он спас жизнь Бюг-Жаргалю, и Бюг-Жаргаль хочет, чтоб он жил!
Негры поднялись с земли. Бюг-Жаргаль бросил им красное перо. Начальник отряда скрестил руки на груди, потом наклонился и бережно поднял перо; вслед за тем все негры ушли, не промолвив ни слова. Вместе с ними исчез во мраке подземного прохода и колдун.
Не могу описать вам, господа, мое состояние. Я устремил полные слез глаза на Пьеро, который смотрел на меня с каким-то странным выражением благодарности и гордости.
– Хвала создателю, – сказал он наконец, – все спасено. Брат, возвращайся той дорогой, которой ты пришел сюда. Я буду ждать тебя в долине.
И, махнув мне рукой, он скрылся.
LIV
Я спешил поскорее увидеть своего спасителя и узнать, благодаря какому счастливому случаю он очутился здесь так вовремя, и двинулся к выходу из ужасной пещеры. Однако новые опасности подстерегали меня. Только я направился к подземному коридору, как вдруг кто-то преградил мне дорогу. Передо мной был Хабибра. Злобный колдун не ушел вслед за неграми, как я полагал, а притаился за выступом скалы, ожидая удобной минуты для мести. Теперь такой момент наступил. Карлик внезапно вырос передо мной и захохотал. Я был один, безоружный; а его руке сверкал кинжал, тот самый, который служил ему вместо распятия. При виде оби я невольно отступил.
– Ха-ха! Maldicho! Ты думал, что уже ускользнул от меня! Но глупый шут оказался умнее тебя! Теперь ты попался, и на этот раз я не заставлю тебя ждать! И друг твой Бюг-Жаргаль тоже не будет ждать тебя понапрасну! Ты пойдешь на свидание в долину: поток вынесет тебя прямо к нему.
И он бросился на меня с занесенным кинжалом.
– Чудовище! – крикнул я, отступая к обрыву. – Ты только что был палачом, теперь ты убийца!
– Я мщу! – и он заскрежетал зубами.
Я стоял на самом краю пропасти; карлик прыгнул на меня, чтобы столкнуть в нее ударам кинжала. Но я отскочил в сторону. Он поскользнулся на покрытом плесенью сыром камне, упал и покатился к краю обрыва, гладко обточенному водами потока. «Проклятие!» – взревел он, сорвавшись в пропасть.
Я уже говорил вам, что корни старого дерева выступали из трещины в скале, немного ниже уровня площадки. Падая, карлик зацепился своей пестрой юбкой за узловатое корневище, и теперь он изо всех сил ухватился обеими руками за эту неожиданную опору. Остроконечный колпак слетел с его головы; ему пришлось выпустить свой кинжал; орудие убийцы и шапка шута, увешанная бубенчиками, стукаясь о скалы, исчезли в стремнине.
Повиснув над страшной бездной, Хабибра попытался было вскарабкаться на площадку, но его короткие руки не доставали до ее края, и он только ломал себе ногти, в бесплодных усилиях ухватиться за скользкую поверхность скалы, нависшей над бездной, которая терялась во мраке. Он выл от бешенства.
Мне стоило лишь толкнуть его, и он оказался бы на дне пропасти; но такая мысль даже не пришла мне в голову, это было бы низостью. Мое поведение, по-видимому, поразило его. Возблагодарив бога за неожиданное спасение, ниспосланное им, я уже хотел предоставить карлика его участи и направился к выходу из подземелья, как вдруг его молящий и жалобный голос заставил меня остановиться.
– Господин мой! – кричал он. – Господин мой! Не уходите, умоляю вас! Во имя bon Giu не дайте грешнику умереть без покаяния! Спасите мою душу! Силы покидают меня, ветка скользит и гнется в моих руках, моя тяжесть тянет меня вниз, сейчас я выпущу ветку, или она обломится… Ах, господин мой! Внизу клокочет страшная пучина! Nombre santo de Dios! Святое имя господне! (исп.)
Сжальтесь над вашим бедным шутом! Да, он преступник; но докажите ему, что белые лучше мулатов, хозяева лучше рабов!
Слова эти почти тронули меня; я подошел к краю пропасти и в тусклом свете, проникавшем из расселины в своде, увидел на отталкивающем лице Хабибры выражение, которого еще никогда не замечал на нем: он смотрел на меня с мольбой и отчаянием.
– Сеньор Леопольд, – снова заговорил карлик, заметив сострадание на моем лице. – Возможно ли, чтобы человек, видя своего ближнего в таком ужасном положении, не захотел помочь ему, если мог это сделать? Протяните мне руку, господин мой! Что вам стоит спасти меня! Для вас это так мало, а для меня – все! Подтяните меня к себе, умоляю вас! Моя благодарность искупит мои преступления!
