В президио Эстебан просил мать рассказать ему все, что с ними случилось. Мануэла подробно рассказала сыну обо всем по порядку. Эстебан слушал ее, не переставая восклицать:— О, мужчины! В сравнении с женщинами вы сущие глупцы!Когда Мануэла закончила свой рассказ, он сказал:— Нельзя терять ни минуты, матушка. Дон Педро должен получить от нее письмо немедленно Бедный отец должен находиться в смертельном беспокойстве.— Я поеду, — сказала Мануэла.— Нет, — возразил он, — тебе нужно отдохнуть. У меня есть человек, который прекрасно исполнит это поручение.— Как хочешь, — сказала она, отдавая ему письмо.— Да, так будет лучше. Я отведу тебя в один дом, хозяйка добрая женщина и позаботится о тебе.— Ты поедешь к донне Гермосе?— Еще бы! Бедная девушка! Неужели ты думаешь, что я оставлю ее одну среди язычников? К тому же она хочет сообщить мне что-то важное.— Благодарю, Эстебан. Ты — надежный человек!— Ну, а как же иначе, матушка! Видно, уже так написано мне на роду.Он поцеловал мать и, поручив ее заботам хозяйки, пошел искать человека, которого хотел послать к дону Педро де Луна.Около костра, разведенного среди улицы, спали, закутавшись в плащи, несколько человек. Эстебан растолкал одного из леперов.— Вставай быстро, срочно поедешь в асиенду Лас-Нориас— Но я приехал оттуда полчаса назад, — пробормотал лепер, протирая глаза.— Знаю, — ответил молодой человек, — именно поэтому я и посылаю тебя. Ты знаешь дорогу, а кроме того ты исполнишь поручение донны Гермосы.— Донны Гермосы? — воскликнул лепер и проворно вскочил на ноги. — Говорите, что надо делать?— Вот это другой разговор. Немедленно садись на лошадь. Вам придется отвезти дону Педро письмо его дочери. А вы понимаете, как важно его доставить в срок.— Хорошо, я отправлюсь немедленно.— Надеюсь, мне нет необходимости предупреждать, что письмо не должно попасть в чужие руки.— Я понимаю!— Вы должны сберечь его от посторонних глаз любой ценой.— Не беспокойтесь, мажордом— И даже в случае вашей смерти оно не должно попасть в чьи бы то ни было руки.— В крайнем случае я его съем.Час спустя лепер скакал по дороге к асиенде.— Теперь моя очередь, — прошептал молодой человек, оставшись один. — Но как я смогу добраться до донны Гермосы?Должно быть, вскоре у него созрел определенный план, потому что он немного повеселел и заспешил к крепости. После совещания с майором Барнумом, который после смерти полковника стал начальником президио, Эстебан переоделся индейцем и отправился в лагерь апачей.Вернулся он незадолго до восхода солнца. Мать, с нетерпением ожидавшая его возвращения, бросилась ему навстречу.— Ну что?— Все идет как нельзя лучше. Ей-богу, я думаю, что донна Гермоса заставит этого проклятого дьявола дорого заплатить за похищение дона Фернандо Карриля.— Мне надо ехать к ней?— Нет, пока этого не нужноДон Эстебан едва удерживался на ногах от усталости, поэтому он не стал вдаваться в подробности и пошел отдыхать.Прошло несколько дней Индейцы не предпринимали атак, а только плотнее сжимали кольцо вокруг города, надеясь, что голод вынудит его жителей сдаться.Те, кто находились в президио, не могли сделать и шага наружу, какое-либо сообщение с внешним миром было прервано, все отчетливее обнаруживался недостаток съестных припасов. Весь скот, загнанный в город в начале осады, был съеден, кое-кто уже был вынужден есть кожуПлан индейцев, без сомнения, удался бы, и мексиканцы в конце концов сдались бы на милость победителя. Однако у дона Эстебана родился план, пришедшийся по вкусу майору Барнуму, который был немедленно приведен в исполнение.В результате замысел Тигровой Кошки был напрочь разрушен, во избежании бунта среди индейцев он вынужден был начать наступление.Мексиканцы, доведенные голодом до отчаяния, только о том и мечтали. Эстебан велел испечь двести пятьдесят пшеничных хлебов с мышьяком. Когда хлебы были готовы, их погрузили на уцелевших мулов вместе с восемьюдесятью бочонками водки, разбавленной купоросом. Вместе с десятью надежными соратниками дон Эстебан вызвался сопровождать этот зловещий груз.Дальше события развивались так, как и предвидел Эстебан. Едва увидев бочонки с водкой, индейцы бросились навстречу каравану. Дон Эстебан и его спутники быстро побросали на землю всю кладь и вместе с мулами поспешно вернулись в город.