Поэтому он соотнес замечание Линли с тем, что тот мог увидеть несколько минут назад. Повернув голову к двери, Адам произнес:— А, вы имеете в виду подсобку и спальню. Жена доктора Уивера обставила их прошлой весной.— В предвкушении избрания на важную должность? Важному профессору нужны подобающие комнаты?Адам уныло усмехнулся:— Что-то в этом роде. Но сюда ей не удалось добраться. Доктор Уивер не позволил бы. — Последнюю фразу он добавил словно для того, чтобы объяснить разницу между кабинетом и соседними комнатами, а заключил слегка язвительно: — Вы ведь знаете, как это бывает, — заговорщическим тоном, которым могут говорить двое мужчин и который ясно означает одно: женские причуды приходится терпеть, и именно мужчины обладают поистине ангельским терпением.Линли сразу понял, что рука Джастин Уивер не коснулась кабинета. И хотя комната не была двойником берлоги Уивера у него дома, некоторые родственные черты сразу же бросались в глаза. Здесь царил тот же книжный беспорядок, та же атмосфера обитаемости, которой отличалась комната на Адамс-роуд.Все свидетельствовало о кипучей, идущей в разных направлениях работе. Сердцем кабинета был большой сосновый письменный стол с компьютером, заваленный до предела. Овальный стол был как бы центром конференц-зала, а оконная ниша служила местом для чтения, так как прямо под окном стоял маленький книжный стеллаж, до которого можно было спокойно дотянуться с любого из кресел. Даже электрический камин со светло-коричневыми изразцами служил не только для обогрева: каминная полка использовалась для сортировки почты, и вдоль нее лежали в ряд более дюжины конвертов с именем Энтони Уивера. В конце этого ряда стояла двойная поздравительная открытка, и Линли взял ее: на ней оказалось веселое поздравление с днем рождения с обращением «Папочка!» и подписью «Елена» округлым почерком.Линли поставил открытку на место и повернулся к Адаму Дженну, который по-прежнему стоял у стола, сунув одну руку в карман, а другой облокотившись на спинку стула.— Вы знали ее?Адам выдвинул стул. Линли сел рядом с ним за стол, отодвинув в сторону два сочинения и чашку с холодным чаем, на поверхности которого плавала тонкая неаппетитная пенка.Лицо Адама стало серьезным.— Я ее знал.— Вы были в кабинете, когда она в воскресенье вечером звонила отцу?Взгляд Адама переместился на текстофон, стоявший на маленьком дубовом столике у камина.— Она сюда не звонила. Или звонила после моего ухода.— Когда вы ушли?— Где-то в половине восьмого. — Адам взглянул на часы, словно для подтверждения. — Мне нужно было встретиться с тремя людьми в университетском центре в восемь, но сначала я зашел в свои комнаты.— Комнаты?— Около Литтл-Сент-Мери. Значит, это было где-то в половине восьмого. Но могло быть и немного позже. Может, без четверти восемь.— Когда вы уходили, доктор Уивер был здесь?— Доктор Уивер? В воскресенье вечером его вообще не было. Он ненадолго заходил днем, но потом ушел домой обедать и не возвращался.— Ясно.Линли задумался над этим сообщением, размышляя, почему Уивер солгал о своем местонахождении вечером перед смертью дочери. Казалось, Адам сообразил, что эта подробность была по какой-то причине важна для расследования, и серьезно добавил:— Хотя он мог прийти позже. Неосмотрительно с моей стороны заявлять, что он не возвращался вечером. Я мог просто его не встретить. Он уже около двух месяцев работает над статьей о роли монастырей в экономике Средневековья, и он мог снова решить заняться ею. Большая часть документов на латыни. Их сложно прочитать. Требуется уйма времени, чтобы во всем разобраться. Думаю, именно этим он и занимался в воскресенье вечером. Он все время это делает. Ему важно сверить все детали. Он хочет, чтобы все было безупречно. Поэтому если он что-нибудь нашел, то, вероятно, решил вернуться. Я бы об этом не узнал, и он бы мне не стал докладывать.Только в пьесах Шекспира Линли встречались такие многословные оправдания.— Значит, обычно он не ставит вас в известность, если вдруг решает вернуться?— Дайте подумать. — Молодой человек сдвинул брови, но Линли прочел ответ в его руках, которые он нервно прижимал к бедрам.