— Ты еще можешь вернуться, — предложил я.
— Только вперед, — возразил Куки. — Ты знаешь, сколько народу переходило в Западный Берлин до того, как возвели Стену?
— Примерно тысяча в день.
— То есть тридцать тысяч в месяц. В основном рабочие, но хватало и инженеров, врачей, ученых, различных специалистов. В ГДР зрело недовольство.
— Естественно.
— Перебежчики честили республику рабочих и крестьян на все лады. Ульбрихт слетал в Москву и убедил Хрущева закрыть границу. ГДР больше не могла терпеть такого унижения. Запад вел счет перебежчикам, и с каждой новой тысячей в газетах появлялись аршинные заголовки. Так что одним жарким августовским днем Ульбрихт вернулся из Москвы и отдал соответствующий приказ. Поначалу появилась лишь колючая проволока. Затем начали сооружать Стену — из метровых бетонных кубов. Когда этого оказалось недостаточно, высоту нарастили шлакоблоками. Один из моих знакомых, он работает в «Лоун стар цемент», осмотрел Стену и сказал, что сделана она отвратительно, с профессиональной точки зрения.
— А что мог предпринять Бонн?
— Поверни налево. Они могли предугадать появление Стены. У них отвратительная разведка, но ведь не хуже, чем у нас или англичан. Все-таки нужно время, чтобы отлить бетонные трубы, подвезти цемент. Кто-то мог и прознать о том, что задумали «красные». Очень уж сложно провести подготовку к возведению двадцатисемимильной стены в центре большого города, не допустив при этом утечки информации. Если б на Западе прознали, что их ждет, они бы открыли огонь из всех пропагандистских орудий. Англичане, американцы и французы могли бы направить русским ноты протеста. В Западном Берлине работали шестьдесят тысяч немцев из Восточного Берлина. Кто-то из них мог бы и остаться. Черт, да многое можно было сделать.
— То есть Западу не хватило хорошего организатора пропагандистской кампании.
Куки усмехнулся.
— Возможно. Во всяком случае, Восток тут не упустил своего. Особенно отличилось гэдээровское Общество дружбы с другими странами. Наступление велось в трех направлениях. Во-первых, много говорилось о тех «изощренных и нечестных методах», которыми завлекают на Запад врачей, инженеров и всех прочих. Хотя метод был один — высокая зарплата.
Во-вторых, те, кто жил в Восточном Берлине и работал в Западном, получал по четыре марки ГДР за каждую марку ФРГ. То есть любой мог наняться в Западном Берлине на самую неквалифицированную работу и получать при этом больше специалиста с университетским дипломом, пашущего на Востоке. Общество дружбы нещадно ругало подобное неравноправие.
И в-третьих, много шума вызывала контрабанда. Восточные газеты вещали, что Стена поможет остановить «незаконный экспорт» оптики, фарфора, тканей и тому подобного. Утверждалось, что ГДР теряет от контрабанды тридцать пять миллионов марок в год.
— Наверное, ты прав в том, что Западу не стоило бравировать тысячами перебежчиков.
— Я бы и сам не смог устоять перед таким искушением.
— Конечно, жалко пренебречь таким козырем, особенно если твердить при этом об объединении. Но это уже чисто академический вопрос. И если ты готов выслушать фирменное предсказание Маккоркла, я готов изречь оное.
— Какое же?
— Эта Стена не рухнет, по крайней мере, при нашей жизни.
— Тут я с тобой спорить не стану. Мы почти приехали. Поверни налево.
Я повернул на темную, мрачную улицу, название которой прочесть мне не удалось, да я и не стремился к этому. Проехав квартал, мы увидели кафе «Будапешт», занимавшее первый этаж трехэтажного углового дома. В неоновой вывеске, тянущейся вдоль фронтона, перегорела половина ламп. Дом явно построили до войны, а потом лишь подновляли, не уделяя особого внимания подбору краски. Место для парковки я нашел без труда. Мы вылезли из кабины и пошли к входу, врезанному в угол здания.
Куки толкнул тяжелую деревянную дверь, и мы ступили в зал, просторную комнату длиной в шестьдесят и шириной в тридцать пять футов, с высоким потолком и эстрадой в дальнем конце. Джаз-оркестр из четырех человек наигрывал какой-то блюз, кажется, «Счастливые дни вернулись вновь», несколько пар кружились на танцплощадке размером двенадцать на двенадцать футов. Одну из пар составляли две девушки. Вдоль двух стен тянулись кабинки, бар располагался рядом со входом. Наплыва посетителей не чувствовалось, три кабинки из каждых четырех пустовали. Снимать плащи мы не стали.
