И как мотивировать такую экспедицию?
Кэрли отхлебнул еще раз.
— Я все объясню. Скажите: наука может допустить, что Ноев ковчег надо искать не на Арарате, а в горах, отделяющих Гарсемалу от океана?
— Если нужно, то может допустить. Но не кажется ли вам, что на эту скомпрометированную удочку сейчас трудно будет кого-либо поймать?
— На этот случай сойдет. Особенно если это будет исходить из ваших авторитетных уст…
Кэрли и Хаутон поглядели друг другу в глаза и расхохотались.
— Ну, хорошо, — сказал Хаутон. — Но объясните, наконец, какое отношение Ноев ковчег может иметь к мятежу генерала Эстрада? И в чем будет заключаться наша миссия?
— Вы высадитесь на побережье, подниметесь в горы…
— И?
— И исчезнете.
— Куда?
— Это уже ваше дело. По крайней мере на месяц, так, чтобы никто не мог обнаружить ваших следов…
И Кэрли посвятил географа в свой план.
— Действовать необходимо со всей наивозможной быстротой, — добавил он. — Учтите, что правительственные войска под командованием полковника Мануэля Альфаро сильно теснят противника. Если они сумеют покончить с эстрадистами — чем черт не шутит! — до вашего прибытия, то вся затея окажется холостым выстрелом.
— Все понятно, — кивнул Хаутон. — Теперь нужно решить некоторые практические вопросы.
— Финансирование? Официально вы снаряжаете экспедицию на свой счет. А деньги получите от нас.
— Состав экспедиции?
— Ну, тут вам и карты в руки. Но я думаю, что он должен быть невелик.
— Конечно. Я возьму с собой Бейтса.
— Третьего человека дадим вам мы. Не возражаете?
— Нет. Это будет научный работник?
— Можете считать его таковым, если пожелаете. Скажем, доктор зоологии; пусть он классифицирует сорок пар чистых и сорок пар нечистых тварей, которых Ной взял с собой в ковчег. (Кэрли опять захохотал, очень довольный собственным остроумием). Итак: доктор зоологии Фред Портер. Да, вот еще: экспедицию нужно обставить поромантичнее! Желательно, чтобы газеты побольше шумели о вашем предприятии, а романтика будет лучшей рекламой. Не нужно самолетов, не нужно теплоходов: они не по вашим «личным средствам». Но не нужно и крайностей. Я не буду уговаривать вас пуститься, подобно норвежцу Хейердалу, через океан на плоту Зафрахтуйте где-нибудь в Перу небольшой парусник — удобно, оригинально и романтично!..
Не прошло суток после этого многообещающего разговора, как в газетах замелькали заголовки: «Снова на поиски Ноева ковчега», «Неугомонный Дик отправляется к берегам Южной Америки», «„Я найду баржу старины Ноя“ — заявляет профессор Хаутон» и тому подобное в таком же крикливом, развязном тоне.
Но пресс-конференции, устроенной для корреспондентов тридцати семи газет, профессор Хаутон заявил, что на основе изучения вновь открытых источников он изменил свое мнение: Ноев ковчег следует искать не на вершине Арарата, а в лесных джунглях горного хребта, отделяющего Гарсемалу от океанского побережья. На вопрос корреспондентов: «Не опасается ли экспедиции вступать на территорию Гарсемалы в момент, когда там идет гражданская война, и не усматривает ли в этом профессор угрозы успеху экспедиции и самой жизни ее участников» — Хаутон ответил: «Политика не должна мешать науке. Он не думает, чтобы та или иная из враждующих сторон способна была поднять руку на мирную научную экспедицию. Он, профессор, не хочет откладывать путешествие до будущего года, сейчас для него, по климатическим условиям, самое благоприятное время»
…Два дня спустя экспедиция в полном составе погрузилась на пароход «Метеор», которому и надлежало доставить ее к берегам Южной Америки. Это было несколько комичное трио: Хаутон, долговязый, хохлящийся и через каждые два слова клюющий своим острым носом — вылитый марабу! Морстон Бейтс, его неизменный помощник во всех путешествиях, тучный человек с черной бородкой, обрамляющей рыхлое лунообразное лицо, очень подвижной и говорливый (профессор высоко ценил его за административные и хозяйственные способности, но порицал за необоримою трусость); и, наконец, Фред Портер — плечистый, молчаливый, небрежно одетый субъект с изрытой морщинами физиономией видавшего виды человека.
В Неру им предстояло зафрахтовать парусную шхуну и на ней двинуться вдоль южно-американского побережья, к пункту высадки на гарсемальской территории.
