Под глазами набрякли мешки, а большая часть иссеченных серо-седых волос выпала. Кожа, свисавшая с шеи, все его хищное лицо говорили о жажде жизни и потерянной любви.
Я понял, что никогда больше не смогу видеть его другим. Когда язык его вытянулся, как змеиный, и слизнул кровь с губ, я понял еще одну вещь: он ослепил Атару не из-за Мелиадуса, а из-за того, что она проникла взглядом сквозь драгоценную иллюзию и показала ему в зеркале глаз, что за злое существо он на самом деле.
Он знал! – неожиданно понял я. – Все это время он знал!
Где-то под обманом и ложью, которыми он окружил себя и других, жил человек, прекрасно знавший, как дурно все то, что он делает, – и все равно делал это. Но почему? Потому что люди для него значили меньше, чем животные.
Что есть ненависть? Черная бездна, полная огня, горячее, чем дыхание дракона. Яд, который жжет в тысячу раз больнее, чем киракс. Черная и горькая желчь, что, закипая, собирается в центре человеческого существа. Ошеломляющая боль в сердце, давление в голове, сосредоточение всех слов муки и потрясающего желания причинить другим те мучения, которые испытываешь сам. Это молния. Но не сверкающая, а та ее противоположность, что калечит, сжигает и ослепляет.
– МОРЙИН!
Как он и обещал однажды, я ударил его силой дара, что вложили в меня ангелы. Стрела чистой черной ненависти вылетела из моего сердца через меч и ударила в него. Морйин задохнулся и в изумлении уставился на меня, упал на одно колено, задыхаясь и держась за грудь, а Кейн держал меня, не давая потерять сознание от неожиданной агонии.
– О валари, – выдохнул Морйин, пытаясь восстановить дыхание.
Я и сам перестал дышать. На несколько мгновений и мое сердце перестало биться, я чуть не умер, но потом, когда Морйин восстановил свою силу, я ощутил, как ненависть вновь течет по жилам и воспламеняет все мое существо.
– О валари, – повторил Морйин, поднимаясь и глядя на меня. На бледном, падшем лице было выражение полного триумфа. – Ты в последний раз застал меня врасплох. Ты сильнее, чем я думал, но многому должен научиться. Хочешь, я покажу тебе, как это делается?
Сказав это, он повернулся к Атаре и вперил в нее ужасные красные глаза. Буря ненависти собиралась внутри него. Сердце билось в едином ритме с моим.
– Нет! – крикнул я.
– Тогда отдай свой меч!
– Нет!
– Все, что сейчас случится с твоей женщиной, – сказал Морйин, указывая на Атару, – ляжет на твою совесть.
– Нет, это неправда!
– Ты увидишь, как она умирает, но прежде сам умрешь тысячу раз. – С этими словами он подошел к жаровне и вынул оттуда пылающие клещи.
– Будь ты проклят! – закричал я.
– Будь проклят ты, валари, за то, что заставляешь меня делать это. – Он посмотрел на раскаленное железо клешей. – Я вырву ее мерзкий язык и поджарю его на угольях! Я пришлю прокаженных, чтобы они изнасиловали ее! Я отдам ее крысам и заставлю тебя смотреть, как они пожирают то, что осталось от ее лица!
Тринадцать Серых с холодными глазами и длинными ножами стояли в круге смерти вместе с Морйином, ожидая, что он будет делать. Шестеро клириков Каллимуна безжалостно смотрели на Атару, как, должно быть, и на многих других своих жертв. Сотня стражей, окружавших это место, стояла с мечами, копьями и алебардами на изготовку. Весь мир, казалось, ждал, пока я заговорю или пошевелюсь.
– Ты не должен сдаваться! – вдруг крикнула Атара.
Она стояла в вечности, лишенная глаз, высокая, отважная.
– Я все же вырву тебе язык, – пообещал ей Морйин, – но сначала ты будешь умолять Элахада о сдаче.
Он на шаг приблизился к ней, и я стиснул клинок. Однажды, в стране кошмаров, он сказал мне, что вэларда – меч обоюдоострый. Теперь Морйин мог лишь убивать с его помощью и мучился оттого, что я все еще был открыт другим радостям и печалям этого дара. Ненавидя меня за способность, которую сам утерял давным-давно, он впал в болезненную ярость. Я чувствовал, как ему хочется проверить мое сострадание к Атаре, мучить ее ужасно и долго, ибо Морйин и ее ненавидел, да, но еще более из-за того, чтобы полностью сломать меня. Он хотел видеть меня искаженным, лишенным воли, порабощенным, хотел, чтобы я покорился ему перед лицом всех людей, собравшихся в зале, почти так же сильно, как желал завладеть камнем Света.
