сочтя мои победы, она решила, что я старик» (x. 53). Плиний говорит, что возниц сопровождала всегда толпа их почитателей (xxix. 9); он же рассказывает, что один из поклонников Феликса, возницы «красных», был в таком отчаянии от его смерти, что бросился в его костер и сгорел вместе с ним (vii. 186).
. Он ведет счет своим победам и наградам с точностью ученого педанта и увековечивает в длинных надписях виды упряжек, количество заездов, имена своих лошадей Таких надписей сохранилось несколько, и они позволяют понять и «технику бегов», и знакомят нас в некоторой доле с профессиональным языком возниц. Приведем одну из наиболее интересных – надпись испанца Диокла (cil. vi. 10 048 = dess. 5287). Он начал свою карьеру у «белых» в 122 г. н.э., затем перешел к «зеленым», а от них – к «красным», у которых и остался (беговые общества прилагали, видимо, всяческие старания к тому, чтобы переманить к себе искусного возницу). Он одержал всего 1462 победы при самых разных обстоятельствах, а в состязаниях принимал участие 4257 раз, в 1351 случае оказался побежденным, остальные 1444 раза приходил вторым или третьим. Чаще всего каждая «партия» выставляла по одной колеснице, запряженной четверней, по две и по три колесницы – значительно реже; победа в состязании только четырех колесниц считалась наиболее почетной. Диокл получил 92 «больших премии», общая сумма которых равнялась 3 млн 770 тыс. сестерций: 32 раза по 960 тыс. сестерций, 28 раз – по 40 тыс., 29 раз – по 50 тыс. и 3 раза по 60 тыс. Откуда эти суммы? Их вносил магистрат, устроитель игр? Мы знаем, как дорого обходилось устройство игр, какие огромные суммы на них тратились. В 51 г. н.э. установлены были суммы, которые государство выдавало устроителям вдобавок к их расходам: на Плебейские игры, например, 600 тыс. сестерций, на игры в честь Аполлона – 380 тыс. Может быть, «премии» выдавались из этих сумм? А может быть, происходило иначе: сторонники «красных» держали пари с другой «партией» в общей сложности на 30 тыс.; проигравшие «зеленые» эту сумму им выплачивали, и Диокл ее и получал. Часть ее Диокл, надо думать, обязан был отдать в кассу «партии», но часть оставалась ему.
Диокл расстался с цирком, собрав состояние почти в 36 млн сестерций; состояние ста адвокатов не превышает средств одного циркового возницы из партии «красных», – писал Ювенал (7. 113–114); Марциал, сравнивая судьбу бедного клиента с судьбой возницы, негодовал, что он за целый день получит «сотню медяков, а Скорп победитель за один час унесет пятнадцать мешков сверкающего золота» – 15 тыс. сестерций (X. 74. 4-6). Понятно, что некоторые из возниц становились «господами партии», т. е. главарями беговых обществ (CIL. VI. 10 058 и 10 060). Состязания для Диокла проходили по-разному: 815 раз он occupavit et vicit, т. е. с самого начала занял первое место и до конца удерживал его за собой; 67 раз он successit et vicit – первоначально оказался на втором месте, но затем вырвался вперед; 36 раз он praemisit et vicit – нарочно пропустил вперед противника и затем обогнал его; 42 раза он победил разными способами; 502 раза eripuit et vicit – когда надежды на победу, казалось, уже не было, «прорвался и победил» после трудной и жестокой борьбы. Большой честью считалось победить: 1) a pompa, когда возница должен был принять участие в состязаниях с усталыми лошадьми сразу же после утомительной процессии, и 2) на лошадях, которые выезжали в цирке первый раз (equi anagones); а совершенно исключительным трюком был тот, который могли себе позволить только очень опытные возницы: они менялись лошадьми с другой «партией». О Диокле надпись сообщает, что он одержал 134 победы alieno principio – «с чужим главным [конем]», т. е. пристяжным, шедшим слева. При упряжке, четверней две средних лошади, два коренника, шли под ярмом (introiugi); справа и слева находились пристяжные (funales). От выучки левой пристяжной, которая оказывалась всегда у меты, зависела не только победа, но и жизнь возницы.
Диокл принадлежал к возницам-"тысячникам" (miliarii), т. е. к таким, кто одержал тысячу побед и больше. Скорп, оплаканный Марциалом, насчитывал 2048 побед, Помпей Мусклоз – 3559, какой-то неизвестный – 1025.
