Пусть ты слаб, пусть жалок, но как они смеют! На мгновение журналист почувствовал в привратнике товарища по несчастью.
– А теперь они преспокойно извещают вас об увольнении? – спросил он.
– Кто сказал? – ощетинился Кухмистер.
Каррингтон завилял:
– Штат сокращают... Вы говорили что-то такое...
– Не имеют права, – почти про себя заговорил Кухмистер. – Не случилось бы такого при лорде Вурфорде.
– В мое время колледж пользовался отличной репутацией у прислуги, – поддакнул Каррингтон.
Кухмистер внимательно взглянул на него.
– Да, сэр. В Покерхауре всегда поступали по совести.
– Это я и имел в виду. – Каррингтон напустил на себя важность. По-видимому, это необходимо, чтобы войти в доверие к Кухмистеру.
– Лорду Вурфорду такое и в голову бы не пришло. Он прислугу жаловал. Оставил мне по завещанию тысячу фунтов, – продолжал Кухмистер, – я их и предложил Казначею. Чтобы помочь колледжу в беде. А он нос воротит. Представляете? Взял да и отказался.
– Вы предложили ему тысячу фунтов, чтобы помочь колледжу? – переспросил Каррингтон.
Кухмистер кивнул:
– Ну да. А он мне: «Что вы, что вы, не возьму». Да тут же меня и уволил. Представляете?
Представлял Каррингтон или не представлял – не суть важно. Но история – первый сорт!
– А еще и Райдер-стрит продают, – добавил Кухмистер.
– Райдер-стрит?
– Где все слуги живут. Всех нас выгоняют.
– Выгоняют вас? Не может быть!
– Может. Повара, старшего садовника, Артура, всех.
Каррингтон допил пиво и принес еще пару. Вот она, та задушевинка, которую он искал. Теперь дело в шляпе.
15
Декан улыбнулся. Славно они с Каррингтоном побеседовали. В кои-то веки удается с пользой употребить свою природную язвительность. Вот прежде... Его восьмерка была когда-то лучшей командой Покерхауса. Ребята боялись проиграть: капитан издевками допечет. «Облей человека помоями, – и он раскроется, как цветок», – думал Декан. Каррингтон оказался фантастически терпеливым экземпляром. Теперь раны журналиста начнут чесаться, гноиться и доведут его до нужной кондиции. Он сделает программу о Покерхаусе. Недаром он приехал в Кембридж, хотя от приглашения Кошкарта отказался. И прекрасно, что отказался. Никто их не обвинит в науськивании. За содержание программы Декан не волновался. Каррингтон – верховный жрец в храме Прошлого, он не осмелится поднять руку на своих богов. Планы сэра Богдера – это для него как красная тряпка для быка. Вековые обычаи в опасности! Нам грозит утрата исторических корней! Декан будто слышал, как бойкий язык Каррингтона выдает одно клише за другим и миллионы зрителей, истосковавшихся по доброму старому времени, ловят каждое его слово. А что он сделает с сэром Богдером – страшно подумать. После передачи тот ни о каких переменах не заикнется. Декан налил себе шерри. За весь мир он не отвечает, пусть провалится в тартарары, но Покерхаус он в обиду не даст. В приподнятом настроении Декан отправился обедать. К тому же сегодня его любимая утка с апельсинами. Но в профессорской он, к своему удивлению, наткнулся на Ректора – тот вцепился в Старшего Тьютора. Ах да, сэр Богдер иногда обедает в столовой.
– Добрый вечер, господин Ректор.
– Добрый вечер. Декан. Мы как раз обсуждали то дело, насчет Фонда восстановления. Уже есть заявка на Райдер-стрит. Предлагают сто пятьдесят тысяч. Мне кажется, стоит принять предложение. А каково ваше мнение?
Декан одернул мантию и. насупился. Он противился продаже Райдер-стрит по тактическим соображениям. Впрочем, он и так с порога отметал все предложения сэра Богдера – из принципа. Но сейчас следует подать дело таким образом, чтобы Корнелиус Каррингтон мог во всей красе показать черствую натуру Ректора.
– Мнение? Какое тут может быть мнение? Продажа Райдер-стрит – предательство: слугам негде будет жить. И это не мнение, это факт.
– Вам бы все спорить, – вскинулся сэр Богдер.
Старший Тьютор попытался предотвратить ссору:
– Да, решиться на такое нелегко. С одной стороны, интересы слуг, с другой – восстановление башни. Очень трудно выбрать...
– Это не в моей компетенции, решайте сами, – сделал задуманный ход Декан.