– Атара, – прошептал я.
Что есть ненависть? Это стена в десять тысяч футов высотой, окружающая замок отчаяния. С того момента, как Морйин ослепил Атару, эта стена становилась все выше и выше, так как я не хотел знать, что она чувствует на самом деле. Но теперь, глядя, как кровь наполняет пустые глазницы и стекает по щекам, как лицо покинула всякая надежда на то, чего она желала глубже всего, я осознал, что каменная стена неожиданно раскололась на части, словно под ней расступилась земля. Я закричал от величайшей муки, что когда-либо испытывал, ибо такова была любовь, что связывала меня и Атару.
– Подожди! – крикнул я Морйину. – Возьми меня вместо нее!
Я понял, что мир – место бесконечных страданий, бесконечной боли. В итоге я оказался слабейшим из всех нас, не смог вынести мучений Атары, как терпела их она.
– Тогда спускайся! – крикнул Морйин, отворачиваясь от Атары.
Я вырвался из рук Кейна, пытавшегося понять, что я буду делать.
– Сначала освободи Атару! – Я посмотрел на мастера Йувейна, прикованного к камню, и на Имайру, дергающего цепь единственной рукой. – И освободи моих друзей! Дай им покинуть Аргатту!
– Нет. Спустись и войди в круг, и тогда я сделаю, как ты просишь.
Он смотрел на меня с победной улыбкой.
– Вэль, не смей! – Лильяна потянула меня за руку. – Он лжет!
– Его обещания воняют хуже крысиного дерьма! – зарычал Кейн.
– Какую гарантию ты дашь нам, что сдержишь слово?
– Я король Эа, какие вам еще нужны гарантии? Это нам нужны Гарантии, валари. Как можно поверить в то, что гордый валарийский рыцарь добровольно пойдет на смерть, не имея в руках меча?
Ясно было, что он не верит в мою готовность отдать свою жизнь за жизнь Атары, особенно если это означает сначала перенести несчетные дни страшных пыток. И все же всеми фибрами души он жаждал, чтобы я сдался. Красные глаза наполнились яростной жаждой крови, которую было тяжело переносить.
Как сделать мне то, что я должен?
Кейн сказал, что для нас еще существует шанс, и теперь я понял, что так и есть. Но не для меня. Я должен выкупить жизни моих друзей своей жизнью. Морйин дал слово перед своими клириками и людьми.
– Вэль! – крикнула мне Атара.
Что есть любовь? Теплое, целительное дыхание жизни, способное растопить самый прочный лед. Горячая боль наслаждения в сердце, которую невозможно вынести. Пламя звезд, очищающее душу. Простая вещь, самая простая вещь в мире.
– Атара, – прошептал я, глядя на нее.
Окровавленное, изуродованное лицо казалось мне прекрасным.
Я стоял, глядя на жертвенный круг, где приковали моих друзей и Атару, в последний раз ощущая рукой алмазы рукояти Элькэлэдара. Меня подташнивало, в животе поселилась сокрушительная боль. Меня ждет смерть. Мой старинный враг холоден, черен и ужасен – страшная пустота, которой нет конца. Но это не важно. Глядя, как Атара смотрит на меня, с такой любовью, с таким светом, я хотел умереть вместо нее. Я горел яростным желанием принять любое мучение, чтобы сохранить ее живой в стране света.
– Ну, валари?
Даже если оставался лишь один шанс из десяти тысяч, что он отпустит Атару и моих друзей, я обязан им воспользоваться.
И тут, когда я наклонился, чтобы положить Элькэлэдар на темные камни огромного мрачного зала, в темнейший момент моей жизни, Ясный Меч начал светиться ярчайшим светом, и этот же свет я ощутил внутри себя. Весь мир странным образом наполнился светом. Ибо я вдруг увидел камень Света повсюду: сияющее золото на верхушках пьедесталов и в расселинах каменных стен, на алтаре рядом с троном, на столах и даже среди раскаленных докрасна углей, куда Морйин швырнул глаза Атары. Вся тронная зала сверкала ослепительным золотым светом. Он застил мне глаза, и я не мог разглядеть истинного местоположения камня Света так же, как раньше, когда меня ослепляли страх и безверие.
– Валари! – выкрикнул Морйин.