. Он упоен не только славой и успехом, он пьянеет от риска и опасности. Каждый раз, выезжая на арену, он выезжает на встречу со смертью Особенно страшным был момент, когда возница огибал мету: стремясь выиграть время и сократить пространство, он старался проехать к ней как можно ближе, и тут стоило чуть ошибиться самому в расчете, стоило дернуться влево чуть больше, чем было нужно, левой пристяжной (почему такой важной и была ее роль) – и колесо на всем скаку налетало на каменную тумбу, разлеталось вдребезги, и хорошо было, если возница выходил из этой переделки только искалеченным. Опасность подстерегала его во время всего состязания: каждый возница старался, как только мог, выиграть на пространстве и поэтому, обгоняя соперника, держался к нему возможно ближе; угроза столкновения висела над обоими. Самый костюм возницы свидетельствовал об опасности его профессии: на голову он надевал круглую кожаную шапку с клапанами, напоминающую шлем танкистов; туника его была плотно обмотана ремнями до самых подмышек, чтобы за что-либо не зацепиться (поэтому и лошадям подвязывали хвосты как можно короче); за ремни был заткнут короткий острый нож – в случае падения возница перерезал им вожжи, которые обычно закидывал себе за спину: одной рукой он правил, в другой держал бич. Ременные обмотки покрывали ноги от сандалий до колен; иногда возница надевал гетры, которые закрывали почти целиком бедра. Возницы погибали обычно молодыми: Аврелий Полиник умер 30 лет, Скорп – 27, Кресцент – 22, Аврелий Тациан – 21 года, Цецилий Пудент – 18. Диоклу, когда он оставил карьеру возницы, было 42 года – случай редкий.
; и его победа – это очередное торжество над ней. Гордость собой, удаль и молодечество переполняют его существо; он чувствует себя выше обычных людей и выше законов, которые для них, простых смертных, обязательны Дион говорит, что не было дерзости, которую возницы не считали бы себе позволенной (lix. 5). «Шутки» возниц состояли в том, что «по укоренившемуся попустительству они, бродя по городу, забавлялись тем, что обманывали и обкрадывали людей» (suet. ner. 16. 2). Три века спустя Аммиан Марцеллин писал: «…если кто заметит, что его кредитор настойчиво требует уплаты долга, то он прибегает к цирковому вознице, нагло готовому на все, и тот устраивает так, что против кредитора возбуждается дело об отравлении» (xxviii. 4. 25. Пер. Ю . Кулаковского ).
. Его нравственные понятия очень невысоки: чувство товарищества ему незнакомо и недоступно; товарищ по профессии для него только соперник, у которого надо вырвать победу, и он не задумывается над средствами, с помощью которых он ее вырвет, – собственная хитрость У возниц были «технические приемы», с помощью которых они преграждали своим соперникам дорогу к победе. Один из них состоял в том, что возница внезапно поворачивал свою колесницу наискось, так что следовавшие за ним на нее налетали: образовывался в лучшем случае затор, в худшем – колесницы сшибались, и не обходилось без увечий и ранений. Общее замешательство давало возможность выиграть переднему.
или помощь злых сил – не все ли равно? Важно победить На Аппиевой дороге найдено было несколько десятков свинцовых табличек с заклинаниями и молитвой к подземным божествам погубить противника и его лошадей. Росси относил их ко ii в. н.э., Вюнш – к iv в. Вот конец одной из этих табличек: «…свяжите, обвяжите: помешайте, поразите, опрокиньте, споспешествуйте мне, погубите, убейте, изломайте возницу Евхерия и его лошадей в завтрашний день в римском цирке. Да не выедет хорошо из ворот, да не состязается сильно, да не обгонит, не прижмет, не победит, не обогнет счастливо мету, не получит награды» ( R . Wьnsch . Sethianische Verfluchtungstafein aus Rom. Leipzig, 1898). Хорошую параллель к этому заклятию представляет табличка из Карфагена: «…остановите их, свяжите, заберите от них всю силу; пусть они не смогут переступить ворот, сделать шаг по арене, а что до возниц, парализуйте их руки; пусть не смогут они увидеть вожжей, не смогут держать их. Сбросьте их с колесницы, ударьте оземь; пусть растопчут их копытами собственные лошади. Не медлите, не медлите; сейчас, сейчас, сейчас!»
.