«Метеор» вышел из порта в последних числах августа, в погожий день — тот самый день, когда «Ломоносов» миновал Маршалловы острова, близ Тайваня, на месте гибели миноносца «27», копошились водолазы.
Хаутон перед отплытием еще раз заверил репортеров, что непременно разыщет пресловутый ковчег, дабы тем самым утереть нос всем не верящим во всемирный потоп.
ГЛАВА 3
Капитан Рамирес напевает
Первая, нерабочая часть путешествия протекала спокойно, без приключений. Приключения и экзотика начались позднее, когда экспедиция очутилась в крупном перуанском порту Кальяо.
Здесь, собственно, и находилась отправная точка экспедиции. Здесь предстояло подыскать и зафрахтовать небольшое судно, которое должно было отправиться к побережью Гарсемалы и высадить путешественников там, где Хаутон сочтет наиболее удобным.
Компаньоны не стали откладывать дело в долгий ящик. Уже на второй день по прибытии Хаутон, Бейтс и Портер сидели в кабинете главы «Перуанской мореходной компании Канариас и Эквидо». За огромным зеркальным стеклом, задернутым кисеей, дремал город с его пыльными пальмами, истомленный полуденным зноем.
Канариас оказался черномазым господином, любезным до приторности. Несмотря на то, что атмосфера комнаты напоминала только что протопленную русскую баню, этот перуанский делец был одет в черный фрак при крахмальных воротничках и белом галстуке. Пальцы г-на Канариаса были унизаны перстнями с бриллиантами чудовищных размеров, а брелоки на часовой цепочке весили в общей сложности не менее килограмма.
— Для каких целей досточтимые, высокоуважаемые и любезнейшие синьоры желают зафрахтовать судно? — осведомился Канариас.
— Для научных, — буркнул Хаутон.
— Для научных целей? Чудесно! Великолепно! — подхватил г-н Канариас. — Мы сейчас располагаем судном, на оставляющим желать ничего лучшего. Прекрасное, комфортабельное судно! На нем как раз заканчивается текущий ремонт и через пару дней шхуна будет готова. Сейчас я познакомлю вас с ее капитаном. Его зовут дон Руфино Хосе Мария Чакон-и-Кальво Рамирес.
— Аргентинец? — спросил Хаутон.
— Нет, кубинец. Паоло! — закричал г-н Канариас. На зов появился мальчуган, загорелый до черноты, почти голый.
— Паоло! — обратился к нему г-н Канариас. — Беги и найди синьора Рамиреса. Скажи, что шеф просит его не-мед-лен-но явиться в контору.
Судя по фамилии, путешественники ожидали увидеть какого-нибудь жгучего брюнета с оливковым цветом лица. Каково же было удивление, когда перед ними предстал белокурый и голубоглазый атлет лет сорока, в элегантном белом костюме и замшевых туфлях. Мужественную загорелую физиономию его украшали тонкие светло-соломенные усики.
Он стоял перед путешественниками, засунув руки в карманы, ухарски сдвинув на ухо дорогую панаму, и мурлыкая игривый мотив из какой-то старой оперетты: «Мы невинные творенья…»
— Он такой же кубинец, как я астроном, — шепнул Бейтс Хаутону. — Бьюсь об заклад, что это не «дон», а «фон»…
Впрочем, определить подлинную национальность дона Рамиреса было столь же трудно, как открыть замок с секретом. За долгие годы скитаний по свету этот явный европеец так космополитизировался, что почти забыл родной язык, и изъяснялся на «беш-де-мер», на морском жаргоне — причудливой смеси исковерканных английских, французских, испанских и португальских слов. На этой изысканной разновидности эсперанто он и описывал непревзойденные качества своей шхуны.
— Блиц унд доннер! «Амазонка» оборудована по последнему слову морской техники, — втолковывал он путешественникам. — Шхуна имеет радиостанцию и готова встретить любой шторм…
Осмотр «Амазонки» оставил хорошее впечатление. Эта была чистая, стройная трехмачтовая шхуна с косыми парусами, правда, не столь комфортабельная, как пытался изобразить это г-н Канариас, но вполне пригодная для целой экспедиции и, видимо, недурной ходок.
Хаутон и Бейтс прямо из порта отправились обратно в контору «Перуанской мореходной компании». Они шли с довольными лицами, не замечая загадочных и зловещих усмешек, которыми провожали их туземцы.
Пока компаньоны ожесточенно торговались с г-ном Канариасом, пока подписывался договор и совершались все остальные формальности, капитан Рамирес вербовал команду.