Элькэлэдар сверкнул серебряно-белым, еще ярче, чем раньше. В совершенном зеркале силюстрии меча я увидел себя истинного: Вэлаша Элахад, сын Шэвэшэра Элахада, прямой потомок Телемеша, Эрамеша и всех королей Меша, восходящих к внукам самого Элахада. Во мне пылала душа валари – тех валари, что давным-давно принесли в Эа камень Света. Валари, как я вдруг вспомнил, когда-то были стражами камня Света – и будут ими вновь.
– Черт побери, спускайся или я вырву твоей женщине язык!
Но ради чего или ради кого хранили мы камень Света? Не ради славы или прекращения боли. Не ради неуязвимости, бессмертия или власти. Не ради победы Мэйтрише Тэли или мести Кейна. Не ради великих королей, таких, как король Киритан, отдающих своих дочерей за воинов-победителей. И, конечно же, не ради ложных Майтрей, подобных Морйину, которые могут использовать камень, чтобы вершить вместо добра великое зло.
Камень Света для одного и только для одного. Истинный Майтрейя, предсказанный великим пророчеством, Несущий Свет, грядущий в Эа, чтобы победить лорда Тьмы, тот, что поведет все миры к новой эре, – вот кому предназначена эта вещь.
Обрести чашу и хранить ее, чтобы потом вложить в руки Майтрейи, стало моей целью, глубочайшим желанием и судьбой.
Что есть любовь? Это свет Единого. Это сияние Утренней звезды на восточном небосклоне, призывающее людей пробудиться.
Всю жизнь я работал над тем, чтобы отполировать и заострить меч своей души, отчистить ржавчину и делать сталь все лучше и лучше, отточив чрезвычайно остро. Теперь, из-за запредельной любви, рукой Единого, довершившего отделку, работа была наконец завершена, и от меня ничего не осталось. И все же, как ни парадоксально, я стал всем. Так явился истинный меч. Его лезвие было бесконечно прекрасным и невозможно ярким.
Я выпрямился и сжал в руке Элькэлэдар. И тем глубинным мечом, что поместил в мое сердце Единый, я в конце концов сразил дракона, чье имя Тщета и Гордыня. Зло ненависти покинуло меня. Оба меча, тот, что я держал в руке, и другой, внутри меня, вспыхнули как звезды. Яркий свет полностью разогнал окружавшие меня иллюзии, и тысячи камней Света, что я видел, просто исчезли. В этом светоносном мире глаза мои наконец раскрылись и впитали сияние единственного Джелстеи.
Как и говорилось в песнях, это была лишь простая золотая чаша, которая могла легко уместиться у меня в ладони. И, как и говорил Сартан Одинан, она все еще стояла в просторном темном зале там, где он оставил ее тысячи лет назад. Морйин и его клирики зажмурили глаза, спасаясь от сияния моего меча, а я взглянул мимо жертвенного круга в сторону огромного трона. И там, на глазу извивающегося красного дракона, что обвивал трон, ждал камень Света, золотой и великолепный, каким был всегда.
– Валари! – вскричал Морйин.
Откуда-то я понял, что если только возьму в руки камень Света, то все пойдет, как должно. Я бросился вперед из нашего убежища меж колонн и рванулся к трону в тот же миг, когда голос Морйина заполнил зал.
– Стража! Он пытается сбежать!
Сотня воинов его драконьей Стражи, а также Красные клирики и смертоносные Серые ждали приказа, чтобы атаковать. Но Морйин, смущенный моей кажущейся трусостью и в то же время сообразив, что чего-то он просто не понимает, колебался на мгновение дольше, чем следовало.
В этот момент неожиданно появился Огонек. Он как молния вылетел из мрачных глубин залы, направившись прямиком к жертвеннику. Я на бегу оглянулся через плечо и увидел, что Огонек пал на лицо Морйина спиралями белых и фиолетовых искр. Тот, раскрыв от изумления глаза, уронил на пол железные клещи и попытался руками отогнать Огонька от лица.
– Черт тебя возьми, валари! Что это за трюки?
Я в несколько секунд достиг ступеней трона и взбежал по ним, не обращая внимания на статуи падших Галадинов, молча взиравшие на меня с обеих сторон. Встал на твердый камень перед сиденьем трона, положил меч, потянулся и взял в руки камень Света.
