– Ты представляешь себе, как устроен подшипник, на котором вращается башня завалочной машины? Это кольцо диаметром в полметра, а в нём шарикоподшипники. Главное – в кольце. Его надо закалить; обычная закалка займёт массу времени. А мы… мы уже думали в лаборатории, мы бы за­калили его в несколько минут.
И, словно решившись, она заговорила со мной так горячо и заинтересованно, как давно уже не говорила:
– Ах, если бы нам доверили закалить кольцо! Ведь это значило бы, что машину завтра же можно будет пустить в ход. Ты подумай, какая разница: недели или минуты! – Она за­молчала.
– Но ведь с «лесенкой» вы возились очень долго, – воз­разил я.
– У нас не было тогда опыта в конструировании индукторов. А теперь есть, – ответила Лида.
И тут я неожиданно для самого себя сказал:
– А что, если поддержать это дело в газете? Дать статью?
– Статью? – воскликнула Лида. – Такая статья есть.
– Уже написана?
– Да. Давно. Мы пытались напечатать её, но не удалось.
– Кто автор? – спросил я.
– Ирина.
Я усмехнулся: эта женщина даже издалека влияет на ход событий…
У меня в голове уже созрел план. Я был уверен, что уло­маю нашего редактора и мы тиснем эту статейку.
В тот вечер я чувствовал себя так хорошо, как уже давно не чувствовал. Мне показалось, что настали старые, кажущие­ся теперь уже далёкими времена. Невидимая, но ощутимая стена, выросшая между мной и Лидой, точно разрушилась.
На другой день в обеденный перерыв Лида пришла в ре­дакцию и положила мне на стол статью.
Это была очень резко и ясно написанная статья, подписан­ная Ириной Вахрушевой и инженером Вяльцевым. В ней го­ворилось о применении на заводе высокочастотной закалки во­обще и о том, что из-за боязни некоторого риска администра­ция завода готова пойти на месячный простой мартена. От имени лаборатории авторы утверждали, что если закалка коль­ца будет поручена им, то авария может быть ликвидирована на ходу.
– Последняя часть написана Вяльцевым, – разъяснила Лида, – но я знаю, Ирина согласилась бы с каждым словом.
Лида ушла. Я ещё раз перечитал статью. Да, очень резкая статья. Если что-нибудь здесь не соответствует действительно­сти, авторам статьи будет худо. В этом случае, помогая напи­сать такую статью, я оказал бы медвежью услугу Лиде.
Я твёрдо хотел помочь ей, но помочь серьёзно, по-настоя­щему. Я вспомнил слова Каргина: «Следовало бы разобраться и решить в зависимости от обстоятельств дела».
И. я решил пойти к главному металлургу Абросимову, са­мому крупному на заводе специалисту.
Я знал из разговоров с Лидой, что Абросимов не слишком благосклонен к опытам лаборатории. Но я не боялся услышать самые резкие возражения против статьи до напечатания, чтобы быть во всеоружии.
Заводоуправление только что переехало в новый, недавно отстроенный корпус. До этого оно находилось в здании быв­шей заводской поликлиники. Старое помещение заводоуправ­ления было разрушено снарядами.
– А, редакция! – приветствовал Абросимов, когда я во­шёл. – А у меня новоселье!
Его кабинет был красив: светлая длинная комната, шкафы с образцами продукции, люстра, тёмно-зелёные шторы.
– Вот какое дело, – обратился я к Абросимову, – к нам в редакцию поступила статья. Мы бы хотели, чтобы вы прочли её и высказали своё мнение.
– Статья? – переспросил Абросимов. – О чём-же? – Он уже пробегал листки бумаги, держа их на большом расстоянии от глаз. – Боже мой, – воскликнул Абросимов, страдальчески кривя губы, – опять закалка! Ну, конечно, Вахрушева ниспро­вергает основы… и Вяльцев! – Он дочитал статью. – Ну, а ка­кое ваше мнение? – спросил вдруг Абросимов меня.
– Я не специалист, – честно признался я, – важнее, что думаете вы.
– Вы посудите сами, – неожиданно весело заговорил Аб­росимов, – с несчастным цилиндриком лаборатория возилась несколько месяцев, пятнышки не могли вывести. А теперь они хотят закалить кольцо, выдерживающее нагрузку башни зава­лочной машины. Вы сами-то знаете эту Вахрушеву? – спросил вдруг Абросимов.
– Знаю, – ответил я.
– У неё ещё есть помощница, – продолжал Абросимов, не называя фамилии, но я сразу понял, что он говорит о Лиде, – так вот, одна другой стоит… Вы присядьте, – с неожиданной настойчивостью предложил он, – я вам все сейчас объясню.
