– А не, робята! Русая забьет. Страсть люблю у жонок зады – мякоть…– Лакомый, видать, снохач?– Зады у жонок… я знал одну…– Беги!– Площадной дьяк!– Не кусит! Чего бежать?Дьяк со стрельцами подходит не торопясь. Бабы лежат, лежа, держат одна другую за волосы, плюются и языки высовывают.– Эй, спустись, кошки!Бабы не спускаются. Дьяк говорит стрельцам:– Берите-ка на съезжую!Бабы вскакивают, подбирают волосы, одергивают сарафаны. Одна, тощая, с желтым лицом, кланяется:– Господине, дай молыть?– Ну!– Да как же, господине, она моему мужу передом, все передом угобжает – без ума мужик стал!Другая тоже кланяется:– Господине дьяче, она жена ему постылая, на всех лжет, а у самой жабы в брюхе квачут и кулькают. Чуять ее страшно, болотной тиной смородит, икота у ей завсегда…– Ах ты сволочь, перескочи твою утробу! Да я тебя…– Вот, господине дьяче, вишь, кака она привязучая!– Робята, разведите их дале врозно да в зад коленом, – говорит стрельцам дьяк и идет в толпу, громко выпуская из себя газы.– Будь здоров, дьяче! – слышится голос.Дьяк отвечает строго, чувствуя насмешку:– Поди, постов не блюдете? А я блюду, – с редьки это у меня по брюху ходит.Он обошел ряды возов и, не видя того, с кого можно взять тамгу, исчез. Толпа шатающихся праздно прибывает. В толпе появился татарин. На худощавом рябом лице горят зоркие глаза; татарин – в синей ермолке, в серой чалме, в желтом бархатном зипуне, в зеленых чедыгах с загнутыми носками, с мешком в руке.– Купим соли, урус? Купим соль! – И трясет мешком.Народ лезет к татарину, покупая, дивится, что дешево:– Да где ты добыл, поганый, соль?Татарин запускает в мешок большие руки, пригоршнями мерит соль, а берет за фунт грош…– У нас на Казань нет бояр, нет Морозов, нет Плещеев, на Казань соль три пригоршни – грош… А был на Казань князь, татарский князь, соль дорожил – народ не давал, рубили ему башка, соль дешев стал!..– Православные, ино татарин правду сказывает!– Кабы Плещееву завернуть голову, то соль была бы…– Морозову…– Морозову заедино!К татарину протолкались сквозь толпу два человека в длинных сукманах, в черных, похожих на скуфью, шапках:– Пойдем-ка, поганый, с нами!Татарин на всю площадь крикнул:– Гей, люди московские! За добро и правду к вам меня истцы берут.– Пошто? Где истцы?– Бей псов боярских!– Гони! Лу-у-пи сатану-у!Один из истцов быстро выдернул из-под полы сукмана тулумбас Род бубна с вогнутой внутрь чашечкой, обтянутой пузырем.
, но татарин не дал ему ударить сполох. Пистолетом, спрятанным в длинном сборчатом рукаве, стукнул по голове истца, – черная шапка вдавилась в череп, истец упал. Другой побежал, призывая стрельцов, но его схватили тут же и, свалив, забили до смерти сапогами Синяя тюбетейка и повязка свалились с черных кудрей татарина…Народ теснился на площадь. Ловили и избивали истцов – истцы исчезли.Кто-то закричал:– Поганый ты, свой ли, все едино – веди на бояр!Смуглый, в черных кудрях, в татарской одежде крякнул на всю площадь:– Народ! Гож ли я в атаманы?– Гож! Гож!– Пойдем, – веди-и!– Веди! Будет им нас грабить!– Имать Морозова-а!– Молотчий, веди-и!..– К тюрьме-е! Колодников спустим.– Бояр солить – идем! 6 По Москве во всех больших церквах бьют сполошные колокола. Воет медный звон, будто тысячи медных глоток.– Зашевелились попы-ы, на Фроловой башне Фролова башня – одна из башен московского Кремля, построена в 1491 г. миланским архитектором Пьетро Солярио. С 1658 г. башня стала называться Спасской, в честь иконы Спаса, написанной над ее воротами.
звон!– Небойсь! Стрельцы с нами-и, пущай фролят…– Морозов усохутился – сбежал!В Кремле трещит прочное резное крыльцо боярина Морозова. Серой лавой лезет толпа с топорами, с кольем, с палками. Крепко запертую дверь выдавили плечами. В толпе изредка мелькают лица холопов Морозова.В расписной, сумрачной прихожей с окнами из цветной слюды встретил грозную толпу седой дворецкий в синем доломане Кафтане.