– Несчастный, не напоминай мне о них! – прервал я его.
– Я ненавижу их теперь, господин! О, будьте великодушнее, чем я! Боже! Боже! Я слабею, я падаю!.. Ay desdichado! О несчастный! (исп.)
Руку! Вашу руку! Дайте мне руку! Ради матери, носившей вас под сердцем!
Не могу вам передать, как жалобны были эти возгласы, полные страха и муки! Я все забыл. Передо мною был уже не враг, не предатель, не убийца; я видел лишь несчастного, которого легко мог спасти от ужасной смерти. Он так трогательно молил меня! Упреки, слова укоризны сейчас были бы бесполезны и смешны; нельзя было терять ни минуты. Я стал на колени на краю пропасти и, обхватив одной рукой ствол дерева, за корни которого держался несчастный карлик, протянул ему другую… Он тотчас же ухватился за нее обеими руками с необыкновенной силой; но вместо того чтобы начать с моей помощью постепенно подтягиваться кверху, он неожиданно рванул меня к себе. Если бы не дерево, служившее мне крепкой опорой, я, наверно, не удержался бы на краю обрыва и полетел за ним в пропасть.
– Что ты делаешь, злодей! – крикнул я.
– Я мщу тебе! – ответил он мне с адским хохотом. – Что, попался наконец! Болван! Ты сам полез в ловушку! Теперь ты в моих руках! Минуту назад ты был спасен, а я погибал; но ты сам бросился в пасть крокодила! Стоило мне пустить слезу, как ты уже расчувствовался! Теперь я умру спокойно. Я заплачу своей жизнью, чтоб отомстить. Попался, amigo! В твоем обществе мне не скучно будет среди рыб в озере!
– Предатель! Так-то ты благодаришь меня! – сказал я, напрягая все свои силы. – Ведь я хотел тебя спасти!
– Знаю! Я мог бы спастись с тобой, но я хочу, чтобы ты погиб со мной. Твоя смерть мне милее моей жизни. Иди!
Его корявые смуглые руки с чудовищной силой впились в мою руку; глаза сверкали, пена выступила на губах; неистовая злоба и жажда мщения удесятерили его силы, хотя лишь минуту тому назад он горько жаловался, что они покинули его; ноги его, как два рычага, упирались в отвесную стену скалы, а сам он метался, как тигр, яростно раскачивая толстый корень, который запутался в его одежде и против воли карлика удерживал его от падения; Хабибра пытался сломать этот корень, чтобы, повиснув на моей руке всей тяжестью своего тела, скорей стащить меня вниз. В дикой злобе, он кусал державшее его дерево, и тогда на мгновение замолкал отвратительный хохот, искажавший его и без того уродливое лицо. Казалось, то был злой дух, вышедший из пропасти, чтобы увлечь в свое темное царство пойманную им жертву.
Одно мое колено, к счастью, попало в небольшое углубление в камне; рука моя словно приросла к дереву, за которое я ухватился; я сопротивлялся усилиям карлика со всей силой, которую в минуту опасности придает человеку инстинкт самосохранения. Время от времени я с трудом переводил дыхание и громко звал: «Бюг-Жаргаль!» Но я почти не надеялся, что он услышит меня, – слишком далеко он был, и к тому же грохот водопада покрывал мой голос.
Карлик, не ожидавший встретить такое сопротивление с моей стороны, все усиливал свои яростные рывки. Наша борьба длилась недолго, – гораздо больше времени понадобилось, чтобы рассказать вам о ней, – но я чувствовал, что уже теряю силы. Рука моя почти онемела, ее сводила мучительная судорога; в глазах потемнело, какие-то светящиеся круги поплыли передо мной; в ушах раздавался звон; я слышал, как трещит, подаваясь, корень, как смеется злобный карлик, вот-вот готовый сорваться, и мне казалось, что зияющая бездна с ревом приближается ко мне.
Но прежде чем прекратить борьбу и уступить изнеможению и отчаянию, я сделал еще одну попытку: собрав остаток сил, я еще раз громко крикнул: «Бюг-Жаргаль!» В ответ раздался лай… Я узнал Раска и повернул голову. Бюг-Жаргаль и его собака стояли на краю расселины. Не знаю, услышал ли он мой крик, или, может быть, тревога обо мне привела его обратно. Он увидел грозившую мне опасность.
– Держись крепче! – крикнул он.
Хабибра, в страхе, что я могу еще спастись, прорычал с пеной у рта:
– Иди же! Иди! – и последним, нечеловеческим усилием рванул меня к себе.
