А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Погоди, у него сейчас купец Агал… Но если ты замерз – зайди обогрейся, только к лэрду не лезь, пока купец от него не уберется.
– Спасибо, Ирик, – мальчик нырнул в темные сени.
Малость отогревшись, он начал потихоньку пробираться наверх, к дверям, из-за которых доносился разговор лэрда с купцом:
– Слышишь, точно говорю, весь Арстут вторую неделю шумит об этом. – рассказывал Агал. – Один, слышишь, разогнал отряд вояк. Один! «Убирайтесь, – говорит, – из города! Я – колдун Анра-Зидвер!» Во!
Услышав это, Перт приободрился – возможно, его не накажут, когда он расскажет лэрду, что в Черной Башне появился обитатель…


ГЛАВА 22

На обратном пути все молчали. Ингви размашисто шагал по тропе, держа Черную Молнию рукоятью вверх – янтарь, с избытком насыщенный маной, прямо-таки пылал, освещая путь лучше любого фонаря. Ннаонна держалась позади, не решаясь задать королю мучавшие ее вопросы, и совсем уж отстав от чужеземцев, где-то сзади шуршал палой листвой Митик из Тринии… В лагере, где уже почти все спали, их встретили встревоженные донельзя Филька с Кендагом. У них на языке явно вертелось множество вопросов, но Ингви махнул рукой:
– Потом. У меня в голове все перепуталось. Я должен все обдумать…
– Но…
– Пусть Ннаонна расскажет, – и с этими словами прошел к своему месту у костра и, завернувшись в плащ, улегся.
Ннаонна, не дожидаясь повторного приглашения, тут же начала театральным шепотом пересказывать последние события – так, как они виделись ей. Друид Митик торопливо принялся докладывать своему тану. Шептать на ухо, поминутно бросая встревоженные взгляды на странного чужеземца, который, нимало н смущаясь, уже спал.
Наутро лагерь – точнее, два лагеря, разделенные незримой, но тщательно соблюдаемой границей, – пробудился, ополченцы зашебуршились, без особой спешки собираясь в дорогу. Павлон очень несмело обратился к Ингви:
– Ну… так вы со мной, а? Можно мне всем говорить, что вы – в моем отряде?
– Можно.
– А-а… – юноша набирался смелости постепенно, – что было ночью? Понок и Митик глаз с вас не сводят. Что было-то?
– Да ничего особого… Я встретил своего старого знакомого, а оказалось, что и Митик его знает, только под другим именем.
– Что ж за знакомый-то такой? – не скрываемое теперь любопытство прямо-таки сочилось из юноши.
– Да ты про него тоже, конечно, слыхал. Здесь его зовут Отец-Лес, – ответствовал Ингви с кривой улыбочкой, – знаешь такого?
Затем, больше не глядя на пораженного Павлона, нагнулся, поднял ножны с Черной Молнией и принялся возиться, пристраивая на место ремешки и лямочки, при помощи которых он крепил меч на спине. Их отряд первым собрался в путь, причем Ингви с друзьями пропустил местных вперед, намереваясь пристроиться в арьергарде «войска» из Ольшанки. Отойдя от места ночевки несколько сот метров, Кендаг придержал Ингви за локоть. Когда они достаточно отстали от местных, он спросил:
– И все же, мне хочется узнать поподробнее… Ингви, их – Отец-Лес… это… Отец? Черный?
– Ну да.
– А что ему здесь надо? Зачем он связался с этими?
– Понятия не имею, – Ингви равнодушно пожал плечами, – он их бог. Он планирует, что они ему для чего-то потом пригодятся. Для этого подкармливает, приучает к себе, дает им ману. Мне это не очень интересно – я только выяснил, откуда друиды берут сырье для своей волшбы. И все. А ты ревнуешь его?..
– Шутишь… А тебе…
– Он меня узнал. Сказал – еще увидимся.
– Ага… – Кендаг отвернулся от Ингви и вся группа ускорила шаг, догоняя ольшанцев, которые уже начали с тревогой оглядываться назад. Еще два дня прошло в движении на север. У Ингви больше никто не пытался выяснить подробности его ночного приключения, ополченцы Тринии их больше не догоняли – все было довольно обыденно. Шли, ночевали на полянах у дороги… Дважды они встречали на дороге отряды вооруженных людей, спешащих по зову Карамока Хромого, Стража Побережья. Будущие соратники глядели друг на друга без каких-то эмоций – равнодушно кивали и проходили мимо. Наконец на дороге их встретила застава – шестеро дружинников, на круглых щитах которых красовалась эмблема – грубо намалеванная красная ладонь с растопыренными пальцами.
– Это воины из дружины Карамока, лучшие бойцы нашей страны, – пояснил Павлон, затем он объявил стражам, кто он и откуда.
Один из дружинников повел вновь прибывших в лагерь. Там указал место, где людям из Ольшанки надлежало расположиться, и пошел доложить Карамоку. Лагерь представлял собой лощину, отделенную от близкого уже моря грядой холмов и неширокой полоской леса. К моменту прибытия ольшанского ополчения там уже расположилось несколько сот человек – жгли костры, пили пиво, жрали и дрыхли… Ингви спросил у Павлона:
– А как Карамок узнал, что викинги нападут именно здесь?
– Удалось взять пленных. Карамок их расспросил.
– И они все рассказали? – в голосе Ингви сквозило недоверие.
– Когда спрашивает Карамок, невозможно ничего утаить, – напыщенным тоном ответил юный воин и указал в сторону.
Глянув в указанном направлении, Ингви увидел три привязанных к столбам чудовищно изуродованных тела. По крайней мере один пленный был еще жив…

