VadikV
110
Игорь Губерман: «Гарики
на каждый день»
Игорь Губерман
Гарики на каждый день
«Гарики на каждый день»: МП «ЭМИА»; Москва; 1992
Аннотация
Как многие талантливые художн
ики, выехавшие на Запад в период так называемого застоя, железной рукой у
душавшего все ростки свободной мысли, он покинул СССР, чтобы иметь возмо
жность свободно заниматься своим творчеством. Ироничные на первый взгл
яд строчки его стихов проникнуты поистине сыновней болью за свою унижен
ную Родину Ц за Россию, за ее терпеливый страдающий народ, обреченный во
т уже 70 лет нести тяжкий крест искупления за грехи своих предков.
Игорь ГУБЕРМАН
ГАРИКИ НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ
Том I
Посвящается Юлию Китаевичу
Ц любимому другу, автору многих моих стихов.
Эту книгу не следует читать
подряд и много, лучше по чуть-чуть из разных глав Ц по настроению.
Эту книгу не следует читать как источник непререкаемой истины, ибо
таковой в природе нет.
Эту книгу не следует читать, ища житейской мудрости, ибо автор сам п
о ней тоскует.
Эту книгу не следует читать ради полезных мыслей, ибо они всегда пр
отиворечат друг другу.
Эту книгу не следует читать в надежде на советы и рецепты, ибо умном
у они не нужны, а дураку не помогут.
Может быть, эту книгу вообще не следует читать.
Но иметь ее дома под рукой Ц необходимо.
УТУЧНЯЕТСЯ ПЛОТЬ
ИСПАРЯЕТСЯ ПЫЛ.
ГОДЫ ВЫШЛИ НА МЕДЛЕННЫЙ УЖИН.
И ПРИЯТНО ПОДУМАТЬ,
ЧТО ВСЕ-ТАКИ БЫЛ
И КОМУ-ТО БЫВАЛ ДАЖЕ НУЖЕН.
I. Как просто отнять у народа
свободу: ее надо просто доверить народу
Мне Маркса жаль: его наследс
тво
свалилось в русскую купель;
здесь цель оправдывала средство
и средства обосрали цель.
Во благо классу-гегемону,
чтоб неослабно правил он,
во всякий миг доступен шмону
отдельно взятый гегемон.
Слой человека в нас чуть-чут
ь
наслоен зыбко и тревожно;
легко в скотину нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.
Навеки мы воздвигли монумен
т
безумия, крушений и утрат,
поставив на крови эксперимент,
принесший негативный результат.
Я молодых, в остатках сопель,
боюсь, трясущих жизнь, как грушу:
в душе темно у них, как в жопе,
а в жопе Ц зуд потешить душу.
Чтоб сохранить себя в природ
е,
давя, сминая и дробя,
страх сам себя воспроизводит,
растит и кормит сам себя.
Когда истории сквозняк
свистит по душам и державам,
один Ц ползет в нору слизняк,
другой Ц вздувается удавом.
Добро, не отвергая средства
зла,
по ним и пожинает результаты;
в раю, где применяется смола,
архангелы копытны и рогаты.
Когда клубится страх кромеш
ный
И тьму пронзает лай погонь
благословен любой, посмевший
не задувать в себе огонь.
Расхожей фразой обеспечась,
враждебна жизни и природе,
при несвободе мразь и нечисть
свободней в пастыри выходит.
Свобода, глядя беспристраст
но,
тогда лишь делается нужной,
когда внутри меня пространство
обширней камеры наружной.
По крови проникая до корней,
пронизывая воздух небосвода,
неволя растлевает нас сильней,
чем самая беспутная свобода.
Нам от дедов сегодня достала
сь
равнодушная тень утомления Ц
историческая усталость
бесноватого поколения.
Дух времени хотя и воинствен
ен,
поЦ прежнему кровав его прибой;
кончая свою жизнь самоубийством,
утопии нас тянут за собой.
Перо и глаз держа в союзе,
я не напрасно хлеб свой ем:
Россия Ц гордиев санузел
острейших нынешних проблем.
Боюсь я любых завываний труб
ы,
взирая привычно и трезво:
добро, стервенея в азарте борьбы,
озляется круто и резво.
Мне повезло: я знал страну,
однуЦ единственную в мире,
в своем же собственном плену
в своей живущая квартире.
Где лгут и себе и друг другу,
и память не служит уму,
история ходит по кругу
из крови Ц по грязи Ц во тьму.
