– Ну, приятель, плохо твое дело! Я бы сейчас с ним головой не поменялся. – Шэйни закрыл рот ладонью, стараясь подавить смех. Таун раскусил в чем дело и весело ухмыльнулся.
Бичер с трудом перевел дух. – Вы меня отдадите им, босс?
– Как бы не так! – напыщенным тоном проговорил Токхью. Он драматически ударил кулаком по обивке сиденья. – Если догонят, я тебя в обиду не дам.
– Вы лучше спрячьте его, – сказал Шэйни. – Я сейчас принесу чего-нибудь. – Он скрылся за углом лавки.
– У тебя заряжено? – взволнованно спросил Токхью. – Положи рядом с собой. Чтобы под руками было.
Таун многозначительно похлопал по револьверному дулу. – Жизнь за тебя положу, негр!
Шэйни выбежал из-за угла, волоча за собой старую, драную попону. – Вот, накройте его, – сказал он. – Воняет малость а все-таки споятаться под ней можно.
Токхью толкнул Бичера и накрыл его попоной. Белые тряслись от беззвучного хохота. Шериф вскочил на заднее сиденье. – Гоните во есю мочь, мистер Таун! – драматически воскликнул он.
– Заезжайте к Бенни Уилкерсону, – посоветовал Шэйни. – Я ему позвоню, как только увижу их.
– Правильно! – Машина рванулась вперёд. Шэйни стоял посреди дороги, обессилев от хохота. Потом он пришёл в себя и побежал в лавку оповещать своих приятелей по телефону. Бичер лежал под вонючим одеялом, втягивая воздух ртом. Кулаки его были стиснуты, тело сводило судорогой, словно всё оно было скручено кольцами, которые извивались, корчились, силясь разомкнуться, вырваться на свободу. Машина с рёвом неслась по дороге, подскакивая, мотаясь из стороны в сторону; Бичера ударяло по коленям, локтям, бёдрам. Голову разламывало от внезапной, обжигающей огнём боли, в ушах стоял мучительный звон, а в мозгу, словно позывные по радио, стучали одни и те же слова: – Что будет? Что будет? Что будет? – Потом откуда-то из глубины до него донёсся всё тот же голос; в нём не слышалось жалости, он был холоден и жесток: – Тебе не помогут. Белые боссы не помогут. Они выдадут тебя. Погиб. Ты погиб, Джордж. – Бичер вслушивался, и всё его существо исходило слезами отчаяния. – Они торопятся! – спорил он. – Они не хотят ждать. Они не выдадут меня! – Но тихий голос снова повторял своё холодное последнее предостережение, и Бичер снова гнал его прочь, из последних сил цепляясь за эту крохотную надежду.
Потом он услышал у себя над ухом голос белого. Токхью нагнулся и приподнял попону. Голос звучал тепло, участливо, но лицо у Токхью было хитрое, всё в весёлых морщинках. Бичер боится. Негр себя не помнит от страха. Вот, помяните моё слово, верну Смоллвуду такого издольщика, каких он ещё не видывал. Верну его в таком виде, точно это не Бичер, а сотовый мёд, и скажу: «Вот, пожалуйста, мистер Смоллвуд. Всё сделано, как вы приказывали, мистер Смоллвуд».
– Ты не бойся, приятель, – сказал Токхью мягким, хитрым ликующим голосом. – Мы тебя в обиду не дадим. Никто тебя не линчует. Не-ет! Они грозятся отрубить руку, которая ударила Эда Бэйли, и сжечь её у тебя на глазах, но им это не удастся. Нет, сэр! Я тебя в обиду не дам.
Токхью прикрыл попоной голову Бичера. Верхняя губа у него вздёрнулась в беззвучном смехе. Он достал бутылку виски и допил всё, что, там было. Потом отшвырнул её в сторону. Машина с бешеной скоростью мчалась по дороге.