Процессия прошествовала в столовую. Капеллан отсутствовал – после взрыва башни он и вовсе оглох, – и Декан сам прочел молитву. Сэр Богдер жевал утку и радовался перемене, происшедшей со Старшим Тьютором. Помогло поражение колледжа в регате и одна-две резкости Декана. Дабы усугубить раскол, сэр Богдер принялся обхаживать Тьютора. Он передавал ему соль, хотя тот его не просил. Он рассказывал занимательнейшие истории о секретаре премьер-министра. Тьютор робко заметил, что столь предосудительное поведение – результат вступления в Общий рынок, и Богдер тут же подробно описал свою встречу с де Голлем. Декан в продолжение увлекательной беседы демонстративно не слушал, а только позевывал и смотрел на галдящих студентов. Он высчитывал – когда взорвется заложенная в Каррингтона бомба. Наконец байки Ректора о причудах де Голля иссякли и он заговорил о делах более насущных.
– Моя жена мечтает залучить вас к нам в гости, – соврал он. – Ей необходимо посоветоваться с вами по вопросу приглашения женщин-преподавательниц для студенток Покерхауса.
– Женщин? В Покерхаус? – удивился Тьютор.
– Мы переходим на совместное обучение. Без женщин не обойтись. Мы введем их и в Ученый совет.
– Прелестно, – злобно проворчал Декан.
– Это, знаете ли, полная неожиданность, – заметил Тьютор.
Сэр Богдер положил себе кусочек стильтона.
– А как быть с женскими делами? Представьте, приходит к вам девица с вопросом – делать ли ей аборт?
– Типун вам на язык! – Старший Тьютор чуть не подавился манго.
– Но такое случается сплошь да рядом. Пусть преподавательницы с этим и разбираются.
Декан лучезарно улыбнулся.
– А может, заодно нанять хирурга? – предложил он.
Сэр Богдер вспыхнул:
– А что тут смешного?
– Что смешного? Гримасы либерализма – вот что, – довольный Декан уселся поудобнее. – Мы не можем спать спокойно, пока существует неравенство полов, пока не наводним мужские колледжи хихикающими девчонками. А то ведь – страшно сказать – дискриминация! А потом мы устанавливаем в туалете презервативный автомат и открываем абортарий – конечно, в каморке у кастелянши. Со временем обзаведемся роддомом и яслями. Тогда заботливые родители вздохнут свободно – их дочки в надежных руках.
– Секс – не преступление, Декан.
– Нет? А мне думается, за добрачные связи надо судить по не существующей пока статье: членовредительство со взломом.
Декан отодвинул стул, все встали, он прочел молитву.
***
Как всегда после обеда в столовой, на душе у Ректора было неспокойно. Он задумчиво брел по саду. Что-то больно Декан сегодня расхрабрился. Это не к добру. А может, Декан тут ни при чем? Может, это обстановка столовой внушала сэру Богдеру тревогу? Есть в ней что-то варварское. Этакий пятисотлетний храм желудка! Сколько же туш было тут пожрано? И что за чудные повадки были у тех, кто когда-то давно обедал в этой зале! Невежественные средневековые мракобесы – надо же! – сидели тут, горланили, размышляли... Как вспомнишь, в какие чудовищные предрассудки они верили, так и хочется разорвать цепь времен, сковывающую нас с этими животными. Он, в конце концов, разумный человек, рационалист... И вдруг сэр Богдер поймал себя на противоречии. Он разумный человек, он свободен от дурацких предрассудков и суеверий, которые были свойственны этим дикарям, рассуждавшим о природе ангелов и чертей, об алхимии, об Аристотеле. Но ведь это его предки! Сэр Богдер даже остановился при этой мысли. Они так же далеки от него, как динозавры, а он живет в том же здании, ест в той же столовой! А сейчас ступает по той же земле. Встревоженный таким кошмарным родством, сэр Богдер испуганно огляделся в темноте и заторопился домой. Успокоился он только у себя в прихожей, когда запер дверь и включил электрический свет, такой родной и полезный для глаз. Леди Мэри в гостиной смотрела передачу о доме престарелых. Сэр Богдер пристроился у телевизора. Он всматривался в лица стариков и пытался приложить к ним уравнение «изменение равно улучшению». Ничего не выходило, на бренном человеческом теле уравнение не срабатывало. Ректор отправился спать с крамольной мыслью, что лично для себя предпочел бы прошлое будущему.