Рука моя, ослабев, выпустила ствол дерева. Все было кончено! Но в тот же миг кто-то схватил меня сзади; это был Раск. По знаку своего хозяина, он спрыгнул со свода прямо на площадку и, вцепившись зубами в полы моего мундира, удержал меня от падения. Эта неожиданная помощь спасла меня. Последняя, отчаянная попытка, сделанная Хабиброй, обессилила его, – я же, собравшись с силами, снова дернул руку. Его одеревеневшие пальцы, наконец, разжались, и он выпустил ее; корень, который он так долго расшатывал, переломился под его тяжестью, и в ту минуту, когда Раск оттащил меня от края площадки, гнусный карлик скрылся в пенистых водах мрачного потока, посылая мне последнее проклятие, которого я так и не расслышал, – оно потонуло вместе с ним в глубине пропасти.
Так окончил свою жизнь шут моего дяди.
LV
Ужасная сцена в пещере, моя отчаянная борьба и ее страшный исход совсем сломили меня. Я лежал без сил, почти без сознания. Голос Бюг-Жаргаля заставил меня очнуться.
– Брат! – крикнул он. – Выходи скорей отсюда! Через полчаса зайдет солнце. Я буду ждать тебя в долине. Иди за Раском!
Эти дружеские слова сразу вернули мне надежду, силу и бодрость. Я поднялся. Раск быстро скрылся в подземном коридоре, я пошел за ним; его лай указывал мне дорогу в темноте. Спустя несколько минут впереди забрезжил дневной свет; вскоре мы подошли к выходу из пещеры; только тут я свободно вздохнул. Когда я выходил из-под черного сырого свода, я вспомнил предсказание карлика: «Лишь один из нас двоих выйдет отсюда этой дорогой…» Пророчество сбылось, но совсем не так, как он рассчитывал.
LVI
Спустившись в долину, я увидел Бюг-Жаргаля. Молча бросился я в его объятия; я жаждал задать ему тысячи вопросов, но от волнения не мог говорить.
– Слушай, – сказал он, – твоя жена, моя сестра, в безопасности. Я отвел ее в лагерь белых и передал вашему родственнику, начальнику сторожевых отрядов. Я хотел сдаться в плен, чтобы спасти тех негров, которые отвечали за меня своими головами. Но твой родственник велел мне бежать, чтобы попытаться спасти тебя; он сказал, что их расстреляют только в том случае, если Биасу казнит тебя, о чем он должен известить белых, выставив черный флаг на самой высокой из наших гор. Тогда я бросился бежать. Раск указывал мне дорогу, и, благодарение господу, я поспел вовремя! Ты будешь жить, и я тоже.
Протянув мне руку, он добавил:
– Брат, ты доволен?
Я снова обнял его; я умолял его не покидать меня больше и остаться среди белых; я обещал ему чин в колониальной армии. Но он сурово прервал меня:
– Брат, разве я предлагаю тебе вступить в наши ряды?
Я замолчал, чувствуя его правоту.
– Пойдем же скорее к твоей жене, – весело сказал он, – ты должен ее успокоить!
Я и сам стремился к этому всеми силами своей души; я опьянел от счастья; мы двинулись в путь. Бюг-Жаргаль знал дорогу, он шел впереди, Раск бежал за нами…
Тут д'Овернэ замолчал и окинул всех мрачным взглядом. На лбу у него выступили крупные капли пота. Он прикрыл лицо рукой. Раск беспокойно смотрел на него.
– Да, вот так ты смотрел на меня тогда!.. – прошептал капитан.
В сильном волнении он встал и вышел из палатки. Вслед за ним вышли сержант и собака.
LVII
– Бьюсь об заклад, что нас ожидает трагическая развязка! – воскликнул Анри. – Право, будет жаль, если с этим Бюг-Жаргалем случится что-нибудь дурное! Отличный был малый!
Паскаль оторвался на минуту от своей фляжки и сказал:
– Я отдал бы дюжину корзин портвейна, чтобы взглянуть на тот кокосовый орех, который он осушил залпом!
Альфред, мечтавший о чем-то под звуки своей гитары, перестал перебирать струны и попросил лейтенанта Анри поправить ему аксельбанты.
– Этот негр, право, очень занимает меня, – заметил он. – Интересно, знал ли он также мотив «La hermosa Padilla». Прекрасная Падилья (исп.)
Пока я не решился спросить об этом д'Овернэ.
– А по мне, так Биасу гораздо любопытнее, – сказал Паскаль. – Его запечатанное вино, вероятно, было дрянь, но зато этот человек знал, что такое француз! Если бы я попал к нему в плен, я отрастил бы усы, – а вдруг он дал бы мне под них взаймы несколько пиастров! Был же такой случай с одним португальским капитаном в городе Гоа! И уверяю вас, что мои кредиторы гораздо безжалостней Биасу!
