Вот обидный парадокс! Вредным элементом оказался князь Гьелловер, а скандал заварился вокруг меня. С чего бы? Только из-за того, что я невольно устроил весь этот переполох. Вряд ли. Да и не сорвал я церемонию вовсе. Нет, тут что-то другое. Асахи… Кто это такой? Такое? Все из-за этого… воскресшего Гьелловера с его странной кровью – красной, липкой. А потом решение отца, посадка на рейс «шалаша», случайное соседство с этим Класусом… Случайное ли?.. Не знаю. Смотрит, смотрит! А быть может, он… способен ЧИТАТЬ мои мысли, которые я тут так наивно перед ним выкладываю? Ведь в штате храмовников есть мощные телепаты, дальонны Эквивалентно земному понятию «экстрасенс». Но есть нюансы: если экстрасенсорные способности генотипические, то есть врожденные, то у дальоннов Аррантидо они – фенотипические, то есть выявленные и развитые по специальным эзотерическим методикам Храма.
, раскусывающие содержимое человеческого мозга, как лесной зверек – орешек? Может быть, он в самом деле храмовый дальонн?
Неизвестно, сколько еще глупостей, несообразностей и трусливых фантазий пришло бы мне в голову под пристальным, но вполне даже благообразным взглядом этого типа. Но тут он сам нарушил ватную тишину, и все мысли, – и те, что были вполне определенными, и еще не оформившиеся, – завертелись у меня под черепной коробкой в головокружительном хороводе.
– У вас тревожный вид, тезка. Вы меня опасаетесь? Вы думаете, что я вас раскрою?
…Позже я допер, что под словом «раскрою» он имел в виду совершенно иное, нежели я подумал. Но в тот момент я вдруг подумал, что меня нарочно оставили наедине с этим Класусом, и Аня, и Эрккин Пес – все заодно, и все они составляли часть гигантского заговора, единственной мишенью и жертвой которого намечен был я. Они вышли нарочно, и теперь…
Закружилась голова. И я, выпрямившись, обнаружил, что меня немедленно занесло и откинуло к стене. Спиной прямо на плазменный экран, на котором какой-то аррант в лиловом пеллии важно выступал перед группой зиймалльцев в их дурацких куцых одежонках. При этом я чудом не навернулся через климат-камеру кота, которая стояла на полу. Тогда бы я уж точно свалился…
Рэмон Класус поднялся в полный рост и сказал:
– Вы напрасно так беспокоитесь, тезка. Я вовсе не собираюсь делать вам больно, что вы!..
И он запустил руку под отворот своей одежды. И я сразу понял, ЧТО именно он вынет сейчас из-под этой нелепой ткани. Любимое оружие Аколитов, не оставляющее никаких следов.
В самом буквальном смысле.
Мономолекулятор, мини-модель особого образца, легко помещающаяся в ладони! Смерть! Смерть неминуемая и в самом деле БЕЗБОЛЕЗНЕННАЯ.
Как и обещал Рэмон Класус, мне не будет больно.
…Потому что меня не будет.
Я стану роем молекул, скопищем бестолково шныряющих и сталкивающихся в пространстве молекул, я развоплощусь до самого примитивного уровня, и не останется в этом мире ничего, что напоминало бы обо мне!.. Теперь мне сложно представить, что эти насквозь истерические мотивы могли побудить меня на все то, что произошло дальше. Тогда же…
Он сунул руку за отворот пиджака, и я рефлекторно вжал голову в плечи, а потом и вовсе согнулся. Метнувшийся взгляд вдруг прочно впаялся в недавнее обиталище моего кота Меха.
Я вцепился в климат-камеру и, резко распрямившись, как выстрелившая пружина (что-то даже щелкнуло в позвоночнике и стало больно!), запустил металлическим ящиком прямо в Класуса.
Позже я узнал зиймалльскую поговорку о том, что умные учатся на чужих ошибках, а дураки – на своих. Все это так. Но есть еще и дополнительная категория людей: дураки, которые не учатся даже на своих ошибках. Именно к такой разновидности живых существ я и относился в ту милую пору.
Тяжелый железный куб климат-камеры, разогнанный моей дрожащей рукой до убийственной скорости, пропорол пространство каюты и угодил точно в лицо Класуса. Все замедлилось, потекло, как переваренный кисель из опрокинутой кастрюли. Я видел, как истаивала улыбка на его лице. Я видел, как потемнели его глаза. Я видел, как он начал поднимать левую руку, стараясь защититься от брошенного в него предмета. Да, и я видел, как изумленно вскинулись его брови, когда тяжелая камера климат-контроля для животных попала ему в голову и острым углом проломила лобную кость.