— Давай сядем за стол, — предложил я.
Мы выбрали кабинку неподалеку от двери.
— Который час?
— Без пяти десять.
— Выпьем, пожалуй, водки. Ничего лучше мы тут не найдем.
Подошла официантка, и мы заказали две рюмки водки. Если мы и привлекали внимание, то не более, чем блоха в собачьей шерсти. Вернулась официантка, поставила перед нами по полной рюмке, подождала, пока мы расплатимся. Куки дал ей западногерманские марки и отказался от сдачи. Она не улыбнулась. Не поблагодарила. Отошла и устало остановилась у свободной кабинки, благо их хватало, разглядывая свои ногти. Потом начала кусать один из них.
Куки пригубил рюмку и улыбнулся.
— Могло быть и хуже.
Я последовал его примеру. В достоинствах водки я не разбирался. Мог оценить только крепость. В этой, похоже, содержался высокий процент спирта.
— Что нам теперь делать? — поинтересовался Куки.
— Ждать.
— А если ничего не произойдет?
— Вернемся в «Хилтон», вызовем полицию и будем объяснять, каким образом в моем номере оказался покойник. Ты что-нибудь придумаешь.
Мы даже не успели допить водку. Ровно в десять открылась дверь и в кафе вошла девушка. В темно-зеленом, перетянутом поясом кожаном пальто и черных сапогах на высоком каблуке. С длинными черными волосами, подстриженными «под пажа». Она прямиком направилась к нашему столику и села.
— Закажите мне бокал вина, — сказала она по-немецки.
Я подал знак официантке, а когда она дотащилась до нашей кабинки, заказал бокал вина.
— Где Уитерби? — спросила девушка.
— Убит. Застрелен.
На подобное известие люди реагируют по-разному. Одни ахают и начинают повторять «нет» снова и снова, как будто отрицание случившегося может что-либо изменить. Вторые выбирают более театральный вариант. Лица бледнеют, глаза округляются, они начинают кусать костяшки пальцев, прежде чем сорваться на крик или рыдания. Третьи на мгновение умирают сами. К последним относилась и эта девушка. Она замерла, кажется, даже перестала дышать. Какое-то время напоминала статую, а потом закрыла глаза и выдохнула: «Где?»
В английском языке «где» и «куда» передаются одним словом, поэтому поначалу я неправильно истолковал ее вопрос и чуть не ответил: «В спину». Но вовремя сориентировался и вслух произнес то, что и требовалось: "В Западном Берлине, в «Хилтоне».
Официантка принесла вино, и девушка решила повременить со следующим вопросом. Вновь расплатился Куки, добавив чаевых, но и на этот раз не услышал ни слова благодарности.
— Как вас зовут? — я перехватил инициативу.
— Марта. Он должен был приехать на машине.
— Кто?
— Уитерби.
— У меня есть машина.
— Вы — Маккоркл?
Я кивнул.
— Это Бейкер, Марта. — Куки ослепительно улыбнулся, как и любой другой девушке. Его знания немецкого не позволяли активно участвовать в разговоре.
— Падильо ничего не говорил о втором мужчине.
— Он — друг.
Марта глянула на часы.
— Уитерби... что-нибудь сказал перед смертью? — Похоже, она уже взяла себя в руки.
— Нет.
— Какая у вас машина?
— Черный новый «мерседес». Стоит у тротуара на другой стороне улицы.
— Допейте то, что осталось в рюмках, — скомандовала она. — Скажите что-нибудь смешное. Посмейтесь и уходите. Перед тем как уйти, пожмите мне руку. Он не говорит по-немецки?
— Нет.
— Передайте ему мои слова.
Я передал.
— Сядьте в машину и заведите двигатель. Я последую за вами через минуту-другую.
Я повернулся к Куки и хлопнул его по плечу.
— Когда я закончу фразу, давай поглядим, насколько громко ты можешь смеяться. Хорошо? Так что можешь начинать.
Куки засмеялся. Девушка присоединилась к нему, за ней — я. Мы пожали ей руку, попрощались и двинулись к двери. Девушка осталась за столом.
Заметно похолодало, и я поднял воротник плаща. Мы поспешили к «мерседесу». Но едва ступили на мостовую, как взревел двигатель другого автомобиля, стоящего у тротуара чуть впереди. Зажглись мощные фары, автомобиль рванул с места, быстро приближаясь к нам. Я дернул Куки за руку. Большой черный автомобиль более всего напоминал послевоенный «паккард». Мы едва успели отскочить обратно на тротуар, чтобы разминуться с ним. Мне показалось, что два человека сидели на переднем сиденье и один — на заднем. Двое, что сидели впереди, даже не взглянули на нас. Задняя дверца распахнулась, из кабины вывалился человек, покатился по мостовой и замер на спине у бордюрного камня.
