Он схватил Тирдата за воротник, едва не удушив при этом, и заорал:
— Найди Гударета! Пусть пригонит пару сотен крестьян. Я поставлю их в строй!
Линия защиты была угрожающе тонка, а сократить ее, не оголив лучников и конницу, Пэдуэй не мог. Однако кавалерия Иоаннна устремилась во фланги на лучников; те спокойно отошли на крутой берег реки, в то время как атаку врага с успехом отбила конница Пэдуэя.
Наконец появилось подкрепление из крестьян, подгоняемое грязными, изрыгающими проклятия готскими офицерами. Мост был усеян брошенными во время панического бегства копьями; ими-то и вооружили рекрутов, поставив затем в первую линию, для надежности усиленную кадровыми солдатами.
Теперь — еще какие-нибудь полчаса, и удастся спокойно переправить войска на другой берег, без давки и резни...
Кровавый Иоанн не дал желанной передышки. Два больших конных отряда ударили по готской кавалерии.
В тучах пыли и суматохе сражения Пэдуэй не мог разглядеть в точности, что происходит. Но, судя по стихающему лязгу мечей, его людей оттесняли. Затем на лучников устремились кирасиры. С минуту они осыпали друг друга стрелами; потом готы не выдержали и побежали к реке, пытаясь перебраться вплавь.
Наконец, рыча как львы, в атаку пошли ломбардцы и гепиды. Сейчас уже не было лучников, которые могли бы замедлить их галоп. Грозная масса длинноволосых дикарей, потрясающих огромными топорами, на огромных конях, неумолимо надвигалась, будто поток лавы.
Пэдуэй чувствовал себя натянутой скрипичной струной, которая вот-вот лопнет.
В рядах вокруг нем забурлило движение. Вместо спин солдат Мартин увидел искаженные лица. Крестьяне бросали оружие и, выпучив глаза, не разбирая пути, рвались к берегу. Под напором тел Пэдуэй упал, извиваясь как форель на крючке, и все думал, когда же вместо ног итальянцев по нему пройдутся копыта вражеских коней. Итало-готское королевство обречено, все его усилия пропали даром...
Девятый вал схлынул, шум утих. Пэдуэй кое-как поднялся, машинально отряхиваясь и озираясь по сторонам. Тяжелой византийской кавалерии видно не было. Вообще ничего не было видно — такая стояла пыль. Только откуда-то спереди доносились крики и звон клинков.
— Что происходит? — заорал Пэдуэй.
Никто ему не ответил. Окружавшие его готы растерянно вглядывались в клубы непроницаемой пыли. Мимо, словно рыбы в мутном ручье, пронеслись несколько лошадей без всадников.
Затем возник ломбардец, бегущий на них со всех ног. Пока Пэдуэй гадал, не лунатик ли это, вздумавший единолично расправиться с остатками готской армии, ломбардец остановился перед копейщиками и вскричал:
— Armaio! Пощады!
Готы оторопело переглянулись.
Потом из пыли вышли еще несколько дикарей; один из них вел за собой лошадь, Все дружно взмолились:
— Armaio, frijond!
За ними появился роскошный имперский кирасир на коне, истошно вопивший на латыни:
— Amicus!
А затем пошли косяком — по одиночке и целыми группами, конные и пешие, германцы, славяне, гунны, анатолийцы...
Расталкивая византийцев, к ошеломленным копейщикам подьехал большой отряд, над которым развевался готский штандарт. Пэдуэй увидел знакомую высокую фигуру и из последних сил прохрипел:
— Велизарий!
Тракиец спрыгнул с коня, подбежал к Пэдуэю и схватил его руку.
— Мартинус! В этой пыли тебя сразу не узнать!.. Я боялся, что мы опоздаем. Скакали во весь опор с самого рассвета. Ударили в них с тыла и... Кровавый Иоанн у нас; твой король Урия жив и здоров, все в порядке. Что будем делать с этими пленниками? Их здесь по меньшей мере тысяч двадцать или тридцать...
Пэдуэй покачнулся.
— Собери и устрой какой-нибудь лагерь... Мне наплевать. По-моему, я сейчас рухну от усталости.
ГЛАВА 18
Через несколько дней, уже в Риме, беседуя с Мартином один на один, Урия медленно говорил:
— Да, кажется, я тебя понимаю. Люди не будут сражаться за правительство, которое ненавидят. Но сможем ли мы компенсировать убытки всем тем верным землевладельцам, чьи колоны отпущены на волю?