, с протазаном Особенного устройства топор на длинной рукоятке.
в руках.– Куда, чернядь? Смерды, чего надо? – и размахивал неуклюжим оружием. Протазан задевал за стены, плохо ворочался в старых руках. Старик отчаянно закричал: – Боярыня! Матушка! Пасись беды…– Брось матушку, пой батюшку!К старику подскочил крепкого вида ремесленник в сером фартуке, ударил по древку протазана коротким топором, и оружие, служащее для парадов, выпало у дворецкого из рук.– Пе-ес!Старик стоял у дверей в горницы, растопырив руки, мешал проходу. Тот же человек схватил старика поперек тела, выбежал с ним на крыльцо и сбросил вниз. Толпа хлынула в горницы! От тяжеловесного топота дрожал пол, скрипели половицы, раздался хряст дерева, стук топоров. Вырвали окна; резные рамы трещали под ногами, слюда рвалась, липла к сапогам.– Узорочье – товарыщи-и!Разбили крышку ларя, окованного серебром, но там оказались кортели, кики, душегреи. Пихали в карманы, роясь в ларе, боярские волосники, унизанные жемчугом и лалами Яхонтами.
.– Во где наша соль!Все из ларя выкидали на пол, ходили по атласу, а золотую парчу рвали на куски. Кичные очелья били о подоконники, выколачивая венисы и бирюзу.– Соли, бра-а-таны!Наткнулись на сундук с кафтанами, ферязями, – стали переодеваться: сбрасывали сукманы и сермяги, наряжались наскоро, с треском материи по швам, в ферязи и котыги. Сбрасывали с ног лапти и уляди, обувались в чедыги узорчатого сафьяна, а кому не лезли на ноги боярские сапоги, швыряли в окно:– Гришке юродому гожи!Одевшись в бархат, ходили в своих валеных шапках и по головам лишь имели сходство с прежними холопами и смердами. Одни переоделись, лезли к сундуку другие:– Ай да парень! Одел боярином.– Отаман, – в парчу его обрядить!– Тут ему коц с аламом, с кружевом!– Не одежет – чижол!– Эй ты! Как тебя, отаман?– Одейся!– А ну, нет ли там турского кафтана?– Эво – бери-и! На ище колпак с прорехой, с запоной.– Пускай буду я, как из моря, с зипуном…Иные в толпе не переобувались, ходили в своих неуклюжих сапогах, – то были осторожные:– Ежели бежать надо, так одежу кинуть, а сапоги свои…Херувимы, писанные по золоту среди крестов, спиралей, голубых и красных цветов, неподвижно глядели на гостей, небывалых раньше в покоях царского свояка.– Эй, други-и! Винца ба!– Соскучал за солью ходить, хо-хо-хо, бражник…– Сыщем вино-о!– Гляньте – птича!– Диковина – лопочет по-людски!– На кой ее пуп! Не диво, кабы сокол!Иные обступили клетку тянутого серебра, совали в клюв зеленому попугаю заскорузлые пальцы:– Долбит, трясогузая!– Щипит!– Бобку нашли, младени? Шибай на двор!Выбросили клетку с птицей в окно. Коротко сгрудились перед тяжелой дубовой дверью с узорами из бронзы на филенках, нажали плечами – не подается:– Подай топоры!Стук – и вылетели дубовые филенки.– Тяни на себя-а!Дверь сломана, – хлынули в горенку, мутно сиявшую золотой парчой вплоть до сводчатого потолка. Окна завешены. На вогнутых плафонах с узорами синими и красными – фонари из мелких цветных стекол на бронзовых цепочках; в фонарях горят свечи. Под балдахином из желтого атласа кровать, на кровати – растрепанная и очень молодая женщина.– Сестрица царицы!– На пуп нам ее – тут девки есть!На низких табуретах, обитых алым бархатом, в головах и ногах боярыни – две девицы, обе русые, в голубых сарафанах. Толпа смыла обеих. Скоро и буйно сорвали с девиц шелковые сарафаны, сбороздили заскорузлыми руками девичьи венцы с жемчугом, растрепали волосы. Больная боярыня с усилием поднялась над подушками и слабо крикнула:– Не надо!– Хо-хо-о! Не будь ты сестра царицы, мы б тя помяли.– Пяль, робяты!– На полу мякко!– Чего ты? Шибай им рубахи на голову!– Жадной, обех загреб!Девицы онемели от ужаса, стиснув зубы и закатив глаза, вертелись в грубых руках, падали, но их подхватывали. Тяжелый вошел в горенку, отбросил занавес окна, – летнее солнце хлынуло в сумрак. Раздался голос, слышный ранее на всю площадь:– Зазвали в отаманы – слышьте слово! Девок насилить – или то работа! Сечь топорами – наша правда!Послушались голоса. Девиц, помятых, растрепанных, кинули на кровать боярыни, как снопы соломы. Шиблись обратно в другие покои, – срывали со стен многочисленные образа, разбивали киоты, сдирали серебряные ризы с ладами и жемчугом. Доски образов кидали в окна.