Он упал, не успев поднять левую руку до уровня головы. Правая же рука так и осталась под одеждой.
Я затаил дыхание. Я смотрел, пока еще не уразумев до конца, ЧТО произошло на моих глазах – виной чему явился я сам. Кот Мех вдруг поднялся на задние лапы, его зрачки сузились до двух черных палочек, и он зашипел. Шерсть на загривке вздыбилась, а из мягких подушечек лап вынырнули когти. Это вывело меня из ступора. Я сорвался с места и подбежал к Кла-сусу. Пальцы плясали крупной дрожью, когда я тронул его за плечо, а потом, собравшись с духом, перевернул на спину. И похолодел.
Вся верхняя половина его лица была совершенно обезображена ударом. Лобная кость проломлена и треснула надвое, а из раны сочится фиолетовая кровь вперемешку с мозгом. Левый глаз вытек, проколотый острым фрагментом задвижки, и обнажилось багровое дно глазницы. Кожа быстро приобретала ужасный синюшный оттенок… веко второго, уцелевшего глаза, было полуоткрыто, и виднелась уже помутневшая полоска глазного яблока. Мертв. Конечно же мертв – убит наповал!
Я присел на четвереньки и взялся обеими руками за голову. О Единый!.. Неназываемый!.. Что же я натворил?! Впрочем, что я такое несу? Ведь он – я это совершенно очевидно уловил! – ведь он собирался меня убить, убить! Я лишь предупредил его выпад, его действие, безусловно гибельное для меня. Он банально прикончил бы меня на месте, он даже сунул руку во внутренний карман… Внутренний карман!
Я тяжело сглотнул и, взявшись двумя пальцами за еще теплое запястье, вытянул правую кисть Класуса наружу. В пальцах ничего не было. Я пробормотал неразборчивое ругательство и уже сам запустил руку под одежду убитого. Вот он – внутренний карман. Я нащупал сквозь тонкую подкладку какой-то предмет. Плавные обводы, чувствующийся даже сквозь ткань колод поверхности. Металл? Конечно, металл ММР. Судя по размеру, это в самом деле мини-модель, ЛВВ-40, так называемая «юбилейка». Вот игра обстоятельств!.. Ведь ЛВВ-40 названа в честь моего отца, ллерда Вейтарволда. Я отвернулся от Класуса, чтобы не видеть его обезображенного лица, и медленно потянул предмет наружу. Я отвернулся, и в глаза словно нарочно – хищным, ярким плавным прыжком – бросился плазменный экран, на котором продолжали демонстрироваться ключевые эпизоды из многолетней истории контакта нашей цивилизации с зиймалльцами. Землянами, соотечественниками моей соседки Ани. Промелькнули стены какого-то огромного сооружения, возник крупный план просторной арки, в проеме которой виднелась фигура человека. Силуэт укрупнился, и весь экран заполнился изображением характерного лица, такого знакомого и все же такого неожиданного. Я стиснул зубы до скрипа. Отец, ллерд Вейтарволд, смотрел на меня с экрана, и хоть и был он там на двадцать лет моложе, чем сейчас, мне показалось, что в данную секунду он наблюдает за преступными деяниями своего непутевого потомка, и уже зреет в ею гениальной голове план противодействия… Противодействия мне. Гигантская акула против лагунной мелочовки, ллерд Вейтарволд против своего сына, Рэмона Ррая. Меня.
– …цатого января тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года по местному летоисчислению Генеральный Эмиссар Зиймалль-ол-Дез ллерд Вейтарволд, – донеслись до меня мерные слова комментария хроники, – посетил пенитенциарный накопитель, открытый на Антарктическом континенте Зиймалль-ол-Дез. Отличительная особенность накопителя – сюда транспортируются персоны, нарушившие Закон о нераспространении технологий. До открытия Антарктического накопителя преступившие этот Пункт ликвидировались на месте задержания…
Я медленно потащил предполагаемый ММР из кармана Рэмона Класуса. Я еще не взглянул на это, но вдруг, облившись холодным потом, как-то сразу понял, что ошибся. Что это вовсе не оружие и что не хотел Класус меня убивать, как я отчего-то решил. Я опустил глаза и увидел, что держу в руке плоскую бутылочку. Она была холодна, потому что это бутылочка-термостат. А в ней… ну конечно, нельзя ошибиться! Я открыл пробку и втянул ноздрями знакомый запах зиймалльского напитка.
