В действительности все документы указывают на то, что территория в течение уже многих и многих лет принадлежит одному из филиалов Компании. В недрах ее нашли уголь, и теперь там планируется начать горнодобывающие работы.
– Должен ли я понимать это так, что в том случае, если я соглашусь с вами сотрудничать, земля будет возвращена мне?
– Вы не совсем правы. Земля, представляющая, по сути дела, большую часть того, что вы приберегли себе на старость, отобрана у вас в наказание за то, что вы осмеливались вмешиваться в дела Компании и вставать на ее пути.
– При этом идея наказания исходила именно от вас. Моя догадка верна?
Даймонд чуть-чуть склонил голову набок:
– Не стану скрывать, я имел это удовольствие.
– А вы порядочный стервец, а? Вы хотите сказать, что, если я откажусь от этого дела, земля останется нетронутой и никто не станет ее ковырять?
Даймонд оттопырил нижнюю губу.
– О, боюсь, я не смогу дать вам и таких заверений. Америка нуждается в своих натуральных ресурсах; это сделает ее независимой от иностранных источников.
Он улыбнулся, повторяя эту истасканную фразу правящей партии.
– К тому же вы ведь не положите красоты природы в банк.
Даймонд явно любовался сам собою.
– Я не могу вас понять, Даймонд. Если вы намереваетесь забрать землю и испоганить ее, независимо от того, как поведу себя я, тогда какой же рычаг остается у вас, чтобы как-то влиять на мои действия?
– Как я уже объяснил вам, конфискация земли – это нечто вроде предупредительного выстрела в воздух. И наказание.
– А, понимаю. Личное наказание. С вашей стороны, За брата?
– Совершенно верно.
– Он заслужил свою смерть, это вы знаете. Меня пытали три дня. Даже теперь лицо мое еще недостаточно подвижно, и это после всех операций.
– Он был моим братом! А теперь давайте перейдем к тем санкциям и взысканиям, которым вы подвергнетесь в случае отказа от сотрудничества. Под ключевой группой К-443, кодовый номер 45-389-75 у вас имелось приблизительно полтора миллиона долларов в золоте в Федеральном банке в Цюрихе. Это составляло почти все денежные сбережения, отложенные вами на старость. Попрошу вас снова обратить внимание на употребление мною прошедшего времени.
Хел немного помолчал.
– Швейцарцам тоже нужна нефть?
– Швейцарцам, как и всем остальным, нужна нефть, – словно эхо, откликнулся Даймонд. – Эти деньги вновь появятся на вашем счету в банке через семь дней после того, как сентябристы успешно справятся с угоном самолета и дочиста ограбят его пассажиров. Так что, как видите, в ваших интересах держаться подальше от Лондона и не строить никаких планов насчет того, чтобы убрать их; гораздо полезнее для вас будет сделать все, что в ваших силах, чтобы их операция прошла благополучно.
– И мои деньги, по всей вероятности, придержат ради вашей личной безопасности?
– Вы угадали. Случись что-нибудь со мной или с моими друзьями у вас в гостях, и эти деньги исчезнут, в результате бухгалтерской ошибки, досадной небрежности банковских служащих.
Хел внимательно всматривался в раздвижные двери, выходящие в японский садик. Дождь наконец пошел, шурша в гравии дорожек, легкой, чуть заметной тенью пробегая по серебристо-черным купам деревьев.
– Это все?