Давно не заглядывал Рамирес в барак на окраине Кальяо, известный среди моряков под названием «отеля старухи Забальядос». Безработный матрос всегда мог получить здесь уголок на нарах, тарелку бобов и кусок хлеба, все это в кредит до получения работы и аванса.
Когда Рамирес открыл рассохшуюся дверь, на него пахнуло такой душной и тяжелой смесью запахов постельного тряпья, скверного табака и подгорелой пищи, что он сморщил нос, как бы собираясь чихнуть.
Посреди барака, набитого до отказа людьми, стоял длинный, грубо сколоченный стол. Человек десять полуголых моряков за ним хлебали из двух мисок какое-то варево. К висячей лампе с обеих сторон второго этажа нар свешивались головы. Кто читал газеты, кто играл в карты, большинство же лежало просто так, подперев ладонями подбородки, обратив к свету измученные лица.
Никто не откликнулся на приветствие Рамиреса. Крайние у стола молча потеснились, чтобы дать ему место. Такая неприязненная встреча ничуть не смутила капитана. Он, усмехаясь, вытащил кисет и трубку, замурлыкал: «Мы невинные творенья…»
Присутствующим хорошо была знакома манера Рамиреса напевать себе под нос, сочетание мурлыканья и посвистывания.
Порой это было бархатистое рокотание сытого кота, у которого чешут за ухом, игривый мотив: «Мы невинные творенья, глазки синие у нас…»
Это означало хорошее настроение.
Когда Рамирес сердился, мурлыканье переходило в громкий свист сквозь зубы, прерываемый коротким рычанием: «Сэр Джон по палубе ходил, сэр Джон с матросами шутил…»
В этих двух песенках и заключался весь репертуар капитана Рамиреса, но матросы по ним, как по барометру, безошибочно распознавали «штиль» и «шквал». Услышав упоминание о сэре Джоне, они предусмотрительно обходили капитана за пять шагов, отлично зная тяжесть его кулаков.
— Как, ребята? — развязно сказал Рамирес, заглядывая, как бы невзначай, в миску, — дело дрянь, а? Суп без мяса, на второе — кукиш?
Он потянулся к графину с отбитым горлышком, понюхал содержимое.
— Водичкой пробавляемся? Эх-хе-хе… (Рамирес постарался придать своему смеху максимум задушевности). — Блиц унд доннер! А ведь неплохо было бы сейчас сполоснуть горло стаканчиком вина? Как думаешь, приятель? — обратился капитан к голове, свесившейся сверху и глядевшей на него с выражением страха и ненависти.
Голова тотчас повернулась и исчезла в сумраке верхних нар.
— Вот что, — Рамирес перешел на деловой тон, — вот что, друзья! Есть хороший рейс! Выходим послезавтра, плата приличная, харчи свежие, и — задаток по 5 соль.
Он достал из кармана горсть серебряных монет и рассыпал их по столу.
— На «Амазонке»? — спросил смуглый матрос со всклокоченной седой шевелюрой, сидевший в центре стола. Черные глаза его, вспыхивая как угли, освещали впалые морщинистые щеки.
— На «Амазонке», — отвечал Рамирес. — Пойдешь?
Матрос молча встал и бросил ложку. Рамирес следил, как он, нахмурившись, медленно подтягивал на верхние нары свое отощавшее тело. Моряки переглянулись.
— Скажи ему несколько теплых слов, Хоакино! — раздались голоса.
— Иди ко всем чертям! — закричал седой матрос, высовывая голову. — Если мне захочется сдохнуть, так уж лучше завербоваться в иностранный легион. Уходи подобру-поздорову. Не видать тебе здесь поживы!
Один из обитателей барака поднялся и распахнул
дверь. Рамирес был вынужден последовать этому молчаливому приглашению.
До оставшихся в бараке донесся свирепый свист: «Сэр Джон с матросами шутил…»
С вербовкой команды на месте ничего не выходило, хотя город был полон безработных моряков. Пока путешественники собирали пожитки и устраивались на борту «Амазонки», Рамирес быстро съездил куда-то и привез человек пятнадцать матросов, при виде которых поморщился даже видавший виды Канариас. Экипаж шхуны состоял отныне из самых отчаянных сорвиголов перуанского побережья. Над палубой «Амазонки» повисла многоязычная брань.
— Комплект — за исключением радиста, — доложил Рамирес накануне отплытия.