И тут за спиной взвыла, отъезжая в сторону, входная панель.
Я даже не стал просчитывать в голове, что для меня лучше: появление Ани или же Эрккина Пса. Какой смысл? Тем более все вопросы были сняты глубоким грубоватым баритоном с хрипотцой, голосом Эрккина:
– Да ты что ж натворил, урод?!
Я развернулся на месте и зашипел:
– Закрой двери, ты! Или, может, пойдем всем расскажем?..
Панель поехала за его широкой спиной, отсекая пространство коридора от каюты. Эрккин бросил цепкий взгляд на лежащего на полу Класуса. Изуродованная кислотой щека Эрккина дернулась, кровь густо прилила к лицу. По его виду я сразу понял, что ему все ясно.
– Так… – выговорил он. – Приехали. То есть еще, конечно, не приехали, но ты, братец, может, уже и дошел до промежуточного финиша, как говорил один мой знакомый надзиратель рудничному, скармливая его псам-тиерпулам живьем.
Если до появления Пса я еще держался, то сейчас ноги мои подогнулись, и я вынужден был ухватиться за край стола, чтобы не упасть. Моментально пересохло во рту, а перед глазами поплыли мерцающие зеленовато-дурнотные круги с радужным ободком. Нет, все-таки не устоял… Оседая, я бухнулся крестцом об пол и по телу брызнула тупая боль. Я выговорил невесть откуда проклюнувшимся визгливым дискантом:
– А что? Что я должен был делать?! Я думал… я думал, он меня «мымрой» шлепнуть хотел, да! Он под одежду полез, я подумал… я… думал…
– Так ты еще думать умеешь, что ли?.. – бесцеремонно прервал меня Эрккин, и голос его стал очень низким, мрачным, загустел почти до хрипа. – Жопой ты думал, что ли, мартышка блевотная, когда этого болтуна завалил? Да брось пойло, говорю, что ты в него вцепился!.. Значит, так… – снизил он обороты, видя, что я совсем потерялся, – ладно… Будем считать, что все это – по причине твоего ДУРНОГО ХАРАКТЕРА, эге? И больше не будем копаться. Покойника уже не воскресишь, хотя ты в этом смысле имеешь редкий опыт…
– А вот не шути так! – задушенно пискнул я.
– Молчи уж, дурень, – отрывисто выговорил гвелль, – не бухти и не шуми попусту, если не хочешь завтра попасть на планету Керр. Лучше бери труп за ноги, ушлепок.
– Что?!
– Бери труп за ноги, щас куда-нибудь его задвинем, а как будет возможность, попробуем от него избавиться. Лучше было бы засунуть его в какую-нибудь трубу двигательной системы «шалаша». Там его мигом бы прям на атомы расщепило – к свиньям монастырским!..
И вот тут я окончательно обессилел и опрокинулся прямо к стене, чувствуя лопатками ее твердую ребристую поверхность. Я – убийца в компании с каторжником, который помогает мне избавиться от трупа! Я в ужасе прикрыл глаза, и мне вдруг вспомнились полузатертые, блеклые, как чешуя засыпающей рыбы, воспоминания давнего детства. Лицо отца, его непрерывно шевелящиеся тонкие губы, рассказывающие о нездешнем кошмаре, которого нет и вроде бы не должно быть даже в самых глубоких безднах Вселенной. Черные, затянутые металлическими решетками дыры прямо в каменном теле планеты, поверхность металла сильно изъедена непрерывно сочащейся из кислотных туч мороси.
Планета Керр. Обиталище всех, кто нарушил Закон.
Плывет, плывет все перед глазами – стены, потолок, перекошенное, фантасмагорическое лицо Пса, врастающее в этот полумрак… В ноздрях засел сладковатый приторный запах. Запах чужой крови. У Класуса не такая кровь, наверно, этот запах сидел там еще с погребения князя Гьелловера, о котором только что так некстати вспомнил Гендаль Эрккин. Нужно держаться… держаться.
Дер-жа…
(Повествование продолжает Гендаль Эрккин, потому как в нескольких нижеследующих эпизодах Рэмон Ррай совершенно те ряет контроль над ситуацией. Это – мягко говоря.)
…Нет, скажу я вам, странный тип этот Рэмон. Не пойму я его что-то. Странный, иногда беспомощный, иногда наглый до жути – но это тоже от беспомощности. Но, как мне кажется, – хороший. Нелепо, наверно, говорить о человеке, что он хороший, когда он только что своего земляка замочил, верно? Но все-таки не этим я людей меряю… Хороший. На арранта и не похож. Котов любит. С папашей что-то распрыгался в разные стороны, понять могу. Волд – тип жесткий, мономолеку-лятором имени самого себя подпоясанный. Или как там эта штуковина называется?..