Его прикосновение оказалось прохладным, как трава, и теплым, словно щека Атары. Морйин закричал, мрачное сияние зала потускнело. Иной мир просиял сквозь него. Все, казалось, стало одного цвета, цвета глорре. Чаша истекала каскадами сияющего света, ниспадавшего через мои ладони и руки, наполнявшего все мое существо. Я ощущал его невероятную свежесть кожей, она осветила мою кровь. Неожиданно чаша начала звенеть на единственной чистой ноте, словно огромный золотой колокол. Потом золотой джелстеи, из которого был сделан камень Света, чудесным образом стал прозрачным. Внутри него кружились созвездия – все звезды вселенной. Их невозможно глубокий свет казался более ярким и прекрасным, чем все, что я видел когда-либо. Я словно соль растворился в этом бесконечном чистом море и наконец познал неразрушимое наслаждение и бездонный мир погружения глубоко в сияющие воды Единого.
Вернувшись в тронную залу через мгновение и через десять тысяч лет, я понял, почему прикосновение камня Света убило Сартана Одинана. Ибо золотой джелстеи, вовсе не излечив мои страдания, почти бесконечно усилил дар вэларды. Внутри чаши заключалось все творение, и, держа ее в руках, я открылся всем его радостям и боли.
– Бесконечная боль, – прошептал я.
И потом, ощущая внутри себя сияние истинного вещества, из которого был создан, понял ответ: но и бесконечная способность выносить ее.
Мне стали наконец понятны слова, прочитанные однажды в «Сэганом Эли»: «Чтобы испить страдания мира, ты должен стать океаном, чтобы вынести жжение огня, ты должен стать пламенем».
Я сжал камень Света, и весь страх покинул меня. Я улыбнулся, увидев, что держу в руке лишь маленькую золотую чашу.
Другие тоже это увидели. Но лишь на мгновение. Когда лица всех присутствующих в зале повернулись ко мне, золото камня Света стало прозрачным, как алмазный кристалл, и начало источать свет, яркий и как солнце. Этот свет делался все сильнее и сильнее, пока не достиг силы звездного огня десяти тысяч солнц. Он ослеплял саму душу, и на несколько мгновении лишил зрения всех в зале, за исключением меня.
Морйина в особенности поразил этот ужасный и прекрасный свет. Он стоял в центре черного круга рядом с разверстой пастью дракона, в ужасе задыхаясь, так как неожиданно стал ещё более слеп, чем Атара. Тут наконец он понял, зачем я и мои друзья пришли в Аргатту, понял, что сияние моего меча происходило не от ненависти, но от более глубокой причины, которую он так долго отвергал.
Морйин открыл рот и издал ужасный крик.
– ВАЛАРИ!
Пронзительный голос потряс камни колонн по сторонам трона, Морйин затряс головой и завыл, как бешеная собака. Страшная ненависть вырвалась в зал, словно огонь адской печи. Он ненавидел меня и всех нас с темной горькой яростью за то, что мы не выдали ему своей тайны. Но больше всего Морйин ненавидел собственную слепоту, которая продолжалась тридцать веков да и теперь не покинула его.
– Стража! Убейте валари! Заберите камень Света!
Я заметил, что сияние джелстеи начинает тускнеть и вскоре превратится в обычное золотое свечение. Бросив на него последний взгляд, я убрал чашу под кольчугу, ближе к сердцу. А потом сбежал по ступеням трона и бросился в битву, чтобы защитить то, что мы искали так долго.
Глава 45
Быть ввергнутым во тьму – жестокая судьба. Неожиданная слепота Морйина привела его в ужас. Он водил перед лицом рукой и кричал:
– Стража! Ко мне! Ко мне!
Стражники путались вокруг и роились вокруг Морйина, словно корчащиеся слепые насекомые, пытаясь защитить своего господина, они отчаянно размахивали копьями. Стальные наконечники копий временами пронзали руку или глаз соседнего стражника, и зал наполнился их криками. Я понял, что через несколько секунд враги вновь обретут зрение, и бросился от трона через весь зал к жертвеннику, где были прикованы Атара, Имайра и мастер Йувейн.
Трое стражников, без сомнения, услышав стук башмаков по полу, вслепую выставили копья, пытаясь остановить меня. Я парировал их неуклюжие удары и всех поверг на землю, прорубился через остальных и добрался до камня Атары. Дважды взмахнул я Элькэлэдаром, быстро и точно. Острейшая силюстрия рассекла цепи, раздался звон лопнувшего железа. Обвив рукой плечи воительницы, я потащил ее дальше, освободив по пути мастера Йувейна и Имайру.
Еще четверо стражников попытались воспрепятствовать мне – или просто наткнулись сослепу. Меч мой окрасился в теплых влажных ножнах их тел. Я отвел Атару туда, где сложили их оружие и джелстеи, потом помог добраться к тому же месту все еще слепым мастеру Йувейну и Имайре.