Линли произнес:— Вы высоко цените доктора Уивера, так ведь? — «Достаточно, чтобы слепо защищать его» осталось невысказанным, но, несомненно, Адам Дженн понял скрытый упрек в вопросе Линли.— Он великий человек. Он честен. В нем больше честности, чем в полудюжине других старших научных сотрудников Сент-Стивенза или в ком-нибудь еще. — Адам указал на конверты на каминной доске. — Все эти письма пришли после того, как все узнали о том, что случилось с… о том, что случилось. Люди его любят. Он им небезразличен. Нельзя быть подонком и завоевать такую любовь окружающих.— И Елена любила отца?Взгляд Адама скользнул по поздравительной открытке.— Да. Его все любят. Он интересуется людьми. Он всегда поможет, если у кого-нибудь проблема. С доктором Уивером можно поговорить. Он честен с людьми. Откровенен.— А Елена?— Он беспокоился о ней. Занимался с ней. Ободрял ее. Просматривал ее сочинения, помогал в учебе и беседовал с ней о ее дальнейшей жизни.— Ему было важно, чтобы она добилась успеха.— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал Адам. — Удачливый отец подразумевает удачливую дочь. Но он не такой. Он не просто уделял время ей. Он уделял время всем. Он помог мне с жильем. Он подыскивал мне студентов для занятий. Я решил вступить в научное общество, он мне и в этом помогает. И когда у меня есть вопросы с работой, он всегда рядом и готов помочь. У меня никогда не было чувства, что я отвлекаю его. Вы знаете, какое это ценное качество в человеке? Такие люди на дороге не валяются.Линли заинтересовал не панегирик в честь Уивера. То, что Адам Дженн так восхищается человеком, который руководит его работой, кажется вполне естественным. Но за признаниями Адама крылось нечто большее: ему удалось избежать ответов на вопросы, касающиеся Елены. Ему даже удалось не называть ее имени.С кладбища слабо донесся смех празднующей свадьбу компании. Кто-то крикнул: «Поцелуй нас!» — а другой ответил: «И не мечтай!» — и резкий звон разбитого стекла засвидетельствовал, что шампанское закончилось.Линли спросил:— Очевидно, вы довольно близки с доктором Уивером?— Да.— Как сын.Адам еще больше покраснел. Но на его лице появилось выражение удовольствия.— Как брат Елены.Адам быстро провел большим пальцем по краю стола. Потом поднял руку и потер подбородок. Линли сказал:— Или не совсем как брат. В конце концов, она была привлекательной девушкой. Вы должны были часто видеться. Здесь, в кабинете. Также в доме Уивера. И несомненно, время от времени в профессорской комнате. Или на официальном обеде. И в ее комнате.Адам ответил:— Я никогда не заходил к ней. Просто провожал ее. Вот и все.— Я так понимаю, вы часто приглашали ее куда-либо.— На иностранные фильмы в Клуб искусств. Иногда мы вместе обедали. Один день провели за городом.— Ясно.— Это не то, что вы думаете. Я этого не делал, потому что хотел, я хочу сказать, я бы не мог… О черт!— Доктор Уивер просил вас приглашать Елену?— Если вам это так важно, да. Он думал, мы подходим друг другу.— Так и было?— Нет! — Эхо от этого слова, выкрикнутого с внезапной яростью, еще мгновение дрожало в воздухе. Словно пытаясь смягчить резкость своего ответа, Адам добавил: — Послушайте, я был словно сопровождающим. Больше ничего не происходило.— А Елене был нужен сопровождающий? Адам собрал сочинения на столе.— У меня слишком много работы. Занятия со студентами, мои собственные занятия. Сейчас в моей жизни нет времени на женщин. Они вносят в жизнь проблемы, когда их меньше всего ожидаешь, а я не могу позволить себе отвлекаться. Каждый день я часами занимаюсь научной работой. Мне надо читать сочинения. Ходить на собрания.— И все это было довольно трудно объяснить доктору Уиверу.Адам вздохнул. Он положил ногу на ногу и потянул за шнурок своего спортивного ботинка.— Во второй выходной триместра он пригласил меня к себе домой. Он хотел, чтобы я познакомился с ней. Что я мог сказать? Он стал заниматься со мной, когда я был студентом. Он так стремился мне помочь. Как я мог взамен отказать ему в помощи?— Каким образом вы помогали ему?— Он не хотел, чтобы она виделась с этим парнем. Я должен был мешать их встречам. С парнем из Куинз-Колледжа.— Гаретом Рэндольфом.