– Не совсем. Нам известно, что у вас, по всей видимости, имеется пара сотен тысяч, разбросанных там и сям на всякий пожарный случай. Психологическая характеристика, выданная на вас “Толстяком”, дает нам основания предполагать, что вы вполне способны поставить такие вещи, как преданность умершему другу и его племяннице, выше любых расчетов и личной выгоды. Мы подготовились и к такому возможному безрассудству с вашей стороны. Во-первых, британские MI-5 и MI-6 уже предупреждены; они будут наблюдать за вами и арестуют вас в ту минуту, когда вы ступите на землю Англии. Для того чтобы помочь им в выполнении этой задачи, Французским международным силам безопасности поручено неусыпно следить за тем, чтобы вы не покинули пределы вашего непосредственного местонахождения. Описания вашей внешности розданы всем сотрудникам. Если вас заметят в какой-либо деревне, за исключением вашей собственной, вас пристрелят на месте. Теперь вот что. Я ознакомился с перечнем операций, проведенных вами в совершенно невероятных условиях, когда у вас, казалось бы, не было ни малейших шансов на успех, и, конечно, понимаю, что все предпринятые нами действия могут показаться вам скорее досадными неприятностями, чем серьезными помехами. И все же мы не можем сидеть сложа руки. Компания должна показать всем,что она делает все от нее зависящее, для того чтобы защитить от вас лондонских сентябристов. Если же это ей не удастся – а я почти надеюсь, что так оно и будет, – Компания – опять же на глазах у всех – должна определить вам меру наказания – причем наказания настолько сурового, чтобы оно могло удовлетворить наших арабских друзей. А вы знаете, каковы вкусы этих людей. Для того чтобы утолить их жажду мести, нам придется придумать что-нибудь особенное, требующее богатого воображения и выдумки.
Хел помолчал с минуту.
– В начале нашей беседы я сказал вам, что у меня есть к вам вопрос. Вот он. Почему вы здесь?
– Это должно быть очевидно.
– Возможно, я не совсем точно расставил ударения в вопросе. Почему вы лично приехали сюда? Почему не послали посредника? Для чего было самому показываться мне на глаза, рискуя, что я могу вас запомнить?
Мгновение Даймонд пристально смотрел на Хела.
– Я буду честен с вами…
– О, бога ради, не отказывайтесь ради меня от своих привычек!
– Я хотел лично сообщить вам о том, что вы потеряли свою землю в Вайоминге. Я хотел лично продемонстрировать вам все те карательные меры, которые я определил для вас на тот случай, если вы окажетесь настолько безрассудны, чтобы ослушаться Компанию. Я сделал это в память о моем брате.
Равнодушный, непроницаемый взгляд Хела остановился на Даймонде, который стоял перед ним набычившись, изо всех сил стараясь показать свое пренебрежение к опасности; на глазах его от напряжения выступили слезы, выдававшие глубоко затаившийся в нем страх. Он нырнул на опасную глубину, этот купец. Он вышел из-под защиты законов и структур, за которыми привыкли находить себе укрытие подобные винтики общественной системы и из которых они обычно черпают свою силу, и он пошел на риск, решившись оказаться лицом к лицу с Николаем Александровичем Хелом. Даймонд подсознательно ощущал свою безликую зависимость, бесцветную анонимность, свою жалкую, незавидную роль общественного насекомого, отчаянно карабкающегося наверх, в надежде ухватить побольше денег и успеха. Как и другие люди подобной породы, он находил утешение в мифах о бесстрашных героях-одиночках.
В этот момент Даймонд, без сомнения, воображал себя мужественным ковбоем, который, нащупывая в кобуре кольт, широким, размашистым шагом шагает по пыльной улочке, воссозданной на голливудской площадке для съемок. Для американской культуры весьма характерно, можно даже сказать, что это обнажает ее сущность, что ее главный герой – ковбой – грубый, неотесанный фермер, переселенец Викторианской эпохи, в действительности же роль Даймонда в этот момент была довольно смешна и нелепа: этакий Том Микс большого бизнеса лицом к лицу с “йоджимбо” и его садом. В распоряжении Даймонда была самая широкая компьютерная сеть в мире; у Хела – допотопная картотека. Даймонд мог считать, что правительства всех индустриально развитых стран Запада у него в кармане; у Хела было всего лишь несколько друзей-басков. Даймонд олицетворял собой атомную энергетику, мировые поставки нефти, военно-промышленный комплекс, коррумпированные и коррумпирующие правительства, избранные Толпою, Посредственностью, освобождающей себя. таким образом, от какой-либо ответственности за свою собственную судьбу; Хел олицетворял шибуми – смутное, исчезающее понятие не поддающейся определению красоты. И все же не оставалось сомнения, что у Хела значительные преимущества в любом поединке, который может возникнуть между ними.
Хел отвернулся от Даймонда и слегка покачал головой:
– Как это, должно быть, неприятно – быть вами.
Даймонд молчал; ногти его глубоко впились в ладони. Он кашлянул.