Тем временем индейцы, обрадованные столь желанной поживой, принялись пировать и пировали до тех пор, пока не была выпита вся водка и съеден весь хлеб.Более двух тысяч индейцев скончались в страшных муках, остальные в страхе разбежались кто куда.Вне себя от гнева индейцы в отместку учинили жестокую расправу над мужчинами, женщинами и детьми, которых они захватили вначале войны и держали в качестве заложников.Даже донна Гермоса при том, что она находилась в лагере на особом положении, чуть было тоже не сделалась жертвой индейцев. Ее спасла чистая случайность.Главный начальник решил, что дальше медлить нельзя. Он приказал Грифу созвать всех старейшин на совет в его палатку.Когда все были в сборе, он объявил, что на рассвете будет предпринимать нападение на президио со всех сторон.Дон Торрибио в качестве начальника также присутствовал на совете. Он сразу же после совета отправился к донне Гермосе.С первого дня пребывания донны Гермосы в лагере Тигровая Кошка знал все, что ее касалось, вплоть до мельчайших подробностей. Он поздравил дона Торрибио со столь великолепной избранницей, но сам тщательно избегал возможной встречи с ней. Наблюдательный человек не мог бы не заметить, что Тигровая Кошка в глубине души таит какой-то коварный замысел, но дон Торрибио был слишком ослеплен своей любовью, чтобы усомниться в искренности старого разбойника. Владевшая им безумная страсть затмила сознание, вытеснив терзавшие его угрызения совести и стыд за совершенное предательство, за то, что он сделался сообщником диких и жестоких апачей.Донна Гермоса, узнав, что дон Торрибио желает говорить с нею, изъявила согласие немедленно принять его. Донна Гермоса как раз беседовала со своим отцом: как только дон Педро получил письмо дочери, он немедленно отправился к ней и несколько дней уже находился в лагере.Убранство палатки нельзя было узнать. Дон Торрибио приказал обставить ее дорогой мебелью, похищенной индейцами из разных асиенд. Были установлены внутренние перегородки и просторная палатка превратилась в европейское жилище из нескольких комнат.С доном Педро приехала и Мануэла, чему донна Гермоса была чрезвычайно рада, потому что теперь рядом был еще один надежный человек и потому что она была ей незаменимой помощницей в этих непривычных условиях. И наконец, постоянное присутствие старухи донны Мануэлы служило надежной гарантией того, что безудержная страсть дона Торрибио не выйдет за границы благоговейного почитания.Вся эта любовная история дона Торрибио и пребывание в лагере донны Гермосы с отцом и служанкой вызывали неприязнь краснокожих, но они были бесконечно почтительны к Тигровой Кошке, а коль скоро тот не усматривал в этом ничего дурного, а сам дон Торрибио во всем помогал им, первым бросался в бой и последним отступал, то и они проявляли снисходительность — в конце концов каждый имеет право устраивать свою судьбу, как того желает.— Ну, — спросила донна Гермоса, едва дон Торрибио переступил порог, — сумел Тигровая Кошка усмирить волнение среди индейцев?— Да, слава Богу, сеньорита! Однако поступок майора Барнума гнусен и не к лицу цивилизованному человеку.— Может быть, майор неповинен в этом?— О, это как раз похоже на белых. Мне тысячу раз приходилось слышать от них, что краснокожие не люди. Все средства хороши для их истребления: и пули, и яд. Одно только это их преступление лишний раз подтверждает правильность моего шага.— Пожалуйста, не будем об этом говорить. Вы повергаете в ужас меня и вопреки моей воле вынуждаете согласиться с вами. Когда происходит подобное, начинаешь терять веру в людей.— Что решили в совете? — спросил дон Педро, чтобы переменить тему разговора.— Завтра на рассвете будет предпринято наступление на президио Сан-Лукас.— Завтра? — с ужасом вскричала донна Гермоса.— Да, завтра я надеюсь отомстить моим братьям по крови, которые вынудили меня отречься от них. Завтра я или выйду победителем, или погибну.— Господь поможет доброму делу, дон Торрибио, — сказала донна Гермоса.Дон Торрибио не понял смысла сказанного ею.