А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И тут начали появляться указы, относившиеся уже не ко всем, но к отдельным лицам, и больше всего законов было издано в дни наибольшей смуты в республике.
28. Тогда для исправления нравов был избран в третий раз консулом Гней Помпей, применивший ради их врачевания средства более пагубные, чем самое зло, создавший свои законы и сам же ниспровергнувший их и потерявший от оружия то, что защищал оружием. Затем началась непрерывная, в течение двадцати лет, усобица, когда не стало ни нравственности, ни правосудия: оставались безнаказанными преступнейшие деяния, а добродетель бывала причиною гибели. Наконец, в шестое свое консульство Цезарь Август, обеспечив себе прочную власть, отменил сделанные во время триумвирата распоряжения и дал законы, чтобы мы наслаждались миром и нами управлял принцепс. В дальнейшем их путы стали еще крепче; появились надзиратели, по закону Папия и Поппея поощряемые наградами, чтобы римский народ наследовал как общий отец после отказавшихся от преимуществ отцовства выморочное имущество. Но эти надзиратели заходили гораздо дальше, накидывались на Рим, на Италию, на все, где только были римские граждане, и довели многих до разорения. И опасность грозила бы уже всем, если бы Тиберий не назначил по жребию, чтобы справиться с этой бедой, пятерых бывших консулов, пятерых бывших преторов и столько же из прочих сенаторов, и они, устранив многочисленные стеснения, созданные этим законом, не принесли на короткий срок облегчения.
29. Тогда же, представив сенату уже достигшего юношеского возраста Нерона, сына Германика, Тиберий, не без насмешливых перешептываний присутствующих, испросил для него, чтобы, освобожденный от вигинтивирата и на пять лет раньше установленного законом возраста, он был допущен к квестуре. При этом Тиберий ссылался на то, что по ходатайству Августа такое же решение было принято о нем самом и о его брате. Не сомневаюсь, что и тогда не было недостатка в тайно насмехавшихся над подобными домогательствами, но то было в начале возвышения Цезарей, и старинные установления были еще у всех пред глазами, да и родственные связи пасынков с отчимом менее близки, чем у деда с внуком. Нерону присваивается, сверх того, жреческий сан, и в день, когда он впервые вступил на форум, раздавался конгиарий простому народу, ликовавшему, что перед ним возмужалый отпрыск Германика. Еще более радостно было встречено бракосочетание Нерона с дочерью Друза Юлией. Но насколько одобрительно отнесся к этому народ, настолько же неприязненно принял он сообщение, что сыну Клавдия назначается в тести Сеян. Считали, что Тиберий запятнал этим честь своего рода и еще больше возвысил Сеяна, и без того внушавшего подозрения, что он слишком далеко заносится в своих замыслах.
30. В конце года скончались выдающиеся мужи Луций Волузий и Саллюстий Крисп. Волузий принадлежал к древнему роду, не поднявшемуся, однако, выше претуры; что касается его самого, то он достиг консульства, наделялся цензорской властью для проведения выборов всаднических декурий и скопил те богатства, которые так возвеличили и усилили эту семью. Крисп, происходивший из всаднического сословия, был внуком сестры прославленного римского историка Гая Саллюстия, усыновившего его и давшего ему свое имя. Но хотя Криспу был открыт легкий доступ к высшим магистратурам, он последовал примеру Мецената и, не имея сенаторского достоинства, превзошел могуществом многих отпраздновавших триумф или облеченных званием консула. Стремясь к изысканному образу жизни, он отошел от обычаев предков и, окруженный богатством и роскошью, был склонен к изнеженности. Но при всем этом в нем таилась душевная сила, способная вершить большие дела и тем более бурная и кипучая, чем равнодушнее и бездеятельнее он старался казаться. При жизни Мецената — один из многих, а затем — первый, кому император доверял свои тайны, он был причастен к убийству Агриппы Постума; но на старости лет он скорее по видимости, чем на деле сохранял дружеское расположение принцепса. То же случилось и с Меценатом, потому ли, что волею рока могущество редко бывает незыблемым, или потому, что наступает пресыщение, охватывающее как тех, кто даровал все, что было возможно, так и тех, кому желать больше нечего.