— Поднатужимся и выплатим за несколько лет, — ответил Пэдуэй. — Не зря же мы ввели налог на рабов.
Мартин не пояснил, что он надеялся путем постепенного увеличения указанного налога сделать рабство экономически невыгодным. Даже для гибкого и восприимчивого ума Урии такая идея могла оказаться чересчур радикальной.
— Лично у меня нет возражений и против твоей новой конституции, которая ограничивает королевскую власть. Я — солдат, и с радостью предоставлю возможность вести гражданские дела другим. Однако как поведет себя королевский совет?
— Согласится. Они давно уже кормятся практически из моем кармана. К тому же я показал им, что без телеграфа мы никогда не смогли бы уследить за передвижениями Кровавого Иоанна, а без печатных станков — столь быстро и широко организовать сопротивление колонов.
— Так, что у нас еще?
— Надо написать учтивое письмо королям франков: мол, не наша вина в том, что бургундцы предпочли правление готов, но отдавать обратно земли Меровингам мы не намерены. Кроме того, следует договориться с королем вестготов об оснащении в Лиссабоне наших кораблей для плавания через Атлантику. Кстати, он назвал тебя своим преемником, так что после его смерти остготы и вестготы снова сольются в единое государство... А мне придется ехать в Неаполь; объяснять кораблестроителям, как строить приличные шхуны. Прокопий поедет со мной; ему нужно обсудить кое-какие детали из курса истории, которую он будет читать в нашем новом университете.
— Почему ты так настаиваешь на этой атлантической экспедиции, Мартинус?
— Все очень просто. У меня на родине многие услаждают себя втягиванием дыма тлеющей травки под названием табак. Это довольно невинный порок, если знать меру. А табак растет пока лишь по ту сторону Атлантики.
Урия зычно расхохотался.
— Ладно, мне пора. Да, между прочим, я хотел бы прочитать письмо Юстиниану, прежде чем ты его отправишь.
— О'кей, как говорят американцы. К завтрашнему дню я его закончу. И еще подготовлю указ, который тебе надо подписать: о назначении Томасуса-сирийца министром финансов. Это он по своим частным деловым каналам пригласил железных дел мастеров из Дамаска, так что нам нет нужды обращаться к Юстиниану.
— А ты уверен, что твой друг Томасус — честный человек? — спросил Урия.
— Конечно, честный! Просто с ним нельзя зевать... Наилучшие пожелания Матасунте. Кстати, как она?
— О, прекрасно. Она заметно успокоилась с тех пор, как умерли или сошли с ума все ее враги... Мы ждем маленького Амалинга.
— Я не знал!.. Поздравляю.
— Спасибо. А когда ты найдешь себе девушку?
Пэдуэй ухмыльнулся.
— Как только отосплюсь немного.
Провожая Урию, Мартин почувствовал легкую тоску. Он уже достиг такого возраста, когда холостяки не без завести смотрят на семейную жизнь своих друзей. С другой стороны, поспешный выбор — не лучшая гарантия удачного брака. Нарвешься на такую взрывоопасную женщину, как Матасунта... Дай-то Бог Урии и впредь держать свою королеву постоянно беременной. Это может уберечь ее — и окружающих — от больших неприятностей.
* * *
Урия, король готов и итальянцев, — всемилостивому Флавию Англию Юстиниану, императору римлян.
Приветствия!
Теперь, когда войска под командованием Кровавого Иоанна, посланные Его Светлостью и Италию, больше не стоят на пути нашего примирения, пора возобновить переговоры о скорейшем окончании жестокой и разорительной войны.
Все условия, изложенные нами в предыдущем письме, остаются в силе за одним исключением: ранее испрошенния контрибуция в сто тысяч солидов удваивается в связи с необходимостью компенсации нашим гражданам ущерба от вторжения византийских войск.
Встает вопрос о судьбе генерала Его Светлости, Кровавого Иоанна. Хотя мы никогда ранее не рассматривали всерьез коллекционирование византийских генералов и качестве забавы, действия Его Светлости, похоже, не оставляют нам иного выход. Как известно, Персией правит молодой и энергичный король Хусрол. По нашим данным, Хусрол вскоре предпримет еще одну попытку завоевать Сирию, так что его светлости понадобятся способные генералы.
Желая Империи лишь благополучия, предлагаем названному Иоанну свободу за небольшой выкуп в пятьдесят тысяч солидов.