***
Кухмистер до закрытия просидел в «Лодочнике Темзы», не ужинал, но выпил восемь пинт портера и утвердился в мысли, что с ним поступили подло. Пошатываясь, вошел он в привратницкую. Уолтер встретил его причитаниями: жена, мол, ждала его к семи часам, а сейчас одиннадцать, и что он ей скажет? Кухмистер молча прошел в заднюю комнату, лег на кровать. Давно он так не напивался. Если бы не чувство долга, он бы ни за что не поднялся в полночь исполнить свою священную обязанность – запереть главные ворота. К тому же приходилось то и дело выскакивать в сортир. Комната кружилась, пол уплывал из-под ног. Он лежал в темноте и пытался собраться с мыслями. Что наговорил этот малый с телевидения? Надо повидать с утра генерала. Выступить по телевизору в программе о Кембридже. В конце концов он заснул, а утром проспал – впервые за сорок пять лет. Но какая разница? Он же больше тут не привратник.
Пришел Уолтер, Кухмистер снял с вешалки пальто. «Пойду пройдусь», – сказал он, и Уолтер решил, что наступил конец света: Кухмистер никогда не уходил по утрам.
Кухмистер ехал в Кофт-Касл на велосипеде. Потеплело, на полях темнели проталины. Пригнувшись, чтобы ветер не бил в лицо, и обдумывая предстоящий разговор, привратник не заметил обогнавшую его машину Декана. Со времени разговора с Казначеем Кухмистер думать забыл об этикете. Он оставил велосипед у парадного входа и смело постучал в дверь молотком. Сэр Кошкарт сам пошел открывать. Генерал так удивился при виде сердитого лица Кухмистера, что забыл отослать его к черному входу и проводил привратника прямо в гостиную. Декан уже устроился в кресле у камина и успел рассказать сэру Кошкарту о приезде Каррингтона. Кухмистер остановился в дверях, но не смутился. Генерал раздумывал – не позвонить ли повару, чтобы тот принес стул из кухни?
– Что вы здесь делаете. Кухмистер? – спросил Декан.
– Пришел сказать генералу... Меня уволили.
– Уволили? Как это? О чем вы?
С привратником творилось что-то неладное. Декан встал спиной к огню – специальная поза для беседы со строптивыми слугами.
– Выгнали. Вот Бог – вот порог.
– Быть того не может. Меня никто не информировал. За что?
– Ни за что.
– Наверное, ошибка, – вмешался сэр Кошкарт. – Ты не понял...
– Казначей вызвал меня. Сказал – я должен уйти, – твердил Кухмистер.
– Казначей? Но у него нет полномочий! – возмутился Декан.
– Вчера днем. Сказал, чтобы я искал другую работу. Сказал, колледж не может держать меня. Я ему деньги предлагал, хотел помочь. Но он не взял. Просто уволил меня.
– Возмутительно? Так поступить со старым слугой. Я с ним переговорю...
Кухмистер угрюмо покачал головой:
– Что толку? Это Ректор ему велел.
Декан и сэр Кошкарт торжествующе переглянулись. А Кухмистер продолжал:
– Выгнал из дому. Уволил. Я сорок пять лет отдал колледжу. Где это видано? Я буду жаловаться.
– Правильно, – подхватил сэр Кошкарт, – Ректор поступил непозволительно.
– Верните мне работу, а то... – бормотал Кухмистер.
Декан грел руки над огнем.
– Я замолвлю за вас словечко, Кухмистер.
– Декан тебя в беде не бросит, Кухмистер. – Генерал распахнул дверь. Кухмистер не тронулся с места.
– Обещать все горазды, – запальчиво бросил он.
Декан круто обернулся. Он не привык к подобному тону.
– Я же сказал. Кухмистер, – повелительно произнес он, – я распоряжусь. И больше я вам ничем помочь не могу.
Кухмистер не уходил.
– Придется, – огрызнулся он.
– Как прикажете это понимать?
Но Кухмистер не дрогнул.
– Я в Покерхаусе привратник, и все тут. Нельзя же так, без всякой вины... Я сорок пять лет...
– Мы знаем. – В голосе Декана зазвучало нетерпение.
– Уверен, тут недоразумение, – настаивал сэр Кошкарт. – Мы выясним. Я лично повидаюсь с Ректором. Мы не допустим таких безобразий в Покерхаусе.
Кухмистер благодарно взглянул на него. Генерал присмотрит. Все будет в порядке. Он повернулся к двери. Сэр Кошкарт вышел следом.
– Попроси повара дать тебе чаю, – сказал он, чтобы не нарушать раз и навсегда заведенный порядок.
Но Кухмистер был уже на улице. Он нахлобучил котелок, влез на велосипед и покатил по размокшей дороге.
Кошкарт вернулся в гостиную.