Раскрытые глаза, свалявшиеся от грязи длинные черные волосы. Лишь белозубая улыбка осталась прежней. Все зубы были на месте, но самой улыбке недоставало веселья. Билл-Вильгельм лежал у наших ног, автомобиль набирал скорость, а человек на заднем сиденье пытался закрыть дверцу.
— Пошли, — я потянул Куки к «мерседесу».
Завел двигатель и трижды нажал на клаксон. Марта, похоже, все поняла, потому что тут же распахнулась дверь кафе и она побежала к «мерседесу». Я включил и погасил фары. Увидев тело, она чуть сбавила ход, но лишь на секунду-две. Заднюю дверцу я открыл заранее, и наша машина уже тронулась с места, когда Марта захлопнула ее.
— Что случилось?
— Нам подбросили американского агента. Куда ехать?
— Пока прямо. На втором перекрестке налево. Мне показалось, он мертв.
— Так оно и есть. Как Падильо?
— Час назад был в полном порядке.
— Для Берлина это большой срок.
— Куда мы едем? — спросил Куки.
— Я лишь выполняю команды.
— За нами следят, — подала голос Марта.
В зеркале заднего обзора я увидел свет фар.
— Сейчас мы все уладим, — пообещал я девушке. — Куки, ты, кажется, хвалился меткостью.
— Стрелять я умею.
— Сможешь попасть в колесо?
— С тридцати футов — без труда.
— Годится. Сейчас я на скорости сверну за угол и тут же резко тормозну. Выпрыгивай из машины и показывай свое мастерство.
Я резко нажал на педаль газа, «мерседес» буквально прыгнул вперед, а я уже выворачивал руль под протестующий визг шин. Тут же тормознул, Куки распахнул дверцу и метнулся к углу, сжимая в руке револьвер. Прислонился плечом к стене. Наши преследователи попытались завернуть, практически не снижая скорости. Чувствовалось, что водитель знает, как пользоваться тормозами и коробкой передач. Куки тщательно прицелился и выстрелил дважды. Правые задняя и передняя шины взорвались одномоментно. Автомобиль бросило к бордюрному камню. Я видел, как водитель изо всех сил пытается его выровнять. Но чуда не произошло. Они перевалили через бордюрный камень и врезались в дом. К тому времени Куки уже сидел в кабине плавно набиравшего скорость «мерседеса». Я мог и не спешить. Предложил девушке на заднем сиденье составить ему компанию, но та отказалась.
— Куда теперь? — спросил я.
— Придется ехать переулками. У них есть рации.
— Куда теперь? — нетерпеливо повторил я.
— Налево.
Я вывернул руль, и «мерседес» по крутой дуге обогнул еще один угол. Я уже понятия не имел, где мы находимся.
— А сейчас?
— Через три квартала направо.
Я придавил педаль тормоза, чтобы проверить, в порядке ли тормоза, на случай, если нам понадобится резко поворачивать.
— Слушай, а зачем они подбросили его нам? — спросил я Куки.
— Помощника Бурмсера?
Я кивнул.
— Может, они думали, что он — наш друг.
— Надеюсь, они ошибались.
Глава 11
Пока мы петляли по улицам Восточного Берлина, с губ Марты срывалось лишь «направо», «налево», «вперед». Пешеходов и машин становилось все меньше. Жилые дома уступили место промышленным сооружениям.
— Мы в районе Лихтенберг, — пояснила Марта. — Осталось немного. Направо.
Я повернул направо и проехал полквартала.
Проезд разделял два пятиэтажных здания, уцелевших при бомбардировках Берлина во время войны. Две машины в нем не разъехались бы, но для одного «мерседеса» ширины хватило. Я осторожно подал машину вперед, выключив фары, оставив лишь габаритные огни.
— За домами будет гараж. Вы можете поставить туда машину.
— Справа или слева?
— Слева.
Проезд окончился кирпичной стеной, но между ней и домом притулился гараж со сдвижными воротами. Я нажал на педаль тормоза, и Марта вылезла из кабины.
— Помоги ей, Куки.
Девушка протянула Куки ключ, тот открыл замок и откатил створку ворот. Я загнал «мерседес» в гараж, заглушил двигатель, погасил фонари. В гараже стояла еще одна машина — довольно-таки новый «Ситроен 1-19». То ли темно-зеленый, то ли черный, темнота мешала точно определить цвет.