– Кстати, капитан, получите четыре луидора, которые я вам остался должен! – сказал Анри, бросая ему свой кошелек.
Паскаль удивленно посмотрел на своего великодушного должника, который с большим основанием мог бы назвать себя его кредитором.
– Ну, господа, – продолжал Анри, – скажите, что же вы думаете об этой истории, которую рассказывает нам д'Овернэ?
– Откровенно говоря, я слушал не очень внимательно, – отозвался Альфред. – Но от мечтателя д'Овернэ я ожидал, признаться, чего-нибудь более интересного. Да и романс у него не в стихах, а в прозе; терпеть не могу романсов в прозе: к ним и мотива-то не подберешь! Вообще история этого Бюг-Жаргаля мне наскучила; очень уж она длинна!
– Вы правы, – поддержал Альфреда адъютант Паскаль, – она слишком длинна. Кабы не моя трубка да фляжка, я провел бы прескучный вечер. Заметьте к тому же, что в его рассказе множество нелепостей. Ну вот, например, – кто поверит, что этот уродец колдун… как его там… не то Кабы-брать, не то Кабибра… готов был сам утонуть, лишь бы утопить своего врага!..
– Да еще в воде, не так ли, капитан Паскаль? – улыбаясь, перебил его Анри. – А меня во время рассказа д'Овернэ больше всего забавляло, что его хромая собака поднимает голову всякий раз, как он произносит имя Бюг-Жаргаля.
– А вот старушки в Селадасе, – прервал его Паскаль, – те поступают совсем наоборот: как только проповедник произносит имя христово, они все тут же опускают голову; как-то раз вошел я в церковь с десятком кирасиров…
В эту минуту офицеры услышали стук ружья часового: то возвращался д'Овернэ. Все замолчали. Д'Овернэ несколько раз прошелся по палатке, скрестив руки на груди. Старый Тадэ, присевший в уголке, украдкой следил за ним, гладя Раска, чтобы скрыть от капитана свое волнение.
Наконец д'Овернэ заговорил.
LVIII
– Итак, Раск бежал за нами. Солнце уже не освещало даже самой высокой из скал, окружавших долину. Вдруг ее вершину озарил какой-то отблеск и тут же исчез. Бюг-Жаргаль вздрогнул и крепко схватил меня за руку.
– Слушай! – сказал он.
Какой-то глухой звук, похожий на пушечный выстрел, прокатился по окрестностям, и эхо подхватило его.
– Сигнал! – мрачно произнес негр. – Ведь это пушка?
Я молча кивнул головой.
В два прыжка он очутился на высокой скале; я последовал за ним. Он скрестил руки на груди и грустно улыбнулся.
– Видишь? – сказал он.
Я посмотрел туда, куда были устремлены его глаза, и увидел остроконечную вершину, которую он уже показывал мне сегодня, когда я был у Мари, – единственную из всех, еще освещенную последними лучами заходящего солнца; на ней развевался большой черный флаг.
Д'Овернэ замолчал.
– Потом я узнал, – продолжал он немного погодя, – что Биасу, торопясь выступить и считая, что меня уже нет в живых, велел выставить это знамя еще до возвращения отряда, который должен был меня казнить.
Бюг-Жаргаль стоял неподвижно, скрестив руки, взгляд его был прикован к зловещему флагу. Вдруг он стремительно повернулся и сделал несколько шагов, словно собираясь бежать вниз.
– О боже! Мои несчастные товарищи!
Он снова подошел ко мне.
– Ты слышал пушечный выстрел? – спросил он.
Я не ответил.
– Это был сигнал, брат! Теперь их ведут на казнь…
Он поник головой. Затем сделал еще шаг ко мне.
– Возвращайся к твоей жене, брат, – сказал он, – Раск проводит тебя. – Он принялся насвистывать какую-то африканскую мелодию; собака завиляла хвостом и, казалось, приготовилась бежать в долину.
Бюг-Жаргаль взял меня за руку и попытался улыбнуться, но губы его дрожали.
– Прощай! – крикнул он твердым голосом и исчез в окружавшей нас чаще деревьев.
Я окаменел. Я еще не совсем понимал, что произошло, но предчувствие беды сжало мне сердце.
Видя, что его хозяин скрылся, Раск подбежал к краю скалы, поднял голову и жалобно завыл. Затем он вернулся ко мне, поджав хвост; его большие влажные глаза беспокойно смотрели на меня; потом он опять побежал к тому месту, где только что стоял его хозяин, и отрывисто залаял. Я понимал его; мы оба ощущали одинаковую тревогу. Я подошел к нему, и он тут же стрелой помчался по следам Бюг-Жаргаля. Если б он время от времени не останавливался, поджидая меня, я скоро потерял бы его из виду, хотя сам бежал изо всех сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Негры поднялись с земли. Бюг-Жаргаль бросил им красное перо. Начальник отряда скрестил руки на груди, потом наклонился и бережно поднял перо; вслед за тем все негры ушли, не промолвив ни слова. Вместе с ними исчез во мраке подземного прохода и колдун.