– Да, подставился сэр Богдер.
Декан довольно потирал руки.
– Кажется, нам повезло. Ректор еще пожалеет, что вытурил Кухмистера. И ведь что интересно, от проклятых социалистов с их «социальной справедливостью» страдает в первую очередь рабочий класс.
– А Кухмистер-то как распетушился. Что ж, давайте нажмем на Казначея.
– Нажмем? Дорогой мой Кошкарт, мы палец о палец не ударим. Если сэру Богдеру угодно сломать себе шею – пусть ломает. Я плакать не буду.
Сэр Кошкарт подошел к окну, проводил глазами удалявшуюся фигуру. Она уменьшалась, расплывалась, и все-таки генерал смотрел на нее с опаской. Знает ли Декан о непредусмотренном университетским уставом участии привратника в экзаменах? Лучше не спрашивать. Все проходит, все забывается.
– И потом, Кошкарт, кто говорил – «овечка блеет, тигр прыгает»? Каррингтону это понравится. Он остановился в «Синем кабане», я загляну к нему на обратном пути. Приглашу отобедать в столовой.
Сэр Кошкарт О'Труп вздохнул. Одно утешение – не пришлось делить кров с Корнелиусом Каррингтоном.
16
Все утро Корнелиус Каррингтон сидел у себя в комнате и пытался найти выход из мучивших его противоречий. Как и всякий профессиональный трибун, он редко представлял себе, что, собственно, думает по тому или иному вопросу. Зато безошибочное чутье подсказывало ему, как думать нельзя. Нельзя одобрять смертную казнь и апартеид, поддерживать политику правительства и защищать Сталина, Гитлера и убийц-маньяков. Со спорными вопросами труднее. Единая средняя школа – ужасно, но и отборочные экзамены после начальной школы тоже того... Классическая школа – превосходно, но выпускники ее... Безработные – милейшие люди, а вот уволенные по сокращению... Шахтеры – славные ребята, пока не бастуют, а Север Англии – сердце Британии, но боже упаси слушать, как это сердце бьется. И наконец, Ирландия и Ольстер. Ум за разум заходит. Но по роду занятий Корнелиус Каррингтон должен был четко высказываться по всем вопросам, волнующим наш грешный мир, причем так, чтобы угодить сразу и нашим и вашим. Словом, нелегко журналисту удержаться на плаву.
Даже в простом, казалось бы, случае с увольнением Кухмистера поди сообрази, кто прав, кто виноват. Кухмистер – удачная тема, на экране он будет хорошо смотреться, но вообще-то он мелкая сошка. Его задача – появиться перед камерой, произнести нечто нечленораздельное, но трогательное, получить гонорар, убраться домой и кануть в Лету. Каррингтон не мог решить другое: кто же именно несправедливо обошелся со старым слугой? Вернее, кого обвинить в этом? Оплакивать традиции Кембриджа или поддерживать нововведения? Поддержать сэра Богдера, который прилагает титанические усилия, пытаясь превратить Покерхаус из средневекового монастыря в современный университетский колледж? Или Декана и членов Совета – невыносимых снобов, чокнутых на спорте? Виноват вроде бы сэр Богдер. Но если бы Декан не настаивал на необходимости экономии, привратника не уволили бы. Может, и Декана приложить? Придется повидаться с сэром Богдером. Все равно нужно его разрешение на съемки. Каррингтон набрал номера Ректора.
– Алло? Сэр Богдер? Говорит Каррингтон. Корнелиус Каррингтон. – Он сделал паузу. В голосе Ректора послышалась живейшая заинтересованность. Сразу видно – человек регулярно смотрит телевизор. Сэр Богдер вырос в его глазах.
– Конечно, конечно, приходите к обеду. Или вы предпочитаете обедать в столовой? – захлебывался от предупредительности сэр Богдер.
Каррингтон ответил, что с радостью посетит Ректора и отправился в Покерхаус.
Сэр Богдер чуть не прыгал от восторга. Сам Каррингтон сделает программу о Покерхаусе! Неслыханная удача, шанс еще раз появиться перед публикой и поделиться своими сокровенными мыслями об образовании. Кстати, по телевизору он всегда такой импозантный. Декан вряд ли согласится выступить: у него эти новомодные штучки вроде телевидения в печенках сидят. Ректор погрузился в составление своей искренней, непосредственной речи, крика души. Позвонили в дверь. Служанка доложила о Корнелиусе Каррингтоне. Ректор поднялся навстречу дорогому гостю.