— Как же без радиста?! — заволновался Бейтс, пощипывая бородку. — Нет-нет… без радиста нельзя… без радиста мы не можем идти в плавание… Вдруг авария, нельзя даже сигнал бедствия подать. Радист необходим!
— Сигнал бедствия? — переспросил Рамирес, нехорошо ухмыляясь. — Ну, ладно! Радист будет.
И действительно, поздним вечером капитан доставил на судно бесчувственного, видимо, мертвецки пьяного человека. Его подняли на борт и отнесли в кубрик.
В шесть утра крепко спавших в своей каюте путешественников разбудил зычный голос капитана Рамиреса. Беготня на палубе, поскрипывание, которым наполнилось судно, и легкое покачивание говорили о том, что «Амазонка» отправляется в путь.
Буксир вывел шхуну из гавани. Затем «Амазонка» отдала конец и, набрав полные паруса попутного ветра, двинулась на восток, покинув шумный и живописный Кальяо. Оставляя за кормой долгий раздвоенный след, шхуна, как на крыльях, неслась вперед, в широкие просторы океана.
А на борту «Амазонки» в этот момент заливайся свисток, зовущий все вахты наверх.
Матросы, на бегу натягивая рубахи, вылетали на палубу. Последним из кубрика вышел коренастый молодой парень, русый, с простецким лицом рязанца или калужанина, в измятом синем костюме.
Затем на возвышенный полуют поднялся сам капитан Рамирес. Но это был уже не тот обходительный щеголь в белом костюме и панаме, с которым путешественники познакомились в Кальяо. Сейчас крепкий горе его облегал парусиновый пиджак с морскими пуговицам, когда-то синий, а ныне выгоревший до голубизны. Пола пиджака подозрительно оттопыривалась сзади. В руке капитан держал фуражку с золоченым «крабом» — якорь в венке.
Рамирес оперся о перила и обвел толпу слегка хмельным взглядом.
— Вы видите меня, бродяги?
— Видим! — раздались голоса.
— Вы узнали капитана Рамиреса?
— Да!
Рамирес лихо насадил фуражку на левую бровь. Все это походило бы на комедию, если бы не присутствие пистолета в заднем кармане капитана и опасливая настороженность людей на палубе.
— Вы удивительно догадливы! — заявил Рамирес. — Это я! Только не тот капитан Рамирес, которого вы видели на берегу. Там я был покладист и мягок, как ягненок — это было мое сухопутное лицо. Теперь перед вами — мое морское лицо. Вглядитесь в него хорошенько, и зарубите себе на носу: капитан Руфино Хосе Мария Чакон-и-Кальво не повторяет чего-либо дважды. На море у капитана Рамиреса есть свой кодекс. Он состоит из трех правил: во-первых, повиновение, во-вторых, повиновение и, в третьих, — повиновение. И не какие-нибудь, а бес-пре-кос-лов-ные! Если я прикажу кому-нибудь из вас укусить собственный локоть, то он должен, немедленно сделать это, иначе…
Рамирес, насупив брови, вглядывался в толпу.
— Помяните мое слово: я сделаю из вас либо настоящих матросов, либо начинку для пирога сатане. Вы будете жрать, что дадут, и работать столько, сколько потребуют. Я буду карать и миловать, — понятно?! — ибо здесь, на борту «Амазонки», я для вас бог, король и закон. И, наконец, запомните: я не потерплю на «Амазонке» членов профсоюза и коммунистов…
В этот момент паренек в синем костюме, раздвигая толпу плечом, протиснулся вперед. Декларация капитана была прервана на середине.
— Хотя вы и заявили, что не потерпите на судне коммунистов, вам придется считаться с пребыванием на «Амазонке» комсомольца…
Это заявление было произнесено на хорошем английском языке и произвело на оторопевшую команду впечатление грома с ясного неба.
— Как вы смели, — продолжал смельчак, — как вы смели завлечь меня обманом на это судно?!
Он волновался и сдерживал себя с видимым трудом. Спокойствие изменяло молодому моряку, краска залила его щеки, он повысил голос:
— Я требую, чтобы вы, слышите, вы — пират! — вернулись в Кальяо и высадили меня на берег. Иначе я в первом же порту сойду сам и буду жаловаться советскому консулу!
ГЛАВА 4
«Амазонка» меняет имя
Выкрикнув эти слова, молодой моряк в синем костюме сделал еще шаг вперед и остановился, сжав кулаки и вперив серые, налитые гневом глаза, в лицо Рамиреса.
Матросы безмолвствовали.
Рамирес, при всем своем безграничном нахальстве, растерялся от подобной неслыханной дерзости и в первые секунды соображал туго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Кэрли отхлебнул еще раз.