Бичер лежал, беспомощно всхлипывая. Он не знал, чему верить. Верить ничему нельзя. Сделать тоже ничего нельзя. Если бы можно было драться. Если б убежать. Если б сделать что-нибудь… Он снова услышал голос шерифа: – Ты не бойся, Джордж, бояться нечего.
– Я не боюсь, – отчаянно крикнул Бичер. – Я не могу больше лежать. Я не могу ждать так.
– Лежи, лежи – ничего не поделаешь, – сказал Токхью. – Думай о чём-нибудь другом. Не думай о линчевании. Ты им не попадёшься. Они грозятся привязать тебя к машине и тащить по дороге, пока с тебя шкура не слезет, но этот номер не пройдёт. Подумай о чём-нибудь другом. Думай о матери. Ведь она тебя любит? Ей не хочется, чтобы с тобой случилась беда? Думай о какой-нибудь негритяночке. Ты женат?
– Зачем вы так говорите! – крикнул Бичер. – Пустите меня. Пустите меня отсюда! Я побегу! – Он вскочил. – Может, я спасусь, босс! Пустите меня!
– С ума сошёл, парень, – весело сказал Токхью. – Тебя же мигом поймают. – Он толкнул его. Бичер упал, трясясь, как в лихорадке. Внутренний голос твердил, словно отбивая барабанную дробь: «Белые выдадут тебя, Джордж, выдадут, выдадут, Джордж», – а он старался подавить, затоптать его, всей силой души заставляя себя верить слову белого босса.
– Мы тебя выручим, – мягко уговаривал его Токхью. – Ты думай о какой-нибудь негритяночке. Представь себе, что она голая, а ты дал волю рукам, она кричит, а ты её тискаешь. Приятели Эда сказали, что тебе не спать больше с женщиной. Но ты им не верь, Джордж. – Лицо у Токхью было ликующее. – Слушай, что я говорю, Джордж! – кричал он. – Никто тебя не линчует. Никто тебя не будет резать ножом. Я не дам сжечь тебя на костре, Джордж. Нет! И думать нечего. Ха-ха-ха! Сиди спокойно, Джордж.
И тогда Бичер понял всё. Теперь он понял. Они не станут защищать его. Они его выдадут. О господи! Господи! Вопль ужаса сотряс всё тело юноши. Этот вопль отдался у него в сердце, в легких, в животе. О господи! Господи!… Потом всё прошло. Испив за один миг всю чашу неведомого доселе ужаса, он почувствовал, что всё прошло. Всё миновало. Он освободился от этого страха. А вместо страха было что-то другое. Он чувствовал, как в нём разгорается ненависть, опаляющая ненависть и презрение, а над ними, словно шёлковый покров, окутавший душу, были гордость – достоинство и гордость. Он умрёт, теперь это ясно, но страха в нём уже нет. Он высказал Смоллвуду всё, он ударил Бэйли, – и теперь бояться нечего. Да, да – он высказал всё! Есть негр на свете, который сказал то, что ему хотелось сказать! Теперь никто не узнает, что он боится!
Бичер лежал неподвижно. Его охватило странное, чудесное чувство покоя. Точно он был полноводной рекой, сбегавшей с холма. В ушах у него стоял шум воды, но шёлк, окутывающий его душу, льнул к ней всё ближе и ближе.
Вдруг шериф Токхью крикнул с притворным ужасом: – Нажимай, Гарри, сзади машина! – Гаррисон Таун взвыл. Они мчались по дороге со скоростью семидесяти миль в час. – Господи помилуй, шесть машин! – закричал Токхью. – Народу-то! И все с ружьями! За нами едут!
– Нагоняют? – с хохотом спросил Таун.
– Не разберёшь… Нет, мы уходим! Не догонят! – торжествующе крикнул Токхью. – Не высовывайся, Джордж, мы тебя выручим… Э-э! – шериф перевёл дух. – Ловушка! – Он показал вперёд на пустую дорогу. – Ещё шесть машин впереди! Попались, Гарри! Придётся выдать беднягу. Линчуют нашего Джорджа! Тише! Они дорогу загородили.