Не могу описать вам, господа, мое состояние. Я устремил полные слез глаза на Пьеро, который смотрел на меня с каким-то странным выражением благодарности и гордости.
– Хвала создателю, – сказал он наконец, – все спасено. Брат, возвращайся той дорогой, которой ты пришел сюда. Я буду ждать тебя в долине.
И, махнув мне рукой, он скрылся.
LIV
Я спешил поскорее увидеть своего спасителя и узнать, благодаря какому счастливому случаю он очутился здесь так вовремя, и двинулся к выходу из ужасной пещеры. Однако новые опасности подстерегали меня. Только я направился к подземному коридору, как вдруг кто-то преградил мне дорогу. Передо мной был Хабибра. Злобный колдун не ушел вслед за неграми, как я полагал, а притаился за выступом скалы, ожидая удобной минуты для мести. Теперь такой момент наступил. Карлик внезапно вырос передо мной и захохотал. Я был один, безоружный; а его руке сверкал кинжал, тот самый, который служил ему вместо распятия. При виде оби я невольно отступил.
– Ха-ха! Maldicho! Ты думал, что уже ускользнул от меня! Но глупый шут оказался умнее тебя! Теперь ты попался, и на этот раз я не заставлю тебя ждать! И друг твой Бюг-Жаргаль тоже не будет ждать тебя понапрасну! Ты пойдешь на свидание в долину: поток вынесет тебя прямо к нему.
И он бросился на меня с занесенным кинжалом.
– Чудовище! – крикнул я, отступая к обрыву. – Ты только что был палачом, теперь ты убийца!
– Я мщу! – и он заскрежетал зубами.
Я стоял на самом краю пропасти; карлик прыгнул на меня, чтобы столкнуть в нее ударам кинжала. Но я отскочил в сторону. Он поскользнулся на покрытом плесенью сыром камне, упал и покатился к краю обрыва, гладко обточенному водами потока. «Проклятие!» – взревел он, сорвавшись в пропасть.
Я уже говорил вам, что корни старого дерева выступали из трещины в скале, немного ниже уровня площадки. Падая, карлик зацепился своей пестрой юбкой за узловатое корневище, и теперь он изо всех сил ухватился обеими руками за эту неожиданную опору. Остроконечный колпак слетел с его головы; ему пришлось выпустить свой кинжал; орудие убийцы и шапка шута, увешанная бубенчиками, стукаясь о скалы, исчезли в стремнине.
Повиснув над страшной бездной, Хабибра попытался было вскарабкаться на площадку, но его короткие руки не доставали до ее края, и он только ломал себе ногти, в бесплодных усилиях ухватиться за скользкую поверхность скалы, нависшей над бездной, которая терялась во мраке. Он выл от бешенства.
Мне стоило лишь толкнуть его, и он оказался бы на дне пропасти; но такая мысль даже не пришла мне в голову, это было бы низостью. Мое поведение, по-видимому, поразило его. Возблагодарив бога за неожиданное спасение, ниспосланное им, я уже хотел предоставить карлика его участи и направился к выходу из подземелья, как вдруг его молящий и жалобный голос заставил меня остановиться.
– Господин мой! – кричал он. – Господин мой! Не уходите, умоляю вас! Во имя bon Giu не дайте грешнику умереть без покаяния! Спасите мою душу! Силы покидают меня, ветка скользит и гнется в моих руках, моя тяжесть тянет меня вниз, сейчас я выпущу ветку, или она обломится… Ах, господин мой! Внизу клокочет страшная пучина! Nombre santo de Dios! Святое имя господне! (исп.)
Сжальтесь над вашим бедным шутом! Да, он преступник; но докажите ему, что белые лучше мулатов, хозяева лучше рабов!
Слова эти почти тронули меня; я подошел к краю пропасти и в тусклом свете, проникавшем из расселины в своде, увидел на отталкивающем лице Хабибры выражение, которого еще никогда не замечал на нем: он смотрел на меня с мольбой и отчаянием.
– Сеньор Леопольд, – снова заговорил карлик, заметив сострадание на моем лице. – Возможно ли, чтобы человек, видя своего ближнего в таком ужасном положении, не захотел помочь ему, если мог это сделать? Протяните мне руку, господин мой! Что вам стоит спасти меня! Для вас это так мало, а для меня – все! Подтяните меня к себе, умоляю вас! Моя благодарность искупит мои преступления!