Атаман остался в спальне. Тяжело ступая, шагнул к кровати. Больная боярыня, закрывшись до подбородка атласным одеялом, сидя на постели, дрожала:– Слушай! Я тебе грозить не стану – скажи добром, где узорочье!Морозова подняла голубые глаза и снова с дрожью зажмурилась:– Отведи глаза, не гляди!– Глаза?Он шагнул еще ближе, почти вплотную, и слышал, как, забившись под одеяло, всхлипывали девицы. Одной рукой приподнял Морозову за подбородок, другой тяжело погладил по мокрым от недуга и страха волосам, но в голове его мелькнуло: «Могу убить?»– Не боярин я… Огнем пытать не стану, – добром прошу…Чуть слышно боярыня сказала:– Подголовник… тут, под подушками…– Ино ладно!Он выдернул тяжелый подголовник, отошел, стукнул, отвернувшись к окну, ящик о носок сапога и, выбрав в карманы драгоценности, пошел, не оглядываясь, но приостановился, слыша за собой голос боярыни:– Не убьют нас?Ответил громко на слабый голос:– Нынь же никого не будет в хоромах!– Не спалят?Сказал голосом, которому невольно верилось:– Спи… не тронут!За дверями спальни Морозова еще раз слышала его:– Гей, голутьба! Вино пить – на двор.Терем вздрогнул – по лестнице покатилось тяжелое. Со двора в окна долетал отдаленный громкий раскат голосов, стучали топоры, потом страшно пронеслось в едином гуле:– Вино-о-о!Под землей, в обширном подземелье, подвешены к сводчатому потолку на цепях сорокаведерные бочки с медами малиновыми, вишневыми, имбирными. Сотни рук поднялись с топорами, били в днища:– Шапки снимай!.. Пьем!..– А я сапогом хочу.– Хошь портками пей!Долбились, прорубались дыры в доньях, из бочек забили липкие, душистые фонтаны. Пили, дышали тяжело, отплевывались, скороговоркой на радостях матерились. Иные садились на земляной пол. Кто-то, надрываясь, зычно кричал одно и то же, повторяя:– Приторомко! Подай водку-у…– Ставай, пей!– Здынь, я немочен!Липкие фонтаны из сотен бочек продолжали бить. На полу стало мокро, как в болоте; потом хмельное мокро поднялось выше.– Шли за солью – в меду тонем!Мокро было уже по колено.– Бу-ух! Бу-ух!– Энто пошто?– Бочки с водкой лупят!Опять голос хмельной и басистый:– Уторы не троньте-е! Днища бей, дни-и-ища!– Пошто-те днища-а?..– Днища! Или брюхо намочите, а в глотку не попадет!– Должно, товарыщи, то бондарь, – бочку жаль?– Бе! Хватит водки-и…Черпали водку сапогами, чедыгами и шапками.– Пей, не вались!– У-улю, тону, ро-обяты-ы!..Хмельной, сырой и пронзительный воздух одурял без питья. Падали в липкое пойло, засыпали, булькая.В пьяной могиле, как на перине, шутили:– Пра-аво-славно-му самая сла-дка-я-а смерть в вине…В подвале появились люди в серых длинных сукманах, в черных колпаках, похожих на поповские скуфьи.– Робяты-ы! Истцы зде…– Бей сотону-у!Ловили подозрительных и тут же кончали. Какой-то посадский по бедности носил сукман, шапку утопил, стоял на коленях по грудь в хмельном пойле, крестился, показывая крест на шее и руки грубые.– Схо-о-ж, бей!– Царева сотона вся с крестами!Бродили по подвалу, падали, расправлялись топорами, но их расправа кончилась скоро: зеленым огнем запылала одна бочка сорокаведерная, потом другая, тоже с водкой, третья, четвертая, и зеленое пожарище поползло по всему подвалу, делая лица людей зелено-бледными.– Истцы жгут?– Лови псов!– Спасайсь, тащи ноги-и!Вылезли на двор, но многие утонули и сгорели в подвале. Толпа живых была сильна и буйна. Нашли карету, окованную серебром, сорвали золоченые гербы немецкой чеканки.– Морозову от царя дадено!– Царь бояр дарит колымагами, а жалует нас столбами в поле!– Казой да кнутьем на площади.– Кру-у-ши!Изрубили карету в куски. Беспокоясь, пошли из Кремля.– Убыло нас.– Посады зазвать надо!Под горой, у Москворецкого моста, встретили новую толпу:– На-а-ши здесь!Тут же, под горой, стояла кучка людей в куцых бархатных кафтанах, в черных шляпах с высокими тульями, при шпагах. На желтых сапогах длинные кривые шпоры. Кучка людей говорила на чужом языке, показывая то на толпу, то на кабаки, где трещали разбиваемые двери и звенела посуда.– Die Leute sind barbarischer, als wie der Turk Эти люди больше варвары, чем турки (нем.)
