
Бортрадист Джимми Гримм сгорбился над своим столиком под кронштейнами с радиоаппаратурой. Его лицо расплылось в улыбке. Он проверял работу передатчика, передавая условный сигнал. Ламберт начал плавно поворачивать. Зеленая сельская местность под накренившимся крылом медленно наклонилась вперед, словно ярко раскрашенная глубокая детская миска.
– Впереди еще один «ланкастер», – доложил Дигби.
Это был бомбардировщик из другой эскадрильи, в Ламберт посмотрел на него в воздухе так, будто никогда раньше не видел такого самолета. Это была очень сложная машина – все ее тридцать тонн. Она состояла более чем из пятидесяти пяти тысяч отдельных частей. Общая протяженность электрической проводки на ней составляла три мили, ее генераторы могли бы осветить большой отель. Мощности ее гидравлической системы было бы вполне достаточно, чтобы поднять крупный мост. Мощный радиопередатчик мог бы связаться с любым городом в самом отдаленном уголке Европы, запас топлива позволил бы долететь до этого города, а бомбового груза хватило бы, чтобы разрушить его.
Ламберт уменьшил скорость полета. Он отрегулировал ее так, чтобы расстояние до впереди идущего «ланкастера» сокращалось медленно, дюйм за дюймом. Таким ли увидит его самолет летчик истребителя, прежде чем нажать гашетку и разнести его на мелкие частицы? Сегодняшней ночью?
В самолетном переговорном устройстве раздался голос Ламберта. Он опрашивал каждого члена экипажа, в порядке ли обслуживаемое им оборудование и вооружение. Чтобы ответить, Коэн прижал маску ко рту. Во время первых двух вылетов его начинало рвать еще до того, как самолет пересекал береговую черту Англии. Помимо испытанного им унижения, это приводило к тому, что «скрипучей двери» приходилось терять столь важную для нее высоту, чтобы предоставить возможность Коэну все вытравить и обтереться, прежде чем вновь надеть кислородную маску для оставшейся части полета. Сейчас он снова почувствовал этот противный запах блевотины, который сохранился на лицевой маске и опять напомнил ему об опасности быть слишком чувствительным, мнительным и впечатлительным. Чтобы отвлечься, он посмотрел на самую верхнюю карту и начал перечислять про себя порты на побережье Ла-Манша. Затем Коэн включил свой микрофон.
– Бэттерс, – спросил он неожиданно, – в каком подразделении был твой брат в Дюнкерке?
Некоторое время на его вопрос никто не отвечал. Коэн уже хотел повторить вопрос, но в этот момент Бэттерсби ответил.
– Боюсь, что я это выдумал, – сказал он. – Мой брат на такой работе, что освобожден от призыва. На электрической подстанции. – В переговорном устройстве наступила напряженная тишина, потом Бэттерсби озабоченно спросил: – Уж не думаешь ли ты сказать об этом мистеру Суиту?
– Нет, не скажу, – ответил Коэн.
Высоко над собой Ламберт увидел тонкий инверсионный след. Оставляющий его самолет казался малюсеньким пятнышком.
– Смотри, как он идет! – заметил Коэн.
– Это самолет разведки погоды. Летит посмотреть, какая погода в районе нашей цели, – сказал Дигби.
Все посмотрели вверх на движущуюся точку.
– На такой высоте, – заметил Ламберт, – его никогда не собьют.
Если бы капитана Суита спросили, каковы его наиболее примечательные способности, пилотирование бомбардировщика вовсе не оказалось бы где-то в начале списка. Равным образом (и это удивило бы его друзей летчиков еще больше) Суит вовсе не претендовал на положение популярного среди подчиненных командира. По его мнению, он отлично справился бы с обязанностями человека, которому поручили бы стратегическое планирование действий авиации. Некоторые из его юношеских честолюбивых замыслов так и не осуществились – например, желание иметь рост не меньше шести футов, – однако от желания быть стратегом Суит еще не отказался. Война, решил Суит, будет продолжаться, по меньшей мере, еще десять лет, и времени для осуществления этого замысла вполне достаточно: два цикла вылетов на бомбардировщиках, крест «За летные заслуги» и пряжка на орденской ленте, а затем работа в высшем штабе.