– Несчастный, не напоминай мне о них! – прервал я его.
– Я ненавижу их теперь, господин! О, будьте великодушнее, чем я! Боже! Боже! Я слабею, я падаю!.. Ay desdichado! О несчастный! (исп.)
Руку! Вашу руку! Дайте мне руку! Ради матери, носившей вас под сердцем!
Не могу вам передать, как жалобны были эти возгласы, полные страха и муки! Я все забыл. Передо мною был уже не враг, не предатель, не убийца; я видел лишь несчастного, которого легко мог спасти от ужасной смерти. Он так трогательно молил меня! Упреки, слова укоризны сейчас были бы бесполезны и смешны; нельзя было терять ни минуты. Я стал на колени на краю пропасти и, обхватив одной рукой ствол дерева, за корни которого держался несчастный карлик, протянул ему другую… Он тотчас же ухватился за нее обеими руками с необыкновенной силой; но вместо того чтобы начать с моей помощью постепенно подтягиваться кверху, он неожиданно рванул меня к себе. Если бы не дерево, служившее мне крепкой опорой, я, наверно, не удержался бы на краю обрыва и полетел за ним в пропасть.
– Что ты делаешь, злодей! – крикнул я.
– Я мщу тебе! – ответил он мне с адским хохотом. – Что, попался наконец! Болван! Ты сам полез в ловушку! Теперь ты в моих руках! Минуту назад ты был спасен, а я погибал; но ты сам бросился в пасть крокодила! Стоило мне пустить слезу, как ты уже расчувствовался! Теперь я умру спокойно. Я заплачу своей жизнью, чтоб отомстить. Попался, amigo! В твоем обществе мне не скучно будет среди рыб в озере!
– Предатель! Так-то ты благодаришь меня! – сказал я, напрягая все свои силы. – Ведь я хотел тебя спасти!
– Знаю! Я мог бы спастись с тобой, но я хочу, чтобы ты погиб со мной. Твоя смерть мне милее моей жизни. Иди!
Его корявые смуглые руки с чудовищной силой впились в мою руку; глаза сверкали, пена выступила на губах; неистовая злоба и жажда мщения удесятерили его силы, хотя лишь минуту тому назад он горько жаловался, что они покинули его; ноги его, как два рычага, упирались в отвесную стену скалы, а сам он метался, как тигр, яростно раскачивая толстый корень, который запутался в его одежде и против воли карлика удерживал его от падения; Хабибра пытался сломать этот корень, чтобы, повиснув на моей руке всей тяжестью своего тела, скорей стащить меня вниз. В дикой злобе, он кусал державшее его дерево, и тогда на мгновение замолкал отвратительный хохот, искажавший его и без того уродливое лицо. Казалось, то был злой дух, вышедший из пропасти, чтобы увлечь в свое темное царство пойманную им жертву.
Одно мое колено, к счастью, попало в небольшое углубление в камне; рука моя словно приросла к дереву, за которое я ухватился; я сопротивлялся усилиям карлика со всей силой, которую в минуту опасности придает человеку инстинкт самосохранения. Время от времени я с трудом переводил дыхание и громко звал: «Бюг-Жаргаль!» Но я почти не надеялся, что он услышит меня, – слишком далеко он был, и к тому же грохот водопада покрывал мой голос.
Карлик, не ожидавший встретить такое сопротивление с моей стороны, все усиливал свои яростные рывки. Наша борьба длилась недолго, – гораздо больше времени понадобилось, чтобы рассказать вам о ней, – но я чувствовал, что уже теряю силы. Рука моя почти онемела, ее сводила мучительная судорога; в глазах потемнело, какие-то светящиеся круги поплыли передо мной; в ушах раздавался звон; я слышал, как трещит, подаваясь, корень, как смеется злобный карлик, вот-вот готовый сорваться, и мне казалось, что зияющая бездна с ревом приближается ко мне.
Но прежде чем прекратить борьбу и уступить изнеможению и отчаянию, я сделал еще одну попытку: собрав остаток сил, я еще раз громко крикнул: «Бюг-Жаргаль!» В ответ раздался лай… Я узнал Раска и повернул голову. Бюг-Жаргаль и его собака стояли на краю расселины. Не знаю, услышал ли он мой крик, или, может быть, тревога обо мне привела его обратно. Он увидел грозившую мне опасность.
– Держись крепче! – крикнул он.
Хабибра, в страхе, что я могу еще спастись, прорычал с пеной у рта:
– Иди же! Иди! – и последним, нечеловеческим усилием рванул меня к себе.
