– Вы должны следить за своей речью, а то люди поймут, что вы иностранец.
– Она не спрашивала, – объяснил Мартин, – она настоящая русская женщина – только советовала.
– И что же она насоветовала?
– Она сказала, что вы глядите на меня, как кошка на сало.
Он услышал, как она поворачивается лицом к нему.
– Как и все иностранцы, вы к тому же еще и врунишка! Недаром партия учит не доверять вам, – сказала она, но в голосе ее чувствовалась усмешка.
– Ей-богу, не вру, – побожился он и повернулся к ней лицом, чтобы она видела, как в подтверждение своих слон он крестится по православному обычаю.
Алина глядела из темноты с верхней полки и впрямь как кошка с лежанки на печке. Лицо ее находилось всего в нескольких дюймах от его лица и на одном с ним уровне, а глаза ее стали темнее темной ночи.
Мартин чуть наклонился вперед, положил руки на край полки и уперся в них подбородком.
– Она также обвинила меня в недостатке мужской галантности: как это я посмел оставить в купе такую девушку, как вы, одну-одинешеньку.
– Вы все же неисправимый иностранный лгунишка, – ответила Алина, а спустя минуту спросила:
– Что значит «девушка, как я»?
– Прекрасная и отважная, которая заставляет трепетать сердце мужчины.
– Теперь я вижу, почему нас предупреждали. Иностранный лгунишка с льстивым языком.
Он еще ближе подвинулся к ней и прикоснулся губами к ее губам. Это был даже не поцелуй, а лишь прикосновение, но она все же отпрянула назад – правда, всего чуть-чуть, но ее уже не достать. «Нет», – прошептала она. Не понятно, означал ли ее шепот, что все кончилось?
Он сел на нижнюю полку, снял брюки, положил их на столик у окна и, вытянувшись на полке, накрылся одеялом. Повсюду в России в поездах дальнего следования стелят такие одеяла – они состоят из пододеяльника – своеобразного конверта – и собственно одеяла, которое закладывается в этот конверт.
Белый пододеяльник был свежим и прохладным. Мартин смотрел, как за окном медленно рассветает. Спустя какое-то время он услышал Алинин голос с верхней полки: «Спокойной ночи, Бенджамин». Сперва он сомневался, сможет ли уснуть, но в конце концов сон сморил его.
– 38 –
Суббота, 3 июня 1989 года,
4 часа утра,
Новорязанская улица
Рассвет долго не мог пробиться сквозь окно в квартире Дмитрия. Стекло не мыли годами, лишь дождик изредка обмывал его. Грязные, наслоившиеся друг на друга узоры наводили на мрачные размышления: а пробьется ли вообще когда-нибудь сюда свет. К тому же окно выходило на серый грязный двор. Там была устроена игровая площадка для детей из окрестных домов, но поскольку двор был глубок и узок, то солнечный луч проникал сюда лишь в середине лета, а в остальное время года здесь было холодно и пусто.
Дмитрий налил себе еще сто граммов водки. Одному пить – интереса никакого, но никто в гости не приходил, поэтому уж лучше пить в одиночку, чем совсем не пить. Он резко поставил стакан на стол. Звук эхом откликнулся в прихожей. Через минуту эхо повторилось, и до него наконец дошло, что это вовсе не эхо: кто-то стучит в дверь.
Он прислушался, не повторится ли стук снова, а когда повторился, покатил тихонько и стал опять ждать стука. Снова застучали. Посчитав, что, должно быть, вернулась Алина, Дмитрий открыл дверь.
На площадке стояли двое мужчин, но не привычные ему «топтуны» из КГБ. Человек с усами на темном худощавом лице отрывисто спросил:
– А куда смылись твои друзья?
Дмитрий глянул на них и ответил с неподдельной печалью в голосе:
– Как всегда, растаяли в неизвестности. Здесь у меня не только искать нечего и некого, здесь и друзей-то ничто не удерживает, разве что воспоминания.
– Хватит дурака валять, – зарычал мужчина. – Тот американец и женщина – куда они умотали?
Дмитрий попытался захлопнуть дверь, но ему мешали, с двумя сладить не удавалось, и он просто крутился на своей тележке, пытаясь вывернуться из цепких рук державших его мужчин. Вращение на тележке да еще водочные пары сделали свое дело – его вырвало. Один из налетчиков ударом ноги захлопнул дверь.
– Тебе же, да и нам, будет легче, если скажешь, где они, – бросил он. – Особенно тебе.
Дмитрий попытался закричать, но человек с темным лицом зажал ему рот.