Ладно. Не до рассуждений. Труп прямо посреди каюты – сквернее не придумаешь. Девка, вот хорошо еще, погулять куда-то вышла. А этот Класус… Болтливый был больно уж покойник. Собственно, я думал, что ничего путного из их с Рэмом болтовни не выйдет. Да они сразу готовы были из-за той девки схлестнуться. Кстати, о девке. Она в любой момент может явиться. Я решил закинуть Класуса в его отсек, на кровать, как если бы он сам поспать вздумал. А там – поглядим. Время еще есть, я только что в навигаторской узнал, что еще и трети пути не прошли.
Я перетащил труп Класуса в его отсек. Снял с него верхнюю одежду. Так правдоподобнее. И дернуло же этого молокососа!.. И так будто мало неприятностей, а тут еще с болтуном будет заваруха! Н-да!.. История. Керровскими рудниками попахивает. Вышел из отсека Класуса в каюту. В руке держу его… пиджак. Так, кажется, эта тряпка называется. Дурацкий покрой, у нас вертухаи Гвелльский тюремный жаргон, конечно, существенно отличен от нашего (даже с учетом перевода). Прямой перевод едва ли возможен. Так что, опять же для удобства читателя, в уста Гендаля Эрккина вложены наши эквиваленты гвелльских жаргонизмов.
так прикидывались тухло. В куцые одежонки, в штаны, в ботинки из грубой кожи. Пиджак… Я бросил его на колени Рэма и говорю:
– Ну, давай, показывай, куда он полез и как.
– Н-не понял..
– Да прямо на себя надевай и показывай… Он аж позеленел:
– Ты же только что с него снял?
– Ну и что? – говорю. – Не из дерьма же выволок. К тому же шмотка чистая. Надевай, не базарь попусту! И показывай, как и куда он полез. – Увидел, что он закоченел весь, руки трясутся, прикрикнул: – Ну! Живее, чтоб тебя!..
Он стал напяливать и никак не мог попасть в рукав. Перетрясся весь. Верно, никогда прежде мальчонке не доводилось ближнего отправлять куда подальше. Наоборот – из мертвых воскресил одного… Ну вот! Наконец сподобился надеть. Говорю ему:
– Теперь показывай, куда он полез, да объясни, почему тебе в башку стукнуло, будто болтун этот тебя порешить собрался. Ну?
Не успел он показать. Девчонка пришла. Рэм тут же в лице переменился так, будто ему приговор уже зачитали и посадили в изолятор конвойного корабля, вылетающего на планету Керр. Не умеет он все-таки держать себя в узде – ни в чем не умеет. Ничего. Отешется. И отец его в свое время не был небожителем, как сейчас…
– А что это ты пиджачок напялил, Рома? – поинтересовалась она. – Пиджачок, конечно, хороший, только он тебе не совсем по фигуре. Тезка дал, да? Хотя, конечно, привыкай, потому что у нас даже в ОАЗИСах мало кто из ваших в пеллиях ходит. Скорее уж такая смешанная мода – нечто среднее между вашими и нашими одежками.
Она щебечет, щебечет, а у Рэма лицо вытягивается все больше, и подбородок дрожит, как будто он вот-вот расплакаться собрался. Впрочем, я на его месте… Конечно, я таким слюнтяем в его возрасте не был. но ведь у меня и дворцов не было на независимых антигравах, и безделья этого, – с малых лет вынужден был свой кусок зарабатывать, чтобы выжить. А Рэм… Хотя ему сейчас, чтобы уцелеть, как никогда требовалась помощь одного старого, битого жизнью гвелля с изуродованной щекой и душой, которая как будто бы уже совсем отвыкла от того, что такое сострадание. Пришлось даже сделать усилие, чтоб вспомнить слово, которым это чувство называют: да, «сострадание». И сам себе удивляюсь. Если, бы на Керре мне сказали, что я буду жалеть богатого изнеженного бездельника, нахального юнца, который ни за что ни про что грохнул своего попутчика, – рассмеялся бы тому болтуну в харю, а то и раскроил бы башку до самой нижней челюсти…
Глава 6 (от Гендаля Эрккина)
ОСТАНОВКА ПО ТРЕБОВАНИЮ
– Дядя Гендаль, мне кажется, что Рома себя плохо чувствует.