– Очень рад, что вы заглянули, – сердечнейшим образом приветствовал он Каррингтона и повел его в кабинет. – Я понятия не имел, что вы выпускник Покерхауса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– А теперь они преспокойно извещают вас об увольнении? – спросил он.
– Кто сказал? – ощетинился Кухмистер.
Каррингтон завилял:
– Штат сокращают... Вы говорили что-то такое...
– Не имеют права, – почти про себя заговорил Кухмистер. – Не случилось бы такого при лорде Вурфорде.
– В мое время колледж пользовался отличной репутацией у прислуги, – поддакнул Каррингтон.
Кухмистер внимательно взглянул на него.
– Да, сэр. В Покерхауре всегда поступали по совести.
– Это я и имел в виду. – Каррингтон напустил на себя важность. По-видимому, это необходимо, чтобы войти в доверие к Кухмистеру.
– Лорду Вурфорду такое и в голову бы не пришло. Он прислугу жаловал. Оставил мне по завещанию тысячу фунтов, – продолжал Кухмистер, – я их и предложил Казначею. Чтобы помочь колледжу в беде. А он нос воротит. Представляете? Взял да и отказался.
– Вы предложили ему тысячу фунтов, чтобы помочь колледжу? – переспросил Каррингтон.
Кухмистер кивнул:
– Ну да. А он мне: «Что вы, что вы, не возьму». Да тут же меня и уволил. Представляете?
Представлял Каррингтон или не представлял – не суть важно. Но история – первый сорт!
– А еще и Райдер-стрит продают, – добавил Кухмистер.
– Райдер-стрит?
– Где все слуги живут. Всех нас выгоняют.
– Выгоняют вас? Не может быть!
– Может. Повара, старшего садовника, Артура, всех.
Каррингтон допил пиво и принес еще пару. Вот она, та задушевинка, которую он искал. Теперь дело в шляпе.
15
Декан улыбнулся. Славно они с Каррингтоном побеседовали. В кои-то веки удается с пользой употребить свою природную язвительность. Вот прежде... Его восьмерка была когда-то лучшей командой Покерхауса. Ребята боялись проиграть: капитан издевками допечет. «Облей человека помоями, – и он раскроется, как цветок», – думал Декан. Каррингтон оказался фантастически терпеливым экземпляром. Теперь раны журналиста начнут чесаться, гноиться и доведут его до нужной кондиции. Он сделает программу о Покерхаусе. Недаром он приехал в Кембридж, хотя от приглашения Кошкарта отказался. И прекрасно, что отказался. Никто их не обвинит в науськивании. За содержание программы Декан не волновался. Каррингтон – верховный жрец в храме Прошлого, он не осмелится поднять руку на своих богов. Планы сэра Богдера – это для него как красная тряпка для быка. Вековые обычаи в опасности! Нам грозит утрата исторических корней! Декан будто слышал, как бойкий язык Каррингтона выдает одно клише за другим и миллионы зрителей, истосковавшихся по доброму старому времени, ловят каждое его слово. А что он сделает с сэром Богдером – страшно подумать. После передачи тот ни о каких переменах не заикнется. Декан налил себе шерри. За весь мир он не отвечает, пусть провалится в тартарары, но Покерхаус он в обиду не даст. В приподнятом настроении Декан отправился обедать. К тому же сегодня его любимая утка с апельсинами. Но в профессорской он, к своему удивлению, наткнулся на Ректора – тот вцепился в Старшего Тьютора. Ах да, сэр Богдер иногда обедает в столовой.
– Добрый вечер, господин Ректор.
– Добрый вечер. Декан. Мы как раз обсуждали то дело, насчет Фонда восстановления. Уже есть заявка на Райдер-стрит. Предлагают сто пятьдесят тысяч. Мне кажется, стоит принять предложение. А каково ваше мнение?
Декан одернул мантию и. насупился. Он противился продаже Райдер-стрит по тактическим соображениям. Впрочем, он и так с порога отметал все предложения сэра Богдера – из принципа. Но сейчас следует подать дело таким образом, чтобы Корнелиус Каррингтон мог во всей красе показать черствую натуру Ректора.
– Мнение? Какое тут может быть мнение? Продажа Райдер-стрит – предательство: слугам негде будет жить. И это не мнение, это факт.
– Вам бы все спорить, – вскинулся сэр Богдер.
Старший Тьютор попытался предотвратить ссору:
– Да, решиться на такое нелегко. С одной стороны, интересы слуг, с другой – восстановление башни. Очень трудно выбрать...
– Это не в моей компетенции, решайте сами, – сделал задуманный ход Декан.