Схватив огромную боевую дубину Имайры, я сунул оружие в его оставшуюся руку. Иманир прозрел ровно в тот момент, когда его огромные пальцы обхватили рукоять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Я понял, что никогда больше не смогу видеть его другим. Когда язык его вытянулся, как змеиный, и слизнул кровь с губ, я понял еще одну вещь: он ослепил Атару не из-за Мелиадуса, а из-за того, что она проникла взглядом сквозь драгоценную иллюзию и показала ему в зеркале глаз, что за злое существо он на самом деле.
Он знал! – неожиданно понял я. – Все это время он знал!
Где-то под обманом и ложью, которыми он окружил себя и других, жил человек, прекрасно знавший, как дурно все то, что он делает, – и все равно делал это. Но почему? Потому что люди для него значили меньше, чем животные.
Что есть ненависть? Черная бездна, полная огня, горячее, чем дыхание дракона. Яд, который жжет в тысячу раз больнее, чем киракс. Черная и горькая желчь, что, закипая, собирается в центре человеческого существа. Ошеломляющая боль в сердце, давление в голове, сосредоточение всех слов муки и потрясающего желания причинить другим те мучения, которые испытываешь сам. Это молния. Но не сверкающая, а та ее противоположность, что калечит, сжигает и ослепляет.
– МОРЙИН!
Как он и обещал однажды, я ударил его силой дара, что вложили в меня ангелы. Стрела чистой черной ненависти вылетела из моего сердца через меч и ударила в него. Морйин задохнулся и в изумлении уставился на меня, упал на одно колено, задыхаясь и держась за грудь, а Кейн держал меня, не давая потерять сознание от неожиданной агонии.
– О валари, – выдохнул Морйин, пытаясь восстановить дыхание.
Я и сам перестал дышать. На несколько мгновений и мое сердце перестало биться, я чуть не умер, но потом, когда Морйин восстановил свою силу, я ощутил, как ненависть вновь течет по жилам и воспламеняет все мое существо.
– О валари, – повторил Морйин, поднимаясь и глядя на меня. На бледном, падшем лице было выражение полного триумфа. – Ты в последний раз застал меня врасплох. Ты сильнее, чем я думал, но многому должен научиться. Хочешь, я покажу тебе, как это делается?
Сказав это, он повернулся к Атаре и вперил в нее ужасные красные глаза. Буря ненависти собиралась внутри него. Сердце билось в едином ритме с моим.
– Нет! – крикнул я.
– Тогда отдай свой меч!
– Нет!
– Все, что сейчас случится с твоей женщиной, – сказал Морйин, указывая на Атару, – ляжет на твою совесть.
– Нет, это неправда!
– Ты увидишь, как она умирает, но прежде сам умрешь тысячу раз. – С этими словами он подошел к жаровне и вынул оттуда пылающие клещи.
– Будь ты проклят! – закричал я.
– Будь проклят ты, валари, за то, что заставляешь меня делать это. – Он посмотрел на раскаленное железо клешей. – Я вырву ее мерзкий язык и поджарю его на угольях! Я пришлю прокаженных, чтобы они изнасиловали ее! Я отдам ее крысам и заставлю тебя смотреть, как они пожирают то, что осталось от ее лица!
Тринадцать Серых с холодными глазами и длинными ножами стояли в круге смерти вместе с Морйином, ожидая, что он будет делать. Шестеро клириков Каллимуна безжалостно смотрели на Атару, как, должно быть, и на многих других своих жертв. Сотня стражей, окружавших это место, стояла с мечами, копьями и алебардами на изготовку. Весь мир, казалось, ждал, пока я заговорю или пошевелюсь.
– Ты не должен сдаваться! – вдруг крикнула Атара.
Она стояла в вечности, лишенная глаз, высокая, отважная.
– Я все же вырву тебе язык, – пообещал ей Морйин, – но сначала ты будешь умолять Элахада о сдаче.
Он на шаг приблизился к ней, и я стиснул клинок. Однажды, в стране кошмаров, он сказал мне, что вэларда – меч обоюдоострый. Теперь Морйин мог лишь убивать с его помощью и мучился оттого, что я все еще был открыт другим радостям и печалям этого дара. Ненавидя меня за способность, которую сам утерял давным-давно, он впал в болезненную ярость. Я чувствовал, как ему хочется проверить мое сострадание к Атаре, мучить ее ужасно и долго, ибо Морйин и ее ненавидел, да, но еще более из-за того, чтобы полностью сломать меня. Он хотел видеть меня искаженным, лишенным воли, порабощенным, хотел, чтобы я покорился ему перед лицом всех людей, собравшихся в зале, почти так же сильно, как желал завладеть камнем Света.