Таун замедлил ход. Машина начала сбавлять скорость.
И тогда волна гордости и человеческого достоинства подхватила Джорджа и высоко взмыла его на своём гребне. Сердце пело, бросало вызов. Нет! Петля его не дождётся! Нет! Никогда! Никогда! И он вскочил на ноги, а потом одним рывком горделиво бросился из машины на дорогу.
VI
Повесив телефонную трубку, Эвери Смоллвуд простоял несколько минут, словно парализованный. К горлу подступила тошнота. Какой ужас! Трудно поверить. Совесть его была неспокойна. Как будто он виноват в смерти мальчика. Но это неверно. Он знал, что это неверно.
В комнату вошла жена, и он, запинаясь, рассказал ей всё. На глазах у миссис Смоллвуд выступили слёзы, её красивое лицо исказилось от ужаса и жалости. Ему хотелось утешить её, но слова не шли с языка. О чём он думал – этот мальчишка – что его заставило пойти на такое безумство? Хотел убежать, должно быть. Какая глупость, какая чудовищная глупость. Но разве это можно было предвидеть? Кто же мог знать заранее? Ведь надо же было что-то сделать, чтобы проучить его!
– А, чорт!… – вырвалось у Смоллвула. Он сел и стиснул руками голову. Как жестока жизнь! Как горько, тяжело жить в этом мире! Несчастный Бичер лежит на дороге с разбитой головой. Единственный выход – ожесточиться и попробовать не думать об этом.
Смоллвуд встал. Он подошёл к буфету и налил себе виски. Он знал, что теперь будет: надо ждать очередного приступа тоски. Вот она, жизнь, – ничего в ней не поймешь. Теперь добрую половину недели, а то и больше, он не сможет взяться за кисть. Как всё это жестоко! Чтобы принимать такую жизнь, человек должен ожесточиться.
Смоллвуд встал и вышел на веранду. Он не знал, куда себя девать. Давно уж ему не было так тяжело. Это просто ужасно… Чтобы хоть чем-нибудь заняться, Смоллвуд принялся отмывать краску с кистей.
1 2 3 4 5
Бичер с трудом перевел дух. – Вы меня отдадите им, босс?
– Как бы не так! – напыщенным тоном проговорил Токхью. Он драматически ударил кулаком по обивке сиденья. – Если догонят, я тебя в обиду не дам.
– Вы лучше спрячьте его, – сказал Шэйни. – Я сейчас принесу чего-нибудь. – Он скрылся за углом лавки.
– У тебя заряжено? – взволнованно спросил Токхью. – Положи рядом с собой. Чтобы под руками было.
Таун многозначительно похлопал по револьверному дулу. – Жизнь за тебя положу, негр!
Шэйни выбежал из-за угла, волоча за собой старую, драную попону. – Вот, накройте его, – сказал он. – Воняет малость а все-таки споятаться под ней можно.
Токхью толкнул Бичера и накрыл его попоной. Белые тряслись от беззвучного хохота. Шериф вскочил на заднее сиденье. – Гоните во есю мочь, мистер Таун! – драматически воскликнул он.
– Заезжайте к Бенни Уилкерсону, – посоветовал Шэйни. – Я ему позвоню, как только увижу их.
– Правильно! – Машина рванулась вперёд. Шэйни стоял посреди дороги, обессилев от хохота. Потом он пришёл в себя и побежал в лавку оповещать своих приятелей по телефону. Бичер лежал под вонючим одеялом, втягивая воздух ртом. Кулаки его были стиснуты, тело сводило судорогой, словно всё оно было скручено кольцами, которые извивались, корчились, силясь разомкнуться, вырваться на свободу. Машина с рёвом неслась по дороге, подскакивая, мотаясь из стороны в сторону; Бичера ударяло по коленям, локтям, бёдрам. Голову разламывало от внезапной, обжигающей огнём боли, в ушах стоял мучительный звон, а в мозгу, словно позывные по радио, стучали одни и те же слова: – Что будет? Что будет? Что будет? – Потом откуда-то из глубины до него донёсся всё тот же голос; в нём не слышалось жалости, он был холоден и жесток: – Тебе не помогут. Белые боссы не помогут. Они выдадут тебя. Погиб. Ты погиб, Джордж. – Бичер вслушивался, и всё его существо исходило слезами отчаяния. – Они торопятся! – спорил он. – Они не хотят ждать. Они не выдадут меня! – Но тихий голос снова повторял своё холодное последнее предостережение, и Бичер снова гнал его прочь, из последних сил цепляясь за эту крохотную надежду.