– Что бы вы там ни думали обо мне, но я не могу поверить, что вы пожертвуете оставшимися вам годами жизни ради одного жеста, поступка, который не оценит никто, кроме этой жалкой, невзрачной клецки, пышногрудой дурочки, абсолютно ни на что не годной дочки зажиточных родителей, которую я видел сегодня за обедом. Думаю, вы и сами знаете, чем рискуете, мистер Хел. Поразмыслите над этим дельцем на досуге, и вы придете к выводу, что горстка арабских садистов не стоит этого замка и той жизни, которую вы создали для себя здесь; вы поймете, что никакой долг чести не связывает вас с безумными надеждами тяжелобольного, одурманенного наркотиками человека; и в конце концов вы примете решение отступиться. Одной из причин, которая побудит вас совершить это, будет то, что вы сочтете для себя унизительным делать пустой, никому не нужный жест мужества и отваги только чтобы произвести впечатление на меня – человека, которого вы презираете. Так вот, я не жду, что вы объявите мне о своем отступлении прямо сейчас. Это, конечно, было бы для вас слишком унизительно, чересчур глубоко затрагивало бы ваше драгоценное чувство собственного достоинства. И все-таки в конце концов вы это сделаете. По правде говоря, я почти желал бы, чтобы вы продолжали настаивать на своем. Мне жаль будет, если та чаша, которая вам назначена, минет вас. Однако, на ваше счастье, Председатель Компании непреклонен – он требует, чтобы сентябристы остались целы и невредимы. Мы собираемся провернуть одно мероприятие, которое будет называться Кэмп-Дэвидскими мирными переговорами, в результате чего Израиль, подчиняясь нажиму, будет вынужден оголить свои южные и восточные границы. В качестве побочного результата этих переговоров Организация Освобождения Палестины будет выведена из ближневосточной игры. Они уже сыграли свою роль катализатора и раздражителя. Однако Председатель хочет, чтобы палестинцы сидели смирно, пока этот ход не будет сделан. Так что, как видите, мистер Хел, вы плаваете в глубоких водах, и вам придется иметь дело не только с пистолетами типа дробовиков или с очаровательными, оригинальными садиками, в стиле… гуков.
С, минуту Хел молча смотрел на Даймонда. Потом отвернулся, глядя в сад.
– Наш разговор окончен, – произнес он спокойно.
– Понятно, – Даймонд достал из кармана свою визитную карточку. – Со мной можно связаться по этому телефону. Через десять часов я буду на месте, в своем офисе. Как только вы сообщите мне, что решили не вмешиваться в это дело, я приступлю к размораживанию ваших швейцарских вкладов.
Поскольку Хел, казалось, не замечал больше его присутствия, Даймонд положил карточку на стол.
– На данный момент нам больше нечего обсуждать, а потому я удалюсь.
– Что? Ах, да. Надеюсь, вы найдете дорогу обратно, Даймонд. Хана подаст вам кофе, прежде чем отправить вас и ваших лакеев назад, в деревню. Пьер за последние несколько часов наверняка успел подкрепиться несколькими стаканчиками вина, так что он, должно быть, сейчас в хорошей форме и сделает вашу поездку незабываемой.
– Хорошо. Но сначала… Я так и не задал вам один вопрос.
– Да?
– То розовое вино за обедом, Что это все-таки было?
– “Тавел”, разумеется.
– Я так и знал!
– Нет, вы не знали. Вы полагали, что знали.
* * *
Тот изгиб сада, который протянулся к японскому домику, был создан для того, чтобы слушать дождь. Каждый дождливый сезон Хел босиком, в одних лишь промокших шортах, подолгу работал здесь, настраивая свой сад словно тонкий музыкальный инструмент. Канавки и водостоки бесконечно прочищались, и им придавалась определенная форма, растения высаживались в землю и вновь пересаживались, песок и гравий распределялись с определенной толщиной слоя, поющие камни перекатывались в ручье, пока, наконец, певучая гармония дождя, ведущего партию сопрано, басы капель, стекающих на широкие листья растений, тонкий резонанс трепещущих листьев бамбука, контрапункт журчащего и льющегося потока не сливались в стройную, звучную мелодию, в которой – если сесть точно посреди комнаты, покрытой татами, и слушать, – ни единый звук не преобладал над другими. Сосредоточившись, слушатель мог, по своему желанию, извлечь какой-либо тембр из этого слитного многоголосья или позволить ему вновь раствориться в этой чуть колышущейся глади – ему стоило только чуть-чуть иначе сфокусировать свое внимание, как если бы он – то извне, то проникая внутрь механизма – слушал бессонное тиканье часов. Усилий, которые требовались для того, чтобы постоянно поддерживать правильный настрой этого сложного, многоголосого инструмента, было вполне достаточно, чтобы успокоить душу, очистить ее от повседневных забот и тревог, однако наслаждаться этим, присущим саду, свойством утешать и успокаивать отнюдь не являлось главной Целью садовника, который всего себя должен посвятить созданию сада и самозабвенно творить его, а не пользоваться им.