Далее, согласно нашей скромной способности предвидеть будущее, в Аравии лет через тридцать родится некий Магомет, который, исповедуя еретическое учение, вызовет жестокие и кровавые войны — ежели его вовремя не остановить. Мы почтительно требуем усиления контроля за этими византийскими территориями, дабы пресечь источник бедствия в самом его зародыше.
Прошу принять слова предупреждения как свидетельство самых дружеских чувств. В ожидании скорейшего ответа,
Мартинус Падуанский, квестор.
Пэдуэй удовлетворенно вздохнул и посмотрел на письмо.
Забот хватало. Надо думать и об угрозе со стороны Баварии, и о предложении хана аварцев составить союз против приморских гуннов... Предложение придется вежливо отклонить — в качестве соседей аварцы ничуть не лучше гуннов.
Какой-то странствующий монах-фанатик снова устраивает шум — вопит о колдовстве. Заткнуть ему рот, предложив высокооплачиваемую работу? Нет, пожалуй, надо повидать сперва епископа Болоньи. А еще лучше — купить сразу старого плута Сильверия...
А порох — продолжать эксперименты? С одной стороны, способов сеять смерть и разрушения уже вполне достаточно. С другой стороны, все планы развития цивилизации связаны с итало-готским государством, которое, следовательно, должно быть укреплено любой ценой...
«К черту все проблемы!» — решил Пэдузй, смахивая бумаги со стола. Он снял с вешалки шляпу, сел на лошадь и отправился к дому Анция. Как можно наладить отношения с Доротеей, если после возвращения в Рим он еще ни разу к ней не заехал?
Девушка вышла ему навстречу. Мартин успел подумать, какая она все же хорошенькая. Но ничего похожего на восторженный прием, которого заслуживает герой-победитель, не последовало. Не дав Пэдуэю сказать и слова, Доротея с порога закричала:
— Зверь! Грязное животное! Мы пригрели тебя, впустили в дом, а ты нас уничтожил! Сердце моего несчастного отца разбито навек! Что, явился позлорадствовать?!
— О чем...
— Только не притворяйся, будто ничего не понимаешь! Или не ты издал незаконный указ, освобождающий колонов в Кампании? Они сожгли наше поместье, разграбили все вещи, к которым я привыкла с раннего детства...
Доротея начала плакать. Пэдуэй попытался сказать что-то сочувственное, но она немедленно снова вспыхнула.
— Убирайся! Не желаю тебя больше видеть! Без отряда своих варваров ты в наш дом не войдешь! Убирайся отсюда!!
Пэдуэй убрался, медленно и понуро. Сложная штука жизнь. Любые серьезные перемены неминуемо причиняют кому-нибудь боль.
Потом его спина выпрямилась. А чего, собственно, он расстраивается? Доротея, конечно, девушка приятная — хорошенькая и сравнительно неглупая, особенно по местным понятиям. Но вовсе не уникальная. Да таких, в сущности, пруд пруди! Если уж говорить откровенно — так, весьма серенькая. К тому же к тридцати пяти, как всякая итальянка, наверняка чудовищно растолстеет...
Государственная компенсация за ущерб поможет исцелить разбитые сердца Анциев. Если они извинятся, он, разумеется, будет вежлив — но не вернется. Нет, не вернется.
Девушки — это, конечно, хорошо, и рано или поздно он сделает свой выбор. Однако пока его ждут куда более важные дела. Успехи в спасении цивилизации значительно перевешивают любые личные неурядицы.
Его работа еще не закончена. Да и не будет ей конца — пока старость, болезнь или кинжал недоброжелателя не решат все проблемы раз и навсегда. Так много всего предстоит сделать: компас, паровой двигатель, микроскоп... Закон о неприкосновенности личности!
Полтора года он балансирует на краю пропасти — укрепляет свои позиции, нейтрализует врагов, пока благополучно избегает гнева различных церквей... Неплохо для мышки-Пэдуэя! Эдак он может продержаться еще не один десяток лет.
А если и не продержится, если нововведения Загадочного Мартинуса станут поперек горла слишком многим — что ж, по всей Италии работает семафорный телеграф, и скоро его заменит телеграф электрический, если только найдется время для экспериментов. Вот-вот откроется почта. Во Флоренции, Риме и Неаполе из-под печатных станков выходят книги и газеты... Что бы ни случилось с ним лично, всего этого уже не перечеркнешь.
Да, сомнений нет — ход истории изменен.