Она права. Оно, конечно, несложно заметить, что Рэм сам не свой, трясется и вообще ведет себя рыхлой бабой на сносях. Вцепился в пойло, глоток за глотком и, кажется, уже прибалдел. Я отвечаю:
– А что ж, дочка, ему радоваться-то? Он, кажется, вообще такие полеты плохо переносит. Все эти гипертоннели… Оно вроде бы как и незаметно.
– Ага, – кивнула она, – у нас на Земле это аэрофобией называется. Боязнь перелетов. Хотя какое там «аэро», если это безвоздушное пространство?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
, раскусывающие содержимое человеческого мозга, как лесной зверек – орешек? Может быть, он в самом деле храмовый дальонн?
Неизвестно, сколько еще глупостей, несообразностей и трусливых фантазий пришло бы мне в голову под пристальным, но вполне даже благообразным взглядом этого типа. Но тут он сам нарушил ватную тишину, и все мысли, – и те, что были вполне определенными, и еще не оформившиеся, – завертелись у меня под черепной коробкой в головокружительном хороводе.
– У вас тревожный вид, тезка. Вы меня опасаетесь? Вы думаете, что я вас раскрою?
…Позже я допер, что под словом «раскрою» он имел в виду совершенно иное, нежели я подумал. Но в тот момент я вдруг подумал, что меня нарочно оставили наедине с этим Класусом, и Аня, и Эрккин Пес – все заодно, и все они составляли часть гигантского заговора, единственной мишенью и жертвой которого намечен был я. Они вышли нарочно, и теперь…
Закружилась голова. И я, выпрямившись, обнаружил, что меня немедленно занесло и откинуло к стене. Спиной прямо на плазменный экран, на котором какой-то аррант в лиловом пеллии важно выступал перед группой зиймалльцев в их дурацких куцых одежонках. При этом я чудом не навернулся через климат-камеру кота, которая стояла на полу. Тогда бы я уж точно свалился…
Рэмон Класус поднялся в полный рост и сказал:
– Вы напрасно так беспокоитесь, тезка. Я вовсе не собираюсь делать вам больно, что вы!..
И он запустил руку под отворот своей одежды. И я сразу понял, ЧТО именно он вынет сейчас из-под этой нелепой ткани. Любимое оружие Аколитов, не оставляющее никаких следов.
В самом буквальном смысле.
Мономолекулятор, мини-модель особого образца, легко помещающаяся в ладони! Смерть! Смерть неминуемая и в самом деле БЕЗБОЛЕЗНЕННАЯ.
Как и обещал Рэмон Класус, мне не будет больно.
…Потому что меня не будет.
Я стану роем молекул, скопищем бестолково шныряющих и сталкивающихся в пространстве молекул, я развоплощусь до самого примитивного уровня, и не останется в этом мире ничего, что напоминало бы обо мне!.. Теперь мне сложно представить, что эти насквозь истерические мотивы могли побудить меня на все то, что произошло дальше. Тогда же…
Он сунул руку за отворот пиджака, и я рефлекторно вжал голову в плечи, а потом и вовсе согнулся. Метнувшийся взгляд вдруг прочно впаялся в недавнее обиталище моего кота Меха.
Я вцепился в климат-камеру и, резко распрямившись, как выстрелившая пружина (что-то даже щелкнуло в позвоночнике и стало больно!), запустил металлическим ящиком прямо в Класуса.
Позже я узнал зиймалльскую поговорку о том, что умные учатся на чужих ошибках, а дураки – на своих. Все это так. Но есть еще и дополнительная категория людей: дураки, которые не учатся даже на своих ошибках. Именно к такой разновидности живых существ я и относился в ту милую пору.
Тяжелый железный куб климат-камеры, разогнанный моей дрожащей рукой до убийственной скорости, пропорол пространство каюты и угодил точно в лицо Класуса. Все замедлилось, потекло, как переваренный кисель из опрокинутой кастрюли. Я видел, как истаивала улыбка на его лице. Я видел, как потемнели его глаза. Я видел, как он начал поднимать левую руку, стараясь защититься от брошенного в него предмета. Да, и я видел, как изумленно вскинулись его брови, когда тяжелая камера климат-контроля для животных попала ему в голову и острым углом проломила лобную кость.
Он упал, не успев поднять левую руку до уровня головы. Правая же рука так и осталась под одеждой.