— Благодарю, кузина, — сказал он. — Во время сражения, которое обещает быть жестоким, я заклинаю вас, сеньорита, оставаться в палатке. Меня не будет рядом, а что может прийти в голову разъяренным апачам в случае поражения, предсказать невозможно. Вас будут охранять двадцать надежных вакеро. Впрочем, я дам вам знать, как только сражение кончится.— Вы уже покидаете нас, дон Торрибио? — спросила донна Гермоса, видя, что он собирается уходить.— Мне пора, сеньорита, я один из начальников индейцев. Мне необходимо кое-что проверить и подготовиться к грядущему дню. Прошу извинить меня.— Прощайте, дон Торрибио, — сказала она. Почтительно поклонившись донне Гермосе и ее отцу, дон Торрибио удалился.— Все кончено, — прошептал дон Педро. — Мексиканцы не смогут отразить натиск индейцев.Донна Гермоса выразительно посмотрела на отца и, наклонившись к его уху, тихо спросила:— Папа, вы читали Библию?— Почему ты спрашиваешь меня об этом, глупышка?— Потому, — сказала она, лукаво улыбаясь, — что вы забыли историю Далилы.— Ты что же, собираешься отрезать ему волосы? — спросил дон Педро с удивлением.— Как знать! — загадочно проговорила она, приложив палец к розовым губкам.Дон Педро недоумевающе пожал плечами. XIII. Белые против краснокожих Все краснокожие, а особенно апачи, начиная войну или готовясь к ней, проявляют удивительную предусмотрительность и конспирацию.В этом смысле с ними не могут сравниться армии цивилизованных стран.В три часа ночи, в то самое время, когда, притаившись в густой кроне деревьев, соловей оглашает окрестности своим божественным пением, Тигровая Кошка и дон Торрибио в полном боевом снаряжении молча скакали к центру лагеря, где возле огромного костра главные начальники курили трубки в ожидании верховного начальника. При появлении Тигровой Кошки индейцы вскочили, почтительно приветствуя своего вождя.Тигровая Кошка подал им знак сесть и, обращаясь к колдуну, находившемуся тут же, спросил:— Будет ли Властелин жизни благосклонен к воинам-апачам в той великой битве с бледнолицыми, в которой его сыны-индейцы намерены одержать победу над его притеснителями?— Если начальники желают, — ответил колдун, — я спрошу Властелина жизни.Он выпрямился во весь свой высокий рост, плотнее укутался в бизонью шкуру и три раза обошел вокруг огня, бормоча что-то, чего никто не мог понять, но, судя по всему, его слова имели таинственный смысл. Затем он наполнил кружку подслащенной смилаксом водой, которая хранится в сосудах, сплетенных из тростника, и, омочив в ней ветку полыни, он окропил присутствующих, оставшуюся воду он выплеснул в три приема в ту сторону, откуда восходило солнце.Потом, приняв настороженную позу и приложив руку к уху, стал внимательно прислушиваться к звукам, понятным только ему одному.Вскоре снова послышалось заливистое пение соловья. И тотчас же лицо колдуна исказилось в страшной гримасе, глаза налились кровью и, казалось, готовы были выскочить из орбит, беловатая пена выступила на губах, руки беспомощно повисли, тело содрогнулось в судорогах.— Дух является! Дух является! — забормотали индейцы, охваченные суеверным страхом.— Молчите! — сказал Тигровая Кошка. — Мудрец будет говорить!И в самом деле, колдун исторг пронзительный свист, который затем сменился невнятной речью, постепенно становившейся все более и более ясной.— Дух приближается, — вещал колдун, — он развязал свои длинные волосы, они развеваются по ветру. Ему будет принесено много жизней. Никто не способен ему противостоять… Он — единственный властелин! Грудь белых будет исколота ножами апачей!.. Коршуны и уруби будут радоваться богатой поживе! Исторгните боевой клич! Мужайтесь, воины! Вами руководит Ваконда! Смерть — ничто, победа — все…Произнеся еще несколько слов, смысл которых нельзя было понять, колдун повалился на землю и забился в конвульсиях.Странное дело! Люди, только что внимавшие ему с таким беспокойством, теперь не удостоили его ни единым взглядом сострадания или участия, потому что согласно индейским поверьям, если у кого-то и хватит смелости дотронуться до человека, в которого вселился дух, его немедленно поразит смерть.Как бы то ни было, как только отзвучали слова колдуна, заговорил Тигровая Кошка.