Тьма не опустится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Найди Гударета! Пусть пригонит пару сотен крестьян. Я поставлю их в строй!
Линия защиты была угрожающе тонка, а сократить ее, не оголив лучников и конницу, Пэдуэй не мог. Однако кавалерия Иоаннна устремилась во фланги на лучников; те спокойно отошли на крутой берег реки, в то время как атаку врага с успехом отбила конница Пэдуэя.
Наконец появилось подкрепление из крестьян, подгоняемое грязными, изрыгающими проклятия готскими офицерами. Мост был усеян брошенными во время панического бегства копьями; ими-то и вооружили рекрутов, поставив затем в первую линию, для надежности усиленную кадровыми солдатами.
Теперь — еще какие-нибудь полчаса, и удастся спокойно переправить войска на другой берег, без давки и резни...
Кровавый Иоанн не дал желанной передышки. Два больших конных отряда ударили по готской кавалерии.
В тучах пыли и суматохе сражения Пэдуэй не мог разглядеть в точности, что происходит. Но, судя по стихающему лязгу мечей, его людей оттесняли. Затем на лучников устремились кирасиры. С минуту они осыпали друг друга стрелами; потом готы не выдержали и побежали к реке, пытаясь перебраться вплавь.
Наконец, рыча как львы, в атаку пошли ломбардцы и гепиды. Сейчас уже не было лучников, которые могли бы замедлить их галоп. Грозная масса длинноволосых дикарей, потрясающих огромными топорами, на огромных конях, неумолимо надвигалась, будто поток лавы.
Пэдуэй чувствовал себя натянутой скрипичной струной, которая вот-вот лопнет.
В рядах вокруг нем забурлило движение. Вместо спин солдат Мартин увидел искаженные лица. Крестьяне бросали оружие и, выпучив глаза, не разбирая пути, рвались к берегу. Под напором тел Пэдуэй упал, извиваясь как форель на крючке, и все думал, когда же вместо ног итальянцев по нему пройдутся копыта вражеских коней. Итало-готское королевство обречено, все его усилия пропали даром...
Девятый вал схлынул, шум утих. Пэдуэй кое-как поднялся, машинально отряхиваясь и озираясь по сторонам. Тяжелой византийской кавалерии видно не было. Вообще ничего не было видно — такая стояла пыль. Только откуда-то спереди доносились крики и звон клинков.
— Что происходит? — заорал Пэдуэй.
Никто ему не ответил. Окружавшие его готы растерянно вглядывались в клубы непроницаемой пыли. Мимо, словно рыбы в мутном ручье, пронеслись несколько лошадей без всадников.
Затем возник ломбардец, бегущий на них со всех ног. Пока Пэдуэй гадал, не лунатик ли это, вздумавший единолично расправиться с остатками готской армии, ломбардец остановился перед копейщиками и вскричал:
— Armaio! Пощады!
Готы оторопело переглянулись.
Потом из пыли вышли еще несколько дикарей; один из них вел за собой лошадь, Все дружно взмолились:
— Armaio, frijond!
За ними появился роскошный имперский кирасир на коне, истошно вопивший на латыни:
— Amicus!
А затем пошли косяком — по одиночке и целыми группами, конные и пешие, германцы, славяне, гунны, анатолийцы...
Расталкивая византийцев, к ошеломленным копейщикам подьехал большой отряд, над которым развевался готский штандарт. Пэдуэй увидел знакомую высокую фигуру и из последних сил прохрипел:
— Велизарий!
Тракиец спрыгнул с коня, подбежал к Пэдуэю и схватил его руку.
— Мартинус! В этой пыли тебя сразу не узнать!.. Я боялся, что мы опоздаем. Скакали во весь опор с самого рассвета. Ударили в них с тыла и... Кровавый Иоанн у нас; твой король Урия жив и здоров, все в порядке. Что будем делать с этими пленниками? Их здесь по меньшей мере тысяч двадцать или тридцать...
Пэдуэй покачнулся.
— Собери и устрой какой-нибудь лагерь... Мне наплевать. По-моему, я сейчас рухну от усталости.
ГЛАВА 18
Через несколько дней, уже в Риме, беседуя с Мартином один на один, Урия медленно говорил:
— Да, кажется, я тебя понимаю. Люди не будут сражаться за правительство, которое ненавидят. Но сможем ли мы компенсировать убытки всем тем верным землевладельцам, чьи колоны отпущены на волю?