Хел сидел в Оружейной, но лишенный того внутреннего покоя, который необходим, чтобы слышать музыку дождя. Было во всем этом деле плохое “аджи”, и это волновало его. Оно не вытекало из самого дела, и оно было предательски… личным. Хел обладал своим методом игры: он всегда играл против той ситуации, которая складывалась на доске, а не против противников, живых, из плоти и крови, зачастую непоследовательных, руководствующихся не логикой, а чувствами. Сделанные сейчас ходы не будут вытекать из логических предпосылок; между причиной и ее следствием будут стоять фильтры из человеческих эмоций. От всего этого за милю несло страстью и потом. Хел медленно, сквозь зубы, выдохнул. – Ну? – произнес он. – И что же вы из всего этого вынесли?
Ответа не последовало. Хел ощутил, как аура находящейся где-то рядом женщины отчаянно пульсирует и трепещет, точно разрываясь между желанием сейчас же убежать и страхом шевельнуться. Он отодвинул дверную панель, закрывавшую вход в чайную комнату, и поманил девушку пальцем.
Ханна Стерн стояла в дверях; волосы ее были влажными от дождя, промокшее насквозь платье липло к ногам и торсу. Ей было стыдно, что ее поймали за столь неприглядным занятием, как подслушивание, но держалась она вызывающе, даже и не думая извиняться. По ее мнению, важность того, что сейчас происходило, значительно перевешивала какие-либо соображения о приличиях или правилах хорошего тона. Хел мог бы объяснить ей, конечно, что в конечном счете именно эти “маленькие”, “незначительные” достоинства и добродетели и являются единственно важными в жизни личности. Вежливость куда надежнее и внушает куда большее доверие, чем такие расплывчатые, слезливые добродетели, как сочувствие, отзывчивость и сострадание; точно так же, как честная игра несравненно важнее такого абстрактного понятия, как справедливость. Большие добродетели имеют способность распадаться, мельчая под влиянием соответствующих, как правило, весьма выгодных их обладателю размышлений. Но хорошие манеры остаются хорошими манерами, и никакие житейские бури и штормы не в силах ничего с ними сделать.
Хел мог бы сказать все это Ханне, но он вовсе не собирался заниматься ее духовным воспитанием, и у него не было ни малейшего желания украшать то, что нельзя улучшить. В любом случае, она, вероятно, поймет только слова, их внешнюю оболочку, а если бы ей даже и удалось проникнуть в их смысл, какую пользу могли бы принести заставы и крепости хороших манер женщине, чья жизнь пройдет в каком-нибудь Скарсдэйле или другом подобном местечке?
– Так что же? – спросил он опять. – Какие выводы вы сделали из всего этого?
Она покачала головой.
– Я даже представить себе не могла, что они так… хорошо организованы, так… жестоки и хладнокровны. Теперь у вас большие неприятности из-за меня, да?
– По-моему, вы не несете никакой ответственности за то, что произошло. Я всегда знал, что рано или поздно закон кармы, закон воздаяния за содеянное должен вступить в действие. Не надо забывать, что моя работа шла вразрез со всеми принятыми в обществе нормами, а значит, нельзя было исключить из нее вероятности некоторого количества неудач. Но неудачи обходили меня стороной, а долг кармы, соответственно, рос, увеличивалась тяжесть возмездия, ждущего своего часа. Вы – не более чем орудие кармы, средство для восстановления нарушенного равновесия, но я не могу считать вас причиной. Вы поняли что-нибудь из того, что я сказал?
Ханна пожала плечами:
– Что же вы теперь будете делать?