В облике этого лихого и злого удальца есть одна трогательная черта: отношение к лошадям, на которых он ездит. Людское общество складывается для него из двух категорий: товарищей-возниц и восторженных поклонников, осыпающих его подарками и похвалами; он дышит воздухом этого восторга, собирает их подарки и скапливает богатство, но в глубине души презирает эту толпу. Разве кто-нибудь из них отважится на то, что для него совершенно обычно? И если счастье отвернется от него, разве они не отвернутся тоже? Товарищи? Они так же хладнокровно погубят его, как и он их. Подлинные друзья, на которых можно положиться, которые не подведут и не обманут, – это кони; они опора и помощь; от них зависит и победа, и самая жизнь; и возница неизменно делится с ними тем, чем дорожит больше всего, – своей славой Имена лошадей, на которых Кресцент одержал свою первую победу, упомянуты в почетной надписи, поставленной ему после смерти (cil. vi. 10 050 = dess. 5285); названы также лошади Диокла. Какой-то возница (имя не сохранилось) составил список левых пристяжных, на которых он выезжал в цирке и на которых одержал победу, с упоминанием их масти и того, кто их объезжал (cil. vi. 10 056). Жеребец Аквилон и его сын Гирпин (оба, видимо, ходили в левой пристяжке и оба одержали больше 200 побед) удостоились почетной надписи (cil. vi. 10 069). Цирковые рысаки пользовались в Риме широкой известностью: их качества, их вид, все их особенности служили темой горячих обсуждений. Марциал рассчитывал, что его «изъеденные молью эпиграммы» возьмут в руки, устав от разговоров о Скорпе и Инцитате (xi. 1. 15-16). Он, Марциал, «известный племенам и народам», не был известнее жеребца Андремона (x. 9. 3-5); светский человек считал обязанностью знать родословную цирковых скакунов (mart. iii. 63. 12). Одна лошадь из Африки удостоилась даже эпитафии (cil. vi. 10 082):
Песков гетульских детище,
Завода честь гетульского,
Ветров в бегу соперница,
Во цвете лет погибшая,
Ушла, Спевдуса, к Лете ты.
Пер . Ф . А . Петровского
Лошади, одержавшие сто побед, назывались «centenarii».
Беговые общества приобретали лошадей на конных заводах в Апулии и Калабрии; об этих заводах рассказывает Варрон и в своем «Сельском хозяйстве» (II. 7); схолиаст к Ювеналу (I. 155) пишет, что Тигеллин, обзаведясь пастбищами в тех областях, устроил там конный завод и объезжал лошадей для цирковых состязаний. Очень ценились «гирпинцы» – лошади из области гирпинов в Самнии (Mart. III. 53. 12; Iuv. 8. 63 и схолиаст к этому стиху). Сын жеребца Аквилона получил имя Гирпина или по месту рождения, или за свои превосходные качества. Колумелла говорит о выведении рысистых лошадей (VI. 27. 1-8), и экстерьер лошади, который он дает (VI. 29), – это экстерьер рысака. Плиний в восхвалении Италии, заканчивающем его «Естественную историю», среди всех благ, которыми Италия одарена, называет рогатый скот и лошадей: «лучше их нет в тройках» (XXXVII. 202). В большой чести были лошади из Испании и Африки.
К главе тринадцатой
.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. КЛИЕНТЫ
Утро влиятельного и знатного человека начиналось в Риме с приема клиентов. Мы не можем сказать, какую часть городского населения составляли эти люди, но, судя по тому, что и Ювенал, и Марциал, и Сенека говорят об их «толпах», судя по тому, какое внимание уделяет им литература I в. н.э., сословие это не было малочисленным и в жизни римского общества того времени являлось элементом необходимым и очень характерным.
Клиентела развилась из древнего обычая (римские антиквары приписывали его установление Ромулу) ставить себя, человека мелкого и бессильного, под покровительство могущественного и влиятельного лица. Покровителя и отдавшегося под его защиту связывали узы такие же священные в глазах древних, как узы родства; первый помогал своему клиенту советом, влиянием, деньгами; клиент поддерживал покровителя в меру своих сил, чем только мог. К I в. н.э. отношения эти в значительной степени утратили этот старинный характер: клиенты превратились просто в прихлебателей своего покровителя, который держал их возле себя, потому что этого требовал «хороший тон» римского общества: знатному человеку неудобно и неловко было показаться на улице или в общественном месте без толпы провожатых – клиентов.