Рука моя, ослабев, выпустила ствол дерева. Все было кончено! Но в тот же миг кто-то схватил меня сзади; это был Раск. По знаку своего хозяина, он спрыгнул со свода прямо на площадку и, вцепившись зубами в полы моего мундира, удержал меня от падения. Эта неожиданная помощь спасла меня. Последняя, отчаянная попытка, сделанная Хабиброй, обессилила его, – я же, собравшись с силами, снова дернул руку. Его одеревеневшие пальцы, наконец, разжались, и он выпустил ее; корень, который он так долго расшатывал, переломился под его тяжестью, и в ту минуту, когда Раск оттащил меня от края площадки, гнусный карлик скрылся в пенистых водах мрачного потока, посылая мне последнее проклятие, которого я так и не расслышал, – оно потонуло вместе с ним в глубине пропасти.
Так окончил свою жизнь шут моего дяди.
LV
Ужасная сцена в пещере, моя отчаянная борьба и ее страшный исход совсем сломили меня. Я лежал без сил, почти без сознания. Голос Бюг-Жаргаля заставил меня очнуться.
– Брат! – крикнул он. – Выходи скорей отсюда! Через полчаса зайдет солнце. Я буду ждать тебя в долине. Иди за Раском!
Эти дружеские слова сразу вернули мне надежду, силу и бодрость. Я поднялся. Раск быстро скрылся в подземном коридоре, я пошел за ним; его лай указывал мне дорогу в темноте. Спустя несколько минут впереди забрезжил дневной свет; вскоре мы подошли к выходу из пещеры; только тут я свободно вздохнул. Когда я выходил из-под черного сырого свода, я вспомнил предсказание карлика: «Лишь один из нас двоих выйдет отсюда этой дорогой…» Пророчество сбылось, но совсем не так, как он рассчитывал.
LVI
Спустившись в долину, я увидел Бюг-Жаргаля. Молча бросился я в его объятия; я жаждал задать ему тысячи вопросов, но от волнения не мог говорить.
– Слушай, – сказал он, – твоя жена, моя сестра, в безопасности. Я отвел ее в лагерь белых и передал вашему родственнику, начальнику сторожевых отрядов. Я хотел сдаться в плен, чтобы спасти тех негров, которые отвечали за меня своими головами. Но твой родственник велел мне бежать, чтобы попытаться спасти тебя; он сказал, что их расстреляют только в том случае, если Биасу казнит тебя, о чем он должен известить белых, выставив черный флаг на самой высокой из наших гор. Тогда я бросился бежать. Раск указывал мне дорогу, и, благодарение господу, я поспел вовремя! Ты будешь жить, и я тоже.
Протянув мне руку, он добавил:
– Брат, ты доволен?
Я снова обнял его; я умолял его не покидать меня больше и остаться среди белых; я обещал ему чин в колониальной армии. Но он сурово прервал меня:
– Брат, разве я предлагаю тебе вступить в наши ряды?
Я замолчал, чувствуя его правоту.
– Пойдем же скорее к твоей жене, – весело сказал он, – ты должен ее успокоить!
Я и сам стремился к этому всеми силами своей души; я опьянел от счастья; мы двинулись в путь. Бюг-Жаргаль знал дорогу, он шел впереди, Раск бежал за нами…
Тут д'Овернэ замолчал и окинул всех мрачным взглядом. На лбу у него выступили крупные капли пота. Он прикрыл лицо рукой. Раск беспокойно смотрел на него.
– Да, вот так ты смотрел на меня тогда!.. – прошептал капитан.
В сильном волнении он встал и вышел из палатки. Вслед за ним вышли сержант и собака.
LVII
– Бьюсь об заклад, что нас ожидает трагическая развязка! – воскликнул Анри. – Право, будет жаль, если с этим Бюг-Жаргалем случится что-нибудь дурное! Отличный был малый!
Паскаль оторвался на минуту от своей фляжки и сказал:
– Я отдал бы дюжину корзин портвейна, чтобы взглянуть на тот кокосовый орех, который он осушил залпом!
Альфред, мечтавший о чем-то под звуки своей гитары, перестал перебирать струны и попросил лейтенанта Анри поправить ему аксельбанты.
– Этот негр, право, очень занимает меня, – заметил он. – Интересно, знал ли он также мотив «La hermosa Padilla». Прекрасная Падилья (исп.)
Пока я не решился спросить об этом д'Овернэ.
– А по мне, так Биасу гораздо любопытнее, – сказал Паскаль. – Его запечатанное вино, вероятно, было дрянь, но зато этот человек знал, что такое француз! Если бы я попал к нему в плен, я отрастил бы усы, – а вдруг он дал бы мне под них взаймы несколько пиастров! Был же такой случай с одним португальским капитаном в городе Гоа! И уверяю вас, что мои кредиторы гораздо безжалостней Биасу!