Дождь прошел, оставив после себя влажный, порывистый ветер; налетев из сада, он заставил Ханну вздрогнуть и поежиться в своем мокром платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– Должен ли я понимать это так, что в том случае, если я соглашусь с вами сотрудничать, земля будет возвращена мне?
– Вы не совсем правы. Земля, представляющая, по сути дела, большую часть того, что вы приберегли себе на старость, отобрана у вас в наказание за то, что вы осмеливались вмешиваться в дела Компании и вставать на ее пути.
– При этом идея наказания исходила именно от вас. Моя догадка верна?
Даймонд чуть-чуть склонил голову набок:
– Не стану скрывать, я имел это удовольствие.
– А вы порядочный стервец, а? Вы хотите сказать, что, если я откажусь от этого дела, земля останется нетронутой и никто не станет ее ковырять?
Даймонд оттопырил нижнюю губу.
– О, боюсь, я не смогу дать вам и таких заверений. Америка нуждается в своих натуральных ресурсах; это сделает ее независимой от иностранных источников.
Он улыбнулся, повторяя эту истасканную фразу правящей партии.
– К тому же вы ведь не положите красоты природы в банк.
Даймонд явно любовался сам собою.
– Я не могу вас понять, Даймонд. Если вы намереваетесь забрать землю и испоганить ее, независимо от того, как поведу себя я, тогда какой же рычаг остается у вас, чтобы как-то влиять на мои действия?
– Как я уже объяснил вам, конфискация земли – это нечто вроде предупредительного выстрела в воздух. И наказание.
– А, понимаю. Личное наказание. С вашей стороны, За брата?
– Совершенно верно.
– Он заслужил свою смерть, это вы знаете. Меня пытали три дня. Даже теперь лицо мое еще недостаточно подвижно, и это после всех операций.
– Он был моим братом! А теперь давайте перейдем к тем санкциям и взысканиям, которым вы подвергнетесь в случае отказа от сотрудничества. Под ключевой группой К-443, кодовый номер 45-389-75 у вас имелось приблизительно полтора миллиона долларов в золоте в Федеральном банке в Цюрихе. Это составляло почти все денежные сбережения, отложенные вами на старость. Попрошу вас снова обратить внимание на употребление мною прошедшего времени.
Хел немного помолчал.
– Швейцарцам тоже нужна нефть?
– Швейцарцам, как и всем остальным, нужна нефть, – словно эхо, откликнулся Даймонд. – Эти деньги вновь появятся на вашем счету в банке через семь дней после того, как сентябристы успешно справятся с угоном самолета и дочиста ограбят его пассажиров. Так что, как видите, в ваших интересах держаться подальше от Лондона и не строить никаких планов насчет того, чтобы убрать их; гораздо полезнее для вас будет сделать все, что в ваших силах, чтобы их операция прошла благополучно.
– И мои деньги, по всей вероятности, придержат ради вашей личной безопасности?
– Вы угадали. Случись что-нибудь со мной или с моими друзьями у вас в гостях, и эти деньги исчезнут, в результате бухгалтерской ошибки, досадной небрежности банковских служащих.
Хел внимательно всматривался в раздвижные двери, выходящие в японский садик. Дождь наконец пошел, шурша в гравии дорожек, легкой, чуть заметной тенью пробегая по серебристо-черным купам деревьев.
– Это все?
– Не совсем. Нам известно, что у вас, по всей видимости, имеется пара сотен тысяч, разбросанных там и сям на всякий пожарный случай. Психологическая характеристика, выданная на вас “Толстяком”, дает нам основания предполагать, что вы вполне способны поставить такие вещи, как преданность умершему другу и его племяннице, выше любых расчетов и личной выгоды. Мы подготовились и к такому возможному безрассудству с вашей стороны. Во-первых, британские MI-5 и MI-6 уже предупреждены; они будут наблюдать за вами и арестуют вас в ту минуту, когда вы ступите на землю Англии. Для того чтобы помочь им в выполнении этой задачи, Французским международным силам безопасности поручено неусыпно следить за тем, чтобы вы не покинули пределы вашего непосредственного местонахождения. Описания вашей внешности розданы всем сотрудникам. Если вас заметят в какой-либо деревне, за исключением вашей собственной, вас пристрелят на месте. Теперь вот что. Я ознакомился с перечнем операций, проведенных вами в совершенно невероятных условиях, когда у вас, казалось бы, не было ни малейших шансов на успех, и, конечно, понимаю, что все предпринятые нами действия могут показаться вам скорее досадными неприятностями, чем серьезными помехами. И все же мы не можем сидеть сложа руки. Компания должна показать всем,что она делает все от нее зависящее, для того чтобы защитить от вас лондонских сентябристов. Если же это ей не удастся – а я почти надеюсь, что так оно и будет, – Компания – опять же на глазах у всех – должна определить вам меру наказания – причем наказания настолько сурового, чтобы оно могло удовлетворить наших арабских друзей. А вы знаете, каковы вкусы этих людей. Для того чтобы утолить их жажду мести, нам придется придумать что-нибудь особенное, требующее богатого воображения и выдумки.