—Точно. Она познакомилась с ним в «Обществе глухих студентов» в прошлом году. Доктору Уиверу было неспокойно, когда они встречались. Думаю, он надеялся, что она могла… понимаете…— Предпочесть вас? Адам опустил ногу на пол.— Ей в любом случае не очень нравился этот парень, Гарет. Она мне говорила. Я хочу сказать, они везде ходили вместе, и у них были хорошие отношения, но все было не всерьез. И она знала, о чем беспокоится ее отец.— О чем же?— Что все закончится… То есть что она выйдет замуж…— За глухого, — добавил Линли. — Что, в конце концов, не так уж необычно, поскольку она сама была глухой.Адам резко поднялся со стула. Он подошел к окну и уставился на кладбище.— Это сложно объяснить, — тихо произнес он в стекло. — Не знаю, как сказать вам. Но если бы я даже и мог, то зачем? Что бы я ни сказал, это его скомпрометирует и нисколько не прольет свет на то, что случилось с ней.— А если и прольет, то компрометировать доктора Уивера никак нельзя, не так ли? Ведь на волоске висит назначение главой Пенфордской кафедры.— Дело не в этом!— Тогда никому не повредит, если вы мне все расскажете.Адам рассмеялся:— Легко сказать! Вы лишь хотите найти убийцу и вернуться в Лондон. Вам все равно, если чья-то жизнь порушится. Полиция в роли Эвменид Эвмениды — богини мщения в греческой мифологии.

. Это обвинение Линли слышал и раньше. И хотя он частично признавал его справедливость — должна существовать бесстрастная рука правосудия, иначе общество рухнет, — беззастенчивость утверждения на мгновение неприятно удивила его. Оказавшись на самом краю пропасти, именуемой правдой, люди всегда хватались за один и тот же способ протеста: скрывая правду, я защищаю кого-то от вреда, от боли, от действительности, от подозрения. Это были различные виды одного и того же протеста, который носил маску лицемерного благородства. Линли ответил:— Это не какая-нибудь отвлеченная смерть, Адам. Она затрагивает всех, кто знал Елену. Неуязвимых нет. Жизни уже и так разрушены. Вот что делает убийство. И если вы этого не знаете, то пришло время узнать.Молодой человек сглотнул. Линли услышал это из другого конца комнаты.— Ее все это забавляло, — наконец сказал он. — Ее все забавляло.— Что в данном случае?— То, что отец беспокоился, как бы она не вышла замуж за Гарета Рэндольфа. Что он не хотел, чтобы она слишком много общалась с другими глухими студентами. Но прежде всего, что он… Думаю, что он так сильно ее любил и хотел, чтобы она так же любила его. Ее это забавляло. Такая она была.— Какие у них были отношения? — спросил Линли, зная, что Адам Дженн вряд ли скажет что-нибудь против своего учителя.Адам уставился на свои руки и большим пальцем принялся ковырять кожицу около ногтей.— Он носился с ней. Хотел участвовать в ее жизни. Но это всегда выглядело… — Адам вновь сунул руки в карманы. — Не знаю, как объяснить.Линли вспомнил описание дочери Уивером. Вспомнил, как отреагировала на это Джастин Уивер.— Неискренне?— Как будто он считал, что должен изливать на нее любовь, все время показывать ей, как она много для него значит, чтобы она когда-нибудь в это поверила.— Возможно, он окружал ее особенной заботой, потому что она была глухой. Она оказалась в новой обстановке. Он хотел, чтобы она добилась успеха. Ради себя. Ради него.— Я знаю, на что вы намекаете. Вы снова о кафедре. Но это было нечто большее. Это касалось не только ее занятий. И не только потому, что она была глухой. Мне кажется, он хотел в чем-то оправдаться перед ней. Но он так к этому стремился, что даже не мог разглядеть ее по-настоящему. Такой, какой она в действительности была.Это описание прекрасно вязалось с горем Уивера прошлым вечером. К такому часто приводят разводы. Один из супругов, страдающий от неудачного брака, оказывается меж двух огней: интересами ребенка и своими собственными. Если он решает сохранить брак ради ребенка, то ответом ему будет одобрение общества, но он погибнет. Но если он оставит семью ради удовлетворения потребностей собственного «я», то пострадает ребенок. Остается только искусно балансировать между этими двумя полюсами, пытаясь устроить новую жизнь, не причиняя вреда и страданий детям.