— Поднатужимся и выплатим за несколько лет, — ответил Пэдуэй. — Не зря же мы ввели налог на рабов.
Мартин не пояснил, что он надеялся путем постепенного увеличения указанного налога сделать рабство экономически невыгодным. Даже для гибкого и восприимчивого ума Урии такая идея могла оказаться чересчур радикальной.
— Лично у меня нет возражений и против твоей новой конституции, которая ограничивает королевскую власть. Я — солдат, и с радостью предоставлю возможность вести гражданские дела другим. Однако как поведет себя королевский совет?
— Согласится. Они давно уже кормятся практически из моем кармана. К тому же я показал им, что без телеграфа мы никогда не смогли бы уследить за передвижениями Кровавого Иоанна, а без печатных станков — столь быстро и широко организовать сопротивление колонов.
— Так, что у нас еще?
— Надо написать учтивое письмо королям франков: мол, не наша вина в том, что бургундцы предпочли правление готов, но отдавать обратно земли Меровингам мы не намерены. Кроме того, следует договориться с королем вестготов об оснащении в Лиссабоне наших кораблей для плавания через Атлантику. Кстати, он назвал тебя своим преемником, так что после его смерти остготы и вестготы снова сольются в единое государство... А мне придется ехать в Неаполь; объяснять кораблестроителям, как строить приличные шхуны. Прокопий поедет со мной; ему нужно обсудить кое-какие детали из курса истории, которую он будет читать в нашем новом университете.
— Почему ты так настаиваешь на этой атлантической экспедиции, Мартинус?
— Все очень просто. У меня на родине многие услаждают себя втягиванием дыма тлеющей травки под названием табак. Это довольно невинный порок, если знать меру. А табак растет пока лишь по ту сторону Атлантики.
Урия зычно расхохотался.
— Ладно, мне пора. Да, между прочим, я хотел бы прочитать письмо Юстиниану, прежде чем ты его отправишь.
— О'кей, как говорят американцы. К завтрашнему дню я его закончу. И еще подготовлю указ, который тебе надо подписать: о назначении Томасуса-сирийца министром финансов. Это он по своим частным деловым каналам пригласил железных дел мастеров из Дамаска, так что нам нет нужды обращаться к Юстиниану.
— А ты уверен, что твой друг Томасус — честный человек? — спросил Урия.
— Конечно, честный! Просто с ним нельзя зевать... Наилучшие пожелания Матасунте. Кстати, как она?
— О, прекрасно. Она заметно успокоилась с тех пор, как умерли или сошли с ума все ее враги... Мы ждем маленького Амалинга.
— Я не знал!.. Поздравляю.
— Спасибо. А когда ты найдешь себе девушку?
Пэдуэй ухмыльнулся.
— Как только отосплюсь немного.
Провожая Урию, Мартин почувствовал легкую тоску. Он уже достиг такого возраста, когда холостяки не без завести смотрят на семейную жизнь своих друзей. С другой стороны, поспешный выбор — не лучшая гарантия удачного брака. Нарвешься на такую взрывоопасную женщину, как Матасунта... Дай-то Бог Урии и впредь держать свою королеву постоянно беременной. Это может уберечь ее — и окружающих — от больших неприятностей.
* * *
Урия, король готов и итальянцев, — всемилостивому Флавию Англию Юстиниану, императору римлян.
Приветствия!
Теперь, когда войска под командованием Кровавого Иоанна, посланные Его Светлостью и Италию, больше не стоят на пути нашего примирения, пора возобновить переговоры о скорейшем окончании жестокой и разорительной войны.
Все условия, изложенные нами в предыдущем письме, остаются в силе за одним исключением: ранее испрошенния контрибуция в сто тысяч солидов удваивается в связи с необходимостью компенсации нашим гражданам ущерба от вторжения византийских войск.
Встает вопрос о судьбе генерала Его Светлости, Кровавого Иоанна. Хотя мы никогда ранее не рассматривали всерьез коллекционирование византийских генералов и качестве забавы, действия Его Светлости, похоже, не оставляют нам иного выход. Как известно, Персией правит молодой и энергичный король Хусрол. По нашим данным, Хусрол вскоре предпримет еще одну попытку завоевать Сирию, так что его светлости понадобятся способные генералы.
Желая Империи лишь благополучия, предлагаем названному Иоанну свободу за небольшой выкуп в пятьдесят тысяч солидов.