Процессия прошествовала в столовую. Капеллан отсутствовал – после взрыва башни он и вовсе оглох, – и Декан сам прочел молитву. Сэр Богдер жевал утку и радовался перемене, происшедшей со Старшим Тьютором. Помогло поражение колледжа в регате и одна-две резкости Декана. Дабы усугубить раскол, сэр Богдер принялся обхаживать Тьютора. Он передавал ему соль, хотя тот его не просил. Он рассказывал занимательнейшие истории о секретаре премьер-министра. Тьютор робко заметил, что столь предосудительное поведение – результат вступления в Общий рынок, и Богдер тут же подробно описал свою встречу с де Голлем. Декан в продолжение увлекательной беседы демонстративно не слушал, а только позевывал и смотрел на галдящих студентов. Он высчитывал – когда взорвется заложенная в Каррингтона бомба. Наконец байки Ректора о причудах де Голля иссякли и он заговорил о делах более насущных.
– Моя жена мечтает залучить вас к нам в гости, – соврал он. – Ей необходимо посоветоваться с вами по вопросу приглашения женщин-преподавательниц для студенток Покерхауса.
– Женщин? В Покерхаус? – удивился Тьютор.
– Мы переходим на совместное обучение. Без женщин не обойтись. Мы введем их и в Ученый совет.
– Прелестно, – злобно проворчал Декан.
– Это, знаете ли, полная неожиданность, – заметил Тьютор.
Сэр Богдер положил себе кусочек стильтона.
– А как быть с женскими делами? Представьте, приходит к вам девица с вопросом – делать ли ей аборт?
– Типун вам на язык! – Старший Тьютор чуть не подавился манго.
– Но такое случается сплошь да рядом. Пусть преподавательницы с этим и разбираются.
Декан лучезарно улыбнулся.
– А может, заодно нанять хирурга? – предложил он.
Сэр Богдер вспыхнул:
– А что тут смешного?
– Что смешного? Гримасы либерализма – вот что, – довольный Декан уселся поудобнее. – Мы не можем спать спокойно, пока существует неравенство полов, пока не наводним мужские колледжи хихикающими девчонками. А то ведь – страшно сказать – дискриминация! А потом мы устанавливаем в туалете презервативный автомат и открываем абортарий – конечно, в каморке у кастелянши. Со временем обзаведемся роддомом и яслями. Тогда заботливые родители вздохнут свободно – их дочки в надежных руках.
– Секс – не преступление, Декан.
– Нет? А мне думается, за добрачные связи надо судить по не существующей пока статье: членовредительство со взломом.
Декан отодвинул стул, все встали, он прочел молитву.
***
Как всегда после обеда в столовой, на душе у Ректора было неспокойно. Он задумчиво брел по саду. Что-то больно Декан сегодня расхрабрился. Это не к добру. А может, Декан тут ни при чем? Может, это обстановка столовой внушала сэру Богдеру тревогу? Есть в ней что-то варварское. Этакий пятисотлетний храм желудка! Сколько же туш было тут пожрано? И что за чудные повадки были у тех, кто когда-то давно обедал в этой зале! Невежественные средневековые мракобесы – надо же! – сидели тут, горланили, размышляли... Как вспомнишь, в какие чудовищные предрассудки они верили, так и хочется разорвать цепь времен, сковывающую нас с этими животными. Он, в конце концов, разумный человек, рационалист... И вдруг сэр Богдер поймал себя на противоречии. Он разумный человек, он свободен от дурацких предрассудков и суеверий, которые были свойственны этим дикарям, рассуждавшим о природе ангелов и чертей, об алхимии, об Аристотеле. Но ведь это его предки! Сэр Богдер даже остановился при этой мысли. Они так же далеки от него, как динозавры, а он живет в том же здании, ест в той же столовой! А сейчас ступает по той же земле. Встревоженный таким кошмарным родством, сэр Богдер испуганно огляделся в темноте и заторопился домой. Успокоился он только у себя в прихожей, когда запер дверь и включил электрический свет, такой родной и полезный для глаз. Леди Мэри в гостиной смотрела передачу о доме престарелых. Сэр Богдер пристроился у телевизора. Он всматривался в лица стариков и пытался приложить к ним уравнение «изменение равно улучшению». Ничего не выходило, на бренном человеческом теле уравнение не срабатывало. Ректор отправился спать с крамольной мыслью, что лично для себя предпочел бы прошлое будущему.