Я затаил дыхание. Я смотрел, пока еще не уразумев до конца, ЧТО произошло на моих глазах – виной чему явился я сам. Кот Мех вдруг поднялся на задние лапы, его зрачки сузились до двух черных палочек, и он зашипел. Шерсть на загривке вздыбилась, а из мягких подушечек лап вынырнули когти. Это вывело меня из ступора. Я сорвался с места и подбежал к Кла-сусу. Пальцы плясали крупной дрожью, когда я тронул его за плечо, а потом, собравшись с духом, перевернул на спину. И похолодел.
Вся верхняя половина его лица была совершенно обезображена ударом. Лобная кость проломлена и треснула надвое, а из раны сочится фиолетовая кровь вперемешку с мозгом. Левый глаз вытек, проколотый острым фрагментом задвижки, и обнажилось багровое дно глазницы. Кожа быстро приобретала ужасный синюшный оттенок… веко второго, уцелевшего глаза, было полуоткрыто, и виднелась уже помутневшая полоска глазного яблока. Мертв. Конечно же мертв – убит наповал!
Я присел на четвереньки и взялся обеими руками за голову. О Единый!.. Неназываемый!.. Что же я натворил?! Впрочем, что я такое несу? Ведь он – я это совершенно очевидно уловил! – ведь он собирался меня убить, убить! Я лишь предупредил его выпад, его действие, безусловно гибельное для меня. Он банально прикончил бы меня на месте, он даже сунул руку во внутренний карман… Внутренний карман!
Я тяжело сглотнул и, взявшись двумя пальцами за еще теплое запястье, вытянул правую кисть Класуса наружу. В пальцах ничего не было. Я пробормотал неразборчивое ругательство и уже сам запустил руку под одежду убитого. Вот он – внутренний карман. Я нащупал сквозь тонкую подкладку какой-то предмет. Плавные обводы, чувствующийся даже сквозь ткань колод поверхности. Металл? Конечно, металл ММР. Судя по размеру, это в самом деле мини-модель, ЛВВ-40, так называемая «юбилейка». Вот игра обстоятельств!.. Ведь ЛВВ-40 названа в честь моего отца, ллерда Вейтарволда. Я отвернулся от Класуса, чтобы не видеть его обезображенного лица, и медленно потянул предмет наружу. Я отвернулся, и в глаза словно нарочно – хищным, ярким плавным прыжком – бросился плазменный экран, на котором продолжали демонстрироваться ключевые эпизоды из многолетней истории контакта нашей цивилизации с зиймалльцами. Землянами, соотечественниками моей соседки Ани. Промелькнули стены какого-то огромного сооружения, возник крупный план просторной арки, в проеме которой виднелась фигура человека. Силуэт укрупнился, и весь экран заполнился изображением характерного лица, такого знакомого и все же такого неожиданного. Я стиснул зубы до скрипа. Отец, ллерд Вейтарволд, смотрел на меня с экрана, и хоть и был он там на двадцать лет моложе, чем сейчас, мне показалось, что в данную секунду он наблюдает за преступными деяниями своего непутевого потомка, и уже зреет в ею гениальной голове план противодействия… Противодействия мне. Гигантская акула против лагунной мелочовки, ллерд Вейтарволд против своего сына, Рэмона Ррая. Меня.
– …цатого января тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года по местному летоисчислению Генеральный Эмиссар Зиймалль-ол-Дез ллерд Вейтарволд, – донеслись до меня мерные слова комментария хроники, – посетил пенитенциарный накопитель, открытый на Антарктическом континенте Зиймалль-ол-Дез. Отличительная особенность накопителя – сюда транспортируются персоны, нарушившие Закон о нераспространении технологий. До открытия Антарктического накопителя преступившие этот Пункт ликвидировались на месте задержания…
Я медленно потащил предполагаемый ММР из кармана Рэмона Класуса. Я еще не взглянул на это, но вдруг, облившись холодным потом, как-то сразу понял, что ошибся. Что это вовсе не оружие и что не хотел Класус меня убивать, как я отчего-то решил. Я опустил глаза и увидел, что держу в руке плоскую бутылочку. Она была холодна, потому что это бутылочка-термостат. А в ней… ну конечно, нельзя ошибиться! Я открыл пробку и втянул ноздрями знакомый запах зиймалльского напитка.
И тут за спиной взвыла, отъезжая в сторону, входная панель.
Я даже не стал просчитывать в голове, что для меня лучше: появление Ани или же Эрккина Пса. Какой смысл? Тем более все вопросы были сняты глубоким грубоватым баритоном с хрипотцой, голосом Эрккина:
– Да ты что ж натворил, урод?!
Я развернулся на месте и зашипел:
– Закрой двери, ты! Или, может, пойдем всем расскажем?..