— Я все объясню. Скажите: наука может допустить, что Ноев ковчег надо искать не на Арарате, а в горах, отделяющих Гарсемалу от океана?
— Если нужно, то может допустить. Но не кажется ли вам, что на эту скомпрометированную удочку сейчас трудно будет кого-либо поймать?
— На этот случай сойдет. Особенно если это будет исходить из ваших авторитетных уст…
Кэрли и Хаутон поглядели друг другу в глаза и расхохотались.
— Ну, хорошо, — сказал Хаутон. — Но объясните, наконец, какое отношение Ноев ковчег может иметь к мятежу генерала Эстрада? И в чем будет заключаться наша миссия?
— Вы высадитесь на побережье, подниметесь в горы…
— И?
— И исчезнете.
— Куда?
— Это уже ваше дело. По крайней мере на месяц, так, чтобы никто не мог обнаружить ваших следов…
И Кэрли посвятил географа в свой план.
— Действовать необходимо со всей наивозможной быстротой, — добавил он. — Учтите, что правительственные войска под командованием полковника Мануэля Альфаро сильно теснят противника. Если они сумеют покончить с эстрадистами — чем черт не шутит! — до вашего прибытия, то вся затея окажется холостым выстрелом.
— Все понятно, — кивнул Хаутон. — Теперь нужно решить некоторые практические вопросы.
— Финансирование? Официально вы снаряжаете экспедицию на свой счет. А деньги получите от нас.
— Состав экспедиции?
— Ну, тут вам и карты в руки. Но я думаю, что он должен быть невелик.
— Конечно. Я возьму с собой Бейтса.
— Третьего человека дадим вам мы. Не возражаете?
— Нет. Это будет научный работник?
— Можете считать его таковым, если пожелаете. Скажем, доктор зоологии; пусть он классифицирует сорок пар чистых и сорок пар нечистых тварей, которых Ной взял с собой в ковчег. (Кэрли опять захохотал, очень довольный собственным остроумием). Итак: доктор зоологии Фред Портер. Да, вот еще: экспедицию нужно обставить поромантичнее! Желательно, чтобы газеты побольше шумели о вашем предприятии, а романтика будет лучшей рекламой. Не нужно самолетов, не нужно теплоходов: они не по вашим «личным средствам». Но не нужно и крайностей. Я не буду уговаривать вас пуститься, подобно норвежцу Хейердалу, через океан на плоту Зафрахтуйте где-нибудь в Перу небольшой парусник — удобно, оригинально и романтично!..
Не прошло суток после этого многообещающего разговора, как в газетах замелькали заголовки: «Снова на поиски Ноева ковчега», «Неугомонный Дик отправляется к берегам Южной Америки», «„Я найду баржу старины Ноя“ — заявляет профессор Хаутон» и тому подобное в таком же крикливом, развязном тоне.
Но пресс-конференции, устроенной для корреспондентов тридцати семи газет, профессор Хаутон заявил, что на основе изучения вновь открытых источников он изменил свое мнение: Ноев ковчег следует искать не на вершине Арарата, а в лесных джунглях горного хребта, отделяющего Гарсемалу от океанского побережья. На вопрос корреспондентов: «Не опасается ли экспедиции вступать на территорию Гарсемалы в момент, когда там идет гражданская война, и не усматривает ли в этом профессор угрозы успеху экспедиции и самой жизни ее участников» — Хаутон ответил: «Политика не должна мешать науке. Он не думает, чтобы та или иная из враждующих сторон способна была поднять руку на мирную научную экспедицию. Он, профессор, не хочет откладывать путешествие до будущего года, сейчас для него, по климатическим условиям, самое благоприятное время»
…Два дня спустя экспедиция в полном составе погрузилась на пароход «Метеор», которому и надлежало доставить ее к берегам Южной Америки. Это было несколько комичное трио: Хаутон, долговязый, хохлящийся и через каждые два слова клюющий своим острым носом — вылитый марабу! Морстон Бейтс, его неизменный помощник во всех путешествиях, тучный человек с черной бородкой, обрамляющей рыхлое лунообразное лицо, очень подвижной и говорливый (профессор высоко ценил его за административные и хозяйственные способности, но порицал за необоримою трусость); и, наконец, Фред Портер — плечистый, молчаливый, небрежно одетый субъект с изрытой морщинами физиономией видавшего виды человека.
В Неру им предстояло зафрахтовать парусную шхуну и на ней двинуться вдоль южно-американского побережья, к пункту высадки на гарсемальской территории.