.– Sclaven, aber hinter der Maske der Sclaven steckt immer der Rauber Рабы, но под личиной раба всегда укрывается разбойник (нем.)
.– Schaut, schaut! Смотрите, смотрите! (нем.)
– Ha, die wollen uns drohen! Ого, да они грозят нам! (нем.)
Сгрудившаяся толпа на Красной площади заревела:– Робяты-ы, побьем кукуя!– Царю жалятся, а сами живут за нас!– За них немало людей били кнутом!– Меня за кукушку били!– Меня тоже-е!– Эй, топоры, зачинай!Грянул голос:– Или я не отаман? Народ, немец не причинен твоей беде… Метитесь над боярами!– Правда!– Подай судью-у!– Плещея беззаконного!– Их, братаны, Гришка юродивый выметал, метлы ходил давал, – «чисто мести по морозу плящему Плящий – трескучий мороз, от слова «плясать». По-видимому, здесь игра слов: упомянуты инициаторы «соляного налога» – дьяк Чистов, судья Плещеев и боярин Б.И. Морозов.
».– Чистова-дьяка би-и-ить!– С головой, урод горбатой! Соляной бунт 1 Набат над Москвой ширится, полыхают над старым городом красные облака; жестяные главы на многих церквах стали золотыми.– Стрельцы тоже по нас!– Их тоже жмали, – метятся!Нашли палача. Палач не посмел перечить народу.– Ходил твой кнут по нас, – нынь пущай по боярам ходит!Палач пошел в Кремль; за палачом толпа – кто потрезвее. Стрельцы – те пошли во хмелю.– Подай сюда Плеще-е-ва-а!– Самого судить будем!В деревянном дворце царя, видимо, решили судьбу царского любимца.На обширном крыльце с золочеными перилами стоял матерый, ширококостный молодой царь …молодой царь… – Алексей Михайлович Романов, ступивший на российский престол в 1645 г.
в голубом кабате с нарамниками Царская верхняя одежда с наплечниками.
, унизанными жемчугом. Близ царя – воевода Долгорукий: в черной бороде проседь, из-под густых бровей глядят ястребиные, желтые глаза. Князь одет по-старинному – в длиннополом широком плаще-коце, застегнутом золотой бляхой на правом плече. Сзади царя – кучка бояр.Перед царем, кланяясь в землю часто и униженно, сверкая лысиной, ползал на коленях пузатый боярин с пухлым лицом и сивой бородой. Черная однорядка волочилась за ним, слезая с плеч.– Государь! Государь! Служил ведь я тебе и родителю твоему – себя не жалел! Попомни услуги, – пошто даешь меня на поругание холопам? Гож я, гож еще! Тоже и буду служить псом верным, и службу где дашь – туда отъеду, и какую хошь службу положи…Царь отвернулся, молчал.Сказал Долгорукий резко и громко:– Вор ты, судья! За службу кара.– Бью и тебе челом, князь Юрий!.. Молви за меня государю слово, за душу мою постои, а я…Круглые глаза князя глядели сурово на судью:– Лазал перед государем с оговором, – нынь «молви»!– Ой, князь Юрий! Пошто мне тебя хулить, ой, то ложь, князь!– Подай сюда Плещея-а!Долгорукий молодо и звонко сказал!– Палача сюда!Плещеев, подавленный, уткнув лицо в полу однорядки, плакал.На крыльцо поднялся палач. Облапив, понес Плещеева вниз по ступеням, но обернулся, спросил:– Провожатый дьяк – хто?– Казни судью! Вина его ведома.Долгорукий отошел в глубь крыльца.– Бояре, родные мои, кровные, молю, молю, молю! – кричал Плещеев и, встав на ноги, упирался.Стрельцы, помогая палачу, пинали Плещеева.Царь и бояре видели, как волокли Плещеева. Царь плакал. Кто-то из бояр сказал:– Допустим смерда к расправным делам – не то увидим!Бояре придвинулись к перилам, глядели, охали, а в это время на крыльцо по-кошачьи мягко вбежал человек в сером сукмане, пал перед царем на колени, заговорил, кланяясь:– Не осуди, государь! Дай молыть слово…Царь попятился, но сказал:– Говори!