Хел помолчал с минуту.
– В начале нашей беседы я сказал вам, что у меня есть к вам вопрос. Вот он. Почему вы здесь?
– Это должно быть очевидно.
– Возможно, я не совсем точно расставил ударения в вопросе. Почему вы лично приехали сюда? Почему не послали посредника? Для чего было самому показываться мне на глаза, рискуя, что я могу вас запомнить?
Мгновение Даймонд пристально смотрел на Хела.
– Я буду честен с вами…
– О, бога ради, не отказывайтесь ради меня от своих привычек!
– Я хотел лично сообщить вам о том, что вы потеряли свою землю в Вайоминге. Я хотел лично продемонстрировать вам все те карательные меры, которые я определил для вас на тот случай, если вы окажетесь настолько безрассудны, чтобы ослушаться Компанию. Я сделал это в память о моем брате.
Равнодушный, непроницаемый взгляд Хела остановился на Даймонде, который стоял перед ним набычившись, изо всех сил стараясь показать свое пренебрежение к опасности; на глазах его от напряжения выступили слезы, выдававшие глубоко затаившийся в нем страх. Он нырнул на опасную глубину, этот купец. Он вышел из-под защиты законов и структур, за которыми привыкли находить себе укрытие подобные винтики общественной системы и из которых они обычно черпают свою силу, и он пошел на риск, решившись оказаться лицом к лицу с Николаем Александровичем Хелом. Даймонд подсознательно ощущал свою безликую зависимость, бесцветную анонимность, свою жалкую, незавидную роль общественного насекомого, отчаянно карабкающегося наверх, в надежде ухватить побольше денег и успеха. Как и другие люди подобной породы, он находил утешение в мифах о бесстрашных героях-одиночках.
В этот момент Даймонд, без сомнения, воображал себя мужественным ковбоем, который, нащупывая в кобуре кольт, широким, размашистым шагом шагает по пыльной улочке, воссозданной на голливудской площадке для съемок. Для американской культуры весьма характерно, можно даже сказать, что это обнажает ее сущность, что ее главный герой – ковбой – грубый, неотесанный фермер, переселенец Викторианской эпохи, в действительности же роль Даймонда в этот момент была довольно смешна и нелепа: этакий Том Микс большого бизнеса лицом к лицу с “йоджимбо” и его садом. В распоряжении Даймонда была самая широкая компьютерная сеть в мире; у Хела – допотопная картотека. Даймонд мог считать, что правительства всех индустриально развитых стран Запада у него в кармане; у Хела было всего лишь несколько друзей-басков. Даймонд олицетворял собой атомную энергетику, мировые поставки нефти, военно-промышленный комплекс, коррумпированные и коррумпирующие правительства, избранные Толпою, Посредственностью, освобождающей себя. таким образом, от какой-либо ответственности за свою собственную судьбу; Хел олицетворял шибуми – смутное, исчезающее понятие не поддающейся определению красоты. И все же не оставалось сомнения, что у Хела значительные преимущества в любом поединке, который может возникнуть между ними.
Хел отвернулся от Даймонда и слегка покачал головой:
– Как это, должно быть, неприятно – быть вами.
Даймонд молчал; ногти его глубоко впились в ладони. Он кашлянул.