Панель поехала за его широкой спиной, отсекая пространство коридора от каюты. Эрккин бросил цепкий взгляд на лежащего на полу Класуса. Изуродованная кислотой щека Эрккина дернулась, кровь густо прилила к лицу. По его виду я сразу понял, что ему все ясно.
– Так… – выговорил он. – Приехали. То есть еще, конечно, не приехали, но ты, братец, может, уже и дошел до промежуточного финиша, как говорил один мой знакомый надзиратель рудничному, скармливая его псам-тиерпулам живьем.
Если до появления Пса я еще держался, то сейчас ноги мои подогнулись, и я вынужден был ухватиться за край стола, чтобы не упасть. Моментально пересохло во рту, а перед глазами поплыли мерцающие зеленовато-дурнотные круги с радужным ободком. Нет, все-таки не устоял… Оседая, я бухнулся крестцом об пол и по телу брызнула тупая боль. Я выговорил невесть откуда проклюнувшимся визгливым дискантом:
– А что? Что я должен был делать?! Я думал… я думал, он меня «мымрой» шлепнуть хотел, да! Он под одежду полез, я подумал… я… думал…
– Так ты еще думать умеешь, что ли?.. – бесцеремонно прервал меня Эрккин, и голос его стал очень низким, мрачным, загустел почти до хрипа. – Жопой ты думал, что ли, мартышка блевотная, когда этого болтуна завалил? Да брось пойло, говорю, что ты в него вцепился!.. Значит, так… – снизил он обороты, видя, что я совсем потерялся, – ладно… Будем считать, что все это – по причине твоего ДУРНОГО ХАРАКТЕРА, эге? И больше не будем копаться. Покойника уже не воскресишь, хотя ты в этом смысле имеешь редкий опыт…
– А вот не шути так! – задушенно пискнул я.
– Молчи уж, дурень, – отрывисто выговорил гвелль, – не бухти и не шуми попусту, если не хочешь завтра попасть на планету Керр. Лучше бери труп за ноги, ушлепок.
– Что?!
– Бери труп за ноги, щас куда-нибудь его задвинем, а как будет возможность, попробуем от него избавиться. Лучше было бы засунуть его в какую-нибудь трубу двигательной системы «шалаша». Там его мигом бы прям на атомы расщепило – к свиньям монастырским!..
И вот тут я окончательно обессилел и опрокинулся прямо к стене, чувствуя лопатками ее твердую ребристую поверхность. Я – убийца в компании с каторжником, который помогает мне избавиться от трупа! Я в ужасе прикрыл глаза, и мне вдруг вспомнились полузатертые, блеклые, как чешуя засыпающей рыбы, воспоминания давнего детства. Лицо отца, его непрерывно шевелящиеся тонкие губы, рассказывающие о нездешнем кошмаре, которого нет и вроде бы не должно быть даже в самых глубоких безднах Вселенной. Черные, затянутые металлическими решетками дыры прямо в каменном теле планеты, поверхность металла сильно изъедена непрерывно сочащейся из кислотных туч мороси.
Планета Керр. Обиталище всех, кто нарушил Закон.
Плывет, плывет все перед глазами – стены, потолок, перекошенное, фантасмагорическое лицо Пса, врастающее в этот полумрак… В ноздрях засел сладковатый приторный запах. Запах чужой крови. У Класуса не такая кровь, наверно, этот запах сидел там еще с погребения князя Гьелловера, о котором только что так некстати вспомнил Гендаль Эрккин. Нужно держаться… держаться.
Дер-жа…
(Повествование продолжает Гендаль Эрккин, потому как в нескольких нижеследующих эпизодах Рэмон Ррай совершенно те ряет контроль над ситуацией. Это – мягко говоря.)
…Нет, скажу я вам, странный тип этот Рэмон. Не пойму я его что-то. Странный, иногда беспомощный, иногда наглый до жути – но это тоже от беспомощности. Но, как мне кажется, – хороший. Нелепо, наверно, говорить о человеке, что он хороший, когда он только что своего земляка замочил, верно? Но все-таки не этим я людей меряю… Хороший. На арранта и не похож. Котов любит. С папашей что-то распрыгался в разные стороны, понять могу. Волд – тип жесткий, мономолеку-лятором имени самого себя подпоясанный. Или как там эта штуковина называется?..
Ладно. Не до рассуждений. Труп прямо посреди каюты – сквернее не придумаешь. Девка, вот хорошо еще, погулять куда-то вышла. А этот Класус… Болтливый был больно уж покойник. Собственно, я думал, что ничего путного из их с Рэмом болтовни не выйдет. Да они сразу готовы были из-за той девки схлестнуться. Кстати, о девке. Она в любой момент может явиться. Я решил закинуть Класуса в его отсек, на кровать, как если бы он сам поспать вздумал. А там – поглядим. Время еще есть, я только что в навигаторской узнал, что еще и трети пути не прошли.