– Не стрельцы мутят народ, государь, а пришлый детина, коего рода – не ведаю; приметины его – ширококост, лицо в шадринах малых, голос как медяный колокол!– Уловите заводчика!Царь отошел к дверям в сени. Человек в сукмане хотел незаметно юркнуть с крыльца, но его уцепили за полу, из-под полы истца вывернулся и покатился вниз по ступеням тулумбас. Старый боярин в синей котыге, с тростью в руке, держал истца за полу, шел с ним вниз и говорил:– Уловите заводчика, справьте государю угодное… В кабаках водку огнем палите, – к водке бунтовщик липнет. Да примечайте которого…– Наших, боярин, много посекли бунтовщики в погребах боярина Морозова…– А за то и посекли, что дураки! Дураков и бить. Киньте сукманы, шапки смените, людишками посадскими да смердами оденьтесь.Истец хотел идти, но боярин держал его. Старик вскинул волчьи глаза, прислушался к говору бояр и тихо заговорил:– Ежели ты, холоп, еще раз полезешь на царские очи, то будешь бит батогами, язык тебе вырежут воровской!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
, но татарин не дал ему ударить сполох. Пистолетом, спрятанным в длинном сборчатом рукаве, стукнул по голове истца, – черная шапка вдавилась в череп, истец упал. Другой побежал, призывая стрельцов, но его схватили тут же и, свалив, забили до смерти сапогами Синяя тюбетейка и повязка свалились с черных кудрей татарина…Народ теснился на площадь. Ловили и избивали истцов – истцы исчезли.Кто-то закричал:– Поганый ты, свой ли, все едино – веди на бояр!Смуглый, в черных кудрях, в татарской одежде крякнул на всю площадь:– Народ! Гож ли я в атаманы?– Гож! Гож!– Пойдем, – веди-и!– Веди! Будет им нас грабить!– Имать Морозова-а!– Молотчий, веди-и!..– К тюрьме-е! Колодников спустим.– Бояр солить – идем! 6 По Москве во всех больших церквах бьют сполошные колокола. Воет медный звон, будто тысячи медных глоток.– Зашевелились попы-ы, на Фроловой башне Фролова башня – одна из башен московского Кремля, построена в 1491 г. миланским архитектором Пьетро Солярио. С 1658 г. башня стала называться Спасской, в честь иконы Спаса, написанной над ее воротами.
звон!– Небойсь! Стрельцы с нами-и, пущай фролят…– Морозов усохутился – сбежал!В Кремле трещит прочное резное крыльцо боярина Морозова. Серой лавой лезет толпа с топорами, с кольем, с палками. Крепко запертую дверь выдавили плечами. В толпе изредка мелькают лица холопов Морозова.В расписной, сумрачной прихожей с окнами из цветной слюды встретил грозную толпу седой дворецкий в синем доломане Кафтане.
, с протазаном Особенного устройства топор на длинной рукоятке.
в руках.– Куда, чернядь? Смерды, чего надо? – и размахивал неуклюжим оружием. Протазан задевал за стены, плохо ворочался в старых руках. Старик отчаянно закричал: – Боярыня! Матушка! Пасись беды…– Брось матушку, пой батюшку!К старику подскочил крепкого вида ремесленник в сером фартуке, ударил по древку протазана коротким топором, и оружие, служащее для парадов, выпало у дворецкого из рук.– Пе-ес!Старик стоял у дверей в горницы, растопырив руки, мешал проходу. Тот же человек схватил старика поперек тела, выбежал с ним на крыльцо и сбросил вниз. Толпа хлынула в горницы! От тяжеловесного топота дрожал пол, скрипели половицы, раздался хряст дерева, стук топоров. Вырвали окна; резные рамы трещали под ногами, слюда рвалась, липла к сапогам.– Узорочье – товарыщи-и!Разбили крышку ларя, окованного серебром, но там оказались кортели, кики, душегреи. Пихали в карманы, роясь в ларе, боярские волосники, унизанные жемчугом и лалами Яхонтами.