Писатели I в. н.э. оставили красочные описания клиентской жизни; в ней не было труда, но было много беспокойства и досыта унижения. День клиента начинался с раннего утра: он должен был облечься в тогу, этот официальный мундир, мучительно неудобный, и в темноте, по грязным римским улицам, часто с другого конца города идти к своему «господину» приветствовать его с добрым утром. Марциал уверял, что он покинул Рим, чтобы наконец отоспаться (XII. 68. 5-6) и наверстать в родном, тихом городке Испании все, что он не доспал за тридцатилетнюю жизнь клиента (XII. 18. 15-16), во время которой он «с глухой полуночи, в тоге» готовился терпеть «свист резкого аквилона, ливень и снег» (X. 82. 2-4). Приходилось торопиться: в прихожей затемно собиралась целая толпа; ожидали, когда впустят в «горделивый атрий». Случалось, что пускали не всех; иногда пробивались силой, отталкивая более слабых. «Посмотри на дома людей могущественных, на этот порог, у которого шумят и ссорятся клиенты! Много получишь ты обид, чтоб войти, еще больше, когда войдешь» (Sen. epist. 84. 12). Входа добиваются лестью и заискиванием перед рабом, ведавшим впуском, а он иногда «не удостаивал и ответить на вопрос, что делается внутри дома» (Col. I, praef. 9). Бывало и так, что не солоно хлебавши уходили все: «Мало ли таких, которые велят прогнать клиентов, потому что хотят спать, предаются разврату или просто по бесчеловечности? Мало ли таких, которые в притворной спешке пробегут мимо людей, измученных долгим ожиданием? Мало ли таких, которые не пойдут через атрий, набитый клиентами, и скроются через черный ход? разве не более жестоко обмануть, чем вовсе не принять?» Прием часто бывал не лучше отказа: «Мало ли таких, которые в полусне, отяжелев от вчерашней попойки, едва пошевелят губами, чтобы произнести с презрительным зевком тысячу раз подсказанное имя этих несчастных, которые прервали свой сон, чтобы наткнуться на чужой!» (Sen de brev. vitae, 14. 4).
Если патрон был в добром настроении или придерживался старинных обычаев, то на дружное «ave!» клиентов он отвечал, пожимая каждому руку и целуя его, но уже в I в. н.э. такое обращение было редкостью. Один из гостей Тримальхиона вспоминает с восторгом одного магистрата времен своего детства: «…как ласково отвечал на привет, каждого-то назовет по имени, будто свой человек нам!» (Petr. 44). Уже во II в. н.э. клиенты здороваются с патроном, целуя ему руку, а то и кланяются в ноги.
По окончании утреннего приема, если патрон куда-нибудь шел, клиенты обязаны были его сопровождать, идти "в самую грязь за его носилками или, забежав вперед, расталкивать толпу (Mart. III. 36. 4; 46. 5). Если патрон произносил речь в суде или читал свое произведение перед слушателями, они громко выражали свое одобрение – «красноречив не ты, Помпоний, а твой обед», – вразумлял Марциал доверчивого патрона (VI. 48), – потом провожали его в баню: «…усталый иду я за тобой в 10-м часу, а то и позже, в Агрипповы термы, хотя сам моюсь в банях Тита», – жаловался Марциал (III. 36. 5-6) Летом в 5 часов дня, зимой в 3 часа: Агрипповы термы и бани Тита находились на противоположных концах города.
.
Клиентская служба не ограничивалась этим утомительным хождением и бесцельной тратой времени. Марциал остро чувствовал, что он теряет в ней свое достоинство и растрачивает свое дарование: «Ты лжешь – я верю, читаешь плохие стихи – хвалю, поешь – пою, пьешь – пью, хочешь играть в шашки – проигрываю» (XII. 40). Клиентом может быть тот, кто совершенно обезличился и желает только того, чего хотят «его цари и господа» (Mart. II. 68. 5-7). «Пока я хожу за тобой и сопровождаю обратно домой, слушаю твою болтовню и хвалю все, что ты делаешь и говоришь, сколько могло бы родиться стихов!» – вздыхал Марциал (XI. 24. 1-4). Вместо себя он посылает патрону с утренним приветом книгу (I. 108. 10): «…каковы бы ни были мои писания, создать их не мог бы человек, которому надо ходить с утренним приветствием!» (I. 70. 17-18) Патрон мог потребовать, чтобы клиент сопровождал его в путешествии: Марциал оказался в Байях по желанию своего патрона и жаловался, что в этом очаровательном и роскошном месте он может только голодать на ту жалкую сумму, которая выдается ему как клиенту (i. 59).
.