– Ты же афганец и наверняка слышал, что афганские моджахеды вытворяли с пленными русскими, – пригрозил он. – Ты знаешь, как это было, и должен подумать о себе. Ну, а теперь – согласен рассказать? Кинни головой в знак согласия.
Дмитрий кивнул, а когда мужчина убрал руку с его рта, он заорал как можно громче, призывая на помощь. Он еще не почувствовал первого удара, как в голове у него молнией пронеслась горькая мысль: ему всегда нравилось жить одному на самой верхотуре и ничего не знать и не слышать о соседях.
– 39 –
Суббота, 3 июня 1989 года,
6 часов утра,
Ленинский проспект
Чантурия проснулся от внезапного толчка. Он еще не совсем проснулся, но и спросонок увидел, что яркий утренний свет заливает всю квартиру.
– Что такое? – спросил он, еще не пробудившись как следует и даже не поняв, кому и почему задал этот вопрос.
– Проснись, телефон звонит, – сонным голосом произнесла Таня. Очертания ее фигуры под одеялом оставались недвижимыми – она даже не пошевельнулась. Телефон продолжал звонить. Он поднял трубку.
– Это я, Белкин, – раздалось в трубке. – У меня тут есть кое-что, что нужно срочно обмозговать.
– Хорошо. Встретимся на работе, в моей комнате.
– Опять с работы? – спросила Таня.
– Опять.
– Скажи им, что рабочий день кончился. Наша задрипанная конституция гарантирует сорокадвухчасовую рабочую неделю.
– Наша социалистическая конституция много чего гарантирует.
Потягиваясь и поеживаясь, он встал с постели и побрел в ванную умываться. Уж ежели Белкин звонит ему домой, то это неспроста.
В это субботнее утро в главном здании КГБ, этом средоточии секретной информации мировой империи, было сравнительно тихо. В журнале записи пришедших на службу значилось всего несколько фамилий, Белкина среди них не было.
Чтобы показать, будто он занят важными делами, Чантурия вынул из ящика стола кое-какие бумаги и углубился в чтение. Через несколько минут в комнату заглянул Белкин с двумя чашками чая в руках.
– А тебя здесь нет, – сказал Серго. – Согласно записи присутствующих.
– Подчас я забываю расписаться, – ответил Белкин.
– А как же дежурный позволяет тебе пройти без записи?
– А чтоб отвлечь его внимание, я принес ему поесть. Чай оказался слишком горячим, и Чантурия подул на него.
– Надеюсь, ты не отдал ему весь свой завтрак?
– Да нет, как раз отдал. Завтрака сегодня не будет.
– Вот этого я пуще всего и боялся. Ну ладно, что там такое стряслось?
– Наша Ласточка выпорхнула и полетела.
Белкин называл Мартина именем самой любимой в России птички. Но, по случайному совпадению, это слово применялось также, когда хотели сказать «дорогой», или «любимый» – «наш любимый полетел». Белкину нравилось говорить каламбурами.
Как правило, Чантурия не обращал внимания на закодированные клички и старался вскоре забыть про них, но это прозвище он вспомнил в момент.
– Уехал за рубеж?
– Полетел недалеко. И не один, а в компании.
– С кем же?
– Мы пока не знаем фамилии. Очень красивая русская женщина. Она купила билеты на поезд до Брянска.
– Когда?
– Сегодня ночью. Теперь они почти доехали.
«Как же все это, черт побери, произошло?» – промелькнуло у Чантурия в голове.
– А он получил разрешение?
– Насколько мне удалось выяснить – нет. Но вы же знаете, как ведется учет. Мне в этих делах копаться не очень-то хотелось. Кто знает, может, кто-то еще заинтересуется этим делом.
– Да, ты прав.
Чай уже немного остыл, и Серго отхлебнул глоток.
– Здесь у нас на работе надо бы организовать завтраки по субботам, – заметил он. – Как удалось все это раскопать?
– Конечно, благодаря хорошему планированию. Но главным образом счастливый случай. А если уж сказать по правде, исключительно за счет счастливого случая. Кто-то из соседнего отдела заболел и Татарина направили вместо заболевшего следить за одним диссидентом. Он-то и опознал Ласточку, который пришел к этому диссиденту вместе с женщиной, и проследил за ними до самого отправления поезда.
– Диссиденты! Что происходит? Кто этот диссидент?
– Дмитрий Кассин. Все, что я мог разузнать, не задавая прямых вопросов, я выгнал. Этот псих из афганских ветеранов нуждается в лечении. Я побоялся задавать излишние вопросы.