* * *

К вечеру в лагерь подтянулись все отряды. Дружинники Карамока указали каждому вновь явившемуся тану место для лагеря, затем слуги Стража Побережья выкатили пузатые бочонки с пивом и вынесли горы снеди – тех, кто уже занял места в лагере, снабжали централизованно. С костром возникли проблемы – весь сухостой уже спалили, приходилось отправляться довольно далеко в лес за хворостом или рубить деревья у опушки – но зато потом возиться с ветвями и сучьями… Я побрел по лагерю, смотрел и слушал. Напившись пива, угрюмые ополченцы превращались в шаловливых детей: орали, пели, прыгали через костры, несколько человек, раздевшись до пояса, боролись – и на потных лоснящихся телах кроваво играли отблески костров… Все было пьяно, грязно, мерзко. А неподалеку умирал у столба последний из пленных северян…
Мое внимание привлекло хрипловатое надрывное нытье – старик в лохматой шкуре (по-видимому, профессиональный бард и сказитель) нараспев декламировал некую эпическую историю. Сидевшим у костра воинам сюжет был знаком – они тихо постукивали в такт рукоятками секир и мечей о щиты, некоторые негромко подпевали. Услышав что-то знакомое, я подошел поближе и, остановившись у границы освещенного пламенем круга, прислушался. Бард излагал старинные предания этого края:
– Некогда жил весь народ свободно и вольною… О-о-о… («О-о-о…» – подтянули воины) Всех могущественней были два друга – Хаверк и Сальтовк… Их дружины были храбры, их девы были прекрасны… Их нивы были тучны, а стада не считаны… О-о-о…
Дальше старик воспел отдельно храбрость и доблесть каждого из этих мужей и рассказал, как они ставили на уши всю округу своими молодецкими набегами. Не было ничего такого, что «видел бы их глаз – и не схватила бы их рука», то есть побратимы то порознь, то объединившись, грабили окрестные деревни. Наконец бесчинства этих молодцов вконец надоели соседним правителям – и против Сальтовка и Хаверка выступили «семь танов, семь королей» – такая формулировка свидетельствовала, что в устной традиции еще хранится память о временах, когда эти понятия были тождественны. Короче говоря, семь родоначальников окрестных племен сразились с дружинами двух этих молодцов, но потерпели поражение. В бою Сальтовк был ранен, упал – Хаверк прикрыл его своим щитом, «который не смогли бы поднять и семь зрелых мужей», а затем побратимы обнялись на кровавом поле, подтвердили союзные клятвы и отправились мстить семерым королям – то есть грабить лишившиеся защитников поселения. Среди взятой в походе добычи была дева невиданной красы – дочь короля Адарака, тана города Пестрива – прекрасная Илинка. Дальше, как водится вчерашние побратимы рассорились, поскольку на деву положил глаз Хаверк, а по жребию он досталась Сальтовку – и он, кстати, понравился ей, что не имело при дележе никакого значения, но все же сыграло затем определенную роль. Хаверк воззвал к лучшим чувствам Сальтовка – мол, я же тебя спас в бою, так давай, мол, не жмись – гони девицу. Тот согласился, но… Девица после свадебного пира, на котором хитростью опоила героя, перерезала горло Хаверку и сбежала к его приятелю. Тогда сыны Хаверка (ага!) – числом двенадцать, никогда до этого места в легенде не упоминавшиеся, нападают на изменника, рубят его в капусту, женятся все скопом на Илинке, так что к концу этой свадьбы она и помирает, а дети Сальтовка разбегаются по окрестным семи деревням, которые их покойный папаша только что ограбил – и призывают к мести. Естественно (то есть естественно для произведения этого жанра) весь край поднимется против сынов Хаверка и те после недолгой безуспешной борьбы трусливо бегут. Садятся в лодьи и плывут в дальние страны (а я мог бы уточнить – в Легонт, что в Сантлаке), где теряют гордость и подаются в услужение «детям ложных богов»… Вот такая коллизия… Но люди, приплывшие когда-то в Мир, ничего этого не помнят. «Как пришли в Мир люди – не знает никто», так, кажется, говорится в «Хроникуме», что я читывал в старые добрые времена в библиотеке Альдийских королей…
Тут меня разыскали Филька с Ннаонной и позвали к нашему костру. Сам великий непобедимый Карамок устраивал вечерний обход – и Павлон звал меня вернуться и поприсутствовать. Его можно было понять – сейчас все вновь прибывшие таны демонстрируют грозному Стражу Побережья своих вояк, стараясь щегольнуть их доспехами и молодецким видом. Наш захудалый предводитель тоже надеялся не ударить в грязь лицом, предъявив нас – потому что с теми, кого он привел из своей Ольшанки, он рисковал стать посмешищем всего войска… А ведь буквально в двух шагах от его костра расположился конкурент и соперник в его матримональных замыслах – тан из Тринии, который тоже сватается к дочке Как-его-там Богатого… Богатого – тут не до шуток!