За все услуги клиента патрон расплачивался скупо: он мог всем и каждому твердить о благодеяниях, которые он оказал и оказывает клиенту (Mart. V. 52), но клиент никак не может выбиться из горькой бедности:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
. Он ведет счет своим победам и наградам с точностью ученого педанта и увековечивает в длинных надписях виды упряжек, количество заездов, имена своих лошадей Таких надписей сохранилось несколько, и они позволяют понять и «технику бегов», и знакомят нас в некоторой доле с профессиональным языком возниц. Приведем одну из наиболее интересных – надпись испанца Диокла (cil. vi. 10 048 = dess. 5287). Он начал свою карьеру у «белых» в 122 г. н.э., затем перешел к «зеленым», а от них – к «красным», у которых и остался (беговые общества прилагали, видимо, всяческие старания к тому, чтобы переманить к себе искусного возницу). Он одержал всего 1462 победы при самых разных обстоятельствах, а в состязаниях принимал участие 4257 раз, в 1351 случае оказался побежденным, остальные 1444 раза приходил вторым или третьим. Чаще всего каждая «партия» выставляла по одной колеснице, запряженной четверней, по две и по три колесницы – значительно реже; победа в состязании только четырех колесниц считалась наиболее почетной. Диокл получил 92 «больших премии», общая сумма которых равнялась 3 млн 770 тыс. сестерций: 32 раза по 960 тыс. сестерций, 28 раз – по 40 тыс., 29 раз – по 50 тыс. и 3 раза по 60 тыс. Откуда эти суммы? Их вносил магистрат, устроитель игр? Мы знаем, как дорого обходилось устройство игр, какие огромные суммы на них тратились. В 51 г. н.э. установлены были суммы, которые государство выдавало устроителям вдобавок к их расходам: на Плебейские игры, например, 600 тыс. сестерций, на игры в честь Аполлона – 380 тыс. Может быть, «премии» выдавались из этих сумм? А может быть, происходило иначе: сторонники «красных» держали пари с другой «партией» в общей сложности на 30 тыс.; проигравшие «зеленые» эту сумму им выплачивали, и Диокл ее и получал. Часть ее Диокл, надо думать, обязан был отдать в кассу «партии», но часть оставалась ему.
Диокл расстался с цирком, собрав состояние почти в 36 млн сестерций; состояние ста адвокатов не превышает средств одного циркового возницы из партии «красных», – писал Ювенал (7. 113–114); Марциал, сравнивая судьбу бедного клиента с судьбой возницы, негодовал, что он за целый день получит «сотню медяков, а Скорп победитель за один час унесет пятнадцать мешков сверкающего золота» – 15 тыс. сестерций (X. 74. 4-6). Понятно, что некоторые из возниц становились «господами партии», т. е. главарями беговых обществ (CIL. VI. 10 058 и 10 060). Состязания для Диокла проходили по-разному: 815 раз он occupavit et vicit, т. е. с самого начала занял первое место и до конца удерживал его за собой; 67 раз он successit et vicit – первоначально оказался на втором месте, но затем вырвался вперед; 36 раз он praemisit et vicit – нарочно пропустил вперед противника и затем обогнал его; 42 раза он победил разными способами; 502 раза eripuit et vicit – когда надежды на победу, казалось, уже не было, «прорвался и победил» после трудной и жестокой борьбы. Большой честью считалось победить: 1) a pompa, когда возница должен был принять участие в состязаниях с усталыми лошадьми сразу же после утомительной процессии, и 2) на лошадях, которые выезжали в цирке первый раз (equi anagones); а совершенно исключительным трюком был тот, который могли себе позволить только очень опытные возницы: они менялись лошадьми с другой «партией». О Диокле надпись сообщает, что он одержал 134 победы alieno principio – «с чужим главным [конем]», т. е. пристяжным, шедшим слева. При упряжке, четверней две средних лошади, два коренника, шли под ярмом (introiugi); справа и слева находились пристяжные (funales). От выучки левой пристяжной, которая оказывалась всегда у меты, зависела не только победа, но и жизнь возницы.
Диокл принадлежал к возницам-"тысячникам" (miliarii), т. е. к таким, кто одержал тысячу побед и больше. Скорп, оплаканный Марциалом, насчитывал 2048 побед, Помпей Мусклоз – 3559, какой-то неизвестный – 1025.