***
Кухмистер до закрытия просидел в «Лодочнике Темзы», не ужинал, но выпил восемь пинт портера и утвердился в мысли, что с ним поступили подло. Пошатываясь, вошел он в привратницкую. Уолтер встретил его причитаниями: жена, мол, ждала его к семи часам, а сейчас одиннадцать, и что он ей скажет? Кухмистер молча прошел в заднюю комнату, лег на кровать. Давно он так не напивался. Если бы не чувство долга, он бы ни за что не поднялся в полночь исполнить свою священную обязанность – запереть главные ворота. К тому же приходилось то и дело выскакивать в сортир. Комната кружилась, пол уплывал из-под ног. Он лежал в темноте и пытался собраться с мыслями. Что наговорил этот малый с телевидения? Надо повидать с утра генерала. Выступить по телевизору в программе о Кембридже. В конце концов он заснул, а утром проспал – впервые за сорок пять лет. Но какая разница? Он же больше тут не привратник.
Пришел Уолтер, Кухмистер снял с вешалки пальто. «Пойду пройдусь», – сказал он, и Уолтер решил, что наступил конец света: Кухмистер никогда не уходил по утрам.
Кухмистер ехал в Кофт-Касл на велосипеде. Потеплело, на полях темнели проталины. Пригнувшись, чтобы ветер не бил в лицо, и обдумывая предстоящий разговор, привратник не заметил обогнавшую его машину Декана. Со времени разговора с Казначеем Кухмистер думать забыл об этикете. Он оставил велосипед у парадного входа и смело постучал в дверь молотком. Сэр Кошкарт сам пошел открывать. Генерал так удивился при виде сердитого лица Кухмистера, что забыл отослать его к черному входу и проводил привратника прямо в гостиную. Декан уже устроился в кресле у камина и успел рассказать сэру Кошкарту о приезде Каррингтона. Кухмистер остановился в дверях, но не смутился. Генерал раздумывал – не позвонить ли повару, чтобы тот принес стул из кухни?
– Что вы здесь делаете. Кухмистер? – спросил Декан.
– Пришел сказать генералу... Меня уволили.
– Уволили? Как это? О чем вы?
С привратником творилось что-то неладное. Декан встал спиной к огню – специальная поза для беседы со строптивыми слугами.
– Выгнали. Вот Бог – вот порог.
– Быть того не может. Меня никто не информировал. За что?
– Ни за что.
– Наверное, ошибка, – вмешался сэр Кошкарт. – Ты не понял...
– Казначей вызвал меня. Сказал – я должен уйти, – твердил Кухмистер.
– Казначей? Но у него нет полномочий! – возмутился Декан.
– Вчера днем. Сказал, чтобы я искал другую работу. Сказал, колледж не может держать меня. Я ему деньги предлагал, хотел помочь. Но он не взял. Просто уволил меня.
– Возмутительно? Так поступить со старым слугой. Я с ним переговорю...
Кухмистер угрюмо покачал головой:
– Что толку? Это Ректор ему велел.
Декан и сэр Кошкарт торжествующе переглянулись. А Кухмистер продолжал:
– Выгнал из дому. Уволил. Я сорок пять лет отдал колледжу. Где это видано? Я буду жаловаться.
– Правильно, – подхватил сэр Кошкарт, – Ректор поступил непозволительно.
– Верните мне работу, а то... – бормотал Кухмистер.
Декан грел руки над огнем.
– Я замолвлю за вас словечко, Кухмистер.
– Декан тебя в беде не бросит, Кухмистер. – Генерал распахнул дверь. Кухмистер не тронулся с места.
– Обещать все горазды, – запальчиво бросил он.
Декан круто обернулся. Он не привык к подобному тону.
– Я же сказал. Кухмистер, – повелительно произнес он, – я распоряжусь. И больше я вам ничем помочь не могу.
Кухмистер не уходил.
– Придется, – огрызнулся он.
– Как прикажете это понимать?
Но Кухмистер не дрогнул.
– Я в Покерхаусе привратник, и все тут. Нельзя же так, без всякой вины... Я сорок пять лет...
– Мы знаем. – В голосе Декана зазвучало нетерпение.
– Уверен, тут недоразумение, – настаивал сэр Кошкарт. – Мы выясним. Я лично повидаюсь с Ректором. Мы не допустим таких безобразий в Покерхаусе.
Кухмистер благодарно взглянул на него. Генерал присмотрит. Все будет в порядке. Он повернулся к двери. Сэр Кошкарт вышел следом.
– Попроси повара дать тебе чаю, – сказал он, чтобы не нарушать раз и навсегда заведенный порядок.
Но Кухмистер был уже на улице. Он нахлобучил котелок, влез на велосипед и покатил по размокшей дороге.
Кошкарт вернулся в гостиную.
– Да, подставился сэр Богдер.
Декан довольно потирал руки.