Он отодвинул от себя статью, как будто бы она мешала ему говорить.
– Вы подумайте, – продолжал он. – Есть тысяча перво­очередных проблем… А работники лаборатории занимаются прожектами…
Внезапно дверь открылась, Каргин шагнул в комнату и, идя к поднявшемуся навстречу ему Абросимову, сказал:
– Я еле нашёл вас на новом месте.
Он увидел меня, поздоровался, затем взял Абросимова под руку, и они, отойдя к окну, стали о чём-то вполголоса разгова­ривать. Затем Каргин ушёл, кивнув мне на ходу.
Абросимов долго и каким-то странным взглядом смотрел вслед Каргину. Потом он обернулся ко мне, и лицо его тотчас же изменилось.
– Да, так на чём же мы остановились? – спросил Аброси­мов, подходя к столу.
Его тон из приветливо-дружеского стал холодно-официаль­ным.
– Да, насчёт закалки кольца… Мне кажется, что обычный путь будет более верный и более быстрый. Знаете, что я вам скажу: мне кажется целесообразным напечатать в газете серь­езную статью о работе лаборатории. Помочь ей, натолкнуть её па первоочередные проблемы… Может быть, я сам написал бы для вас такую статью.
Зазвонил телефон. Абросимов снял трубку, сказал «иду» и быстрым движением сунул статью в карман.
– Ну вот, так и сделаем. Я не задержу. – И, не дожидаясь моего ответа, Абросимов торопливо вышел.
Я задумался. Этот старый, опытный человек, главный ме­таллург завода, не мог ошибаться.
Решил пока ничего не сообщать редактору, а вечером пого­ворить о статье с Лидой.
Я уже собирался уходить домой, как вдруг в редакцию во­шёл Абросимов. Не замечая меня, он прошёл в редакторский закуток, и я услышал из-за фанерной перегородки голос ре­дактора:
– Ба-а! Начальство! Товарищу Абросимову – наше ни­жайшее!
– Я к вам в качестве корреспондента, – сказал Аброси­мов. – Решил заняться на старости лет. К тому же ваш сотруд­ник мне заказал.
– Какой сотрудник? – спросил редактор.
– Да вот новенький.
– Савин.
– Видимо, да. Я не знаю его фамилия.
Наступила пауза. Редактор читал статью. Потом я услышал его голос:
Вот спасибо! Руководители завода нас редко балуют статьями. Обязательно дадим, и в завтрашнем же номере.
Через несколько секунд Абросимов вышел от редактора.
– У вас лёгкая рука, – пошутил он, увидя меня. – Нико­гда не писал сочинений, а сейчас написал. Заходите, всегда рад. – Он кивнул и ушёл.
Я постарался напустить на себя небрежный, незаинтересо­ванный вид и вошёл к редактору.
– Что, принёс статью Абросимов? – спросил я.
– Принёс, – весело прохрипел редактор. – Это ты заказал? Молодец! Как это тебе удалось? Он ведь никогда строчки нам не написал, понимаешь, строчки! А тут лабораторию критику­ет… Умно написано.
Я вышел в общую комнату и подошёл к машинистке Лизе. Первую страницу она уже перепечатала, остальные лежали тут же на столе. Я стал читать. Это была сильно и хлёстко на­писанная разгромная статья против лаборатории. Я сразу об­ратил внимание, что имени Лиды там не упоминается. Зато до­ставалось Ирине. Абросимов называл её недоучкой, к тому же не желающей учиться. «В лаборатории должны работать люди практического опыта, – писал Абросимов, – умеющие сочетать теорию с повседневной заводской практикой». Это был удар, тяжёлый и непоправимый удар для Ирины, удар «в тыл».
Я вернулся к редактору.
– Написано сильно, – сказал я, – но. не кажется ли вам, что статью следовало бы проконсультировать?
– Это главного-то металлурга проверять? – усмехнулся редактор. – Это тебе, друг, не цеховой мастер пишет! И кому же давать-то? Директору, что ли?
– А если Каргину? – спросил я.
– Ну, это ты ересь несёшь, – помрачнел редактор. – При чём тут Каргин? Статья техническая… Притом в ней критика. А ты, что же, критику согласовать хочешь? Боишься? Так, друг, в большевистской печати не водится.
«Что ж получилось? – думал я. – Ведь статья завтра по­явится! Почему же я не постарался отвести её, задержать?» Потом я сказал себе: «Нет, это было бы неправильно. Пусть будет наконец гласно высказана точка зрения. Пусть кончатся разговоры, устные споры, которые так часто начинаются с дела, а потом переходят на личности. Надо, чтобы все имели возмож­ность с максимальной доказательностью высказать свою точку зрения, и тогда всё станет ясным. Надо быть объективным».