. Он упоен не только славой и успехом, он пьянеет от риска и опасности. Каждый раз, выезжая на арену, он выезжает на встречу со смертью Особенно страшным был момент, когда возница огибал мету: стремясь выиграть время и сократить пространство, он старался проехать к ней как можно ближе, и тут стоило чуть ошибиться самому в расчете, стоило дернуться влево чуть больше, чем было нужно, левой пристяжной (почему такой важной и была ее роль) – и колесо на всем скаку налетало на каменную тумбу, разлеталось вдребезги, и хорошо было, если возница выходил из этой переделки только искалеченным. Опасность подстерегала его во время всего состязания: каждый возница старался, как только мог, выиграть на пространстве и поэтому, обгоняя соперника, держался к нему возможно ближе; угроза столкновения висела над обоими. Самый костюм возницы свидетельствовал об опасности его профессии: на голову он надевал круглую кожаную шапку с клапанами, напоминающую шлем танкистов; туника его была плотно обмотана ремнями до самых подмышек, чтобы за что-либо не зацепиться (поэтому и лошадям подвязывали хвосты как можно короче); за ремни был заткнут короткий острый нож – в случае падения возница перерезал им вожжи, которые обычно закидывал себе за спину: одной рукой он правил, в другой держал бич. Ременные обмотки покрывали ноги от сандалий до колен; иногда возница надевал гетры, которые закрывали почти целиком бедра. Возницы погибали обычно молодыми: Аврелий Полиник умер 30 лет, Скорп – 27, Кресцент – 22, Аврелий Тациан – 21 года, Цецилий Пудент – 18. Диоклу, когда он оставил карьеру возницы, было 42 года – случай редкий.
; и его победа – это очередное торжество над ней. Гордость собой, удаль и молодечество переполняют его существо; он чувствует себя выше обычных людей и выше законов, которые для них, простых смертных, обязательны Дион говорит, что не было дерзости, которую возницы не считали бы себе позволенной (lix. 5). «Шутки» возниц состояли в том, что «по укоренившемуся попустительству они, бродя по городу, забавлялись тем, что обманывали и обкрадывали людей» (suet. ner. 16. 2). Три века спустя Аммиан Марцеллин писал: «…если кто заметит, что его кредитор настойчиво требует уплаты долга, то он прибегает к цирковому вознице, нагло готовому на все, и тот устраивает так, что против кредитора возбуждается дело об отравлении» (xxviii. 4. 25. Пер. Ю . Кулаковского ).
. Его нравственные понятия очень невысоки: чувство товарищества ему незнакомо и недоступно; товарищ по профессии для него только соперник, у которого надо вырвать победу, и он не задумывается над средствами, с помощью которых он ее вырвет, – собственная хитрость У возниц были «технические приемы», с помощью которых они преграждали своим соперникам дорогу к победе. Один из них состоял в том, что возница внезапно поворачивал свою колесницу наискось, так что следовавшие за ним на нее налетали: образовывался в лучшем случае затор, в худшем – колесницы сшибались, и не обходилось без увечий и ранений. Общее замешательство давало возможность выиграть переднему.
или помощь злых сил – не все ли равно? Важно победить На Аппиевой дороге найдено было несколько десятков свинцовых табличек с заклинаниями и молитвой к подземным божествам погубить противника и его лошадей. Росси относил их ко ii в. н.э., Вюнш – к iv в. Вот конец одной из этих табличек: «…свяжите, обвяжите: помешайте, поразите, опрокиньте, споспешествуйте мне, погубите, убейте, изломайте возницу Евхерия и его лошадей в завтрашний день в римском цирке. Да не выедет хорошо из ворот, да не состязается сильно, да не обгонит, не прижмет, не победит, не обогнет счастливо мету, не получит награды» ( R . Wьnsch . Sethianische Verfluchtungstafein aus Rom. Leipzig, 1898). Хорошую параллель к этому заклятию представляет табличка из Карфагена: «…остановите их, свяжите, заберите от них всю силу; пусть они не смогут переступить ворот, сделать шаг по арене, а что до возниц, парализуйте их руки; пусть не смогут они увидеть вожжей, не смогут держать их. Сбросьте их с колесницы, ударьте оземь; пусть растопчут их копытами собственные лошади. Не медлите, не медлите; сейчас, сейчас, сейчас!»
.