.– Во где наша соль!Все из ларя выкидали на пол, ходили по атласу, а золотую парчу рвали на куски. Кичные очелья били о подоконники, выколачивая венисы и бирюзу.– Соли, бра-а-таны!Наткнулись на сундук с кафтанами, ферязями, – стали переодеваться: сбрасывали сукманы и сермяги, наряжались наскоро, с треском материи по швам, в ферязи и котыги. Сбрасывали с ног лапти и уляди, обувались в чедыги узорчатого сафьяна, а кому не лезли на ноги боярские сапоги, швыряли в окно:– Гришке юродому гожи!Одевшись в бархат, ходили в своих валеных шапках и по головам лишь имели сходство с прежними холопами и смердами. Одни переоделись, лезли к сундуку другие:– Ай да парень! Одел боярином.– Отаман, – в парчу его обрядить!– Тут ему коц с аламом, с кружевом!– Не одежет – чижол!– Эй ты! Как тебя, отаман?– Одейся!– А ну, нет ли там турского кафтана?– Эво – бери-и! На ище колпак с прорехой, с запоной.– Пускай буду я, как из моря, с зипуном…Иные в толпе не переобувались, ходили в своих неуклюжих сапогах, – то были осторожные:– Ежели бежать надо, так одежу кинуть, а сапоги свои…Херувимы, писанные по золоту среди крестов, спиралей, голубых и красных цветов, неподвижно глядели на гостей, небывалых раньше в покоях царского свояка.– Эй, други-и! Винца ба!– Соскучал за солью ходить, хо-хо-хо, бражник…– Сыщем вино-о!– Гляньте – птича!– Диковина – лопочет по-людски!– На кой ее пуп! Не диво, кабы сокол!Иные обступили клетку тянутого серебра, совали в клюв зеленому попугаю заскорузлые пальцы:– Долбит, трясогузая!– Щипит!– Бобку нашли, младени? Шибай на двор!Выбросили клетку с птицей в окно. Коротко сгрудились перед тяжелой дубовой дверью с узорами из бронзы на филенках, нажали плечами – не подается:– Подай топоры!Стук – и вылетели дубовые филенки.– Тяни на себя-а!Дверь сломана, – хлынули в горенку, мутно сиявшую золотой парчой вплоть до сводчатого потолка. Окна завешены. На вогнутых плафонах с узорами синими и красными – фонари из мелких цветных стекол на бронзовых цепочках; в фонарях горят свечи. Под балдахином из желтого атласа кровать, на кровати – растрепанная и очень молодая женщина.– Сестрица царицы!– На пуп нам ее – тут девки есть!На низких табуретах, обитых алым бархатом, в головах и ногах боярыни – две девицы, обе русые, в голубых сарафанах. Толпа смыла обеих. Скоро и буйно сорвали с девиц шелковые сарафаны, сбороздили заскорузлыми руками девичьи венцы с жемчугом, растрепали волосы. Больная боярыня с усилием поднялась над подушками и слабо крикнула:– Не надо!– Хо-хо-о! Не будь ты сестра царицы, мы б тя помяли.– Пяль, робяты!– На полу мякко!– Чего ты? Шибай им рубахи на голову!– Жадной, обех загреб!Девицы онемели от ужаса, стиснув зубы и закатив глаза, вертелись в грубых руках, падали, но их подхватывали. Тяжелый вошел в горенку, отбросил занавес окна, – летнее солнце хлынуло в сумрак. Раздался голос, слышный ранее на всю площадь:– Зазвали в отаманы – слышьте слово! Девок насилить – или то работа! Сечь топорами – наша правда!Послушались голоса. Девиц, помятых, растрепанных, кинули на кровать боярыни, как снопы соломы. Шиблись обратно в другие покои, – срывали со стен многочисленные образа, разбивали киоты, сдирали серебряные ризы с ладами и жемчугом. Доски образов кидали в окна.Атаман остался в спальне. Тяжело ступая, шагнул к кровати. Больная боярыня, закрывшись до подбородка атласным одеялом, сидя на постели, дрожала:– Слушай! Я тебе грозить не стану – скажи добром, где узорочье!Морозова подняла голубые глаза и снова с дрожью зажмурилась:– Отведи глаза, не гляди!– Глаза?Он шагнул еще ближе, почти вплотную, и слышал, как, забившись под одеяло, всхлипывали девицы. Одной рукой приподнял Морозову за подбородок, другой тяжело погладил по мокрым от недуга и страха волосам, но в голове его мелькнуло: «Могу убить?»– Не боярин я… Огнем пытать не стану, – добром прошу…Чуть слышно боярыня сказала:– Подголовник… тут, под подушками…– Ино ладно!Он выдернул тяжелый подголовник, отошел, стукнул, отвернувшись к окну, ящик о носок сапога и, выбрав в карманы драгоценности, пошел, не оглядываясь, но приостановился, слыша за собой голос боярыни:– Не убьют нас?