С этими мыслями я доехал до дому, поднялся по лестнице, но, как только я почувствовал, что сейчас увижу Лиду и дол­жён буду рассказать ей обо всём происшедшем, все планы, весь этот конспект нашего разговора, который я составил в пути, исчез, и мной овладело чувство растерянности.
«Сразу, сразу, – подумал я, открывая дверь, – надо все ска­зать сразу». Я вошёл в комнату. Лида сидела на кушетке и смотрела на меня.
– …И ты понёс статью Абросимову? – спросила Лида.
– Да, – ответил я.
Лида усмехнулась. Это была злая, не идущая к ней усмеш­ка. Я никогда раньше не видел, чтобы она так усмехалась. Я добавил:
– Ведь это было вполне естественно – показать статью об обработке металла главному металлургу.
– Да, конечно, – каким-то чужим, безразличным голосом проговорила Лида. – Дальше.
– Он прочёл статью и сказал… – Я остановился. Меня вдруг испугало холодное, чужое лицо Лиды, её незнакомый голос.
– Что он сказал? – настойчиво спросила Лида.
– Он сказал, что вся эта ваша затея с закалкой – чепуха. И предложил сам написать статью.
– О закалке?
– Нет. Собственно, не вполне о закалке.
– А о чём?
Лида подошла ко мпе вплотную. И тогда я выпалил все сразу, точно бросаясь в холодную воду:
– Он сам вызвался написать статью. О работе лаборатории. Вечером он принёс статью. Она завтра будет напечатана.
– Так, – спокойно молвила Лида и отошла к окну. Я по­дошёл к ней.
– Абросимов – крупный специалист. Он советский инженер. Пережил блокаду. Пусть выскажет свою точку зрения. Ты должна понять: я не могу, не имею права быть предвзятым. Дело должно быть всесторонне обсуждено. И тогда всё станет ясным.
Она не оборачивалась.
Когда он сказал «всё станет ясным», я почувствовала раз­дражение. Мне снова показалось, что Саша не понимает чего-то главного, самого главного. В этот момент я взглянула на мальчика. Коля сидел в углу дивана и хмуро глядел на Сашу.
«В чём дело? – подумала я. – Почему между ними не нала­живается настоящая дружба? Ведь ясно, что Саша хочет добра Николаю, но мальчик почему-то не чувствует этого».
А вчера у них было прямое столкновение. Саша заметил, что Коля лазит по строительным лесам дома, велел ему спу­ститься и строго отчитал. Я заступилась: «Разве не естествен­но, что мальчишке всегда хочется лазить, строить, во всём со­ревноваться с ребятами, даже подраться, может быть».
А Саша ответил: «Колька не безнадзорный парень. Мы от­вечаем за него и перед своей совестью, и перед государством. А что, если бы он сорвался с лесов?» Я возразила: «Ты хочешь воспитывать его в оранжерее». Он сказал: «Это не так, но всё же оранжерея – это достижение по сравнению с асфальтовым котлом двадцатых годов».
Я пожала плечами.
…И вот теперь, когда я хотела продолжить разговор с Са­шей, взгляд мой остановился на Коле. Нет, не надо, чтобы он видел, что и у меня нелады с Сашей.
Я предложила:
– Может быть, мы пройдёмся? Нам надо поговорить. Саша внимательно посмотрел на меня, встал и молча надел пальто.
Не произнося ни слова, мы спустились по лестнице и по­шли к шоссе. Уже стемнело, и на небе не было ни одной звез­ды. Фонари светили очень тускло. Огни Кировского завода были едва заметны. Грязь хлюпала под ногами. Мне было душно.
– Сашенька, – начала я, – ты подумай, подумай хоро­шенько. Неужели ты ничего не замечаешь? Неужели ты не видишь, что мы уже давно не вместе?
Он молчал.
– Почему, когда ты был на войне, далеко-далеко, мне всё-таки казалось, что ты близко, и я каждую минуту могла пого­ворить, посоветоваться с тобой? А сейчас ты здесь, совсем ря­дом, но мне кажется, что ты далеко и не слышишь меня.
Я замолчала. Мы все шли и шли, хлюпая по грязи.
– Не знаю, – проговорил наконец Саша, – не знаю, Лидуша. Мне больно все это слышать. Мне кажется, что ты созна­тельно, я бы сказал – принципиально усложняешь жизнь. Ты… ты, как бы это сказать… не доверяешь разуму. Ты оказалась не в состоянии договориться с Абросимовым. Но разве вы по­литические враги друг другу? Разве вы не вместе – я говорю не в буквальном смысле – ковали победу над фашистами? Раз­ве у вас не одна родина и не один завод? Да что там Абросимов, когда ты со мной сговориться не можешь! Вместо того чтобы высказать свои претензии ко мне, выслушать мой ответ и выбросить все эти придуманные разногласия из головы, ты копаешься, копаешься… Вот что я хочу сказать тебе, Лида. Я люблю тебя по-прежнему, и ты самый дорогой для меня че­ловек. Но… может быть, ты перестала любить меня?