31. Затем следуют четвертое консульство для Тиберия, второе — для Друза, примечательное разделением консульской власти между отцом и сыном. За три года до этого тот же почет был оказан Германику и Тиберию, но дяде это не доставило радости, и они были не так тесно связаны природными узами. В начале того же года Тиберий якобы для укрепления пошатнувшегося здоровья удалился в Кампанию, то ли постепенно подготовляя длительную непрерывную отлучку, то ли для того, чтобы Друз в отсутствие отца единолично отправлял консульские обязанности. И вышло так, что ничтожное дело, вызвавшее, однако, жаркие споры, доставило молодому человеку возможность снискать общее расположение. Бывший претор Домиций Корбулон обратился к сенату с жалобой на знатного молодого человека Луция Суллу, не уступившего ему места во время гладиаторских игр. На стороне Корбулона были его возраст, дедовские обычаи, сочувствие стариков; против него выступали Мамерк Скавр, Луций Аррунций и другие родичи Суллы. С обеих сторон произносились речи; делались ссылки на предков, суровыми указами осуждавших непочтительность молодежи, пока не выступил Друз, сумевший умерить страсти. Кончилось тем, что Корбулону принес извинения дядя и отчим Суллы Мамерк, самый красноречивый из ораторов того времени. Тот же Корбулон, повсюду крича о том, что из-за злоупотреблений подрядчиков и нерадивости магистратов дороги в Италии по большей части совершенно разбиты и приведены в непроезжее состояние, охотно взялся навести в этом деле порядок, что не принесло большой общественной пользы, но оказалось гибельным для весьма многих, с чьим добрым именем и имуществом он беспощадно расправился посредством осуждений и продаж с торга.
32. Немного спустя в присланном сенату письме Тиберий сообщал о набеге Такфарината, снова вызвавшем осложнения в Африке, и велел сенаторам по своему усмотрению избрать для нее проконсула, который знал бы военное дело, отличался крепким здоровьем и мог взять на себя руководство войной. Этот повод был использован Секстом Помпеем для очернения Марка Лепида, который, по его словам, был ленив, беден и являлся позором для своих предков, вследствие чего его не следует допустить к жеребьевке на управление Азией; сенат, однако, не разделял этого мнения, считая, что Лепид скорее мягок, чем нерадив, что нужду он унаследовал от отца и что, ничем не запятнав своей знатности, скорее заслуживает похвалы, чем бесчестья. Итак, Лепида направили в Азию, а относительно Африки было вынесено постановление предоставить самому Цезарю выбрать, кому ее поручить.
33. Между тем Цецина Север предложил воспретить уезжающим в провинцию магистратам брать с собой жен; предварительно он несколько раз повторил, что живет с женой в добром согласии, что она шесть раз рожала ему детей и что предлагаемое им в качестве общественного мероприятия он неуклонно соблюдал у себя в семье, оставляя ее в Италии, хотя его сорокалетняя военная служба протекала во многих провинциях. Ведь недаром некогда было вынесено решение не возить с собой женщин ни к союзникам, ни к чужеземцам: присутствие женщин неминуемо связано с осложнениями, из-за их роскоши в мирное время, из-за их страхов — в военное; из-за них римское войско в походе уподобляется кочующей орде варваров. Этот пол не только слабосилен и неспособен к перенесению трудностей, но, если дать ему волю, то и жесток, тщеславен и жаден до власти; они выступают перед воинами, прибирают к рукам центурионов — и вот недавно женщина распоряжалась упражнениями когорт, боевыми учениями легионов. Пусть они, сенаторы, сами припомнят, что всякий раз, когда происходят осуждения за лихоимства, в большей части преступлений бывают повинны жены; вокруг них тотчас же собираются худшие люди провинции; женщины предпринимают и совершают всевозможные сделки. Торжественные встречи устраиваются обоим, существуют два претория, в своих приказаниях женщины чаще всего упорны и неумеренны, и те, которые некогда были обузданы Оппиевыми и другими законами, а теперь освободились от этих оков, норовят распоряжаться не только дома и на форуме, но и в войсках.