«Метеор» вышел из порта в последних числах августа, в погожий день — тот самый день, когда «Ломоносов» миновал Маршалловы острова, близ Тайваня, на месте гибели миноносца «27», копошились водолазы.
Хаутон перед отплытием еще раз заверил репортеров, что непременно разыщет пресловутый ковчег, дабы тем самым утереть нос всем не верящим во всемирный потоп.
ГЛАВА 3
Капитан Рамирес напевает
Первая, нерабочая часть путешествия протекала спокойно, без приключений. Приключения и экзотика начались позднее, когда экспедиция очутилась в крупном перуанском порту Кальяо.
Здесь, собственно, и находилась отправная точка экспедиции. Здесь предстояло подыскать и зафрахтовать небольшое судно, которое должно было отправиться к побережью Гарсемалы и высадить путешественников там, где Хаутон сочтет наиболее удобным.
Компаньоны не стали откладывать дело в долгий ящик. Уже на второй день по прибытии Хаутон, Бейтс и Портер сидели в кабинете главы «Перуанской мореходной компании Канариас и Эквидо». За огромным зеркальным стеклом, задернутым кисеей, дремал город с его пыльными пальмами, истомленный полуденным зноем.
Канариас оказался черномазым господином, любезным до приторности. Несмотря на то, что атмосфера комнаты напоминала только что протопленную русскую баню, этот перуанский делец был одет в черный фрак при крахмальных воротничках и белом галстуке. Пальцы г-на Канариаса были унизаны перстнями с бриллиантами чудовищных размеров, а брелоки на часовой цепочке весили в общей сложности не менее килограмма.
— Для каких целей досточтимые, высокоуважаемые и любезнейшие синьоры желают зафрахтовать судно? — осведомился Канариас.
— Для научных, — буркнул Хаутон.
— Для научных целей? Чудесно! Великолепно! — подхватил г-н Канариас. — Мы сейчас располагаем судном, на оставляющим желать ничего лучшего. Прекрасное, комфортабельное судно! На нем как раз заканчивается текущий ремонт и через пару дней шхуна будет готова. Сейчас я познакомлю вас с ее капитаном. Его зовут дон Руфино Хосе Мария Чакон-и-Кальво Рамирес.
— Аргентинец? — спросил Хаутон.
— Нет, кубинец. Паоло! — закричал г-н Канариас. На зов появился мальчуган, загорелый до черноты, почти голый.
— Паоло! — обратился к нему г-н Канариас. — Беги и найди синьора Рамиреса. Скажи, что шеф просит его не-мед-лен-но явиться в контору.
Судя по фамилии, путешественники ожидали увидеть какого-нибудь жгучего брюнета с оливковым цветом лица. Каково же было удивление, когда перед ними предстал белокурый и голубоглазый атлет лет сорока, в элегантном белом костюме и замшевых туфлях. Мужественную загорелую физиономию его украшали тонкие светло-соломенные усики.
Он стоял перед путешественниками, засунув руки в карманы, ухарски сдвинув на ухо дорогую панаму, и мурлыкая игривый мотив из какой-то старой оперетты: «Мы невинные творенья…»
— Он такой же кубинец, как я астроном, — шепнул Бейтс Хаутону. — Бьюсь об заклад, что это не «дон», а «фон»…
Впрочем, определить подлинную национальность дона Рамиреса было столь же трудно, как открыть замок с секретом. За долгие годы скитаний по свету этот явный европеец так космополитизировался, что почти забыл родной язык, и изъяснялся на «беш-де-мер», на морском жаргоне — причудливой смеси исковерканных английских, французских, испанских и португальских слов. На этой изысканной разновидности эсперанто он и описывал непревзойденные качества своей шхуны.
— Блиц унд доннер! «Амазонка» оборудована по последнему слову морской техники, — втолковывал он путешественникам. — Шхуна имеет радиостанцию и готова встретить любой шторм…
Осмотр «Амазонки» оставил хорошее впечатление. Эта была чистая, стройная трехмачтовая шхуна с косыми парусами, правда, не столь комфортабельная, как пытался изобразить это г-н Канариас, но вполне пригодная для целой экспедиции и, видимо, недурной ходок.
Хаутон и Бейтс прямо из порта отправились обратно в контору «Перуанской мореходной компании». Они шли с довольными лицами, не замечая загадочных и зловещих усмешек, которыми провожали их туземцы.
Пока компаньоны ожесточенно торговались с г-ном Канариасом, пока подписывался договор и совершались все остальные формальности, капитан Рамирес вербовал команду.
