Почему, почему только теперь?
Почему мы не работаем вместе, Чифойлиск?

Тувиец тихонько, сардонически крякнул. Они вошли в читальный зал
библиотеки. Вдоль стен, под изящными двойными арками, в ярком свете
безмятежно стояли книги; на длинных столах стояли лампы - простые
алебастровые шары. Зал был пуст, но вслед за ними поспешно вошел служитель,
чтобы разжечь дрова, приготовленные в мраморном камине, и, убедившись, что
им больше ничего не нужно, ушел. Чифойлиск стоял перед камином, глядя, как
пламя охватывает растопку. Его колючие брови нависли над маленькими
глазками; грубое, смуглое, умное лицо казалось постаревшим.

- Шевек, я хочу наговорить вам неприятностей,- хрипло, как всегда,
сказал он.- Я полагаю, ничего необычного в этом нет.

Такого смирения Шевек от него не ожидал.

- В чем дело?

- Я хочу знать, известно ли вам, что вы здесь делаете?

Помедлив, Шевек ответил:

- Я думаю, да.

- Значит, вы понимаете, что вас купили?

- Купили?

- Ну, если хотите, можете это назвать "кооптировали". Послушайте. Ни
один человек, как бы он ни был умен, не может увидеть то, чего не умеет
видеть. Как вы можете понять свое положение здесь, в капиталистической
экономической системе, в плутократически-олигархическом государстве? Как
вам увидеть это, вам, попавшему сюда с неба, из вашей маленькой коммуны
голодающих идеалистов?

- Чифойлиск, уверяю вас, на Анарресе осталось мало идеалистов. Да,
Первопоселенцы были идеалистами, решившись променять этот мир на наши
пустыни. Но это было семь поколений назад! Наше общество практично. Может
быть, слишком практично, слишком озабочено лишь тем, как выжить. Что
идеалистического в социальном сотрудничестве, взаимопомощи, если это -
единственное средство, чтобы выжить?

- Я не могу спорить с вами о ценности одонианства. Не то, чтобы я
этого не хотел! Ведь я, знаете ли, кое-что об этом знаю. Мы, на моей
родине, куда ближе к нему, чем эти люди. Мы - продукт того же великого
революционного движения восьмого века, мы, как и вы, социалисты.

- Но вы - архисты. Государство Ту еще более централизовано, чем АИо.
Одна властная структура управляет всем - правительством, администрацией,
армией, полицией, образованием, законами, торговлей, промышленностью. И у
вас - денежная экономика.

- Денежная экономика, основанная на том принципе, что каждый
трудящийся получает за свой труд такую плату, какой он заслуживает,- не от
капиталистов, которым он вынужден служить, а от Государства, членом
которого он является.

- Он сам устанавливает цену своего труда?

- Почему бы вам не приехать в Ту и не посмотреть, как функционирует
настоящий социализм?

- Я знаю, как функционирует настоящий социализм,- сказал Шевек.- Я
и вам мог бы рассказать; но позволит ли мне ваше правительство объяснять
это в Ту?

Чифойлиск толкнул ногой полено, которое еще не занялось. Он не отрывал
взгляда от огня; на лице у него была горечь, морщины между носом и углами
рта стали еще глубже. Он не ответил на вопрос Шевека. Наконец, он сказал:

- Я не собираюсь морочить вам голову. Это бесполезно; и вообще, я не
хочу этого делать. Вот какой у меня к вам вопрос: вы бы не согласились
приехать в Ту?

- Не сейчас, Чифойлиск.

- Но чего вы можете здесь добиться?

- Закончить свою работу. И потом, здесь я - рядом с Советом
Правительств Планеты...

- СПП? Да они уже тридцать лет пляшут под дудку А-Ио. Не
рассчитывайте, что они вас спасут!

Наступило молчание.

- Так значит, я в опасности?

- А до вас даже и это не дошло?

Снова молчание.

- К кому относится это предостережение? - спросил Шевек.

- В первую очередь к Паэ.

- Ах, Паэ.- Шевек оперся ладонями об инкрустированную золотом,
богато украшенную каминную полочку.- Паэ очень неплохой физик. И очень
услужлив. Но я ему не доверяю.

- Почему?

- Ну... Он какой-то уклончивый.