Линли подумал, что это утопический идеал, совершенно невозможный, потому что, когда распадается семья, всегда страдают чувства. Далее если развод был единственным способом восстановить душевную гармонию, именно в этом порыве к душевной гармонии гнездились самые злостные споры чувства вины. Большинство людей, и Линли вынужден был признать, что является одним из них, строят свою жизнь в соответствии с иудейско-христианскими традициями, согласно которым они не имеют права на личное счастье, не подчиненное счастью их ближних. То, что мужчины и женщины на самом деле ведут жизнь, полную тихого отчаяния, в конечном итоге совершенно не принимается во внимание. Поскольку, посвящая себя ближним, они добиваются одобрения тех, кто, испытывая такое же тихое отчаяние, делает то же самое.Для Энтони Уивера ситуация сложилась еще хуже. Чтобы восстановить душевную гармонию, к которой, по мнению общества, он вообще не имел права стремиться, он покончил с браком. Чувство вины из-за развода усугублялось тем, что, убегая от несчастливой жизни, он не просто оставлял маленького ребенка, который его любил и зависел от него. Он оставлял ребенка-инвалида. Впрочем, он в любом случае проиграл бы. Сохрани он брак и посвяти свою жизнь дочери, он бы чувствовал себя несчастным, но благородным. Попытавшись обрести душевную гармонию, он получил взамен чувство вины; и сам считал себя себялюбивым и ничтожным.При близком рассмотрении чувство вины оказывалось основным катализатором различных видов человеческой преданности. Линли задался вопросом, не оно ли крылось за преданностью Уивера дочери. По его собственному мнению, он совершил грех. Против жены, Елены и самого общества. Пятнадцать лет он ощущал свою вину. Забота о Елене, облегчение ее жизни, стремление завоевать ее любовь были, очевидно, единственным способом искупления. Линли почувствовал жгучую жалость при мысли о страстном стремлении человека получить доказательство того, что он вновь отец своей дочери. Он не знал, собрался ли Уивер с духом и нашел ли время спросить Елену, действительно ли для получения ее прощения необходимы такие крайние меры и такие душевные муки.— Не думаю, что он по-настоящему знал ее, — повторил Адам.Линли подумал, что, возможно, Уивер даже не знал себя. Он поднялся.— Когда вы ушли отсюда вчера вечером после звонка доктора Уивера?— Вскоре после девяти.— Вы заперли дверь?— Конечно.— А в воскресенье вечером? Вы всегда запираете?— Да. — Адам кивнул на сосновый стол и оборудование на нем — компьютер, два принтера, дискеты и документы. — Все это стоит целое состояние. Дверь кабинета на двойном замке.— А другие двери?— Главная дверь запирается, а двери подсобки и спальни нет.— Вы когда-нибудь пользовались текстофоном, чтобы связаться с Еленой в ее комнате? Или в доме доктора Уивера?— Иногда.— Вы знали, что Елена бегала по утрам?— С миссис Уивер. — Адам скорчил гримасу. — Доктор Уивер не разрешал ей бегать одной. Она не любила, когда миссис Уивер тащилась за ней, но они брали собаку, и она с этим мирилась. Она любила собаку. И любила бегать.— Да, — задумчиво произнес Линли, — как и многие люди.Он кивнул на прощание и вышел из комнаты. За дверью на лестнице, высоко подняв коленки и склонившись над открытым учебником, сидели две девушки. Они даже не взглянули на проходившего мимо Линли, но немедленно замолчали и заговорили вновь только тогда, когда он спустился на первый этаж. Линли услышал голос Адама Дженна «Кэтрин, Кили, можете заходить» и шагнул в прохладный осенний полдень.Он бросил взгляд через Айви-корт на кладбище, вспоминая о своей встрече с Адамом Дженном, размышляя, что значит оказаться между отцом и дочерью, недоумевая, что означало резкое «Нет!», когда Линли спросил молодого человека, подходили ли они с Еленой друг другу. Но он по-прежнему не узнал ничего нового о визите Сары Гордон в Айви-корт.Линли взглянул на часы. Было начало третьего. Хейверс будет занята с кембриджской полицией. У него достаточно времени, чтобы добраться до острова Крузо. Это даст ему хотя бы минимальную информацию. И Линли отправился переодеться. Глава 9 Энтони Уивер уставился на скромную табличку с именем на столе — П.Л. Бек, директор похоронного бюро, и ощутил прилив искренней благодарности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46