— Сюда, — прошептала Марта. Открыла дверь, ведущую из гаража в здание. — В войну здесь шили форму, но русские вывезли все оборудование. Потом здесь разместили ночлежку, затем какое-то предприятие. Сейчас дом пустует. Новые хозяева появятся только в следующем месяце. — Она раскрыла сумочку и достала фонарь-карандаш. — Нам наверх. На пятый этаж. — Мы двинулись по ступеням, держась за перила. Когда мы преодолели последний пролет, я уже тяжело дышал. Лестница оканчивалась маленькой площадкой и большой дверью. Марта постучала, и дверь тут же открылась. В проеме стоял Падильо с сигаретой в одной руке и пистолетом — в другой. Девушка протиснулась мимо него.
— У нас неприятности.
Падильо словно и не услышал ее.
— Привет, Мак, — поздоровался он.
— Уитерби мертв, — пояснил я. — Куки решил сопровождать меня.
— Привет, Кук. — Падильо никогда не называл его Куки.
— Майк, не мог бы ты направить эту штуку в другую сторону? — подал голос Куки.
Падильо улыбнулся и засунул пистолет за пояс брюк.
Мы вошли в просторное помещение не менее семидесяти пяти футов длиной и никак не уже тридцати пяти футов. Свисавшие на проводах с двенадцатифутового потолка две шестидесятиваттные лампочки едва разгоняли темноту. Окна закрывал рубероид. В одном конце комнаты находились раковина и двухконфорочная электрическая плитка. На низкой скамье у раковины стояли деревянный ящик с консервами, тарелки и чашки. Длинный некрашеный деревянный стол и табуретки благоразумно поставили под одну из ламп. У стены рядом с дверью выстроились рядком шесть кроватей, застеленных серыми одеялами. Один угол занимало странное, похожее на шкаф сооружение.
— Сортир, — пояснил Падильо. — Давайте присядем. — Мы расположились за столом. — Что ты куришь?
— «Пэл мэлл», — ответил я.
— Мои кончились еще вчера. Хотите выпить?
— Пожалуй, да.
— Марта, — позвал Падильо.
Наша проводница уже сняла кожаное зеленое пальто, оставшись в юбке и цветастой блузе. Последняя не скрывала достоинств фигуры девушки. Она принесла бутылку «Столичной». Разлила водку в стаканы для воды.
Мы выпили. Без тоста.
— Уитерби, — напомнила Падильо. — Что случилось?
— Мы сидели в моем номере, в «Хилтоне». Он постучал в дверь, переступил порог, рухнул и умер на ковре. Его застрелили. В спину.
Губы Падильо превратились в узкую полоску, пальцы барабанили по столу.
— О Господи.
Я снова налил себе водки. Спросил:
— Что привело нас в Восточный Берлин?
— Среди моих начальников нашелся один умник. Решил обменять меня на двоих изменников из УНБ. Хотя задание я получил другое: вывезти их из Восточного Берлина в Западный. Приказа никто не отменял, так что я намеревался его выполнить. Уитерби мне помогал. Теперь, после его смерти, придется отказаться от первоначального замысла.
— Сколько тебе нужно людей? — поинтересовался Куки.
— Четверо.
— Уитерби, Мак, ты... Получается только трое.
— Должен подойти еще один парень, Макс.
— Со мной будет аккурат четверо, — гнул свое Куки.
— Ты нарываешься на неприятности, Кук.
Куки улыбнулся.
— А куда мне деваться? Едва ли мы сможем вернуться через КПП «Чарли». Когда мы вышли из кафе, к нашим ногам из большого черного автомобиля выбросили покойника. Насколько мне известно, он работал твоей конторе. За нами следили, и мне пришлось прострелить шины другого черного автомобиля. Так что, как говаривают наши русские друзья, семь бед — один ответ.
— Куки ловко управляется с оружием, — вставил я. — Покажи ему.
Падильо задумчиво посмотрел на Куки.
— Валяй, Кук.
Куки встал.
— Посчитай мне, Мак.
Вновь я начал считать тысячами.
Куки опустил плечо, крутанул бедром, и револьвер оказался в его руке.
— Здорово у тебя получается, — признал Падильо. — Что у тебя за кобура? Бернс — Мартин?
Куки кивнул и убрал револьвер.
— То, что я задумал, нужно делать на трезвую голову, — продолжил Падильо. — Или почти трезвую. Для тебя это трудно.
— Трудно, — кивнул Куки, — но я выдержу.
— Ты еще не знаешь, что от тебя потребуется.
— Послушай, или ты берешь меня в команду, или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21