В облике этого лихого и злого удальца есть одна трогательная черта: отношение к лошадям, на которых он ездит. Людское общество складывается для него из двух категорий: товарищей-возниц и восторженных поклонников, осыпающих его подарками и похвалами; он дышит воздухом этого восторга, собирает их подарки и скапливает богатство, но в глубине души презирает эту толпу. Разве кто-нибудь из них отважится на то, что для него совершенно обычно? И если счастье отвернется от него, разве они не отвернутся тоже? Товарищи? Они так же хладнокровно погубят его, как и он их. Подлинные друзья, на которых можно положиться, которые не подведут и не обманут, – это кони; они опора и помощь; от них зависит и победа, и самая жизнь; и возница неизменно делится с ними тем, чем дорожит больше всего, – своей славой Имена лошадей, на которых Кресцент одержал свою первую победу, упомянуты в почетной надписи, поставленной ему после смерти (cil. vi. 10 050 = dess. 5285); названы также лошади Диокла. Какой-то возница (имя не сохранилось) составил список левых пристяжных, на которых он выезжал в цирке и на которых одержал победу, с упоминанием их масти и того, кто их объезжал (cil. vi. 10 056). Жеребец Аквилон и его сын Гирпин (оба, видимо, ходили в левой пристяжке и оба одержали больше 200 побед) удостоились почетной надписи (cil. vi. 10 069). Цирковые рысаки пользовались в Риме широкой известностью: их качества, их вид, все их особенности служили темой горячих обсуждений. Марциал рассчитывал, что его «изъеденные молью эпиграммы» возьмут в руки, устав от разговоров о Скорпе и Инцитате (xi. 1. 15-16). Он, Марциал, «известный племенам и народам», не был известнее жеребца Андремона (x. 9. 3-5); светский человек считал обязанностью знать родословную цирковых скакунов (mart. iii. 63. 12). Одна лошадь из Африки удостоилась даже эпитафии (cil. vi. 10 082):
Песков гетульских детище,
Завода честь гетульского,
Ветров в бегу соперница,
Во цвете лет погибшая,
Ушла, Спевдуса, к Лете ты.
Пер . Ф . А . Петровского
Лошади, одержавшие сто побед, назывались «centenarii».
Беговые общества приобретали лошадей на конных заводах в Апулии и Калабрии; об этих заводах рассказывает Варрон и в своем «Сельском хозяйстве» (II. 7); схолиаст к Ювеналу (I. 155) пишет, что Тигеллин, обзаведясь пастбищами в тех областях, устроил там конный завод и объезжал лошадей для цирковых состязаний. Очень ценились «гирпинцы» – лошади из области гирпинов в Самнии (Mart. III. 53. 12; Iuv. 8. 63 и схолиаст к этому стиху). Сын жеребца Аквилона получил имя Гирпина или по месту рождения, или за свои превосходные качества. Колумелла говорит о выведении рысистых лошадей (VI. 27. 1-8), и экстерьер лошади, который он дает (VI. 29), – это экстерьер рысака. Плиний в восхвалении Италии, заканчивающем его «Естественную историю», среди всех благ, которыми Италия одарена, называет рогатый скот и лошадей: «лучше их нет в тройках» (XXXVII. 202). В большой чести были лошади из Испании и Африки.
К главе тринадцатой
.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. КЛИЕНТЫ
Утро влиятельного и знатного человека начиналось в Риме с приема клиентов. Мы не можем сказать, какую часть городского населения составляли эти люди, но, судя по тому, что и Ювенал, и Марциал, и Сенека говорят об их «толпах», судя по тому, какое внимание уделяет им литература I в. н.э., сословие это не было малочисленным и в жизни римского общества того времени являлось элементом необходимым и очень характерным.
Клиентела развилась из древнего обычая (римские антиквары приписывали его установление Ромулу) ставить себя, человека мелкого и бессильного, под покровительство могущественного и влиятельного лица. Покровителя и отдавшегося под его защиту связывали узы такие же священные в глазах древних, как узы родства; первый помогал своему клиенту советом, влиянием, деньгами; клиент поддерживал покровителя в меру своих сил, чем только мог. К I в. н.э. отношения эти в значительной степени утратили этот старинный характер: клиенты превратились просто в прихлебателей своего покровителя, который держал их возле себя, потому что этого требовал «хороший тон» римского общества: знатному человеку неудобно и неловко было показаться на улице или в общественном месте без толпы провожатых – клиентов.