- Да. Тонкая психологическая оценка. Но Паэ опасен для вас, Шевек, не
потому, что он скользкий сам по себе. Он опасен для вас потому, что он -
преданный и честолюбивый агент Иотийского Правительства. Он регулярно
доносит на вас (и на меня) Департаменту Национальной Безопасности - тайной
полиции. Видит Бог, я не склонен вас недооценивать, но как вы не понимаете,
что ваша привычка подходить к каждому просто как к человеку, как к
личности, здесь не годится, она здес ь не срабатывает. Вы должны понимать,
какие силы стоят за отдельными личностями.

Пока Чифойлиск говорил, поза Шевека становилась все более скованной;
теперь он выпрямился, как Чифойлиск, глядя на огонь. Он спросил:

- Откуда вы знаете про Паэ?

- Оттуда же, откуда знаю, что в вашей комнате спрятан магнитофон, так
же, как и в моей. Потому что знать это - моя обязанность.

- Вы тоже агент своего правительства?

Лицо Чифойлиска стало отчужденным; внезапно он повернулся к Шевеку и
очень тихо, с ненавистью, заговорил.

- Да,- сказал он,- конечно, я - агент своего правительства. Иначе
меня бы здесь не было. Это знают все. Мое правительство посылает за рубеж
только тех, кому может доверять... А мне они могут доверять! Потому что
меня не купили, как этих проклятых богачей - иотийских профессоров. Я верю
в мое правительство, в мою страну. Я доверяю им! - Он говорил с трудом, в
его голосе была мука.- Пора бы вам уже оглянуться кругом, Шевек! Вы же -
как дитя среди разбойников! Они к вам добры, они вам дали хорошую комнату,
лекции, студентов, деньги, возили вас по замкам, по образцовым заводам, по
симпатичным деревушкам. Все - самое лучшее. Все прелестно, все отлично! Но
зачем? Зачем они привезли вас с Луны сюда, расхваливают вас, печатают ваши
книги, держат вас в этих укромных и уютных аудиториях, лабораториях и
библиотеках? Вы полагаете, что они это делают из научного бескорыстия, из
братской любви? Это - экономика выгоды, Шевек!

- Я знаю. Я приехал, чтобы заключить с ними сделку.

- Сделку?... Но... какую? Что на что вы будете менять?

Лицо Шевека приняло то холодное и серьезное выражение, какое оно
имело, когда он выходил из Форта Дрио.

- Вы знаете, что мне нужно, Чифойлиск. Я хочу, чтобы мой народ
перестал быть изгнанником. Я приехал сюда потому, что не думаю, что вы, в
Ту, хотите этого. Там, у вас, нас боятся. Вы боитесь, что с нами может
возвратиться революция, та, старая, настоящая, революция во имя
справедливости, которую вы начали, а потом остановились на полпути. Здесь,
в А-Ио, меня боятся меньше, потому что они уже забыли революцию. Они больше
не верят в нее, они думают, что если люди будут обладать достаточным
количеством вещей, они будут согласны жить в тюрьме. Но я о тказываюсь
верить в это. Я хочу, чтобы стены рухнули. Мне нужна солидарность, людская
солидарность. Мне нужен свободный взаимообмен между Уррасом и Анарресом. Я
боролся за это, как мог, на Анарресе, теперь борюсь за это, как могу, на
Уррасе. Там я действовал, здесь я заключаю сделку.

- Что же вы можете им предложить?

- Ну, вы же знаете, Чифойлиск,- тихо, застенчиво сказал Шевек.- Вы
же знаете, чего они от меня хотят.

- Да, знаю, но я не знал, что и вы это знаете,- так же тихо ответил
тувиец. Его хрипловатый голос перешел в еще более хриплый шепот - сплошные
выдохи и свистящие согласные.- Значит, она у вас есть - Общая Теория
Времени?

Шевек взглянул на него, пожалуй, не без иронии.

Чифойлиск настаивал:

- Вы ее записали?

Шевек с минуту продолжал смотреть на него, потом ответил прямо:

- Нет.

- Хорошо!

- Почему?

- Потому что, если бы она была записана, она уже была бы у них.

- Что вы хотите этим сказать?

- Только то, что сказал. Послушайте, ведь это Одо говорит, что где
собственность, там и воровство?

- "Чтобы создать вора - создай владельца; чтобы создать преступность
- создай законы". "Социальный организм".

- Правильно. Где есть бумаги, хранящиеся в запертых комнатах, там
есть и люди с ключами к этим комнатам!

Шевека передернуло.

- Да,- сказал он, помолчав,- это очень неприятно.