Потом он услышал у себя над ухом голос белого. Токхью нагнулся и приподнял попону. Голос звучал тепло, участливо, но лицо у Токхью было хитрое, всё в весёлых морщинках. Бичер боится. Негр себя не помнит от страха. Вот, помяните моё слово, верну Смоллвуду такого издольщика, каких он ещё не видывал. Верну его в таком виде, точно это не Бичер, а сотовый мёд, и скажу: «Вот, пожалуйста, мистер Смоллвуд. Всё сделано, как вы приказывали, мистер Смоллвуд».
– Ты не бойся, приятель, – сказал Токхью мягким, хитрым ликующим голосом. – Мы тебя в обиду не дадим. Никто тебя не линчует. Не-ет! Они грозятся отрубить руку, которая ударила Эда Бэйли, и сжечь её у тебя на глазах, но им это не удастся. Нет, сэр! Я тебя в обиду не дам.
Токхью прикрыл попоной голову Бичера. Верхняя губа у него вздёрнулась в беззвучном смехе. Он достал бутылку виски и допил всё, что, там было. Потом отшвырнул её в сторону. Машина с бешеной скоростью мчалась по дороге.
Бичер лежал, беспомощно всхлипывая. Он не знал, чему верить. Верить ничему нельзя. Сделать тоже ничего нельзя. Если бы можно было драться. Если б убежать. Если б сделать что-нибудь… Он снова услышал голос шерифа: – Ты не бойся, Джордж, бояться нечего.
– Я не боюсь, – отчаянно крикнул Бичер. – Я не могу больше лежать. Я не могу ждать так.
– Лежи, лежи – ничего не поделаешь, – сказал Токхью. – Думай о чём-нибудь другом. Не думай о линчевании. Ты им не попадёшься. Они грозятся привязать тебя к машине и тащить по дороге, пока с тебя шкура не слезет, но этот номер не пройдёт. Подумай о чём-нибудь другом. Думай о матери. Ведь она тебя любит? Ей не хочется, чтобы с тобой случилась беда? Думай о какой-нибудь негритяночке. Ты женат?
– Зачем вы так говорите! – крикнул Бичер. – Пустите меня. Пустите меня отсюда! Я побегу! – Он вскочил. – Может, я спасусь, босс! Пустите меня!
– С ума сошёл, парень, – весело сказал Токхью. – Тебя же мигом поймают. – Он толкнул его. Бичер упал, трясясь, как в лихорадке. Внутренний голос твердил, словно отбивая барабанную дробь: «Белые выдадут тебя, Джордж, выдадут, выдадут, Джордж», – а он старался подавить, затоптать его, всей силой души заставляя себя верить слову белого босса.
– Мы тебя выручим, – мягко уговаривал его Токхью. – Ты думай о какой-нибудь негритяночке. Представь себе, что она голая, а ты дал волю рукам, она кричит, а ты её тискаешь. Приятели Эда сказали, что тебе не спать больше с женщиной. Но ты им не верь, Джордж. – Лицо у Токхью было ликующее. – Слушай, что я говорю, Джордж! – кричал он. – Никто тебя не линчует. Никто тебя не будет резать ножом. Я не дам сжечь тебя на костре, Джордж. Нет! И думать нечего. Ха-ха-ха! Сиди спокойно, Джордж.