– А нужно было бы. Татарин написал докладную?
– Он сразу же позвонил мне. Я сказал, что сам напишу, и отослал его обратно следить за диссидентом. Он никому не говорил, что отлучался. Не беспокойтесь, Татарин лишних вопросов не задает.
– Хорошо все проделано. А есть ли какие-нибудь соображения насчет этой женщины? Кто она?
– Пока нет. Была глубокая ночь. Не допросить ли нам диссидента?
– Нет. В этом случае нам нужно будет объяснять все сотрудникам отдела, которые «пасут» его. Чем меньше народу знает об этом, тем лучше, – сказал Чантурия, а спустя некоторое время добавил: – Обратные билеты они купили?
– Да. Но без указания дня отправления и номера поезда.
– Вы что, будете встречать все поезда, прибывающие из Брянска?
– Уже все задействовано.
– Сколько выделено людей?
– Да двое, конечно. Они будут меняться.
– Молодец. А ребята надежные?
– Ребята с острыми глазами и без затей. Если мы не хотим, то и вопросов никаких задавать не станут.
– Хорошо. Нужно установить наблюдение за Ласточкой и за женщиной, как только они вернутся.
– Разумеется.
– А вы не поручили никому в Брянске проследить за ними? Не попросили проводников посмотреть, где они сойдут с поезда? Может, они до Брянска-то и не доедут? Может, они отправились куда-то на вещевой рынок в Подмосковье и вернутся в город?
– Это курьерский поезд. До Брянска идет без остановок. Ну а что касается Брянска, то я поостерегся устанавливать там за ними наблюдение.
Он виновато посмотрел на начальника.
– Но не поздно установить его и сейчас. Может, у вас есть кто-то в Брянске, на кого можно положиться?
– Нет. Раньше там служил мой приятель Машкин – мы вместе учились. Но его давно перевели в другое место. Нет, ты прав: это слишком опасно. Особенно если в Брянском управлении Комитета узнают, что он американец. Тогда непременно возникнут всякие вопросы. Нет, мы просто обязаны ни в коем случае не упустить их по возвращении в Москву.
Глава четвертая
СТАРЫЙ БУЯН
– 40 –
Суббота, 3 июня 1989 года,
7 часов 45 минут утра,
Брянск
В Брянск они приехали утром, когда солнце уже грело вовсю, хотя не было еще и восьми часов. Роса на бетонной платформе вокзала уже испарилась, но в воздухе по-прежнему висела прохладная серебряная дымка. Проводница откинула стальную крышку, открыв вагонную лестницу для выхода пассажиров. Подмигнув Мартину, когда он сходил, она обратилась в Алине:
– Хотелось бы поездить с таким симпатичным мужчиной, как ваш.
Алина сходила по ступенькам вслед за Мартином. Он помог ей спрыгнуть на платформу, она улыбнулась, но ни слова не сказала.
– Иностранцы не всегда лгут, – сказал он.
– Да, не всегда.
– Но часто.
– Но не всегда же.
Они спросили у таксиста, как пройти к автобусной остановке, и поехали к междугородному автовокзалу. Там в ожидании своего автобуса они взяли на завтрак пирожки с капустой и по стакану чая. Время подошло к десяти, стало припекать.
Старенький автобус тяжело урчал, будто пожилой советский рабочий, медленно взбираясь на затяжные подъемы невысоких холмов, и облегченно дребезжал, быстро скатываясь по пологим склонам. Когда шофер включал при подъемах первую скорость, автобус оставлял за собой сизое облако смрадного дыма, которое подолгу висело в воздухе не рассеиваясь, как некое неприятное напоминание о пройденном пути.
– Старый Буян, – громогласно объявил водитель. – Буяны и шелапуты, выходите – это ваша остановка.
На остановке Старый Буян водитель всегда веселил пассажиров этой незамысловатой шуточкой.
Они вышли из автобуса, переждали, пока улягутся дым и пыль, и огляделись.
– Где же здесь может обитать дядя Федя? – недоуменно спросила Алина, а искать особенно и не надо было: Старый Буян располагался на открытой поляне среди леса.
В деревеньке насчитывалось всего пять домов, три из них представляли собой бревенчатые развалюхи, которые, похоже, никогда не красили. Две избы, тоже из бревен, были покрашены в ярко-желтый цвет – такую краску совсем недавно продавали в брянском универмаге. Возле каждого дома был огороженный жердями просторный приусадебный участок, на четырех участках разбиты огороды, овощей с которых, по всей видимости, хватало не только для нужд местных жителей, но и на продажу. Пятый участок зарос лопухами.