Писатели I в. н.э. оставили красочные описания клиентской жизни; в ней не было труда, но было много беспокойства и досыта унижения. День клиента начинался с раннего утра: он должен был облечься в тогу, этот официальный мундир, мучительно неудобный, и в темноте, по грязным римским улицам, часто с другого конца города идти к своему «господину» приветствовать его с добрым утром. Марциал уверял, что он покинул Рим, чтобы наконец отоспаться (XII. 68. 5-6) и наверстать в родном, тихом городке Испании все, что он не доспал за тридцатилетнюю жизнь клиента (XII. 18. 15-16), во время которой он «с глухой полуночи, в тоге» готовился терпеть «свист резкого аквилона, ливень и снег» (X. 82. 2-4). Приходилось торопиться: в прихожей затемно собиралась целая толпа; ожидали, когда впустят в «горделивый атрий». Случалось, что пускали не всех; иногда пробивались силой, отталкивая более слабых. «Посмотри на дома людей могущественных, на этот порог, у которого шумят и ссорятся клиенты! Много получишь ты обид, чтоб войти, еще больше, когда войдешь» (Sen. epist. 84. 12). Входа добиваются лестью и заискиванием перед рабом, ведавшим впуском, а он иногда «не удостаивал и ответить на вопрос, что делается внутри дома» (Col. I, praef. 9). Бывало и так, что не солоно хлебавши уходили все: «Мало ли таких, которые велят прогнать клиентов, потому что хотят спать, предаются разврату или просто по бесчеловечности? Мало ли таких, которые в притворной спешке пробегут мимо людей, измученных долгим ожиданием? Мало ли таких, которые не пойдут через атрий, набитый клиентами, и скроются через черный ход? разве не более жестоко обмануть, чем вовсе не принять?» Прием часто бывал не лучше отказа: «Мало ли таких, которые в полусне, отяжелев от вчерашней попойки, едва пошевелят губами, чтобы произнести с презрительным зевком тысячу раз подсказанное имя этих несчастных, которые прервали свой сон, чтобы наткнуться на чужой!» (Sen de brev. vitae, 14. 4).
Если патрон был в добром настроении или придерживался старинных обычаев, то на дружное «ave!» клиентов он отвечал, пожимая каждому руку и целуя его, но уже в I в. н.э. такое обращение было редкостью. Один из гостей Тримальхиона вспоминает с восторгом одного магистрата времен своего детства: «…как ласково отвечал на привет, каждого-то назовет по имени, будто свой человек нам!» (Petr. 44). Уже во II в. н.э. клиенты здороваются с патроном, целуя ему руку, а то и кланяются в ноги.
По окончании утреннего приема, если патрон куда-нибудь шел, клиенты обязаны были его сопровождать, идти "в самую грязь за его носилками или, забежав вперед, расталкивать толпу (Mart. III. 36. 4; 46. 5). Если патрон произносил речь в суде или читал свое произведение перед слушателями, они громко выражали свое одобрение – «красноречив не ты, Помпоний, а твой обед», – вразумлял Марциал доверчивого патрона (VI. 48), – потом провожали его в баню: «…усталый иду я за тобой в 10-м часу, а то и позже, в Агрипповы термы, хотя сам моюсь в банях Тита», – жаловался Марциал (III. 36. 5-6) Летом в 5 часов дня, зимой в 3 часа: Агрипповы термы и бани Тита находились на противоположных концах города.
.
Клиентская служба не ограничивалась этим утомительным хождением и бесцельной тратой времени. Марциал остро чувствовал, что он теряет в ней свое достоинство и растрачивает свое дарование: «Ты лжешь – я верю, читаешь плохие стихи – хвалю, поешь – пою, пьешь – пью, хочешь играть в шашки – проигрываю» (XII. 40). Клиентом может быть тот, кто совершенно обезличился и желает только того, чего хотят «его цари и господа» (Mart. II. 68. 5-7). «Пока я хожу за тобой и сопровождаю обратно домой, слушаю твою болтовню и хвалю все, что ты делаешь и говоришь, сколько могло бы родиться стихов!» – вздыхал Марциал (XI. 24. 1-4). Вместо себя он посылает патрону с утренним приветом книгу (I. 108. 10): «…каковы бы ни были мои писания, создать их не мог бы человек, которому надо ходить с утренним приветствием!» (I. 70. 17-18) Патрон мог потребовать, чтобы клиент сопровождал его в путешествии: Марциал оказался в Байях по желанию своего патрона и жаловался, что в этом очаровательном и роскошном месте он может только голодать на ту жалкую сумму, которая выдается ему как клиенту (i. 59).
.
За все услуги клиента патрон расплачивался скупо: он мог всем и каждому твердить о благодеяниях, которые он оказал и оказывает клиенту (Mart. V. 52), но клиент никак не может выбиться из горькой бедности:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48