– Атара, – прошептал я.
Что есть ненависть? Это стена в десять тысяч футов высотой, окружающая замок отчаяния. С того момента, как Морйин ослепил Атару, эта стена становилась все выше и выше, так как я не хотел знать, что она чувствует на самом деле. Но теперь, глядя, как кровь наполняет пустые глазницы и стекает по щекам, как лицо покинула всякая надежда на то, чего она желала глубже всего, я осознал, что каменная стена неожиданно раскололась на части, словно под ней расступилась земля. Я закричал от величайшей муки, что когда-либо испытывал, ибо такова была любовь, что связывала меня и Атару.
– Подожди! – крикнул я Морйину. – Возьми меня вместо нее!
Я понял, что мир – место бесконечных страданий, бесконечной боли. В итоге я оказался слабейшим из всех нас, не смог вынести мучений Атары, как терпела их она.
– Тогда спускайся! – крикнул Морйин, отворачиваясь от Атары.
Я вырвался из рук Кейна, пытавшегося понять, что я буду делать.
– Сначала освободи Атару! – Я посмотрел на мастера Йувейна, прикованного к камню, и на Имайру, дергающего цепь единственной рукой. – И освободи моих друзей! Дай им покинуть Аргатту!
– Нет. Спустись и войди в круг, и тогда я сделаю, как ты просишь.
Он смотрел на меня с победной улыбкой.
– Вэль, не смей! – Лильяна потянула меня за руку. – Он лжет!
– Его обещания воняют хуже крысиного дерьма! – зарычал Кейн.
– Какую гарантию ты дашь нам, что сдержишь слово?
– Я король Эа, какие вам еще нужны гарантии? Это нам нужны Гарантии, валари. Как можно поверить в то, что гордый валарийский рыцарь добровольно пойдет на смерть, не имея в руках меча?
Ясно было, что он не верит в мою готовность отдать свою жизнь за жизнь Атары, особенно если это означает сначала перенести несчетные дни страшных пыток. И все же всеми фибрами души он жаждал, чтобы я сдался. Красные глаза наполнились яростной жаждой крови, которую было тяжело переносить.
Как сделать мне то, что я должен?
Кейн сказал, что для нас еще существует шанс, и теперь я понял, что так и есть. Но не для меня. Я должен выкупить жизни моих друзей своей жизнью. Морйин дал слово перед своими клириками и людьми.
– Вэль! – крикнула мне Атара.
Что есть любовь? Теплое, целительное дыхание жизни, способное растопить самый прочный лед. Горячая боль наслаждения в сердце, которую невозможно вынести. Пламя звезд, очищающее душу. Простая вещь, самая простая вещь в мире.
– Атара, – прошептал я, глядя на нее.
Окровавленное, изуродованное лицо казалось мне прекрасным.
Я стоял, глядя на жертвенный круг, где приковали моих друзей и Атару, в последний раз ощущая рукой алмазы рукояти Элькэлэдара. Меня подташнивало, в животе поселилась сокрушительная боль. Меня ждет смерть. Мой старинный враг холоден, черен и ужасен – страшная пустота, которой нет конца. Но это не важно. Глядя, как Атара смотрит на меня, с такой любовью, с таким светом, я хотел умереть вместо нее. Я горел яростным желанием принять любое мучение, чтобы сохранить ее живой в стране света.
– Ну, валари?
Даже если оставался лишь один шанс из десяти тысяч, что он отпустит Атару и моих друзей, я обязан им воспользоваться.
И тут, когда я наклонился, чтобы положить Элькэлэдар на темные камни огромного мрачного зала, в темнейший момент моей жизни, Ясный Меч начал светиться ярчайшим светом, и этот же свет я ощутил внутри себя. Весь мир странным образом наполнился светом. Ибо я вдруг увидел камень Света повсюду: сияющее золото на верхушках пьедесталов и в расселинах каменных стен, на алтаре рядом с троном, на столах и даже среди раскаленных докрасна углей, куда Морйин швырнул глаза Атары. Вся тронная зала сверкала ослепительным золотым светом. Он застил мне глаза, и я не мог разглядеть истинного местоположения камня Света так же, как раньше, когда меня ослепляли страх и безверие.
– Валари! – выкрикнул Морйин.
Элькэлэдар сверкнул серебряно-белым, еще ярче, чем раньше. В совершенном зеркале силюстрии меча я увидел себя истинного: Вэлаша Элахад, сын Шэвэшэра Элахада, прямой потомок Телемеша, Эрамеша и всех королей Меша, восходящих к внукам самого Элахада. Во мне пылала душа валари – тех валари, что давным-давно принесли в Эа камень Света. Валари, как я вдруг вспомнил, когда-то были стражами камня Света – и будут ими вновь.