– Думаю, разыскать его труда не составит, – заметил Мартин.
Как только подкатил автобус, из четырех изб вышли женщины посмотреть, кто приехал. За одной увязались двое ребятишек. Из пятой же избы, где вместо огорода росли сорняки, никто не вышел.
Алина подошла к самой молодой женщине, той, что с двумя детьми, и спросила, где найти Федора Николаевича.
– А, дядю Федю! Да он вот там живет, – ответила та и, загородив от солнца ладонью глаза, кивнула на пятый дом с чертополохом на месте огорода. Когда она подняла к глазам руку, стала заметна выпуклость на ее животе, характерная для беременных. Сперва Мартин решил было, что она, может, сестра Дмитрия, но потом оказалось что дядей Федей называют всех, у кого имя Федор, а отца зовут Николаем.
– Он там, в избе. Стучите в дверь, пока не достучитесь. Марья Павловна тоже там, бедненькая. Но она зачастую на стук не откликается. А племяш ихний Дима, кажись, в лес пошел. Я видела, как он утром уходил.
– Дима? – переспросила Алина.
– Да-да. Их племяш. Он энтой зимой приехал и живет с ними. Очень любезно с его стороны. Мало кто ладит с ними, – сказала женщина в быстро добавила: – Соседи-то они в общем неплохие. Даже, по сути, добрые люди.
Ясно было, о чем она думала (если вообще думала) – может, они тоже родственники дяди Феди? Кто же еще приедет в Старый Буян?
Калитка во двор дяди Феди была сорвана с петель и прислонена к столбам. В зарослях сорняков безуспешно рылись в земле куры, с вожделением косясь на соседние огороды. Мартин поднял и отодвинул калитку.
Доски на двери избы рассохлись и потрескались, сквозь щели изнутри можно было увидеть улицу. Алина вежливо постучала – никто не откликнулся. Она постучала еще несколько раз. Мартин увидел, что соседка внимательно следит за ними. Ухмыльнувшись, она знаком показала, что стучать надо кулаком.
– Посильнее стучите, – подсказал Мартин, и Алина забарабанила в дверь.
– Кого там черти носят? – раздался чей-то сонный голос. Вместо ответа Алина забарабанила еще сильнее, дверь приоткрылась, и на крыльцо вышел старик с лицом столь бледным, словно еще и лето не наступало.
– Кто такие?
– Вы Федор Николаевич? – спросила Алина.
– Сильно сомневаюсь в этом. Я не Николаевич, а Николаич. Ошиблись, видно.
Изо рта его несло густым перегаром.
– Меня зовут Алина Образ, – представилась Алина. – Я разыскиваю своего брата Юрия. Он здесь находится?
– Юрия? Нету здеся никаких Юриев. Вот мой племяш Дима, он тут. Он в лес ушел.
– А можно нам подождать его у вас?
Казалось, ее просьба не сразу дошла до сознания старика.
– Подождать? Зачем?
Он пристально разглядывал Алину. Похоже было, что в его сознании мало что прояснилось. Он и Мартина-то заметил лишь после глубоких раздумий.
– А это кто таков? – строго спросил он Алину.
– А это приятель Юрия, моего брата. Его зовут Бенджамин Мартин. Он американец.
Старик отступил на шаг. Ноги его немного запутались, и он поневоле сделал что-то вроде реверанса.
– Американец? Встречал я американцев! Во время войны моя часть дошла до самого Берлина, там мы и встретились с американцами. С армией Соединенных Штатов Америки! Так вы американец? Входите, пожалуйста, милости просим.
Алина с удивлением переводила взгляд с Мартина на старика и обратно. Мартин лишь пожал плечами.
– Боевое братство народов – могучее дело, – только и промолвил он.
Старик ввел их в крошечную комнатку, в которой стояли обитая материей скамья и пара стульев у стены. Напротив громоздился очаг с открытой дверцей. Топка была затянута столь густой паутиной, что трудно было догадаться, когда в ней последний раз разводили огонь.
– Подождите, подождите, – заторопился хозяин. – Сейчас организую чаек.
Он пригласил гостей присесть на скамью и ушел через другую дверь куда-то в глубину дома, громко призывая:
– Маруся! Маруся! Гости пришли! Где там чайник?
– Вот так, – только и промолвила Алина. Что сказать дальше, она, видимо, не знала.
Старик просунул голову в проем двери.