- Для вас. Не для меня. У меня, знаете ли, нет этих ваших
индивидуалистических моральных ограничений. Я знал, что вы не записали свою
Теорию. Если бы я думал, что она записана, я приложил бы все усилия, чтобы
получить ее от вас - уговорами, воровством, силой, если бы я считал, что
мы сумеем похитить вас, не вызвав этим войну с А-Ио. Все, что угодно, лишь
бы суметь вырвать ее из рук этих жирных иотийских капиталистов и отдать в
руки Центрального Президиума моей страны.
Потому что дело, которому я служу, это мощь и безопасность моей
родины, и выше этого нет и не может быть ничего.

- Вы врете,- миролюбиво ответил Шевек.- Я думаю, вы патриот, да. Но
выше патриотизма вы ставите свое уважение к истине, к научной истине; и,
быть может, еще и свою верность отдельным личностям. Вы бы не предали меня.

- Предал бы, если бы смог,- с яростью сказал Чифойлиск. Он начал
было говорить что-то еще, замолчал и наконец зло и безнадежно сказал:

- Думайте, что хотите. Я не могу открыть вам глаза, если вы сам этого
не делаете. Но помните - вы нам нужны. Если вы в конце концов разглядите,
что здесь происходит, приезжайте в Ту. Не тех людей вы выбрали, чтобы
сделать из них братьев! И если... я не имею права это говорить, но не
важно. Если не хотите ехать к нам, в Ту, по крайней мере, не отдавайте свою
Теорию иотийцам. Вообще ничего не давайте этим ростовщикам! Уезжайте.
Возвращайтесь домой. Отдайте своему народу то, что можете отдать!

- Он в этом не нуждается,- лишенным выражения голосом ответил
Шевек.- Вы думаете, я не пытался?

Четыре-пять дней спустя Шевек спросил о Чифойлиске, и ему сообщили,
что он вернулся в Ту.

- Совсем? Он не сказал мне, что уезжает.

- Ни один тувиец не знает, когда его отзовет его Президиум,- сказал
Паэ, потому что, разумеется, именно Паэ рассказал Шевеку об отъезде
Чифойлиска.- Он просто знает, что, когда такой приказ придет, его надо
быстренько выполнить. И не тратить время на всякие там прощания. Бедняга
Чиф! Интересно, чем он провинился?

Раз или два в неделю Шевек навещал Атро в симпатичном домике на самом
краю университетского городка, где тот жил с парой слуг, таких же старых,
как он сам. Ему было почти восемьдесят лет, и он был, по его собственному
выражению, памятником первоклассному физику. Хотя ему не пришлось, как
Гвараб, столкнуться с тем, что труд всей его жизни остался непризнанным, с
возрастом он частично обрел свойственное ей бескорыстие. Во всяком случае,
его интерес к Шевеку был, по-видимому, чисто личным; это было отношение
товарищества. Он был первым физиком-секвенциалистом, который принял подход
Шевека к пониманию Времени. Он сражался - оружием Шевека - за теории
Шевека, против прочно устоявшейся научной респектабельности, и эта битва
продолжалась несколько лет, пока не были опубликованы еще не отшлифованные
"Принципы Одновременности", что быстро привело к победе одновременистов. В
жизни Атро это сражение было звездным часом. Не за истину он не стал бы
сражаться, но сам процесс сражения был ему милее истины.

Атро знал свою родословную за тысячу сто лет, в ней были генералы,
принцы, крупнейшие землевладельцы. У семьи Атро и сейчас было имение в семь
тысяч акров и четырнадцать деревень в Провинции Сиэ, самом сельском регионе
А-Ио. В его речи проскальзывали провинциальные обороты, архаизмы, которыми
он гордился и от которых не желал отказываться. Богатство не производило на
него ни малейшего впечатления, а правительство своей родной страны, все
целиком, он называл "сборищем демагогов и ползучих политиканов". Купить его
уважение было невозможно. Но он, не скупясь, дарил его любому дураку с
"приличным именем", как он выражался. В некоторых отношениях он был
совершенно непонятен Шевеку:
загадка; аристократ. И все же его неподдельное презрение и к деньгам,
и к власти вызывало у Шевека чувство большей близости к нему, чем к кому бы
то ни было из тех, с кем он сталкивался на Уррасе.

Однажды, когда они вместе сидели на застекленной веранде, где Атро
разводил всевозможные редкостные и не подходящие к сезону цветы, Атро
случайно употребил выражение "мы, тау-китяне". Шевек поймал его на слове:

- "Тау-китяне" - ведь это птичий термин?

"Птичьими" в разговорной речи называли популярную прессу, газеты,
радиопередачи и литературу, выпускаемые для городских трудящихся.