– Черт побери, спускайся или я вырву твоей женщине язык!
Но ради чего или ради кого хранили мы камень Света? Не ради славы или прекращения боли. Не ради неуязвимости, бессмертия или власти. Не ради победы Мэйтрише Тэли или мести Кейна. Не ради великих королей, таких, как король Киритан, отдающих своих дочерей за воинов-победителей. И, конечно же, не ради ложных Майтрей, подобных Морйину, которые могут использовать камень, чтобы вершить вместо добра великое зло.
Камень Света для одного и только для одного. Истинный Майтрейя, предсказанный великим пророчеством, Несущий Свет, грядущий в Эа, чтобы победить лорда Тьмы, тот, что поведет все миры к новой эре, – вот кому предназначена эта вещь.
Обрести чашу и хранить ее, чтобы потом вложить в руки Майтрейи, стало моей целью, глубочайшим желанием и судьбой.
Что есть любовь? Это свет Единого. Это сияние Утренней звезды на восточном небосклоне, призывающее людей пробудиться.
Всю жизнь я работал над тем, чтобы отполировать и заострить меч своей души, отчистить ржавчину и делать сталь все лучше и лучше, отточив чрезвычайно остро. Теперь, из-за запредельной любви, рукой Единого, довершившего отделку, работа была наконец завершена, и от меня ничего не осталось. И все же, как ни парадоксально, я стал всем. Так явился истинный меч. Его лезвие было бесконечно прекрасным и невозможно ярким.
Я выпрямился и сжал в руке Элькэлэдар. И тем глубинным мечом, что поместил в мое сердце Единый, я в конце концов сразил дракона, чье имя Тщета и Гордыня. Зло ненависти покинуло меня. Оба меча, тот, что я держал в руке, и другой, внутри меня, вспыхнули как звезды. Яркий свет полностью разогнал окружавшие меня иллюзии, и тысячи камней Света, что я видел, просто исчезли. В этом светоносном мире глаза мои наконец раскрылись и впитали сияние единственного Джелстеи.
Как и говорилось в песнях, это была лишь простая золотая чаша, которая могла легко уместиться у меня в ладони. И, как и говорил Сартан Одинан, она все еще стояла в просторном темном зале там, где он оставил ее тысячи лет назад. Морйин и его клирики зажмурили глаза, спасаясь от сияния моего меча, а я взглянул мимо жертвенного круга в сторону огромного трона. И там, на глазу извивающегося красного дракона, что обвивал трон, ждал камень Света, золотой и великолепный, каким был всегда.
– Валари! – вскричал Морйин.
Откуда-то я понял, что если только возьму в руки камень Света, то все пойдет, как должно. Я бросился вперед из нашего убежища меж колонн и рванулся к трону в тот же миг, когда голос Морйина заполнил зал.
– Стража! Он пытается сбежать!
Сотня воинов его драконьей Стражи, а также Красные клирики и смертоносные Серые ждали приказа, чтобы атаковать. Но Морйин, смущенный моей кажущейся трусостью и в то же время сообразив, что чего-то он просто не понимает, колебался на мгновение дольше, чем следовало.
В этот момент неожиданно появился Огонек. Он как молния вылетел из мрачных глубин залы, направившись прямиком к жертвеннику. Я на бегу оглянулся через плечо и увидел, что Огонек пал на лицо Морйина спиралями белых и фиолетовых искр. Тот, раскрыв от изумления глаза, уронил на пол железные клещи и попытался руками отогнать Огонька от лица.
– Черт тебя возьми, валари! Что это за трюки?
Я в несколько секунд достиг ступеней трона и взбежал по ним, не обращая внимания на статуи падших Галадинов, молча взиравшие на меня с обеих сторон. Встал на твердый камень перед сиденьем трона, положил меч, потянулся и взял в руки камень Света.
Его прикосновение оказалось прохладным, как трава, и теплым, словно щека Атары. Морйин закричал, мрачное сияние зала потускнело. Иной мир просиял сквозь него. Все, казалось, стало одного цвета, цвета глорре. Чаша истекала каскадами сияющего света, ниспадавшего через мои ладони и руки, наполнявшего все мое существо. Я ощущал его невероятную свежесть кожей, она осветила мою кровь. Неожиданно чаша начала звенеть на единственной чистой ноте, словно огромный золотой колокол. Потом золотой джелстеи, из которого был сделан камень Света, чудесным образом стал прозрачным. Внутри него кружились созвездия – все звезды вселенной. Их невозможно глубокий свет казался более ярким и прекрасным, чем все, что я видел когда-либо. Я словно соль растворился в этом бесконечном чистом море и наконец познал неразрушимое наслаждение и бездонный мир погружения глубоко в сияющие воды Единого.