– И по маленькой, по малюсенькой, – заговорщически подмигнул он Мартину. – Так сказать, за встречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Она не спрашивала, – объяснил Мартин, – она настоящая русская женщина – только советовала.
– И что же она насоветовала?
– Она сказала, что вы глядите на меня, как кошка на сало.
Он услышал, как она поворачивается лицом к нему.
– Как и все иностранцы, вы к тому же еще и врунишка! Недаром партия учит не доверять вам, – сказала она, но в голосе ее чувствовалась усмешка.
– Ей-богу, не вру, – побожился он и повернулся к ней лицом, чтобы она видела, как в подтверждение своих слон он крестится по православному обычаю.
Алина глядела из темноты с верхней полки и впрямь как кошка с лежанки на печке. Лицо ее находилось всего в нескольких дюймах от его лица и на одном с ним уровне, а глаза ее стали темнее темной ночи.
Мартин чуть наклонился вперед, положил руки на край полки и уперся в них подбородком.
– Она также обвинила меня в недостатке мужской галантности: как это я посмел оставить в купе такую девушку, как вы, одну-одинешеньку.
– Вы все же неисправимый иностранный лгунишка, – ответила Алина, а спустя минуту спросила:
– Что значит «девушка, как я»?
– Прекрасная и отважная, которая заставляет трепетать сердце мужчины.
– Теперь я вижу, почему нас предупреждали. Иностранный лгунишка с льстивым языком.
Он еще ближе подвинулся к ней и прикоснулся губами к ее губам. Это был даже не поцелуй, а лишь прикосновение, но она все же отпрянула назад – правда, всего чуть-чуть, но ее уже не достать. «Нет», – прошептала она. Не понятно, означал ли ее шепот, что все кончилось?
Он сел на нижнюю полку, снял брюки, положил их на столик у окна и, вытянувшись на полке, накрылся одеялом. Повсюду в России в поездах дальнего следования стелят такие одеяла – они состоят из пододеяльника – своеобразного конверта – и собственно одеяла, которое закладывается в этот конверт.
Белый пододеяльник был свежим и прохладным. Мартин смотрел, как за окном медленно рассветает. Спустя какое-то время он услышал Алинин голос с верхней полки: «Спокойной ночи, Бенджамин». Сперва он сомневался, сможет ли уснуть, но в конце концов сон сморил его.
– 38 –
Суббота, 3 июня 1989 года,
4 часа утра,
Новорязанская улица
Рассвет долго не мог пробиться сквозь окно в квартире Дмитрия. Стекло не мыли годами, лишь дождик изредка обмывал его. Грязные, наслоившиеся друг на друга узоры наводили на мрачные размышления: а пробьется ли вообще когда-нибудь сюда свет. К тому же окно выходило на серый грязный двор. Там была устроена игровая площадка для детей из окрестных домов, но поскольку двор был глубок и узок, то солнечный луч проникал сюда лишь в середине лета, а в остальное время года здесь было холодно и пусто.
Дмитрий налил себе еще сто граммов водки. Одному пить – интереса никакого, но никто в гости не приходил, поэтому уж лучше пить в одиночку, чем совсем не пить. Он резко поставил стакан на стол. Звук эхом откликнулся в прихожей. Через минуту эхо повторилось, и до него наконец дошло, что это вовсе не эхо: кто-то стучит в дверь.
Он прислушался, не повторится ли стук снова, а когда повторился, покатил тихонько и стал опять ждать стука. Снова застучали. Посчитав, что, должно быть, вернулась Алина, Дмитрий открыл дверь.
На площадке стояли двое мужчин, но не привычные ему «топтуны» из КГБ. Человек с усами на темном худощавом лице отрывисто спросил:
– А куда смылись твои друзья?
Дмитрий глянул на них и ответил с неподдельной печалью в голосе:
– Как всегда, растаяли в неизвестности. Здесь у меня не только искать нечего и некого, здесь и друзей-то ничто не удерживает, разве что воспоминания.
– Хватит дурака валять, – зарычал мужчина. – Тот американец и женщина – куда они умотали?
Дмитрий попытался захлопнуть дверь, но ему мешали, с двумя сладить не удавалось, и он просто крутился на своей тележке, пытаясь вывернуться из цепких рук державших его мужчин. Вращение на тележке да еще водочные пары сделали свое дело – его вырвало. Один из налетчиков ударом ноги захлопнул дверь.
– Тебе же, да и нам, будет легче, если скажешь, где они, – бросил он. – Особенно тебе.
Дмитрий попытался закричать, но человек с темным лицом зажал ему рот.