– Что бы вы там ни думали обо мне, но я не могу поверить, что вы пожертвуете оставшимися вам годами жизни ради одного жеста, поступка, который не оценит никто, кроме этой жалкой, невзрачной клецки, пышногрудой дурочки, абсолютно ни на что не годной дочки зажиточных родителей, которую я видел сегодня за обедом. Думаю, вы и сами знаете, чем рискуете, мистер Хел. Поразмыслите над этим дельцем на досуге, и вы придете к выводу, что горстка арабских садистов не стоит этого замка и той жизни, которую вы создали для себя здесь; вы поймете, что никакой долг чести не связывает вас с безумными надеждами тяжелобольного, одурманенного наркотиками человека; и в конце концов вы примете решение отступиться. Одной из причин, которая побудит вас совершить это, будет то, что вы сочтете для себя унизительным делать пустой, никому не нужный жест мужества и отваги только чтобы произвести впечатление на меня – человека, которого вы презираете. Так вот, я не жду, что вы объявите мне о своем отступлении прямо сейчас. Это, конечно, было бы для вас слишком унизительно, чересчур глубоко затрагивало бы ваше драгоценное чувство собственного достоинства. И все-таки в конце концов вы это сделаете. По правде говоря, я почти желал бы, чтобы вы продолжали настаивать на своем. Мне жаль будет, если та чаша, которая вам назначена, минет вас. Однако, на ваше счастье, Председатель Компании непреклонен – он требует, чтобы сентябристы остались целы и невредимы. Мы собираемся провернуть одно мероприятие, которое будет называться Кэмп-Дэвидскими мирными переговорами, в результате чего Израиль, подчиняясь нажиму, будет вынужден оголить свои южные и восточные границы. В качестве побочного результата этих переговоров Организация Освобождения Палестины будет выведена из ближневосточной игры. Они уже сыграли свою роль катализатора и раздражителя. Однако Председатель хочет, чтобы палестинцы сидели смирно, пока этот ход не будет сделан. Так что, как видите, мистер Хел, вы плаваете в глубоких водах, и вам придется иметь дело не только с пистолетами типа дробовиков или с очаровательными, оригинальными садиками, в стиле… гуков.
С, минуту Хел молча смотрел на Даймонда. Потом отвернулся, глядя в сад.
– Наш разговор окончен, – произнес он спокойно.
– Понятно, – Даймонд достал из кармана свою визитную карточку. – Со мной можно связаться по этому телефону. Через десять часов я буду на месте, в своем офисе. Как только вы сообщите мне, что решили не вмешиваться в это дело, я приступлю к размораживанию ваших швейцарских вкладов.
Поскольку Хел, казалось, не замечал больше его присутствия, Даймонд положил карточку на стол.
– На данный момент нам больше нечего обсуждать, а потому я удалюсь.
– Что? Ах, да. Надеюсь, вы найдете дорогу обратно, Даймонд. Хана подаст вам кофе, прежде чем отправить вас и ваших лакеев назад, в деревню. Пьер за последние несколько часов наверняка успел подкрепиться несколькими стаканчиками вина, так что он, должно быть, сейчас в хорошей форме и сделает вашу поездку незабываемой.
– Хорошо. Но сначала… Я так и не задал вам один вопрос.
– Да?
– То розовое вино за обедом, Что это все-таки было?
– “Тавел”, разумеется.
– Я так и знал!
– Нет, вы не знали. Вы полагали, что знали.
* * *
Тот изгиб сада, который протянулся к японскому домику, был создан для того, чтобы слушать дождь. Каждый дождливый сезон Хел босиком, в одних лишь промокших шортах, подолгу работал здесь, настраивая свой сад словно тонкий музыкальный инструмент. Канавки и водостоки бесконечно прочищались, и им придавалась определенная форма, растения высаживались в землю и вновь пересаживались, песок и гравий распределялись с определенной толщиной слоя, поющие камни перекатывались в ручье, пока, наконец, певучая гармония дождя, ведущего партию сопрано, басы капель, стекающих на широкие листья растений, тонкий резонанс трепещущих листьев бамбука, контрапункт журчащего и льющегося потока не сливались в стройную, звучную мелодию, в которой – если сесть точно посреди комнаты, покрытой татами, и слушать, – ни единый звук не преобладал над другими. Сосредоточившись, слушатель мог, по своему желанию, извлечь какой-либо тембр из этого слитного многоголосья или позволить ему вновь раствориться в этой чуть колышущейся глади – ему стоило только чуть-чуть иначе сфокусировать свое внимание, как если бы он – то извне, то проникая внутрь механизма – слушал бессонное тиканье часов. Усилий, которые требовались для того, чтобы постоянно поддерживать правильный настрой этого сложного, многоголосого инструмента, было вполне достаточно, чтобы успокоить душу, очистить ее от повседневных забот и тревог, однако наслаждаться этим, присущим саду, свойством утешать и успокаивать отнюдь не являлось главной Целью садовника, который всего себя должен посвятить созданию сада и самозабвенно творить его, а не пользоваться им.