— Начальники великих апачских племен, вы видите, Бог ваших отцов благословляет вас. Отбросим сомнения, навсегда сокрушим наших тиранов. Земля индейцев теперь свободна, за исключением территории, занятой нашими притеснителями. Сегодня мы ее отвоюем и сбросим навсегда ненавистное испанское знамя, которое несло нам нищету и смерть! Мужайтесь, братья! Ваши предки, которые теперь охотятся в блаженных лугах, с радостью примут тех, кому суждено пасть в бою! А сейчас все должны занять отведенные им позиции. Троекратное повторение через равные промежутки крика уруби будет служить сигналом к атаке.Начальники поклонились Тигровой Кошке и разошлись. Тигровая Кошка, оставшись один, погрузился в раздумья.Величественная тишина воцарилась над землей, прозрачный воздух застыл в неподвижности. Темно-синее небо усыпано звездами, луна щедро заливает серебристым светом все вокруг. Ничего не нарушало этой величественной тишины, и только изредка слышался какой-то неясный глухой звук, казавшийся могучим дыханием спящей природы.Белый начальник, поклявшийся освободить индейцев от иноземных поработителей, употребил немало усилий, чтобы подготовиться к предстоящей операции, и теперь наедине сам с собой предвкушал скорую победу, в то же время без конца взывая к милости всевышнего не оставить его своими заботами. Внезапно кто-то коснулся его плеча, и он мгновенно вернулся к действительности. Отер со лба пот и оглянулся. Колдун взирал на него хмельными глазами и зловеще ухмылялся.— Чего тебе надо? — сухо спросил Тигровая Кошка.— Доволен ли мною отец мой? Хорошо ли говорил Ваконда с сахемами?— Да, — коротко ответил Тигровая Кошка, содрогнувшись от отвращения. — Ты можешь идти.— Отец мой велик и великодушен. Когда в меня вселяется дух, я испытываю ужасные страдания.Тигровая Кошка вынул из-за пазухи жемчужное ожерелье и швырнул его негодяю, который схватил его с радостью.— Уходи, — сказал Тигровая Кошка, брезгливо поморщившись.Колдун, удовлетворенный, проворно ретировался. Дон Торрибио, как и все начальники, направился к своему посту, но, отойдя на некоторое расстояние, поднял глаза к небу, чтобы попытаться по положению звезд определить, который был час.— У меня есть в запасе время, — прошептал он и поспешил к палатке, где находилась донна Гермоса.— Она спит и видит счастливые сны, — шептал он про себя. — Великий Боже, ты знаешь, сколь безгранична моя любовь и чем ради нее я пожертвовал. Сделай же так, чтобы она была счастлива.Он подошел к вакеро, который курил, не сводя глаз с палатки.— Верадо, — заговорил он с волнением, — я два раза спасал тебе жизнь, рискуя собственной. Ты это помнишь?— Помню, — лаконично ответил вакеро.— Сегодня я прошу тебя об услуге. Могу я положиться на тебя?— Говорите, дон Торрибио, все, что только в человеческих силах, я сделаю для вас.— Благодарю, мой добрый товарищ. Моя жизнь, моя душа, словом, все, что есть у меня дорогого на этом свете, все заключено в этой палатке. Я поручаю ее тебе. Поклянись, что ты будешь ее защищать до последней капли крови.— Клянусь, дон Торрибио. Все, что находится в этой палатке, священно. Никто, ни враги, ни друг, не приблизится к ней. Я и вверенный мне отряд скорее умрем, нежели допустим оскорбления той, кого вы любите.— Благодарю, — сказал дон Торрибио, дружески пожимая руку вакеро.Тот опустился на колени и почтительно поцеловал полу его плаща.Окинув тоскливым взглядом палатку, в которой, как он сказал, заключалось все самое дорогое для него, дон Торрибио поспешно удалился.— Теперь, — сказал он, — предстоит проявить себя настоящим мужчиной.Как только Тигровая Кошка отдал распоряжение готовиться к наступлению, начальники отправились на отведенные им рубежи, где их воины в полной боевой готовности ждали приказа.Распластавшись на земле, индейцы в назначенный час с присущей только им ловкостью и проворством по-змеиному поползли в густой высокой траве в направлении президио. Через час они уже достигли первого рубежа оборонительных сооружений мексиканцев.Индейцы так искусно проделали эту операцию, ни единым звуком не нарушив ночной тишины, что со стороны могло показаться, будто лагерь спит безмятежным сном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18