Суит выпил пару стопок виски в баре офицерской столовой и подошел к полковнику.
– Все в одиночестве, сэр? – спросил он. – Кажется, я уже надоедал вам по поводу сбора средств на рождественский праздник для деревенских детей?
– Привет, Суит, – ответил полковник. – Да, на прошлой неделе вы уже получили от меня целый фунт.
– Да-да, сэр.
– Ну как, в субботу ваша команда собьет спесь с этих ребят из Бестериджа, а?
– Думаю, что собьет, сэр. Однако должен сообщить вам, что старший сержант Ламберт намерен поехать в Лондон. Я, признаться, рассчитывал на него, но он говорит, что не любит играть за воздушные силы.
– Это плохо, но я уверен, Суит, вы все равно выиграете. Во всяком случае, я поставил десять шиллингов на вашу команду. – Они оба засмеялись. -Если ваша команда выиграет в субботу, то командир авиагруппы, вероятно, пригласит вас на обед.
– Да, я слышал об этом.
– И у вас будет возможность поделиться с ним вашими теориями о штабном планировании и о стратегии, – добавил полковник, ухмыльнувшись.
Суит скромно наклонил голову.
– Вы же сейчас командир отряда, Суит, – продолжал полковник. – О том, как командовать подразделением, вам теперь уже кое-что известно, правда?
– Именно кое-что, – согласился Суит. – Но должен признаться, я не имел ни малейшего представления о том, сколько нужно исписать бумаги для того, чтобы поднять самолет в воздух.
На лице полковника на какое-то мгновение появилась ироническая улыбка.
– Теперь, дружище, вы узнаете, где и как в действительности ведется настоящая война.
Суит ответил полковнику улыбкой, чтобы показать, насколько он разделяет его презрение к кабинетным воякам.
– Особенно если учесть, что наши ребята стремятся как можно скорее схватиться с этими проклятыми немецкими варварами, сэр.
– Вот именно! – возбужденно воскликнул полковник. – Меня взяли на службу, чтобы убивать немцев, и, видит бог, моя эскадрилья уничтожит этих варваров больше, чем любая другая эскадрилья в наших военновоздушных силах!
– Да, сэр, – согласился Суит. – По поводу уничтожения этих варваров, сэр… Есть у нас летчик, чертовски хороший парень, опытный, имеет награды и всякие поощрения, отличный сержант… И вот он заявил мне, что считает наши бомбардировки не чем иным, как намеренным убийством семей рабочего класса.
– Не иначе как представитель «пятой колонны»! Этот летчик в моей эскадрилье, вы говорите?
– Старший сержант Ламберт, сэр. Может быть, это просто из-за нервного расстройства?
Выражение лица полковника быстро изменилось.
– Ламберт, вы говорите? А у него ведь неплохая служебная аттестация, не так ли? Конечно, мы должны отдать должное русским, Суит. Они показали себя недавно отличными солдатами. Битва под Сталинградом может стать переломной во всей войне.
– Я только подумал, сэр… зная ваши взгляды на уничтожение немцев…
– Вы поступили совершенно правильно, дружище. Я займусь этим. Если Ламберт начинает нервничать и не хочет убивать немцев, то лучше направить его чистить сортиры.
– Между прочим, сэр, вы, наверное, слышали о той маленьком эксперименте, который я провожу на одной из хвостовых турелей?
– Да, в общем-то мне известно об этом… А в чем там, собственно, дело?
– Видите ли, сэр, однажды утром, когда я открыл окно, чтобы лучше видеть, мне пришла в голову идея…
В Англии ночью гремели грозы, а утром светило солнце. В Кронсдейке, над которым только что прошел холодный фронт, небо было голубым и солнце согревало сырую траву.
Унтер-офицер Гиммель устроился на сиденье летчика своего Ю-88. Солнце уже в течение нескольких часов прогревало металлический фюзеляж, поэтому и сиденье, и рычаги управления были горячими, а запах бензина бил в нос так же, как подогретое вино. Оказаться хоть на какое-то время одному было просто удовольствием; если не считать голосов членов команды наземного технического обслуживания, занятой предполетным осмотром, тишина была как на сельском кладбище.