Цветут махрово и упрямо
плодов прогресса семена:
снобизм плебея, чванство хама,
высокомерие гавна.
В года растленья, лжи и страх
а
узка дозволенная сфера:
запретны шутки ниже паха
и размышленья выше хера.
С историей не близко, но знак
ом,
я славу нашу вижу очень ясно:
мы стали негасимым маяком,
сияющем по курсу, где опасно.
Возглавляя партии и классы,
лидеры вовек не брали в толк,
что идея, брошенная в массы Ц
это девка, брошенная в полк.
Привычные безмолвствуют на
роды,
беззвучные горланят петухи;
мы созданы для счастья и свободы,
как рыба Ц для полета и ухи.
Привычные безмолвствуют на
роды,
беззвучные горланят петухи;
мы созданы для счастья и свободы,
как рыба Ц для полета и ухи.
Назначенную чашу в срок испи
ть,
Россия Ц всем в урок и беспокойство Ц
распята, как Христос, чтоб искупить
всеобщий смертный грех переустройства.
В кромешных ситуациях любых,
запутанных, тревожных и горячих,
спокойная уверенность слепых
кошмарнее растерянности зрячих.
Что ни век, нам ясней и слышне
й
сквозь надрыв либерального воя:
нет опасней и нету вредней,
чем свобода совсем без конвоя.
Нас книга жизни тьмой раздор
ов
разъединяет в каждой строчке,
а те, кто знать не знает споров, Ц
те нас ебут поодиночке.
В нас пульсом бьется у виска
душевной смуты злая крутость;
в загуле русском есть тоска,
легко клонящаяся в лютость.
Закрыв глаза, прижавши уши,
считая жизнь за подаяние,
мы перерыв, когда не душат,
смакуем как благодеяние.
Имея сон, еду и труд,
судьбе и власти не перечат,
а нас безжалостно ебут,
за что потом бесплатно лечат.
Дороги к русскому ненастью
текли сквозь веру и веселье;
чем коллективней путь ко счастью,
тем горше общее похмелье.
Года неправедных гонений
сочат незримый сок заразы,
и в дух грядущих поколений
ползут глухие метастазы.
Лично я раболепен и жесток,
и покуда такова моя природа,
демократия Ц искусственный цветок,
неживучий без охраны и ухода.
Жить и нетрудно и занятно,
хотя и мерзостно неслыханно,
когда в эпохе все понятно
и все настолько же безвыходно.
Есть одна загадочная тема,
к нашим относящаяся душам:
чем безумней дряхлая система,
тем опасней враз ее разрушить.
Уюта и покоя благодать
простейшим ограничена пределом:
опасно черным черное назвать,
а белое назвать опасно белым.
Судьбы российской злые чары
с наукой дружат в наши дни,
умней и тоньше янычары
и носят штатское они.
Российский нрав прославлен
в мире,
его исследуют везде,
он так диковинно обширен,
что сам тоскует по узде.
Зима не переходит сразу в ле
то,
на реках ледоход весной неистов,
и рушатся мосты, и помнить это
полезно для российских оптимистов.
Мечты, что лелеяли предки,
до срока питали и нас,
и жаль, что одни лишь объедки
от них остаются сейчас.
У жизни свой, иной оттенок,
и жизнечувствие свое,
когда участвуетзастенок
во всех явлениях ее.
Не в силах нас ни смех, ни грех
свернуть с пути отважного,
мы строим счастье сразу всех,
и нам плевать на каждого.
Окраины, провинции души,
где мерзость наша, низость и потемки,
годами ждут момента. А потомки
потом гадают, как возник фашизм.
Я боюсь, что там, где тьма клуб
ится,
где пружины тайные и входы,
массовый инстинкт самоубийства
поит корни дерева свободы.
Любую можно кашу мировую
затеять с молодежью горлопанской,
которая Вторую Мировую
уже немного путает с Троянской.
II. Среди немыслимых побед ци
вилизации мы одиноки, как карась в канализации
Из нас любой, пока не умер он,
себя слагает по частям
из интеллекта, секса, юмора
и тношения к властям.
КогдаЦ нибудь, впоследстви
и, потом,
но даже в буквари поместят строчку,
что сделанное скопом и гуртом
расхлебывает каждый в одиночку.
С рожденья тягостно раздвое
н я,
мечусь из крайности в конец,
родная мать моя Ц гармония,
а диссонанс Ц родной отец.