– Кажется, нам повезло. Ректор еще пожалеет, что вытурил Кухмистера. И ведь что интересно, от проклятых социалистов с их «социальной справедливостью» страдает в первую очередь рабочий класс.
– А Кухмистер-то как распетушился. Что ж, давайте нажмем на Казначея.
– Нажмем? Дорогой мой Кошкарт, мы палец о палец не ударим. Если сэру Богдеру угодно сломать себе шею – пусть ломает. Я плакать не буду.
Сэр Кошкарт подошел к окну, проводил глазами удалявшуюся фигуру. Она уменьшалась, расплывалась, и все-таки генерал смотрел на нее с опаской. Знает ли Декан о непредусмотренном университетским уставом участии привратника в экзаменах? Лучше не спрашивать. Все проходит, все забывается.
– И потом, Кошкарт, кто говорил – «овечка блеет, тигр прыгает»? Каррингтону это понравится. Он остановился в «Синем кабане», я загляну к нему на обратном пути. Приглашу отобедать в столовой.
Сэр Кошкарт О'Труп вздохнул. Одно утешение – не пришлось делить кров с Корнелиусом Каррингтоном.
16
Все утро Корнелиус Каррингтон сидел у себя в комнате и пытался найти выход из мучивших его противоречий. Как и всякий профессиональный трибун, он редко представлял себе, что, собственно, думает по тому или иному вопросу. Зато безошибочное чутье подсказывало ему, как думать нельзя. Нельзя одобрять смертную казнь и апартеид, поддерживать политику правительства и защищать Сталина, Гитлера и убийц-маньяков. Со спорными вопросами труднее. Единая средняя школа – ужасно, но и отборочные экзамены после начальной школы тоже того... Классическая школа – превосходно, но выпускники ее... Безработные – милейшие люди, а вот уволенные по сокращению... Шахтеры – славные ребята, пока не бастуют, а Север Англии – сердце Британии, но боже упаси слушать, как это сердце бьется. И наконец, Ирландия и Ольстер. Ум за разум заходит. Но по роду занятий Корнелиус Каррингтон должен был четко высказываться по всем вопросам, волнующим наш грешный мир, причем так, чтобы угодить сразу и нашим и вашим. Словом, нелегко журналисту удержаться на плаву.
Даже в простом, казалось бы, случае с увольнением Кухмистера поди сообрази, кто прав, кто виноват. Кухмистер – удачная тема, на экране он будет хорошо смотреться, но вообще-то он мелкая сошка. Его задача – появиться перед камерой, произнести нечто нечленораздельное, но трогательное, получить гонорар, убраться домой и кануть в Лету. Каррингтон не мог решить другое: кто же именно несправедливо обошелся со старым слугой? Вернее, кого обвинить в этом? Оплакивать традиции Кембриджа или поддерживать нововведения? Поддержать сэра Богдера, который прилагает титанические усилия, пытаясь превратить Покерхаус из средневекового монастыря в современный университетский колледж? Или Декана и членов Совета – невыносимых снобов, чокнутых на спорте? Виноват вроде бы сэр Богдер. Но если бы Декан не настаивал на необходимости экономии, привратника не уволили бы. Может, и Декана приложить? Придется повидаться с сэром Богдером. Все равно нужно его разрешение на съемки. Каррингтон набрал номера Ректора.
– Алло? Сэр Богдер? Говорит Каррингтон. Корнелиус Каррингтон. – Он сделал паузу. В голосе Ректора послышалась живейшая заинтересованность. Сразу видно – человек регулярно смотрит телевизор. Сэр Богдер вырос в его глазах.
– Конечно, конечно, приходите к обеду. Или вы предпочитаете обедать в столовой? – захлебывался от предупредительности сэр Богдер.
Каррингтон ответил, что с радостью посетит Ректора и отправился в Покерхаус.
Сэр Богдер чуть не прыгал от восторга. Сам Каррингтон сделает программу о Покерхаусе! Неслыханная удача, шанс еще раз появиться перед публикой и поделиться своими сокровенными мыслями об образовании. Кстати, по телевизору он всегда такой импозантный. Декан вряд ли согласится выступить: у него эти новомодные штучки вроде телевидения в печенках сидят. Ректор погрузился в составление своей искренней, непосредственной речи, крика души. Позвонили в дверь. Служанка доложила о Корнелиусе Каррингтоне. Ректор поднялся навстречу дорогому гостю.
– Очень рад, что вы заглянули, – сердечнейшим образом приветствовал он Каррингтона и повел его в кабинет. – Я понятия не имел, что вы выпускник Покерхауса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25