Я перетащил труп Класуса в его отсек. Снял с него верхнюю одежду. Так правдоподобнее. И дернуло же этого молокососа!.. И так будто мало неприятностей, а тут еще с болтуном будет заваруха! Н-да!.. История. Керровскими рудниками попахивает. Вышел из отсека Класуса в каюту. В руке держу его… пиджак. Так, кажется, эта тряпка называется. Дурацкий покрой, у нас вертухаи Гвелльский тюремный жаргон, конечно, существенно отличен от нашего (даже с учетом перевода). Прямой перевод едва ли возможен. Так что, опять же для удобства читателя, в уста Гендаля Эрккина вложены наши эквиваленты гвелльских жаргонизмов.
так прикидывались тухло. В куцые одежонки, в штаны, в ботинки из грубой кожи. Пиджак… Я бросил его на колени Рэма и говорю:
– Ну, давай, показывай, куда он полез и как.
– Н-не понял..
– Да прямо на себя надевай и показывай… Он аж позеленел:
– Ты же только что с него снял?
– Ну и что? – говорю. – Не из дерьма же выволок. К тому же шмотка чистая. Надевай, не базарь попусту! И показывай, как и куда он полез. – Увидел, что он закоченел весь, руки трясутся, прикрикнул: – Ну! Живее, чтоб тебя!..
Он стал напяливать и никак не мог попасть в рукав. Перетрясся весь. Верно, никогда прежде мальчонке не доводилось ближнего отправлять куда подальше. Наоборот – из мертвых воскресил одного… Ну вот! Наконец сподобился надеть. Говорю ему:
– Теперь показывай, куда он полез, да объясни, почему тебе в башку стукнуло, будто болтун этот тебя порешить собрался. Ну?
Не успел он показать. Девчонка пришла. Рэм тут же в лице переменился так, будто ему приговор уже зачитали и посадили в изолятор конвойного корабля, вылетающего на планету Керр. Не умеет он все-таки держать себя в узде – ни в чем не умеет. Ничего. Отешется. И отец его в свое время не был небожителем, как сейчас…
– А что это ты пиджачок напялил, Рома? – поинтересовалась она. – Пиджачок, конечно, хороший, только он тебе не совсем по фигуре. Тезка дал, да? Хотя, конечно, привыкай, потому что у нас даже в ОАЗИСах мало кто из ваших в пеллиях ходит. Скорее уж такая смешанная мода – нечто среднее между вашими и нашими одежками.
Она щебечет, щебечет, а у Рэма лицо вытягивается все больше, и подбородок дрожит, как будто он вот-вот расплакаться собрался. Впрочем, я на его месте… Конечно, я таким слюнтяем в его возрасте не был. но ведь у меня и дворцов не было на независимых антигравах, и безделья этого, – с малых лет вынужден был свой кусок зарабатывать, чтобы выжить. А Рэм… Хотя ему сейчас, чтобы уцелеть, как никогда требовалась помощь одного старого, битого жизнью гвелля с изуродованной щекой и душой, которая как будто бы уже совсем отвыкла от того, что такое сострадание. Пришлось даже сделать усилие, чтоб вспомнить слово, которым это чувство называют: да, «сострадание». И сам себе удивляюсь. Если, бы на Керре мне сказали, что я буду жалеть богатого изнеженного бездельника, нахального юнца, который ни за что ни про что грохнул своего попутчика, – рассмеялся бы тому болтуну в харю, а то и раскроил бы башку до самой нижней челюсти…
Глава 6 (от Гендаля Эрккина)
ОСТАНОВКА ПО ТРЕБОВАНИЮ
– Дядя Гендаль, мне кажется, что Рома себя плохо чувствует.
Она права. Оно, конечно, несложно заметить, что Рэм сам не свой, трясется и вообще ведет себя рыхлой бабой на сносях. Вцепился в пойло, глоток за глотком и, кажется, уже прибалдел. Я отвечаю:
– А что ж, дочка, ему радоваться-то? Он, кажется, вообще такие полеты плохо переносит. Все эти гипертоннели… Оно вроде бы как и незаметно.
– Ага, – кивнула она, – у нас на Земле это аэрофобией называется. Боязнь перелетов. Хотя какое там «аэро», если это безвоздушное пространство?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47