Между слухов, сказок, мифов,
просто лжи, легенд и мнений
мы враждуем жарче скифов
за несходство заблуждений.
Кишат стареющие дети,
у всех трагедия и драма,
а я гляжу спектакли эти
и одинок, как хер Адама.
Не могу эту жизнь продолжать
,
а порвать с ней мучительно сложно;
тяжелее всего уезжать
нам оттуда, где жить невозможно.
В сердцах кому-нибудь грубя,
ужасно вероятно
однажды выйти из себя
и не войти обратно.
Каждый сам себе Ц глухие дв
ери,
сам себе преступник и судья,
сам себе и Моцарт и Сальери,
сам себе и жолудь и свинья.
У нас пристрастие к словам
Ц
совсем не прихоть и не мания;
слова необходимы нам
для лжи взаимопонимания.
То наслаждаясь, то скорбя,
держась пути любого,
будь сам собой, не то тебя
посадят за другого.
По образу и духу своему
Создатель нас лепил, творя истоки,
а мы храним подобие Ему
и, может, потому так одиноки.
Не прыгая с веком наравне,
будь человеком;
не то окажешься в говне
совместно с веком.
Гляжу, не жалуясь, как осенью
повеял век на пряди белые,
и вижу с прежним удовольствием
фортуны ягодицы спелые.
Вольясь в земного времени по
ток
стечением случайных совпадений,
любой из нас настолько одинок,
что счастлив от любых соединений.
Не зря ли знаньем бесполезны
м
свой дух дремотный мы тревожим?
В тех, кто заглядывает в бездну,
она заглядывает тоже.
Есть много счастья в ясной в
ере
с ее тяжелым грузом легким,
да жаль, что в чистой атмосфере
невмочь моим тяжелым легким.
Непросто Ц думать о высоком
,
паря душой в мирах межзвездных,
когда вокруг под самым боком
сопят, грызут и портят воздух.
Мы делим время и наличность,
мы делим водку, хлеб, ночлег,
но чем отчетливее личность,
тем одиноче человек.
И мерзко, и гнусно, и подло,
и страх, что заразишься свинством,
а быдло сбивается в кодло
и счастливо скотским единством.
Никто из самых близких понев
оле
в мои переживания не вхож,
храню свои душевные мозоли
от любящих участливых галош.
Разлуки свистят у дверей,
сижу за столом сиротливо,
ребята шампанских кровей
становятся бочками пива.
Возделывая духа огород,
кряхтит гуманитарная элита,
издерганная болью за народ
и сменами мигрени и колита.
С успехами наук несообразно,
а ноет Ц и попробуй заглуши Ц
моя неоперабельная язва
на дне несушествующей души.
Эта мысль Ц украденный цвет
ок,
просто рифма ей не повредит:
человек совсем не одинок Ц
ктоЦ нибудь всегда за ним следит.
С душою, раздвоенной, как коп
ыто,
обеим чужероден я отчизнам Ц
еврей, где гоношат антисемиты,
и русский, где грешат сионанизмом.
Теснее круг. Все реже встреч
и.
Летят утраты и разлуки;
иных уж нет, а те далече,
а кто ослаб, выходит в суки.
Бог техники Ц иной, чем бог н
ауки;
искусства бог Ц иной, чем бог войны;
и Бог любви слабеющие руки
над ними простирает с вышины.
За столькое приходится плат
ить,
покуда протекает бытие,
что следует судьбу благодарить
за случаи, где платишь за свое.
В наших джунглях, свирепых и
каменных,
не боюсь я злодеев старинных,
а боюсь я невинных и праведных,
бескорыстных, святых и невинных.
Уходят сыновья, задрав хвост
ы,
и дочери томятся, дома сидя;
мы садим семена, расти цветы,
а после только ягодицы видим.
Когда кругом кишит бездарно
сть,
кладя на жизнь свое клише,
в изгойстве скрыта элитарность,
весьма полезная душе.
Мне жаль небосвод этот синий
,
жаль землю и жизни осколки;
мне страшно, что сытые свиньи,
страшней, чем голодные волки.
Друзья всегда чуть приверед
ливы.
И осмеять имеют склонность.
Друзья всегда чуть надоедливы.
Как верность и определенность.
Господь посеял нас, как огор
од,
но в зарослях растений, Им растимых,
мы делимся на множество пород,
частично вообще несовместимых.