Однако вскоре мирную тишину разорвал звук запущенных двигателей. «Юнкерс» с лейтенантом Кокке на сиденье летчика также готовился к пробному полету. Он рулил позади барака для дежурных экипажей, где летчики проводили большую часть своего времени. Около барака на солнышке загорали больше десятка экипажей самолетов, уже совершивших пробные полеты. Многие летчики были моложе Гиммеля, и только некоторые служили в люфтваффе столько же, сколько и он. Одни, сняв рубашки, дремали в шезлонгах, двое играли в шахматы, а остальные, растянувшись прямо на влажной траве, спорили о двигателях и девушках, о продвижении по службе и наградах.
Неожиданно раздался громкий выстрел из пушки, и прозрачное облако синеватого дыма появилось в том месте, где оружейные мастера пристреливали пушки на самолете Левенгерца. Кто-то сострил, и Гиммель увидел, как все летчики рассмеялись. Длительное ожидание ночного времени усиливало в людях напряжение, поэтому Гиммель всегда старался производить пробный вылет как можно позднее.
Гиммель полностью сдвинул крышку фонаря кабины и крикнул вниз главному механику:
– Вы не видели моего оператора радиолокационной станции?
– Нет, не видел. Он, наверное, все еще разговаривает со связистом.
В это время из барака вышел человек в летном костюме, желтом спасательном жилете и с парашютом, но, присмотревшись к нему, Гиммель понял, что это не оператор, которого он ждал. На некоторое время шедший человек скрылся за хвостом другого «юнкерса». Когда же он снова появился, все узнали в нем Левенгерца. Даже для пробных полетов Левенгерц всегда надевал на себя все летное снаряжение.
Гиммель видел через люк, как Левенгерц подошел к его самолету и стал подниматься по металлической Лестнице. Открылся мягкий внутренний люк, и в нем на уровне пола кабины позади Гиммеля появилась голова Левенгерца.
– Я полечу с вами, – сказал он.
Один из членов обслуживающей команды передал через люк планшет Левенгерца. Гиммель кивнул в знак согласия и обменялся страдальческим взглядом с главным механиком на земле. Левенгерц же тем временем уселся на сиденье оператора радиолокационной станции позади Гиммеля и застегнул привязные ремни.
Гиммель нажал кнопку стартера. Из выхлопных патрубков вырвалось яркое синеватое пламя. Раздался оглушительный рев двигателей. Гиммель еще раз осмотрел кабину. Приборы в ней были окрашены в условные цвета: желтый для топлива, коричневый для масла, синий для воздуха. Все приборы давали нормальные показания, но Гиммель тем не менее был чем-то озабочен.
Он застегнул кислородную маску и поправил ларингофон.
– Летчик – оператору радиолокационной станции, – сказал Гиммель смущенно. – Все в порядке?
– Все в порядке, – ответил Левенгерц.
– «Кошка-четыре» – диспетчерской службе: прошу разрешения на взлет.
Диспетчер дал «добро», затем добавил:
– Идите курсом девяносто, отработка перехвата. Рандеву на двух тысячах метров, координаты «Гейнц-Мариядевять».
Самолет постепенно набирал высоту, идя в восточном направлении. Гиммель вытащил из летного сапога карту.
– Делен, – произнес Левенгерц еще до того, как Гиммель развернул карту.
Взглянув на девятый квадрат сетки, Гиммель убедился, что Левенгерц прав: это был Делен. Гиммель довольно улыбнулся: большой самолет шел отлично.
Затем он сделал плавный вираж и взял курс на север, в направлении моря. Вскоре под ними появилась вода, на которой виднелись тени от редких разорванных облаков. Иногда же «юнкерс» попадал в довольно большие скопления слоисто-кучевых облаков, так что на какой-то момент скрывался весь самолет.
Пролетев несколько миль, они увидели прибрежный конвой. Самолет в этот момент находился на небольшой высоте, и на палубах можно было разглядеть двигающихся людей, а дым из труб некоторых старых угольных судов поднимался почти до самого самолета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22