– Ты же афганец и наверняка слышал, что афганские моджахеды вытворяли с пленными русскими, – пригрозил он. – Ты знаешь, как это было, и должен подумать о себе. Ну, а теперь – согласен рассказать? Кинни головой в знак согласия.
Дмитрий кивнул, а когда мужчина убрал руку с его рта, он заорал как можно громче, призывая на помощь. Он еще не почувствовал первого удара, как в голове у него молнией пронеслась горькая мысль: ему всегда нравилось жить одному на самой верхотуре и ничего не знать и не слышать о соседях.
– 39 –
Суббота, 3 июня 1989 года,
6 часов утра,
Ленинский проспект
Чантурия проснулся от внезапного толчка. Он еще не совсем проснулся, но и спросонок увидел, что яркий утренний свет заливает всю квартиру.
– Что такое? – спросил он, еще не пробудившись как следует и даже не поняв, кому и почему задал этот вопрос.
– Проснись, телефон звонит, – сонным голосом произнесла Таня. Очертания ее фигуры под одеялом оставались недвижимыми – она даже не пошевельнулась. Телефон продолжал звонить. Он поднял трубку.
– Это я, Белкин, – раздалось в трубке. – У меня тут есть кое-что, что нужно срочно обмозговать.
– Хорошо. Встретимся на работе, в моей комнате.
– Опять с работы? – спросила Таня.
– Опять.
– Скажи им, что рабочий день кончился. Наша задрипанная конституция гарантирует сорокадвухчасовую рабочую неделю.
– Наша социалистическая конституция много чего гарантирует.
Потягиваясь и поеживаясь, он встал с постели и побрел в ванную умываться. Уж ежели Белкин звонит ему домой, то это неспроста.
В это субботнее утро в главном здании КГБ, этом средоточии секретной информации мировой империи, было сравнительно тихо. В журнале записи пришедших на службу значилось всего несколько фамилий, Белкина среди них не было.
Чтобы показать, будто он занят важными делами, Чантурия вынул из ящика стола кое-какие бумаги и углубился в чтение. Через несколько минут в комнату заглянул Белкин с двумя чашками чая в руках.
– А тебя здесь нет, – сказал Серго. – Согласно записи присутствующих.
– Подчас я забываю расписаться, – ответил Белкин.
– А как же дежурный позволяет тебе пройти без записи?
– А чтоб отвлечь его внимание, я принес ему поесть. Чай оказался слишком горячим, и Чантурия подул на него.
– Надеюсь, ты не отдал ему весь свой завтрак?
– Да нет, как раз отдал. Завтрака сегодня не будет.
– Вот этого я пуще всего и боялся. Ну ладно, что там такое стряслось?
– Наша Ласточка выпорхнула и полетела.
Белкин называл Мартина именем самой любимой в России птички. Но, по случайному совпадению, это слово применялось также, когда хотели сказать «дорогой», или «любимый» – «наш любимый полетел». Белкину нравилось говорить каламбурами.
Как правило, Чантурия не обращал внимания на закодированные клички и старался вскоре забыть про них, но это прозвище он вспомнил в момент.
– Уехал за рубеж?
– Полетел недалеко. И не один, а в компании.
– С кем же?
– Мы пока не знаем фамилии. Очень красивая русская женщина. Она купила билеты на поезд до Брянска.
– Когда?
– Сегодня ночью. Теперь они почти доехали.
«Как же все это, черт побери, произошло?» – промелькнуло у Чантурия в голове.
– А он получил разрешение?
– Насколько мне удалось выяснить – нет. Но вы же знаете, как ведется учет. Мне в этих делах копаться не очень-то хотелось. Кто знает, может, кто-то еще заинтересуется этим делом.
– Да, ты прав.
Чай уже немного остыл, и Серго отхлебнул глоток.
– Здесь у нас на работе надо бы организовать завтраки по субботам, – заметил он. – Как удалось все это раскопать?
– Конечно, благодаря хорошему планированию. Но главным образом счастливый случай. А если уж сказать по правде, исключительно за счет счастливого случая. Кто-то из соседнего отдела заболел и Татарина направили вместо заболевшего следить за одним диссидентом. Он-то и опознал Ласточку, который пришел к этому диссиденту вместе с женщиной, и проследил за ними до самого отправления поезда.
– Диссиденты! Что происходит? Кто этот диссидент?
– Дмитрий Кассин. Все, что я мог разузнать, не задавая прямых вопросов, я выгнал. Этот псих из афганских ветеранов нуждается в лечении. Я побоялся задавать излишние вопросы.