Ответил громко на слабый голос:– Нынь же никого не будет в хоромах!– Не спалят?Сказал голосом, которому невольно верилось:– Спи… не тронут!За дверями спальни Морозова еще раз слышала его:– Гей, голутьба! Вино пить – на двор.Терем вздрогнул – по лестнице покатилось тяжелое. Со двора в окна долетал отдаленный громкий раскат голосов, стучали топоры, потом страшно пронеслось в едином гуле:– Вино-о-о!Под землей, в обширном подземелье, подвешены к сводчатому потолку на цепях сорокаведерные бочки с медами малиновыми, вишневыми, имбирными. Сотни рук поднялись с топорами, били в днища:– Шапки снимай!.. Пьем!..– А я сапогом хочу.– Хошь портками пей!Долбились, прорубались дыры в доньях, из бочек забили липкие, душистые фонтаны. Пили, дышали тяжело, отплевывались, скороговоркой на радостях матерились. Иные садились на земляной пол. Кто-то, надрываясь, зычно кричал одно и то же, повторяя:– Приторомко! Подай водку-у…– Ставай, пей!– Здынь, я немочен!Липкие фонтаны из сотен бочек продолжали бить. На полу стало мокро, как в болоте; потом хмельное мокро поднялось выше.– Шли за солью – в меду тонем!Мокро было уже по колено.– Бу-ух! Бу-ух!– Энто пошто?– Бочки с водкой лупят!Опять голос хмельной и басистый:– Уторы не троньте-е! Днища бей, дни-и-ища!– Пошто-те днища-а?..– Днища! Или брюхо намочите, а в глотку не попадет!– Должно, товарыщи, то бондарь, – бочку жаль?– Бе! Хватит водки-и…Черпали водку сапогами, чедыгами и шапками.– Пей, не вались!– У-улю, тону, ро-обяты-ы!..Хмельной, сырой и пронзительный воздух одурял без питья. Падали в липкое пойло, засыпали, булькая.В пьяной могиле, как на перине, шутили:– Пра-аво-славно-му самая сла-дка-я-а смерть в вине…В подвале появились люди в серых длинных сукманах, в черных колпаках, похожих на поповские скуфьи.– Робяты-ы! Истцы зде…– Бей сотону-у!Ловили подозрительных и тут же кончали. Какой-то посадский по бедности носил сукман, шапку утопил, стоял на коленях по грудь в хмельном пойле, крестился, показывая крест на шее и руки грубые.– Схо-о-ж, бей!– Царева сотона вся с крестами!Бродили по подвалу, падали, расправлялись топорами, но их расправа кончилась скоро: зеленым огнем запылала одна бочка сорокаведерная, потом другая, тоже с водкой, третья, четвертая, и зеленое пожарище поползло по всему подвалу, делая лица людей зелено-бледными.– Истцы жгут?– Лови псов!– Спасайсь, тащи ноги-и!Вылезли на двор, но многие утонули и сгорели в подвале. Толпа живых была сильна и буйна. Нашли карету, окованную серебром, сорвали золоченые гербы немецкой чеканки.– Морозову от царя дадено!– Царь бояр дарит колымагами, а жалует нас столбами в поле!– Казой да кнутьем на площади.– Кру-у-ши!Изрубили карету в куски. Беспокоясь, пошли из Кремля.– Убыло нас.– Посады зазвать надо!Под горой, у Москворецкого моста, встретили новую толпу:– На-а-ши здесь!Тут же, под горой, стояла кучка людей в куцых бархатных кафтанах, в черных шляпах с высокими тульями, при шпагах. На желтых сапогах длинные кривые шпоры. Кучка людей говорила на чужом языке, показывая то на толпу, то на кабаки, где трещали разбиваемые двери и звенела посуда.– Die Leute sind barbarischer, als wie der Turk Эти люди больше варвары, чем турки (нем.)
.– Sclaven, aber hinter der Maske der Sclaven steckt immer der Rauber Рабы, но под личиной раба всегда укрывается разбойник (нем.)
.– Schaut, schaut! Смотрите, смотрите! (нем.)
– Ha, die wollen uns drohen! Ого, да они грозят нам! (нем.)
Сгрудившаяся толпа на Красной площади заревела:– Робяты-ы, побьем кукуя!– Царю жалятся, а сами живут за нас!– За них немало людей били кнутом!– Меня за кукушку били!– Меня тоже-е!– Эй, топоры, зачинай!Грянул голос:– Или я не отаман? Народ, немец не причинен твоей беде… Метитесь над боярами!– Правда!– Подай судью-у!– Плещея беззаконного!– Их, братаны, Гришка юродивый выметал, метлы ходил давал, – «чисто мести по морозу плящему Плящий – трескучий мороз, от слова «плясать». По-видимому, здесь игра слов: упомянуты инициаторы «соляного налога» – дьяк Чистов, судья Плещеев и боярин Б.И. Морозов.