* * *

Ингви успел вовремя – Карамок, сопровождаемый свитой, еще не успел дойти до костров, у которых расположилось ополчение из Ольшанки. Ингви занял место рядом с друзьями, а вокруг тут же принялся виться Павлон, умоляющий всех принять наиболее боевой вид. Кендага он, видимо, уже допек – лорд сидел мрачный и насупленный, но зато в кольчуге, легком шлеме и увешанный всевозможными клинками… Ннаонна отнеслась к просьбам «работодателя» серьезно, даже с энтузиазмом и, выпросив у Кендага несколько запасных кинжалов, принялась пристраивать их куда только смогла додуматься… Ингви махнул рукой (он был погружен в обдумывание услышанной только что повести), а Филька торжественно пообещал, что как только на него обратит внимание кто-то из начальства – он будет хмуриться и корчить угрожающие рожи. Непонятно, понял ли его Павлон (Филька изъяснялся на совершенно жутком диалекте, смело мешая выученные слова жителей Архиплага с общим) – но во всяком случае, после этого он отстал. А вскоре показался и сам грозный полководец. Страж Побережья оказался плюгавеньким тощеньким мужичонкой, хромым, с покрытым шрамами лицом. В свете лагерных костров на нем переливалась и сверкала великолепная кольчуга, усыпанная самоцветами и разительно отличающаяся от чешуйчатых доспехов следующих за ним телохранителей, у которых на щитах красовалась красная рука. В их толпе выделялся ростом чудовищный здоровяк в алом плаще. Настоящий великан, необычайно мощно сложенный и толстый, с длинными черными усами на круглом румяном лице. Указав на него Ингви, Павлон прошептал:
– Вурибой Красный Плащ, сын Карамока Хромого и командир его дружины. Великий воин, он сорок три раза удостаивался ночи с Феей Сильвенчей… – в голосе юноши восхищение мешалось с завистью.
Ингви в ответ хмыкнул (ему пришло в голову, как вся страна Риодна, затаив дыхание, подсчитывает количество ночей каждого выдающегося любовника королевы) и заявил:
– Должно быть, он пошел в маму – потому как на отца не очень похож. Из такого молодца можно сделать троих Стражей Побережья и еще на запчасти что-то останется…
– Не-е, чужеземец, говорят у Карамока – все дети такие. А да, вот я еще слыхал – в какой-то деревушке в наших краях, в Ровнихе, что ли? Не важно, так вот там стражи побережья как-то стояли лагерем и какая-то баба от Карамока понесла. Он тогда был молодым дружинником просто… Ну, она двойню родила, а вышло – мол, они от приблуды какого-то… Ну, баба-то не говорила поначалу, кто отец – детишек и продали купцу из ваших… С островов… Да мне как-то отец показал того самого купца…
– Толстенький коротышка с выпученными глазами?
– Ага, точно, ох и кинжал у него был богатый… Ой, гляди, вон они уже к кострам тринян идут…
Великий Карамок глянул на вояк, которых тан Понок выстроил для смотра, тут из хвоста его свиты вышел друид в темном плаще, бесцеремонно растолкав дружинников, приблизился к полководцу и принялся что-то нашептывать, указывая в сторону костров ольшанского ополчения. Карамок спокойно выслушал, кивнул и, нахмурив седые брови, оглянулся в указанном направлении. Затем кивнул Поноку и, круто развернувшись, зашагал к войску Павлона. Тот засуетился, выстраивая свое мужичье в шеренгу. Ингви, пожав плечами, кивнул своим – и чужеземцы поплелись занимать место на левом фланге…
Понок сплюнул и громко выругался, Карамок, который еще не успел отойти далеко, притормозил и бросил тану:
– Не кипятись, таких как ты… крестьян… я навидался полным-полно и мне достаточно одного взгляда, чтобы понять – вся эта твоя шайка стоит в схватке двух-трех настоящих воинов. В лучшем случае. И не беспокойся – если послезавтра отличишься в бою и останешься жив, я тебя не забуду. Я помню всех, – и постучал кривым заскорузлым пальцем себя по виску.
С этими словами старичок захромал к ополчению Ольшанки, командир которого нервно переминался с ноги на ногу…
Глядя на него, Филька заметил:
– А кольчужка-то гномьей работы, не иначе. Видите, даже такому коротышке по росту…
– Только шире раза в два, – хмыкнул Кендаг.