– А нужно было бы. Татарин написал докладную?
– Он сразу же позвонил мне. Я сказал, что сам напишу, и отослал его обратно следить за диссидентом. Он никому не говорил, что отлучался. Не беспокойтесь, Татарин лишних вопросов не задает.
– Хорошо все проделано. А есть ли какие-нибудь соображения насчет этой женщины? Кто она?
– Пока нет. Была глубокая ночь. Не допросить ли нам диссидента?
– Нет. В этом случае нам нужно будет объяснять все сотрудникам отдела, которые «пасут» его. Чем меньше народу знает об этом, тем лучше, – сказал Чантурия, а спустя некоторое время добавил: – Обратные билеты они купили?
– Да. Но без указания дня отправления и номера поезда.
– Вы что, будете встречать все поезда, прибывающие из Брянска?
– Уже все задействовано.
– Сколько выделено людей?
– Да двое, конечно. Они будут меняться.
– Молодец. А ребята надежные?
– Ребята с острыми глазами и без затей. Если мы не хотим, то и вопросов никаких задавать не станут.
– Хорошо. Нужно установить наблюдение за Ласточкой и за женщиной, как только они вернутся.
– Разумеется.
– А вы не поручили никому в Брянске проследить за ними? Не попросили проводников посмотреть, где они сойдут с поезда? Может, они до Брянска-то и не доедут? Может, они отправились куда-то на вещевой рынок в Подмосковье и вернутся в город?
– Это курьерский поезд. До Брянска идет без остановок. Ну а что касается Брянска, то я поостерегся устанавливать там за ними наблюдение.
Он виновато посмотрел на начальника.
– Но не поздно установить его и сейчас. Может, у вас есть кто-то в Брянске, на кого можно положиться?
– Нет. Раньше там служил мой приятель Машкин – мы вместе учились. Но его давно перевели в другое место. Нет, ты прав: это слишком опасно. Особенно если в Брянском управлении Комитета узнают, что он американец. Тогда непременно возникнут всякие вопросы. Нет, мы просто обязаны ни в коем случае не упустить их по возвращении в Москву.
Глава четвертая
СТАРЫЙ БУЯН
– 40 –
Суббота, 3 июня 1989 года,
7 часов 45 минут утра,
Брянск
В Брянск они приехали утром, когда солнце уже грело вовсю, хотя не было еще и восьми часов. Роса на бетонной платформе вокзала уже испарилась, но в воздухе по-прежнему висела прохладная серебряная дымка. Проводница откинула стальную крышку, открыв вагонную лестницу для выхода пассажиров. Подмигнув Мартину, когда он сходил, она обратилась в Алине:
– Хотелось бы поездить с таким симпатичным мужчиной, как ваш.
Алина сходила по ступенькам вслед за Мартином. Он помог ей спрыгнуть на платформу, она улыбнулась, но ни слова не сказала.
– Иностранцы не всегда лгут, – сказал он.
– Да, не всегда.
– Но часто.
– Но не всегда же.
Они спросили у таксиста, как пройти к автобусной остановке, и поехали к междугородному автовокзалу. Там в ожидании своего автобуса они взяли на завтрак пирожки с капустой и по стакану чая. Время подошло к десяти, стало припекать.
Старенький автобус тяжело урчал, будто пожилой советский рабочий, медленно взбираясь на затяжные подъемы невысоких холмов, и облегченно дребезжал, быстро скатываясь по пологим склонам. Когда шофер включал при подъемах первую скорость, автобус оставлял за собой сизое облако смрадного дыма, которое подолгу висело в воздухе не рассеиваясь, как некое неприятное напоминание о пройденном пути.
– Старый Буян, – громогласно объявил водитель. – Буяны и шелапуты, выходите – это ваша остановка.
На остановке Старый Буян водитель всегда веселил пассажиров этой незамысловатой шуточкой.
Они вышли из автобуса, переждали, пока улягутся дым и пыль, и огляделись.
– Где же здесь может обитать дядя Федя? – недоуменно спросила Алина, а искать особенно и не надо было: Старый Буян располагался на открытой поляне среди леса.
В деревеньке насчитывалось всего пять домов, три из них представляли собой бревенчатые развалюхи, которые, похоже, никогда не красили. Две избы, тоже из бревен, были покрашены в ярко-желтый цвет – такую краску совсем недавно продавали в брянском универмаге. Возле каждого дома был огороженный жердями просторный приусадебный участок, на четырех участках разбиты огороды, овощей с которых, по всей видимости, хватало не только для нужд местных жителей, но и на продажу. Пятый участок зарос лопухами.