Далее, согласно нашей скромной способности предвидеть будущее, в Аравии лет через тридцать родится некий Магомет, который, исповедуя еретическое учение, вызовет жестокие и кровавые войны — ежели его вовремя не остановить. Мы почтительно требуем усиления контроля за этими византийскими территориями, дабы пресечь источник бедствия в самом его зародыше.
Прошу принять слова предупреждения как свидетельство самых дружеских чувств. В ожидании скорейшего ответа,
Мартинус Падуанский, квестор.
Пэдуэй удовлетворенно вздохнул и посмотрел на письмо.
Забот хватало. Надо думать и об угрозе со стороны Баварии, и о предложении хана аварцев составить союз против приморских гуннов... Предложение придется вежливо отклонить — в качестве соседей аварцы ничуть не лучше гуннов.
Какой-то странствующий монах-фанатик снова устраивает шум — вопит о колдовстве. Заткнуть ему рот, предложив высокооплачиваемую работу? Нет, пожалуй, надо повидать сперва епископа Болоньи. А еще лучше — купить сразу старого плута Сильверия...
А порох — продолжать эксперименты? С одной стороны, способов сеять смерть и разрушения уже вполне достаточно. С другой стороны, все планы развития цивилизации связаны с итало-готским государством, которое, следовательно, должно быть укреплено любой ценой...
«К черту все проблемы!» — решил Пэдузй, смахивая бумаги со стола. Он снял с вешалки шляпу, сел на лошадь и отправился к дому Анция. Как можно наладить отношения с Доротеей, если после возвращения в Рим он еще ни разу к ней не заехал?
Девушка вышла ему навстречу. Мартин успел подумать, какая она все же хорошенькая. Но ничего похожего на восторженный прием, которого заслуживает герой-победитель, не последовало. Не дав Пэдуэю сказать и слова, Доротея с порога закричала:
— Зверь! Грязное животное! Мы пригрели тебя, впустили в дом, а ты нас уничтожил! Сердце моего несчастного отца разбито навек! Что, явился позлорадствовать?!
— О чем...
— Только не притворяйся, будто ничего не понимаешь! Или не ты издал незаконный указ, освобождающий колонов в Кампании? Они сожгли наше поместье, разграбили все вещи, к которым я привыкла с раннего детства...
Доротея начала плакать. Пэдуэй попытался сказать что-то сочувственное, но она немедленно снова вспыхнула.
— Убирайся! Не желаю тебя больше видеть! Без отряда своих варваров ты в наш дом не войдешь! Убирайся отсюда!!
Пэдуэй убрался, медленно и понуро. Сложная штука жизнь. Любые серьезные перемены неминуемо причиняют кому-нибудь боль.
Потом его спина выпрямилась. А чего, собственно, он расстраивается? Доротея, конечно, девушка приятная — хорошенькая и сравнительно неглупая, особенно по местным понятиям. Но вовсе не уникальная. Да таких, в сущности, пруд пруди! Если уж говорить откровенно — так, весьма серенькая. К тому же к тридцати пяти, как всякая итальянка, наверняка чудовищно растолстеет...
Государственная компенсация за ущерб поможет исцелить разбитые сердца Анциев. Если они извинятся, он, разумеется, будет вежлив — но не вернется. Нет, не вернется.
Девушки — это, конечно, хорошо, и рано или поздно он сделает свой выбор. Однако пока его ждут куда более важные дела. Успехи в спасении цивилизации значительно перевешивают любые личные неурядицы.
Его работа еще не закончена. Да и не будет ей конца — пока старость, болезнь или кинжал недоброжелателя не решат все проблемы раз и навсегда. Так много всего предстоит сделать: компас, паровой двигатель, микроскоп... Закон о неприкосновенности личности!
Полтора года он балансирует на краю пропасти — укрепляет свои позиции, нейтрализует врагов, пока благополучно избегает гнева различных церквей... Неплохо для мышки-Пэдуэя! Эдак он может продержаться еще не один десяток лет.
А если и не продержится, если нововведения Загадочного Мартинуса станут поперек горла слишком многим — что ж, по всей Италии работает семафорный телеграф, и скоро его заменит телеграф электрический, если только найдется время для экспериментов. Вот-вот откроется почта. Во Флоренции, Риме и Неаполе из-под печатных станков выходят книги и газеты... Что бы ни случилось с ним лично, всего этого уже не перечеркнешь.
Да, сомнений нет — ход истории изменен.
Тьма не опустится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22