Хел сидел в Оружейной, но лишенный того внутреннего покоя, который необходим, чтобы слышать музыку дождя. Было во всем этом деле плохое “аджи”, и это волновало его. Оно не вытекало из самого дела, и оно было предательски… личным. Хел обладал своим методом игры: он всегда играл против той ситуации, которая складывалась на доске, а не против противников, живых, из плоти и крови, зачастую непоследовательных, руководствующихся не логикой, а чувствами. Сделанные сейчас ходы не будут вытекать из логических предпосылок; между причиной и ее следствием будут стоять фильтры из человеческих эмоций. От всего этого за милю несло страстью и потом. Хел медленно, сквозь зубы, выдохнул. – Ну? – произнес он. – И что же вы из всего этого вынесли?
Ответа не последовало. Хел ощутил, как аура находящейся где-то рядом женщины отчаянно пульсирует и трепещет, точно разрываясь между желанием сейчас же убежать и страхом шевельнуться. Он отодвинул дверную панель, закрывавшую вход в чайную комнату, и поманил девушку пальцем.
Ханна Стерн стояла в дверях; волосы ее были влажными от дождя, промокшее насквозь платье липло к ногам и торсу. Ей было стыдно, что ее поймали за столь неприглядным занятием, как подслушивание, но держалась она вызывающе, даже и не думая извиняться. По ее мнению, важность того, что сейчас происходило, значительно перевешивала какие-либо соображения о приличиях или правилах хорошего тона. Хел мог бы объяснить ей, конечно, что в конечном счете именно эти “маленькие”, “незначительные” достоинства и добродетели и являются единственно важными в жизни личности. Вежливость куда надежнее и внушает куда большее доверие, чем такие расплывчатые, слезливые добродетели, как сочувствие, отзывчивость и сострадание; точно так же, как честная игра несравненно важнее такого абстрактного понятия, как справедливость. Большие добродетели имеют способность распадаться, мельчая под влиянием соответствующих, как правило, весьма выгодных их обладателю размышлений. Но хорошие манеры остаются хорошими манерами, и никакие житейские бури и штормы не в силах ничего с ними сделать.
Хел мог бы сказать все это Ханне, но он вовсе не собирался заниматься ее духовным воспитанием, и у него не было ни малейшего желания украшать то, что нельзя улучшить. В любом случае, она, вероятно, поймет только слова, их внешнюю оболочку, а если бы ей даже и удалось проникнуть в их смысл, какую пользу могли бы принести заставы и крепости хороших манер женщине, чья жизнь пройдет в каком-нибудь Скарсдэйле или другом подобном местечке?
– Так что же? – спросил он опять. – Какие выводы вы сделали из всего этого?
Она покачала головой.
– Я даже представить себе не могла, что они так… хорошо организованы, так… жестоки и хладнокровны. Теперь у вас большие неприятности из-за меня, да?
– По-моему, вы не несете никакой ответственности за то, что произошло. Я всегда знал, что рано или поздно закон кармы, закон воздаяния за содеянное должен вступить в действие. Не надо забывать, что моя работа шла вразрез со всеми принятыми в обществе нормами, а значит, нельзя было исключить из нее вероятности некоторого количества неудач. Но неудачи обходили меня стороной, а долг кармы, соответственно, рос, увеличивалась тяжесть возмездия, ждущего своего часа. Вы – не более чем орудие кармы, средство для восстановления нарушенного равновесия, но я не могу считать вас причиной. Вы поняли что-нибудь из того, что я сказал?
Ханна пожала плечами:
– Что же вы теперь будете делать?
Дождь прошел, оставив после себя влажный, порывистый ветер; налетев из сада, он заставил Ханну вздрогнуть и поежиться в своем мокром платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61