34. Лишь немногие слушали эту речь с одобрением: большинство перебивало ее, выкрикивая, что этот вопрос не был поставлен на обсуждение и что не Цецине быть судьей в таком деле. С ответом ему выступил Валерий Мессалин, который, будучи сыном Мессалы, в некоторой мере унаследовал отцовское красноречие: многие из суровых установлений древности заменены лучшими и более снисходительными — ведь вокруг Рима уже не свирепствуют, как некогда, войны, и в провинциях не осталось былой враждебности. И если кое-что отпускается на женские нужды, то это не ложится тяжелым бременем на плечи мужей и, тем более, на союзников; всем остальным жена пользуется наравне с мужем, и в мирное время это не мешает ему заниматься своими делами. На войну, разумеется, нужно идти только тем, кто способен носить оружие; но есть ли для возвращающихся после бранных трудов более чистое и добродетельное отдохновение, чем даруемое супругой? Некоторые из них охвачены тщеславием или жадностью? Но разве многие магистраты и сами не подвержены различным страстям? Тем не менее, их все-таки посылают в провинции. Испорченность жен совращает мужей? Но разве всякий холостяк безупречен? Некогда были приняты Оппиевы законы, что было вызвано обстоятельствами, в которых тогда пребывала республика; кое в чем в них позднее были сделаны послабления и уступки, ибо это требовалось общею пользой. Тщетно прикрывать нашу слабость, выискивая для нее другие названия: если жена в чем бы то ни было преступает должную меру, виноват в этом муж. Далее, несправедливо из-за безволия нескольких отнимать у мужей подруг, делящих с ними и счастье, и горести, и, покидая пол, по природе слабый, предоставлять его собственной невоздержанности и чужим вожделениям. Ведь и в присутствии мужа едва удается сохранить нерушимость супружеского союза; что же произойдет, если жены на долгие годы будут забыты, словно они получили развод? Поэтому, противодействуя непорядкам вне Рима, следует помнить и об охране нравов в самом Риме. Несколько слов было добавлено Друзом, сославшимся на свою семейную жизнь: ведь принцепсам приходится посещать отдаленнейшие места империи. Сколько раз божественный Август ездил на Запад и на Восток в сопровождении Ливии! Да и сам Друз выезжал в Иллирию и, если понадобится, отправится и к другим народам, но не всегда хранил бы спокойствие духа, если бы отрывался от своей дорогой супруги и матери стольких его детей. Итак, предложение Цецины было отвергнуто.
35. На ближайшем заседании сената было прочитано письмо Тиберия, в котором, бросив скрытый упрек сенаторам за то, что все заботы они взваливают на принцепса, он называл Мания Лепида и Юния Блеза в качестве кандидатов, одного из которых надлежало избрать проконсулом Африки. После этого были выслушаны выступления их обоих: Лепид с большой настойчивостью уклонялся от этого назначения, ссылаясь на слабость здоровья, малолетних детей, дочь на выданье, но всем было ясно и то, о чем он умалчивал, — что Блез — дядя Сеяна и поэтому преимущество на его стороне. Для вида отказывался и Блез, но не упорствовал, когда льстецы единодушно поддержали его подлинные желания.
36. Затем открыто заговорили о том, на что многие жаловались лишь в тесном кругу друзей. Все чаще случалось, что последние негодяи, прикасаясь к изображению Цезаря, безнаказанно поносили честных людей и возбуждали против них ненависть; стали бояться даже вольноотпущенников и рабов, когда те бранили своего патрона или хозяина или угрожали ему расправой. И вот сенатор Гай Цестий выступил с речью, в которой сказал, что хотя принцепсы подобны богам, но и боги прислушиваются лишь к справедливым просьбам молящихся, и никто не укрывается в Капитолии или других храмах Рима, чтобы, пользуясь этим убежищем, совершать преступления. Законы полностью отменены и повержены, если на форуме, рядом с сенатом, Анния Руфилла, которую судья по его иску признал виновной в мошенничестве, осыпает его руганью и угрозами, а он не смеет воззвать к правосудию, потому что ее защищает изображение императора. Зашумели со всех сторон и другие, сообщая о сходных или еще более возмутительных случаях, и принялись упрашивать Друза преподать устрашающий пример наказания; в конце концов, Руфилла была допрошена, изобличена и по приказанию Друза заключена в государственную тюрьму.