– Думаю, разыскать его труда не составит, – заметил Мартин.
Как только подкатил автобус, из четырех изб вышли женщины посмотреть, кто приехал. За одной увязались двое ребятишек. Из пятой же избы, где вместо огорода росли сорняки, никто не вышел.
Алина подошла к самой молодой женщине, той, что с двумя детьми, и спросила, где найти Федора Николаевича.
– А, дядю Федю! Да он вот там живет, – ответила та и, загородив от солнца ладонью глаза, кивнула на пятый дом с чертополохом на месте огорода. Когда она подняла к глазам руку, стала заметна выпуклость на ее животе, характерная для беременных. Сперва Мартин решил было, что она, может, сестра Дмитрия, но потом оказалось что дядей Федей называют всех, у кого имя Федор, а отца зовут Николаем.
– Он там, в избе. Стучите в дверь, пока не достучитесь. Марья Павловна тоже там, бедненькая. Но она зачастую на стук не откликается. А племяш ихний Дима, кажись, в лес пошел. Я видела, как он утром уходил.
– Дима? – переспросила Алина.
– Да-да. Их племяш. Он энтой зимой приехал и живет с ними. Очень любезно с его стороны. Мало кто ладит с ними, – сказала женщина в быстро добавила: – Соседи-то они в общем неплохие. Даже, по сути, добрые люди.
Ясно было, о чем она думала (если вообще думала) – может, они тоже родственники дяди Феди? Кто же еще приедет в Старый Буян?
Калитка во двор дяди Феди была сорвана с петель и прислонена к столбам. В зарослях сорняков безуспешно рылись в земле куры, с вожделением косясь на соседние огороды. Мартин поднял и отодвинул калитку.
Доски на двери избы рассохлись и потрескались, сквозь щели изнутри можно было увидеть улицу. Алина вежливо постучала – никто не откликнулся. Она постучала еще несколько раз. Мартин увидел, что соседка внимательно следит за ними. Ухмыльнувшись, она знаком показала, что стучать надо кулаком.
– Посильнее стучите, – подсказал Мартин, и Алина забарабанила в дверь.
– Кого там черти носят? – раздался чей-то сонный голос. Вместо ответа Алина забарабанила еще сильнее, дверь приоткрылась, и на крыльцо вышел старик с лицом столь бледным, словно еще и лето не наступало.
– Кто такие?
– Вы Федор Николаевич? – спросила Алина.
– Сильно сомневаюсь в этом. Я не Николаевич, а Николаич. Ошиблись, видно.
Изо рта его несло густым перегаром.
– Меня зовут Алина Образ, – представилась Алина. – Я разыскиваю своего брата Юрия. Он здесь находится?
– Юрия? Нету здеся никаких Юриев. Вот мой племяш Дима, он тут. Он в лес ушел.
– А можно нам подождать его у вас?
Казалось, ее просьба не сразу дошла до сознания старика.
– Подождать? Зачем?
Он пристально разглядывал Алину. Похоже было, что в его сознании мало что прояснилось. Он и Мартина-то заметил лишь после глубоких раздумий.
– А это кто таков? – строго спросил он Алину.
– А это приятель Юрия, моего брата. Его зовут Бенджамин Мартин. Он американец.
Старик отступил на шаг. Ноги его немного запутались, и он поневоле сделал что-то вроде реверанса.
– Американец? Встречал я американцев! Во время войны моя часть дошла до самого Берлина, там мы и встретились с американцами. С армией Соединенных Штатов Америки! Так вы американец? Входите, пожалуйста, милости просим.
Алина с удивлением переводила взгляд с Мартина на старика и обратно. Мартин лишь пожал плечами.
– Боевое братство народов – могучее дело, – только и промолвил он.
Старик ввел их в крошечную комнатку, в которой стояли обитая материей скамья и пара стульев у стены. Напротив громоздился очаг с открытой дверцей. Топка была затянута столь густой паутиной, что трудно было догадаться, когда в ней последний раз разводили огонь.
– Подождите, подождите, – заторопился хозяин. – Сейчас организую чаек.
Он пригласил гостей присесть на скамью и ушел через другую дверь куда-то в глубину дома, громко призывая:
– Маруся! Маруся! Гости пришли! Где там чайник?
– Вот так, – только и промолвила Алина. Что сказать дальше, она, видимо, не знала.
Старик просунул голову в проем двери.
– И по маленькой, по малюсенькой, – заговорщически подмигнул он Мартину. – Так сказать, за встречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39