Давно не заглядывал Рамирес в барак на окраине Кальяо, известный среди моряков под названием «отеля старухи Забальядос». Безработный матрос всегда мог получить здесь уголок на нарах, тарелку бобов и кусок хлеба, все это в кредит до получения работы и аванса.
Когда Рамирес открыл рассохшуюся дверь, на него пахнуло такой душной и тяжелой смесью запахов постельного тряпья, скверного табака и подгорелой пищи, что он сморщил нос, как бы собираясь чихнуть.
Посреди барака, набитого до отказа людьми, стоял длинный, грубо сколоченный стол. Человек десять полуголых моряков за ним хлебали из двух мисок какое-то варево. К висячей лампе с обеих сторон второго этажа нар свешивались головы. Кто читал газеты, кто играл в карты, большинство же лежало просто так, подперев ладонями подбородки, обратив к свету измученные лица.
Никто не откликнулся на приветствие Рамиреса. Крайние у стола молча потеснились, чтобы дать ему место. Такая неприязненная встреча ничуть не смутила капитана. Он, усмехаясь, вытащил кисет и трубку, замурлыкал: «Мы невинные творенья…»
Присутствующим хорошо была знакома манера Рамиреса напевать себе под нос, сочетание мурлыканья и посвистывания.
Порой это было бархатистое рокотание сытого кота, у которого чешут за ухом, игривый мотив: «Мы невинные творенья, глазки синие у нас…»
Это означало хорошее настроение.
Когда Рамирес сердился, мурлыканье переходило в громкий свист сквозь зубы, прерываемый коротким рычанием: «Сэр Джон по палубе ходил, сэр Джон с матросами шутил…»
В этих двух песенках и заключался весь репертуар капитана Рамиреса, но матросы по ним, как по барометру, безошибочно распознавали «штиль» и «шквал». Услышав упоминание о сэре Джоне, они предусмотрительно обходили капитана за пять шагов, отлично зная тяжесть его кулаков.
— Как, ребята? — развязно сказал Рамирес, заглядывая, как бы невзначай, в миску, — дело дрянь, а? Суп без мяса, на второе — кукиш?
Он потянулся к графину с отбитым горлышком, понюхал содержимое.
— Водичкой пробавляемся? Эх-хе-хе… (Рамирес постарался придать своему смеху максимум задушевности). — Блиц унд доннер! А ведь неплохо было бы сейчас сполоснуть горло стаканчиком вина? Как думаешь, приятель? — обратился капитан к голове, свесившейся сверху и глядевшей на него с выражением страха и ненависти.
Голова тотчас повернулась и исчезла в сумраке верхних нар.
— Вот что, — Рамирес перешел на деловой тон, — вот что, друзья! Есть хороший рейс! Выходим послезавтра, плата приличная, харчи свежие, и — задаток по 5 соль.
Он достал из кармана горсть серебряных монет и рассыпал их по столу.
— На «Амазонке»? — спросил смуглый матрос со всклокоченной седой шевелюрой, сидевший в центре стола. Черные глаза его, вспыхивая как угли, освещали впалые морщинистые щеки.
— На «Амазонке», — отвечал Рамирес. — Пойдешь?
Матрос молча встал и бросил ложку. Рамирес следил, как он, нахмурившись, медленно подтягивал на верхние нары свое отощавшее тело. Моряки переглянулись.
— Скажи ему несколько теплых слов, Хоакино! — раздались голоса.
— Иди ко всем чертям! — закричал седой матрос, высовывая голову. — Если мне захочется сдохнуть, так уж лучше завербоваться в иностранный легион. Уходи подобру-поздорову. Не видать тебе здесь поживы!
Один из обитателей барака поднялся и распахнул
дверь. Рамирес был вынужден последовать этому молчаливому приглашению.
До оставшихся в бараке донесся свирепый свист: «Сэр Джон с матросами шутил…»
С вербовкой команды на месте ничего не выходило, хотя город был полон безработных моряков. Пока путешественники собирали пожитки и устраивались на борту «Амазонки», Рамирес быстро съездил куда-то и привез человек пятнадцать матросов, при виде которых поморщился даже видавший виды Канариас. Экипаж шхуны состоял отныне из самых отчаянных сорвиголов перуанского побережья. Над палубой «Амазонки» повисла многоязычная брань.
— Комплект — за исключением радиста, — доложил Рамирес накануне отплытия.
— Как же без радиста?! — заволновался Бейтс, пощипывая бородку. — Нет-нет… без радиста нельзя… без радиста мы не можем идти в плавание… Вдруг авария, нельзя даже сигнал бедствия подать. Радист необходим!