Вернувшись в тронную залу через мгновение и через десять тысяч лет, я понял, почему прикосновение камня Света убило Сартана Одинана. Ибо золотой джелстеи, вовсе не излечив мои страдания, почти бесконечно усилил дар вэларды. Внутри чаши заключалось все творение, и, держа ее в руках, я открылся всем его радостям и боли.
– Бесконечная боль, – прошептал я.
И потом, ощущая внутри себя сияние истинного вещества, из которого был создан, понял ответ: но и бесконечная способность выносить ее.
Мне стали наконец понятны слова, прочитанные однажды в «Сэганом Эли»: «Чтобы испить страдания мира, ты должен стать океаном, чтобы вынести жжение огня, ты должен стать пламенем».
Я сжал камень Света, и весь страх покинул меня. Я улыбнулся, увидев, что держу в руке лишь маленькую золотую чашу.
Другие тоже это увидели. Но лишь на мгновение. Когда лица всех присутствующих в зале повернулись ко мне, золото камня Света стало прозрачным, как алмазный кристалл, и начало источать свет, яркий и как солнце. Этот свет делался все сильнее и сильнее, пока не достиг силы звездного огня десяти тысяч солнц. Он ослеплял саму душу, и на несколько мгновении лишил зрения всех в зале, за исключением меня.
Морйина в особенности поразил этот ужасный и прекрасный свет. Он стоял в центре черного круга рядом с разверстой пастью дракона, в ужасе задыхаясь, так как неожиданно стал ещё более слеп, чем Атара. Тут наконец он понял, зачем я и мои друзья пришли в Аргатту, понял, что сияние моего меча происходило не от ненависти, но от более глубокой причины, которую он так долго отвергал.
Морйин открыл рот и издал ужасный крик.
– ВАЛАРИ!
Пронзительный голос потряс камни колонн по сторонам трона, Морйин затряс головой и завыл, как бешеная собака. Страшная ненависть вырвалась в зал, словно огонь адской печи. Он ненавидел меня и всех нас с темной горькой яростью за то, что мы не выдали ему своей тайны. Но больше всего Морйин ненавидел собственную слепоту, которая продолжалась тридцать веков да и теперь не покинула его.
– Стража! Убейте валари! Заберите камень Света!
Я заметил, что сияние джелстеи начинает тускнеть и вскоре превратится в обычное золотое свечение. Бросив на него последний взгляд, я убрал чашу под кольчугу, ближе к сердцу. А потом сбежал по ступеням трона и бросился в битву, чтобы защитить то, что мы искали так долго.
Глава 45
Быть ввергнутым во тьму – жестокая судьба. Неожиданная слепота Морйина привела его в ужас. Он водил перед лицом рукой и кричал:
– Стража! Ко мне! Ко мне!
Стражники путались вокруг и роились вокруг Морйина, словно корчащиеся слепые насекомые, пытаясь защитить своего господина, они отчаянно размахивали копьями. Стальные наконечники копий временами пронзали руку или глаз соседнего стражника, и зал наполнился их криками. Я понял, что через несколько секунд враги вновь обретут зрение, и бросился от трона через весь зал к жертвеннику, где были прикованы Атара, Имайра и мастер Йувейн.
Трое стражников, без сомнения, услышав стук башмаков по полу, вслепую выставили копья, пытаясь остановить меня. Я парировал их неуклюжие удары и всех поверг на землю, прорубился через остальных и добрался до камня Атары. Дважды взмахнул я Элькэлэдаром, быстро и точно. Острейшая силюстрия рассекла цепи, раздался звон лопнувшего железа. Обвив рукой плечи воительницы, я потащил ее дальше, освободив по пути мастера Йувейна и Имайру.
Еще четверо стражников попытались воспрепятствовать мне – или просто наткнулись сослепу. Меч мой окрасился в теплых влажных ножнах их тел. Я отвел Атару туда, где сложили их оружие и джелстеи, потом помог добраться к тому же месту все еще слепым мастеру Йувейну и Имайре.
Схватив огромную боевую дубину Имайры, я сунул оружие в его оставшуюся руку. Иманир прозрел ровно в тот момент, когда его огромные пальцы обхватили рукоять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104