ГЛАВА 23

Подойдя к неровному строю ополченцев, Карамок остановился – остановилась и его свита, растекаясь в ширину. Навстречу полководцу сунулся было Павлон, однако Хромой остановил его властным взмахом руки:
– Знаю, знаю… Тан Ольшанки.
– Сын тана, о доблестный Карам…
– Не важно! Я вижу. Эй, как тебя, друид! Ты об этом чужеземце говорил мне?
Кривой палец уставился в грудь Ингви, друид молча кивнул – демон узнал в нем того самого, что руководил недавно церемонией на тайной поляне.
– Хе! – объявил Карамок и перевел взгляд на Ингви. – Что скажешь, загадочный иноземец?
– Скажу, что там, откуда я родом, считается невежливым тыкать в человека пальцем. Если, конечно, у тебя нет желания лишиться пальца. По локоть.
– Хе! – старый воин совсем не обиделся и палец опустил, зато из-за его спины с нечленораздельным ворчанием выдвинулся Вурибой, но Страж Побережья остановил его жестом другой руки, – постой-ка, сынок. Так что, иноземец, Отец-Лес тебя привечает, а?
– Мы с ним давние знакомые.
– Во-во… И друид тебя боится. Боишься его, борода? – сам Карамок, казалось, не боялся никого и сыпал оскорблениями направо и налево. – Бои-и-ишься. Хе! Так что ты за птица, чужеземец?
Ингви пожал плечами и ухмыльнулся.
– Говорить не хочешь? Ну и ладно, не говори. Завтра собираю танов на совет, так и ты тоже приходи, послушаю, что ты скажешь… Не каждый день можно получить совет такого молодца, который с Отцом-Лесом на короткой ноге. Ну и ты приходи, пугало, – милостиво кивнул старик Павлону – и тут же опять обернулся к демону, – с утра-то осмотрись, слышь, чужеземец, а совет начнем, как солнце на лес сядет. Хе!
И с тем Страж Побережья повернулся и похромал прямо сквозь толпу телохранителей, слуг и друидов – все торопливо убирались с его пути.
Дождавшись, когда процессия удалилась Павлон набрал полную грудь воздуха и с чувством выдохнул:
– Слава Отцу…
– Что, полегчало на душе? – подмигнул ему Ингви.
– А то! Карамок мог меня и из лагеря прогнать, а это позор на всю жизнь…
– Чего же так?
– А бойцов у меня мало, да и не шибко они выглядят, сам видишь. И друида со мной нет даже самого никудышнего с во-от такусеньким шариком на палке… – юноша показал пальцами.
Ингви подумал, что у молодых друидов на поляне янтарные шары были вполовину меньше, чем у почтенных стариков в Каменной Пристани – любопытно, значит размер камня свидетельствует о статусе владельца. В таком случае Митик – невелика птица… А ополченцы после смотра, во время которого вели себя на редкость хладнокровно и равнодушно – так же спокойно вернулись к костру и бочонку пива. Тут им повезло: им, как и, скажем, ополчению из Тринии достались одинаковые бочонки, тогда как ольшанцев было меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32