— Сигнал бедствия? — переспросил Рамирес, нехорошо ухмыляясь. — Ну, ладно! Радист будет.
И действительно, поздним вечером капитан доставил на судно бесчувственного, видимо, мертвецки пьяного человека. Его подняли на борт и отнесли в кубрик.
В шесть утра крепко спавших в своей каюте путешественников разбудил зычный голос капитана Рамиреса. Беготня на палубе, поскрипывание, которым наполнилось судно, и легкое покачивание говорили о том, что «Амазонка» отправляется в путь.
Буксир вывел шхуну из гавани. Затем «Амазонка» отдала конец и, набрав полные паруса попутного ветра, двинулась на восток, покинув шумный и живописный Кальяо. Оставляя за кормой долгий раздвоенный след, шхуна, как на крыльях, неслась вперед, в широкие просторы океана.
А на борту «Амазонки» в этот момент заливайся свисток, зовущий все вахты наверх.
Матросы, на бегу натягивая рубахи, вылетали на палубу. Последним из кубрика вышел коренастый молодой парень, русый, с простецким лицом рязанца или калужанина, в измятом синем костюме.
Затем на возвышенный полуют поднялся сам капитан Рамирес. Но это был уже не тот обходительный щеголь в белом костюме и панаме, с которым путешественники познакомились в Кальяо. Сейчас крепкий горе его облегал парусиновый пиджак с морскими пуговицам, когда-то синий, а ныне выгоревший до голубизны. Пола пиджака подозрительно оттопыривалась сзади. В руке капитан держал фуражку с золоченым «крабом» — якорь в венке.
Рамирес оперся о перила и обвел толпу слегка хмельным взглядом.
— Вы видите меня, бродяги?
— Видим! — раздались голоса.
— Вы узнали капитана Рамиреса?
— Да!
Рамирес лихо насадил фуражку на левую бровь. Все это походило бы на комедию, если бы не присутствие пистолета в заднем кармане капитана и опасливая настороженность людей на палубе.
— Вы удивительно догадливы! — заявил Рамирес. — Это я! Только не тот капитан Рамирес, которого вы видели на берегу. Там я был покладист и мягок, как ягненок — это было мое сухопутное лицо. Теперь перед вами — мое морское лицо. Вглядитесь в него хорошенько, и зарубите себе на носу: капитан Руфино Хосе Мария Чакон-и-Кальво не повторяет чего-либо дважды. На море у капитана Рамиреса есть свой кодекс. Он состоит из трех правил: во-первых, повиновение, во-вторых, повиновение и, в третьих, — повиновение. И не какие-нибудь, а бес-пре-кос-лов-ные! Если я прикажу кому-нибудь из вас укусить собственный локоть, то он должен, немедленно сделать это, иначе…
Рамирес, насупив брови, вглядывался в толпу.
— Помяните мое слово: я сделаю из вас либо настоящих матросов, либо начинку для пирога сатане. Вы будете жрать, что дадут, и работать столько, сколько потребуют. Я буду карать и миловать, — понятно?! — ибо здесь, на борту «Амазонки», я для вас бог, король и закон. И, наконец, запомните: я не потерплю на «Амазонке» членов профсоюза и коммунистов…
В этот момент паренек в синем костюме, раздвигая толпу плечом, протиснулся вперед. Декларация капитана была прервана на середине.
— Хотя вы и заявили, что не потерпите на судне коммунистов, вам придется считаться с пребыванием на «Амазонке» комсомольца…
Это заявление было произнесено на хорошем английском языке и произвело на оторопевшую команду впечатление грома с ясного неба.
— Как вы смели, — продолжал смельчак, — как вы смели завлечь меня обманом на это судно?!
Он волновался и сдерживал себя с видимым трудом. Спокойствие изменяло молодому моряку, краска залила его щеки, он повысил голос:
— Я требую, чтобы вы, слышите, вы — пират! — вернулись в Кальяо и высадили меня на берег. Иначе я в первом же порту сойду сам и буду жаловаться советскому консулу!
ГЛАВА 4
«Амазонка» меняет имя
Выкрикнув эти слова, молодой моряк в синем костюме сделал еще шаг вперед и остановился, сжав кулаки и вперив серые, налитые гневом глаза, в лицо Рамиреса.
Матросы безмолвствовали.
Рамирес, при всем своем безграничном нахальстве, растерялся от подобной неслыханной дерзости и в первые секунды соображал туго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13