Живу я одиноко и сутуло,
друзья поумирали или служат,
а там, где мне гармония блеснула,
другие просто жопу обнаружат.
С моим отъездом шов протянет
ся,
кромсая прямо по стране
страну, которая останется,
и ту, которая во мне.
Я вдруг утратил чувство локт
я
С толпой кишашего народа,
И худо мне, как ложке дегтя,
Должно быть худо в бочке меда.
На дружеской негромкой сидя
тризне,
я думал, пепел стряхивая в блюдце,
как часто неудачники по жизни
в столетиях по смерти остаются.
Где страсти, ярость и ужасы,
где рать ополчилась на рать,
блажен, в ком достаточно мужества
на дудочке тихо играть.
Смешно, как люто гонит нас
в толкучку гомона и пира
боязнь остаться лишний раз
в пустыне собственного мира.
Разлад отцов с детьми Ц зал
ог
тех постоянных изменений,
в которых что-то ищет Бог,
играя сменой поколений.
Свои черты, штрихи и блики
в душе у каждого и всякого,
но непостижимо разнолики,
мы одиноки одинаково.
Меняя цели и названия,
меняя формы, стили, виды, Ц
покуда теплится сознание,
рабы возводят пирамиды.
Смешно, когда мужик, цветущи
й густо,
с родной державой соли съевший пуд,
внезапно обнаруживает грустно,
что, кажется, его давно ебут.
Блажен, кто в заботе о теле,
всю жизнь положил ради хлеба,
но небо светлее над теми,
кто изредка смотрит на небо.
Свечение души разнообразно,
незримо, ощутимо и пронзительно;
душевная отравленность Ц заразна,
душевное здоровье Ц заразительно.
Уехать. И жить в безопасном т
епле.
И помнить и мучиться ночью.
Примерзла душа к этой стылой земле,
вросла в эту гиблую почву.
Во всем, что видит или слышит,
предлог для грусти находя,
зануда Ц нечто вроде крыши,
текущей даже без дождя.
Друзья мои! Навек вам нежно п
редан,
я щедростью душевной вашей взыскан;
надеюсь, я не буду вами предан,
и этот долг не будет вами взыскан.
На нас нисходит с высоты
от вида птичьего полета
то счастье сбывшейся мечты,
то капля жидкого помета.
Жил человек в эпохе некой,
твердил с упрямостью свое,
она убила человека,
и стал он гордостью ее.
Нету бедственней в жизни бед
ы,
чем разлука с любимой сумятицей:
человек без привычной среды
очень быстро становится Пятницей.
Проста нашей психики сложно
сть,
ничуть не сложнее, чем прежде:
надежда Ц важней, чем возможность
когдаЦ нибудь сбыться надежде.
Мы Ц умны, а вы Ц увы,
что печально, если
жопа выше головы,
если жопа в кресле.
Звоните поздней ночью мне, д
рузья,
не бойтесь помешать и разбудить;
кошмарно близок час, когда нельзя
и некуда нам будет позвонить.
III. В борьбе за народное дело я
был инородное тело
В стране рабов, кующих рабст
во,
среди блядей, поющих блядство
мудрец живет анахоретом,
по ветру хер держа при этом.
В стране рабов, кующих рабст
во,
среди блядей, поющих блядство,
мудрец живет анахоретом,
по ветру хер держа при этом.
Как нелегко в один присест,
колеблясь даже, если прав,
свою судьбу Ц туманный текст
Ц прочесть, нигде не переврав.
На все происходящее гляжу
и думаю: огнем оно гори;
но слишком из себя не выхожу,
поскольку царство Божие Ц внутри.
Прожив полвека день за днем
и поумнев со дня рождения,
теперь я легок на подъем
лишь для совместного падения.
Красив, умен, слегка сутул,
набит мировоззрением,
вчера в себя я заглянул
и вышел с омерзением.
В живую жизнь упрямо верил я,
в простой резон и в мудрость шутки,
а все высокие материи
блядям раздаривал на юбки.
Толстухи, щепки и хромые,
страшилы, шлюхи и красавицы
как параллельные прямые
в мое душе пересекаются.
Я не стыжусь, что ярый скепти
к
и на душе не свет, а тьма;
сомненье Ц лучший антисептик
от загнивания ума.
Будущее Ц вкус не портит мн
е,
мне дрожать за будущее лень;
думать каждый день о черном дне
Ц значит делать черным каждый день.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Гарики на каждый день'
1 2