- Птичий! - повторил Атро.- Мой дорогой, где вы, черт возьми,
набираетесь этих вульгарных выражений? Под "тау-китянами" я подразумеваю
именно то, что под этим словом понимают журналисты и их читающие по складам
читатели. Уррас и Анаррес!

- Меня удивило, что вы употребили инопланетное слово, по существу,-
не тау-китянское слово.

- Определение посредством исключения,- с веселым азартом парировал
старик.- Сто лет назад мы не нуждались в этом слове. Нам было вполне
достаточно слова "человечество". Но шестьдесят с чем-то лет назад все
изменилось. Мне было семнадцать лет, это случилось ранним летом, день был
отличный, солнечный, я прекрасно его помню. Я как раз вывел своего коня, а
моя старшая сестра крикнула из окна: "По радио разговаривают с кем-то из
Дальнего Космоса!". Моя бедная матушка решила, что все кончено:
инопланетные дьяволы, знаете ли... Но оказалось, что это всего лишь
хейниты, болтают о мире и братстве... Ну, в наше время понятие
"человечество" стало немного слишком всеобъемлющим. Чем определить понятие
"братство" или "не-братство"? Определение посредством исключения, милый
мой! Вы и я - родичи. Несколько веков назад ваши предки, вероятно, пасли
коз в горах, а мои угнетали крепостных в Сиэ; но мы - члены одной и той же
семьи. Чтобы осознать это, достаточно увидеть чужака или услышать о нем.
Существо из другой солнечной системы. Существо, которое называется
человеком, но не имеет с нами ничего общего, кроме того, что у него тоже
есть две руки, две ноги и голова, а в ней какой-то мозг!

- Но разве хейниты не доказали, что мы...

- Все происходим из иного мира, что мы все - потомки хейнских
межзвездных колонистов, полмиллиона лет назад, или миллион, или два, или
три миллиона, да, знаю. Доказали! Клянусь Первичным Числом, Шевек, вы
рассуждаете, как первокурсник на семинаре! Как вы можете всерьез говорить
об исторических доказательствах при таком огромном промежутке времени? Эти
хейниты перебрасываются тысячелетиями, к ак мячиками, но это все - фокусы!
Религия моих отцов не менее авторитетно сообщает мне, что я происхожу от
некоего Пинра-Ода, которого Бог изгнал из Сада за то, что он имел наглость
сосчитать у себя пальцы на руках и на ногах и тем самым выпустил во всел
енную Время. Уж если выбирать, я предпочитаю эту историю утверждениям
чужаков!

Шевек засмеялся; капризы Атро доставляли ему удовольствие. Но старик
был серьезен. Он постучал пальцем по руке Шевека пониже локтя и, двигая
бровями и жуя губами, как всегда, когда волновался, сказал:

- Надеюсь, мой дорогой, что вы относитесь к этому так же, как я,
очень на это надеюсь. Я уверен, что ваше общество во многом достойно
восхищения, но оно не учит вас видеть различия - а это, в конце концов,
лучшее из всего, чему может научить цивилизация. Я не хочу, чтобы эти
чертовы чужаки зацапали вас при помощи этих ваших представлений о братстве
и общности и тому подобного. Они вас утопят в разговорах об
"общечеловеческом" и "лигах всех миров" и так далее, а мне было бы очень
горько, если бы вы попались на эту удочку. Закон существования - борьб
а... конкуренция... устранение слабых... безжалостная война за выживание. И
я хочу увидеть, что выживут лучшие. Тот вид людей, которых я знаю.
Тау-китяне. Вы и я: Уррас и Анаррес. Сейчас мы впереди них, всех этих
хейнитов и террийцев, и как они там еще себя называют, и мы должны
оставаться впереди. Они дали нам межзвездный двигатель, но теперь мы делаем
звездолеты лучше, чем они. И я всей душой надеюсь, что когда вы, наконец,
решите опубликовать вашу теорию, вы подумаете о своем долге перед своим
народом, перед своим родом. О том, что такое верность и кому она должна
принадлежать.

На полуслепые глаза Атро навернулись легкие старческие слезы. Шевек
успокаивающим жестом коснулся плеча старика, но ничего не сказал.

- Они, конечно, получат ее. В конце концов. И так и должно быть.
Научную истину скрыть невозможно, солнца под камнем не спрячешь. Но прежде,
чем они ее получат, я хочу, чтобы мы заняли место, принадлежащее нам по
праву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33