В его голосе было столько настоящей грусти, что у меня перехватило горло.
– Нет, нет, не то, – тихо ответила я. – Что-то другое про­исходит у нас, Саша. Мы как-то по-разному относимся к жизни…
По он горячо прервал меня:
– Разве не исполнилось все то, о чём мы мечтали? Разве мы не вместе? И разве мы но такие же, какими были раньше?
Нет, он не понимал. И как только это со всей очевидностью дошло до меня, стало так горько, что я не смогла продолжать.
Мы миновали последний фонарь и двинулись дальше по не­освещённому шоссе.
Он взял меня под руку, и я вздрогнула от этого прикосно­вения.
– Лида, – сказал он, – оставим все это. Мне не хотелось бы произносить общих фраз, но я должен сказать. Мы оба прошли через войну. Война не разъединила нас, как некото­рых. Наоборот: ты и война, победа, Ленинград – были для меня неразрывны. А ведь в войну было много настоящих, невыдуман­ных трудностей. И мы преодолели их. Вместе со всем наро­дом преодолели. Что же мешает тебе радоваться счастью послевоенной жизни? Что нам с тобой мешает быть счастли­выми?
– Разница взглядов! – воскликнула я. – Тебе кажется, что после войны жизнь как бы остановилась, что наступила какая-то идиллия! Нет, Сашенька, меньше всего мы с тобой годимся на роли аркадских пастушков. Я по крайней мере не гожусь.
В этот момент из-за облаков появился край луны. И я уви­дела, что стоим мы на развилке дорог и прямо перед нами воз­вышается обелиск – высокий каменный столб. Саша подошёл к нему и прочёл надпись у подножья: «Слава защитникам го­рода Ленина!» Это была братская могила. Здесь же стоял столб – дорожный указатель, и на нём было написано: «Крас­ное село, 13 км».
…Мы стояли там, где проходил немецкий передний край. Светила луна, и камень обелиска казался жёлтым, и металлический ржавый венок у подножья тускло поблёскивал. Мы стояли с Лидой у могилы, и в ушах моих ещё звучали её страшные слова. Но сейчас, в эту минуту, я думал о людях, похороненных под этим обелиском, об их изувеченных, изуро­дованных минами, шрапнелью и фугасными бомбами телах. Я думал о том, какой несправедливостью, каким забвением их памяти звучит то, что говорит Лида.
«Неужели, – думал я, – они, эти спящие вечным сном лю­ди, вот так же метались бы, спорили, искали трудностей, если бы тогда, когда они были ещё плотью и кровью, им сказали бы, что придёт победа, и они вернутся домой, и будут вместе с любимыми, и будет всё как прежде? Неужели им было бы этого мало?»
Я посмотрел на Лиду. Она стояла сосредоточенная и, так же как и я, смотрела на могилу, и я был уверен, что сейчас в её голове бродят мысли, похожие на мои.
…«Здесь проходил немецкий передний край, – думала я, глядя на эту могилу и на дорожный, похожий на фронтовой, указатель. – Под этим камнем похоронены люди, которые защищали Ленинград. Именно эти вот люди защищали наш дом, – он ведь был вблизи от переднего края». И я спросила себя: «О чём думали, о чём мечтали, чего ждали эти люди по­сле войны?»
О чём мечтала я?
Мне вспомнилась наша встреча с Сашей в холодном и го­лодном Ленинграде, после того как он так долго разыскивал меня. Ночью я боялась спать, боялась закрыть глаза, чтобы не перестать чувствовать своё счастье. Мы были вместе, и в тот момент этого было для меня достаточно.
А ещё раньше, на Ладоге, когда я почти умирала от холода и желания есть, мне казалось, что высшее счастье – это тепло, и когда стол накрыт, и на нём много еды, и окно не замаскиро­вано, и за ним освещённая улица.
А когда появилась еда, и наступило лето, и мы увидели близкую победу, я уже по-иному думала о счастье. Как-то раз я представила себе, что вот кончилась война, и все снова ста­ло на свои места, и все, кто остался из нас в живых, вернутся туда, где жили до 22 июня 1941 года, и будут продолжать пре­рванную жизнь.
И тогда же мне пришло в голову, что это не может, не бу дет просто продолжением жизни, потому что после того, что люди пережили и познали, в жизнь войдёт что-то новое, очень высокое, ибо она будет строиться руками победивших людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17