».– Чистова-дьяка би-и-ить!– С головой, урод горбатой! Соляной бунт 1 Набат над Москвой ширится, полыхают над старым городом красные облака; жестяные главы на многих церквах стали золотыми.– Стрельцы тоже по нас!– Их тоже жмали, – метятся!Нашли палача. Палач не посмел перечить народу.– Ходил твой кнут по нас, – нынь пущай по боярам ходит!Палач пошел в Кремль; за палачом толпа – кто потрезвее. Стрельцы – те пошли во хмелю.– Подай сюда Плеще-е-ва-а!– Самого судить будем!В деревянном дворце царя, видимо, решили судьбу царского любимца.На обширном крыльце с золочеными перилами стоял матерый, ширококостный молодой царь …молодой царь… – Алексей Михайлович Романов, ступивший на российский престол в 1645 г.
в голубом кабате с нарамниками Царская верхняя одежда с наплечниками.
, унизанными жемчугом. Близ царя – воевода Долгорукий: в черной бороде проседь, из-под густых бровей глядят ястребиные, желтые глаза. Князь одет по-старинному – в длиннополом широком плаще-коце, застегнутом золотой бляхой на правом плече. Сзади царя – кучка бояр.Перед царем, кланяясь в землю часто и униженно, сверкая лысиной, ползал на коленях пузатый боярин с пухлым лицом и сивой бородой. Черная однорядка волочилась за ним, слезая с плеч.– Государь! Государь! Служил ведь я тебе и родителю твоему – себя не жалел! Попомни услуги, – пошто даешь меня на поругание холопам? Гож я, гож еще! Тоже и буду служить псом верным, и службу где дашь – туда отъеду, и какую хошь службу положи…Царь отвернулся, молчал.Сказал Долгорукий резко и громко:– Вор ты, судья! За службу кара.– Бью и тебе челом, князь Юрий!.. Молви за меня государю слово, за душу мою постои, а я…Круглые глаза князя глядели сурово на судью:– Лазал перед государем с оговором, – нынь «молви»!– Ой, князь Юрий! Пошто мне тебя хулить, ой, то ложь, князь!– Подай сюда Плещея-а!Долгорукий молодо и звонко сказал!– Палача сюда!Плещеев, подавленный, уткнув лицо в полу однорядки, плакал.На крыльцо поднялся палач. Облапив, понес Плещеева вниз по ступеням, но обернулся, спросил:– Провожатый дьяк – хто?– Казни судью! Вина его ведома.Долгорукий отошел в глубь крыльца.– Бояре, родные мои, кровные, молю, молю, молю! – кричал Плещеев и, встав на ноги, упирался.Стрельцы, помогая палачу, пинали Плещеева.Царь и бояре видели, как волокли Плещеева. Царь плакал. Кто-то из бояр сказал:– Допустим смерда к расправным делам – не то увидим!Бояре придвинулись к перилам, глядели, охали, а в это время на крыльцо по-кошачьи мягко вбежал человек в сером сукмане, пал перед царем на колени, заговорил, кланяясь:– Не осуди, государь! Дай молыть слово…Царь попятился, но сказал:– Говори!– Не стрельцы мутят народ, государь, а пришлый детина, коего рода – не ведаю; приметины его – ширококост, лицо в шадринах малых, голос как медяный колокол!– Уловите заводчика!Царь отошел к дверям в сени. Человек в сукмане хотел незаметно юркнуть с крыльца, но его уцепили за полу, из-под полы истца вывернулся и покатился вниз по ступеням тулумбас. Старый боярин в синей котыге, с тростью в руке, держал истца за полу, шел с ним вниз и говорил:– Уловите заводчика, справьте государю угодное… В кабаках водку огнем палите, – к водке бунтовщик липнет. Да примечайте которого…– Наших, боярин, много посекли бунтовщики в погребах боярина Морозова…– А за то и посекли, что дураки! Дураков и бить. Киньте сукманы, шапки смените, людишками посадскими да смердами оденьтесь.Истец хотел идти, но боярин держал его. Старик вскинул волчьи глаза, прислушался к говору бояр и тихо заговорил:– Ежели ты, холоп, еще раз полезешь на царские очи, то будешь бит батогами, язык тебе вырежут воровской!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10