– Кстати, капитан, получите четыре луидора, которые я вам остался должен! – сказал Анри, бросая ему свой кошелек.
Паскаль удивленно посмотрел на своего великодушного должника, который с большим основанием мог бы назвать себя его кредитором.
– Ну, господа, – продолжал Анри, – скажите, что же вы думаете об этой истории, которую рассказывает нам д'Овернэ?
– Откровенно говоря, я слушал не очень внимательно, – отозвался Альфред. – Но от мечтателя д'Овернэ я ожидал, признаться, чего-нибудь более интересного. Да и романс у него не в стихах, а в прозе; терпеть не могу романсов в прозе: к ним и мотива-то не подберешь! Вообще история этого Бюг-Жаргаля мне наскучила; очень уж она длинна!
– Вы правы, – поддержал Альфреда адъютант Паскаль, – она слишком длинна. Кабы не моя трубка да фляжка, я провел бы прескучный вечер. Заметьте к тому же, что в его рассказе множество нелепостей. Ну вот, например, – кто поверит, что этот уродец колдун… как его там… не то Кабы-брать, не то Кабибра… готов был сам утонуть, лишь бы утопить своего врага!..
– Да еще в воде, не так ли, капитан Паскаль? – улыбаясь, перебил его Анри. – А меня во время рассказа д'Овернэ больше всего забавляло, что его хромая собака поднимает голову всякий раз, как он произносит имя Бюг-Жаргаля.
– А вот старушки в Селадасе, – прервал его Паскаль, – те поступают совсем наоборот: как только проповедник произносит имя христово, они все тут же опускают голову; как-то раз вошел я в церковь с десятком кирасиров…
В эту минуту офицеры услышали стук ружья часового: то возвращался д'Овернэ. Все замолчали. Д'Овернэ несколько раз прошелся по палатке, скрестив руки на груди. Старый Тадэ, присевший в уголке, украдкой следил за ним, гладя Раска, чтобы скрыть от капитана свое волнение.
Наконец д'Овернэ заговорил.
LVIII
– Итак, Раск бежал за нами. Солнце уже не освещало даже самой высокой из скал, окружавших долину. Вдруг ее вершину озарил какой-то отблеск и тут же исчез. Бюг-Жаргаль вздрогнул и крепко схватил меня за руку.
– Слушай! – сказал он.
Какой-то глухой звук, похожий на пушечный выстрел, прокатился по окрестностям, и эхо подхватило его.
– Сигнал! – мрачно произнес негр. – Ведь это пушка?
Я молча кивнул головой.
В два прыжка он очутился на высокой скале; я последовал за ним. Он скрестил руки на груди и грустно улыбнулся.
– Видишь? – сказал он.
Я посмотрел туда, куда были устремлены его глаза, и увидел остроконечную вершину, которую он уже показывал мне сегодня, когда я был у Мари, – единственную из всех, еще освещенную последними лучами заходящего солнца; на ней развевался большой черный флаг.
Д'Овернэ замолчал.
– Потом я узнал, – продолжал он немного погодя, – что Биасу, торопясь выступить и считая, что меня уже нет в живых, велел выставить это знамя еще до возвращения отряда, который должен был меня казнить.
Бюг-Жаргаль стоял неподвижно, скрестив руки, взгляд его был прикован к зловещему флагу. Вдруг он стремительно повернулся и сделал несколько шагов, словно собираясь бежать вниз.
– О боже! Мои несчастные товарищи!
Он снова подошел ко мне.
– Ты слышал пушечный выстрел? – спросил он.
Я не ответил.
– Это был сигнал, брат! Теперь их ведут на казнь…
Он поник головой. Затем сделал еще шаг ко мне.
– Возвращайся к твоей жене, брат, – сказал он, – Раск проводит тебя. – Он принялся насвистывать какую-то африканскую мелодию; собака завиляла хвостом и, казалось, приготовилась бежать в долину.
Бюг-Жаргаль взял меня за руку и попытался улыбнуться, но губы его дрожали.
– Прощай! – крикнул он твердым голосом и исчез в окружавшей нас чаще деревьев.
Я окаменел. Я еще не совсем понимал, что произошло, но предчувствие беды сжало мне сердце.
Видя, что его хозяин скрылся, Раск подбежал к краю скалы, поднял голову и жалобно завыл. Затем он вернулся ко мне, поджав хвост; его большие влажные глаза беспокойно смотрели на меня; потом он опять побежал к тому месту, где только что стоял его хозяин, и отрывисто залаял. Я понимал его; мы оба ощущали одинаковую тревогу. Я подошел к нему, и он тут же стрелой помчался по следам Бюг-Жаргаля. Если б он время от времени не останавливался, поджидая меня, я скоро потерял бы его из виду, хотя сам бежал изо всех сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19