37. На основании сенатского постановления, принятого по указанию принцепса, были также подвергнуты наказанию римские всадники Консидий Экв и Целий Курсор, клеветнически обвинившие в оскорблении величия претора Магия Цецилиана. И то и другое вменили в заслугу Друзу: живя в Риме и охотно вращаясь среди людей, он сглаживал своею доступностью нелюдимость и отчужденность отца. Не вызывало осуждения в молодом человеке и его легкомыслие: пусть уж лучше тешится своими забавами, проводя дни на постройках, а ночи — в пирах, чем, отгородившись от всех и лишив себя каких бы то ни было развлечений, погружается в угрюмую настороженность и вынашивает злобные замыслы.
38. Между тем Тиберий не унимался, не унимались и обвинители. Так, Анхарий Приск привлек к суду проконсула Крита Цезия Корда, обвинив его в лихоимстве и, сверх того, в оскорблении величия, что тогда неизменно присоединялось ко всем обвинениям. Цезарь, сделав выговор судьям, оправдавшим обвинявшегося в прелюбодеянии знатнейшего македонянина Антистия Ветера, снова предал его суду — на этот раз за оскорбление величия, как бунтовщика и соучастника замыслов Рескупорида в те дни, когда, убив Котиса, тот замышлял войну против нас. Итак, подсудимый был лишен воды и огня, и было добавлено, чтобы он содержался на острове, удаленном как от Македонии, так и от Фракии. Ибо Фракия, после того как власть над нею была поделена между Реметалком и детьми Котиса, к которым из-за их малолетства сенат приставил опекуном Требеллена Руфа, все еще не смирившись с нашим господством, была неспокойна, и фракийцы, видя в Требеллене виновника своих бедствий, не меньше возмущались Реметалком, оставлявшим неотмщенными обиды своих соплеменников. И вот взялись за оружие сильные племена келалетов, одрисов и диев, каждое во главе со своими вождями, среди которых ни один не превосходил остальных известностью и влиятельностью, что и было причиною, почему они не смогли сплотиться и повести войну крупными силами. Часть восставших разоряла близлежащие местности, другие перешли через Гемские горы с намерением возмутить обитавшие вдалеке народы, а большинство, и притом наиболее боеспособное, осадило царя в основанном Филиппом Македонским городе Филиппополе.
39. Узнав об этом, Публий Веллий (он начальствовал над ближайшим войском) бросил отряды вспомогательной конницы и когорты легковооруженных на тех, которые, предаваясь грабежу или рассчитывая собрать подкрепления, переходили с места на место, а сам повел основное ядро пехоты, чтобы освободить от осады обложенный город, Все завершилось полным успехом: грабители были уничтожены, среди осаждающих возникли раздоры, царь произвел удачную вылазку, и к нему своевременно подошел легион. Происшедшее не подобает даже назвать ни правильной битвою, ни сражением, — ведь кое-как вооруженные и разрозненные враги были перебиты без пролития нашей крови.
40. В том же году обремененные долгами галльские племена попытались поднять восстание, наиболее деятельными подстрекателями к которому были среди треверов Юлий Флор, у эдуев — Юлий Сакровир. Оба принадлежали к знатным родам, и их предки за свои подвиги получили некогда римское гражданство, которое в те времена было редкой наградой и давалось только за выдающиеся заслуги. Заручившись поддержкой наиболее решительных и отважных, а также всех тех, у кого вследствие нищеты или страха пред наказанием за совершенные преступления не оставалось иного выхода, как примкнуть к мятежу, они на тайных переговорах условились, что Флор возмутит белгов, а Сакровир — обитающих ближе к Италии галлов. Итак, в местах, где постоянно собирался народ, и на созванных ради этого сходках они принимаются произносить мятежные речи, говорят о вечном гнете налогов, о произволе ростовщиков, о жестокости и надменности правителей, о том, что, узнав про гибель Германика, римские воины неспокойны и ропщут, — словом, что пришло время отвоевать независимость, если они, полные сил, поразмыслят над тем, насколько слаба Италия, как невоинственно население Рима и что в римском войске надежны только провинциалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56