И тогда Бичер понял всё. Теперь он понял. Они не станут защищать его. Они его выдадут. О господи! Господи! Вопль ужаса сотряс всё тело юноши. Этот вопль отдался у него в сердце, в легких, в животе. О господи! Господи!… Потом всё прошло. Испив за один миг всю чашу неведомого доселе ужаса, он почувствовал, что всё прошло. Всё миновало. Он освободился от этого страха. А вместо страха было что-то другое. Он чувствовал, как в нём разгорается ненависть, опаляющая ненависть и презрение, а над ними, словно шёлковый покров, окутавший душу, были гордость – достоинство и гордость. Он умрёт, теперь это ясно, но страха в нём уже нет. Он высказал Смоллвуду всё, он ударил Бэйли, – и теперь бояться нечего. Да, да – он высказал всё! Есть негр на свете, который сказал то, что ему хотелось сказать! Теперь никто не узнает, что он боится!
Бичер лежал неподвижно. Его охватило странное, чудесное чувство покоя. Точно он был полноводной рекой, сбегавшей с холма. В ушах у него стоял шум воды, но шёлк, окутывающий его душу, льнул к ней всё ближе и ближе.
Вдруг шериф Токхью крикнул с притворным ужасом: – Нажимай, Гарри, сзади машина! – Гаррисон Таун взвыл. Они мчались по дороге со скоростью семидесяти миль в час. – Господи помилуй, шесть машин! – закричал Токхью. – Народу-то! И все с ружьями! За нами едут!
– Нагоняют? – с хохотом спросил Таун.
– Не разберёшь… Нет, мы уходим! Не догонят! – торжествующе крикнул Токхью. – Не высовывайся, Джордж, мы тебя выручим… Э-э! – шериф перевёл дух. – Ловушка! – Он показал вперёд на пустую дорогу. – Ещё шесть машин впереди! Попались, Гарри! Придётся выдать беднягу. Линчуют нашего Джорджа! Тише! Они дорогу загородили.
Таун замедлил ход. Машина начала сбавлять скорость.
И тогда волна гордости и человеческого достоинства подхватила Джорджа и высоко взмыла его на своём гребне. Сердце пело, бросало вызов. Нет! Петля его не дождётся! Нет! Никогда! Никогда! И он вскочил на ноги, а потом одним рывком горделиво бросился из машины на дорогу.
VI
Повесив телефонную трубку, Эвери Смоллвуд простоял несколько минут, словно парализованный. К горлу подступила тошнота. Какой ужас! Трудно поверить. Совесть его была неспокойна. Как будто он виноват в смерти мальчика. Но это неверно. Он знал, что это неверно.
В комнату вошла жена, и он, запинаясь, рассказал ей всё. На глазах у миссис Смоллвуд выступили слёзы, её красивое лицо исказилось от ужаса и жалости. Ему хотелось утешить её, но слова не шли с языка. О чём он думал – этот мальчишка – что его заставило пойти на такое безумство? Хотел убежать, должно быть. Какая глупость, какая чудовищная глупость. Но разве это можно было предвидеть? Кто же мог знать заранее? Ведь надо же было что-то сделать, чтобы проучить его!
– А, чорт!… – вырвалось у Смоллвула. Он сел и стиснул руками голову. Как жестока жизнь! Как горько, тяжело жить в этом мире! Несчастный Бичер лежит на дороге с разбитой головой. Единственный выход – ожесточиться и попробовать не думать об этом.
Смоллвуд встал. Он подошёл к буфету и налил себе виски. Он знал, что теперь будет: надо ждать очередного приступа тоски. Вот она, жизнь, – ничего в ней не поймешь. Теперь добрую половину недели, а то и больше, он не сможет взяться за кисть. Как всё это жестоко! Чтобы принимать такую жизнь, человек должен ожесточиться.
Смоллвуд встал и вышел на веранду. Он не знал, куда себя девать. Давно уж ему не было так тяжело. Это просто ужасно… Чтобы хоть чем-нибудь заняться, Смоллвуд принялся отмывать краску с кистей.
1 2 3 4 5